Текст книги "Трисвечница"

Вскоре в Захарове, как и по всей России, начался раздел помещичьей земли между крестьянами. Но жаждавшая получить надел Томина Матрена до этого не дожила. Умерла от воспаления легких. Так получила она по предсказанию Поли всего полтора аршина земли. На сельском кладбище.

А Полюшку приютила другая захаровская жительница – Мария Хромова. Она очень боялась, что новые власти, заявившие о борьбе с религией как с опиумом для народа, будут преследовать прозорливую молитвенницу, и потому просила ее не принимать посетителей. А Поля и сама не могла никого принимать. Ушла в себя. Устроилась в маленьком сарайчике и не выходила из него. Питалась куском хлеба и пила всего кружку воды в день. Ни с кем не разговаривала, даже с Марией. Так она приняла на себя подвиг затвора и молчания. Полгода жила на хлебе и воде. Как ни просила ее Хромова хоть словечко промолвить, Полюшка молчала. И молилась, постоянно молилась о России, о народе православном. Но на одной из молитв ей открылось, что она должна выйти из затвора и перейти в семью Петра и Анастасии Орловых, которых давно знала.

Анастасия выросла в глубоко верующей семье. Ее отец, Василий, был старостой захаровской Иоанно-Богословской церкви. Паломничал по святым местам. Молился о даровании здорового ребенка, потому что дети у них с супругой рождались болезненными и умирали в раннем возрасте.

Встречался Василий со святым праведным Иоанном Кронштадтским. Он-то и предсказал ему рождение дочери.

– Молись, чадо, молись, – сказал отец Иоанн, – народится у вас дочка. Назовите ее Анастасией, что значит «воскресшая», «восставшая к жизни». Жизнь у нее будет тяжелой. Но в конце концов все у Насти сложится хорошо.

Так и получилось. С детства познала Настя тяжелую жизнь. Когда ей сравнялось три года, умерла мама. Отец уезжал на заработки, и часто она подолгу жила у родственников, как круглая сирота. Несладко было ребенку без материнской ласки и отцовского внимания. И стала Настенька засыхать, как цветочек без полива. Поникла, побледнела, похудела… Ее отец, решив, что девочке нужна женская забота, женился второй раз, но мачеха не смогла утешить Настю. И тогда девочка стала находить утешение в молитвах к Матери всех скорбящих – Пресвятой Богородице. Стала часто ходить в церковь. У Насти был тонкий и золотистый, как лучик солнца, голосок. Батюшка приучил ее петь на клиросе, и Настенька с теплотой в сердце исполняла церковные песнопения, в которых растворялась ее сиротская печаль.

У Петра Орлова судьба тоже была тяжелой. Он также познал сиротскую жизнь. Как и Настя, находил утешение в церкви и любил петь на клиросе. Как семейная пара, они очень подходили друг к другу. Жили Петр и Анастася Орловы бедно, но имели два сокровища – веру православную и любовь нелицемерную.

Когда они узнали про блаженную Пелагею, то стали ходить к ней за разными советами. А Полюшка полюбила их за кроткий нрав и благочестие. И вот, выйдя из затвора, она попросила Марию позвать Настю. Мария обомлела от неожиданности, а потом радостно бросилась выполнять поручение.

Когда Анастасия Орлова пришла, Полюшка ей говорит:

– Настя, открыл мне Господь, что я стану жить у тебя, что ты будешь за мной ухаживать.

– Поля, когда же я буду ухаживать за тобой, если у меня двое детей и я еще собираюсь рожать.

– Да за мной-то, моя хорошая, уход небольшой будет. А вот когда ты родишь еще девятерых детишек, то за ними глаз да глаз будет нужен. Тут-то я, слепая инвалидка, тебе пригожусь. И присмотреть смогу, и в христианстве воспитать.

– Ну о чем ты говоришь, Поля, какие девять детишек? Я двоих-то с большим трудом родила. Третьего вот с опаской вынашиваю. Да и…

Тут Настя осеклась. Хотела сказать, мол, как же ты, слепая, приглядывать за ними сможешь? Но промолчала.

– А я, слепая, за твоих детишек молиться стану, – сказала Полюшка, – приветливо и ласково звать их. Вот они и будут около меня возиться, знать будут, что под приглядом играют.

Рассмеялась Настя, представив, как вокруг Полюшки возятся малые детишки.

– Ты что ж, как мурлыкающая кошечка будешь, а они котятки? Знаешь, Поля, я согласна, только должна о твоем переезде мужу сказать. Как он решит.

Пришла Анастасия домой, поговорила с Петром.

– Что ж, женушка, – сказал он, – пусть переезжает. Будем жить вместе, как говорится, в тесноте, да не в обиде. А потом, помнишь, что в Евангелии сказано: странников не забывайте, потому что через них можно оказать гостеприимство Ангелам.

Так Полюшка переехала жить в семью Орловых.

Анастасия решила для себя: «Раз Господь определил Поле жить у нас, то стану ухаживать за ней до самой смерти». А что Пелагея предсказала ей, то и сбылось. Анастасия родила много детей – всего одиннадцать. Из них четверо умерли в раннем возрасте, а семеро выжили. Полюшка стала для них и крестной, и молитвенницей, и воспитательницей. А дети считали Полю своей родной бабушкой. Как же – ведь она целыми днями была с ними! Рассказывала удивительные истории об угоднике Николае, батюшке Серафиме, блаженных и юродивых. Сколько чудесного узнавали дети из этих историй!

Анастасия тогда работала в колхозе и часто надолго задерживалась. «Ну да ничего, у меня в доме свой глазок есть», – думала она про слепую Полю.

Как-то Полюшка предсказала Орловым, что их дети будут умными, образованными. И по ее молитвам обыкновенные крестьянские ребятишки выучились и стали юристами, экономистами, врачами.

Маленького Ивана она прозвала прокурором. Так его стали называть и сверстники. А он обижался на это прозвище. Когда же Иван вырос и получил юридическое образование, то действительно пришлось ему и на прокурорской должности поработать.

Прозревала Пелагея Захаровская и будущее других детей. Когда Евдокия Кедрова привела к ней двухлетнего сына, Полюшка заволновалась, закачалась, как ива под ветерком. А потом покрестила ему головку и сказала:

– Дуня, ты его береги, мальчик примет монашество, а потом станет архиереем.

И действительно, безвестный мальчик Вова Кедров из соседнего с Захаровом села Высокое вырос, окончил духовные школы Троице-Сергиевой лавры, принял постриг с именем Варнава, а впоследствии был возведен в архиерейский сан.

И другой мальчик, Семен Зиновьев из села Бахмачеево, по Полюшкиному предсказанию принял постриг с именем Иероним, стал архимандритом.

К священству Пелагея Захаровская относилась с почтением, но строго обличала недостойных этого сана.

– Если попы служат не ради Иисуса, а ради хлеба куса, то священнический сан их не спасет, – говорила она. – Корыстолюбие испокон губило многих священников и даже архиереев.

Когда же слепая старица прозревала в ком-либо истинного служителя Церкви, то прямо просветлялась лицом.

Так, однажды, после войны, где-то в 1947 году, пришли к ней женщины за духовным советом. Она встретила их светлая и задумчивая, как июльская зорька. На вопросы женщин отвечала только одно:

– Идите в Рязань, благословитесь у отца Авеля, а потом приходите ко мне.

В Рязани тогда действовала только одна церковь – Скорбященская.

– Полюшка, мы знаем всех рязанских батюшек, – сказали женщины, – отца Авеля среди них нет.

– А я вам говорю: идите и благословитесь у отца Авеля.

Женщины по послушанию направились в Рязань и на следующее утро молились в Скорбященском храме. Каково же было их удивление, когда во время литургии владыка Димитрий (Градусов) рукоположил во священники своего диакона, монаха Авеля (Македонова).

После службы отец Авель подавал крест для целования. Подошли эти женщины и говорят:

– Батюшка, скажите, кто-нибудь знал, что вас сегодня будут рукополагать во священники?

– Нет, – ответил он, – даже мне до вчерашнего дня ничего не говорили.

– Странно. Мы приехали из Захарова. Хотели поговорить с Полюшкой, а она сказала, чтобы мы сначала сходили в храм, помолились и благословились у отца Авеля. Мы ей говорим, что там такого священника нет. Но она настояла на своем. Выходит, прозорливая Поля предсказала нам, что вас будут рукополагать.

Отец Авель с трепетом выслушал их и решил познакомиться с Полюшкой. Он хотел спросить старицу, надо ли ему поступать в семинарию. Только засомневался: «Как же я пойду? Ведь она не знает меня совсем. Может, и не рада будет моему приходу. Ведь незваный гость хуже татарина. Пожалуй, подожду…»

Но отец Авель стал званым гостем прозорливой старицы. Случилось это так. Назначили батюшку Авеля служить вторым священником в Георгиевской церкви, что в селе Городищи Рыбновского района. И вот однажды шел он по селу и встретил свою прихожанку Анну Фролову. Поздоровался с ней и спросил:

– Куда идете, Анна Афанасьевна?

– К вам иду, сообщить, что в Рязань Полюшка Захаровская приехала. А когда у нее народ собрался, она сказала: «Вот, все ко мне пришли: и блудники, и блудницы, и детоубийцы, то есть абортницы. Только отец Авель не пришел. Сходи, Нюша, попроси его прийти».

Когда отец Авель услышал это, у него прямо ноги подкосились. Никаких пороков он за собой не чувствовал и решил сходить к Полюшке, узнать про это и спросить про учебу в семинарии. Поехал в Рязань, нашел дом, в котором она остановилась. Зашел. Полюшка принимала в темном, тесном полуподвальном помещении. Когда батюшка туда зашел, она повернула к нему лицо и сказала:

– Ну вот и отец Авель пришел. Благослови меня, батюшка.

А он подумал: «Мне бы надо благословляться у этой праведницы, а не ей у меня». Поля словно прочитала эти мысли.

Отец Авель подошел, благословил.

– Садись, – сказала она и указала на лавку. – Скажи, у вас там, в алтаре, в шкафу, акафист святителю Николаю есть?

– Есть.

– А преподобному Серафиму Саровскому?

– Есть, – отвечал батюшка Авель и мысленно представлял шкаф, в котором лежали эти книжки.

А Полюшка, словно стояла у этого шкафа, все видела и в своих вопросах перечисляла их.

– А такая-то книжка есть? А такая-то есть?

Все книжки она называла в такой последовательности, в какой они стояли в шкафу. Все перечислила и не назвала таких, каких там не было.

В конце разговора отец Авель собрался с духом и спросил:

– Скажи, в какие пороки я могу впасть?

– У тебя уже есть порок.

– Как – есть? Я вроде никакого тяжкого греха не совершил!

– У тебя порок сердца.

– Да я и на сердце ничего не держу, никаких тайных грехов не замышляю.

Тут Полюшка засмеялась:

– Да успокойся, успокойся. Твой порок не греховный.

Отец Авель не мог понять, что это за порок, а переспросить не решился. Он задал другой вопрос:

– Скажи, надо ли мне учиться в семинарии?

А она, повернув к нему посуровевшее лицо, сказала:

– У тебя нет архиерейского благословения, поэтому поступать в семинарию тебе не надо.

А дело было в том, что отец Авель уже разговаривал с владыкой на эту тему. Тот учиться не благословил, сказав, что Господь Сам его умудрит. А отец Авель все-таки решил узнать мнение Полюшки: учиться или нет? Но она прозрела архиерейское мнение и поставила его выше своих суждений. А в конце разговора сказала, обращаясь к такой же, как и она, слепой, Дунюшке:

– Жалко мне отца Авеля, сердечко-то у него плохонькое.

Никаких нарушений в сердце отец Авель тогда не чувствовал, но потом оказалось, что у него порок сердца. С тех пор батюшка поддерживался лечением и, вспоминая Полюшкину прозорливость, не падал духом и молитвенно боролся с недугом.

Еще задолго до закрытия захаровской Богословской церкви Полюшка предсказала ее разрушение. Так и случилось. В 1936 году с колокольни сбросили колокола, а в 1939-м здание отдали под склад райпотребсоюза.

– Это еще что, – говорила блаженная Пелагея, – вот скоро ее совсем разрушать начнут. А там и война начнется.

Эти слова каким-то образом стали известны в милиции, и ее немедленно арестовали. Стали допрашивать.

– Скажи-ка нам, убогая, откуда у тебя сведения о том, что скоро война будет, – усмехался Николай Бодров, вертлявый участковый милиционер. – Может, вражеская разведка поставила тебя в известность?

– Да о войне-то ноне только ленивый не говорит, – отвечала Полюшка. – А вот хочешь, скажу, что у тебя на голове есть кроме фуражки?

Участковый опешил. У него на голове был шрам. Однако ж под волосами его не видно было. А рассказывать про него он никому не рассказывал. Да и сам уже забыл про этот шрам. Сколько лет прошло…

– Ну валяй, – смущенно пробормотал Николай.

Полюшка схватилась руками за голову и, качаясь, запричитала-запела:

 
Ой, болит, ой, болит,
Забывать не велит!
Я с дружочком шел,
У крыльца упал,
Ну, а он меня
Сапогом топтал!
 

Милиционер от услышанного начал хватать ртом воздух, глотать его, будто проглатывает обжигающую кашу.

Все, что сказала эта слепая гугнивая бабенка, было правдой! Еще в 1914 году на войне с немцами он со своим другом из-за трофейных сапог подрался. Во время драки Николай упал в канаву, а «дружочек» саданул его по голове подкованным каблуком. Нанес рану, после которой остался большой шрам. Но как блажная могла узнать про этот дурацкий шрам!

В дверь кабинета постучались. Участковый все глотал воздух и ничего не отвечал. Постучались еще. Громко, настойчиво. И, не дожидаясь ответа, в кабинет вошла взволнованная посетительница. Это была Анастасия Орлова.

– Товарищ участковый, посадите меня в тюрьму!

Еще не оправившись от Полюшкиных слов, Бодров никак не мог понять смысла новой информации.

– Хочу сидеть в тюрьме вместе с Пелагеей Орловой! Если посадят ее, то пусть сажают и меня! – вновь заявила Анастасия.

– Погоди-ка, – начал приходить в себя Николай, – разве она тебе родственница? Ведь по паспорту она Лобачева.

– Это фамилия моего деда, – заговорила Полюшка. – А родители писались Иевлевы. Но после их смерти, получая паспорт, я взяла фамилию Лобачева.

– Да не путай ты меня! Как из Иевлевой ты стала Лобачевой – понятно. Скажи, кем ты приходишься Анастасии Орловой?

– Я бабушка ее детей.

– Как это – бабушка? Ты ж старше ее всего на три года! Что вы обе мне тут голову морочите? А ну-ка, рассказывай все по порядку.

– Что ж, по порядку, так по порядку, – смиренно вздохнула Полюшка, – Для начала расскажу, как ты с фронта бежал…

Милиционер вспомнил про шрам. Ведь он и вправду дезертировал с фронта во время революционной неразберихи.

– Ну что ж… это самое… коль ты действительно того… бабушка детей Анастасии Орловой, то под ее поручительство я тебя могу отпустить. Тем более, как я понимаю, ты не совсем нормальная.

– У-у-у, какая я блажная, – усиленно-гугнивым голосом заговорила Полюшка и, мелко семеня ножками, закружилась по кабинету, – я блажная, я блажная.

Николай, не обращая на нее внимания, выписал пропуск, отдал Анастасии Орловой и молча отвернулся к окну, за которым кружились осенние листья. Ветер был сильный, и кружились они быстро, весело, шумно, словно хохоча над незадачливым милиционером.

Дома Полюшка как бы в шутку сказала:

– Хорошо мы посмеялись над Бодровым. Он с испугу нас отпустил. Но другие покоя не дадут. Будут приезжать для ареста. И придется твоему Петру прятать меня. А и пусть прячет! Хоть в стогу сена.

И действительно, были случаи, когда Петр Орлов от милиции прятал Полюшку в сене. Но, выходя из сенного затвора, Полюшка не боялась говорить крамольные слова.

– Вот нынче вместо храмов клубы понастроили! – говорила она Анастасии. – И вместо любви учат в них зависти да ненависти. Призывают сажать в тюрьмы своих же сельчан. А за что? За лишнюю коровку или овечку! За то, что работают они до седьмого пота и потому достатка у них больше, чем у лентяев! В этих клубах и причащаться научают, только анти-христовым причастием – водкой. А после крестные ходы устраивают – берут вместо хоругвей кровавые знамена и на демонстрацию идут.

А Ленин у них прямо богом стал. Вместо икон его портреты в домах висят. А вместо поклонения святым мощам в храмах да монастырях ездят в Мавзолей трупу Ленина кланяться. Но ничего, придет время, и выкинут его оттуда. А главное – церкви восстановят. А клубы поганые порушатся. Жалко только, что села наши запустеют. Земля, из-за которой все сейчас глотки друг другу перегрызть готовы, никому не нужна станет, потому что мужики сопьются и многие от этого перемрут. И только там, где церкви начнут строить заново, мало-помалу жизнь наладится. Но сколько же до этого нашему народу лиха придется хватить!

В минуты особого волнения Поля начинала кружится по комнате, хватаясь руками за голову.

– У-у-у… у-у-у, – только и слышалось тогда от нее. – Блажь, блажь, блажь…

Власти слышали про Полюшкины речи. Пытались несколько раз арестовать, но Петр прятал ее в стогу сена. А милиционеры, не найдя старицы дома, оставляли свою затею.

– Что мы за придурковатой Полей носимся? – рассуждали между собой милиционеры. – А дальше что? Что мы с этой инвалидкой делать будем?

В то же время лекторы в клубах с пеной у рта клеветали на Полюшку. Называли ворожейкой, гадалкой. Говорили, что она за свои гадания берет продукты, деньги, причем дерет с трудящихся втридорога! А ведь научно доказано, что предсказать будущее никак не возможно. Так что не стоит ходить к ней, а кто ходит – тот проявляет свою невежественность и мракобесие. Таких надо приводить в клуб и перевоспитывать. И гадалок тоже надо перевоспитывать.

Однажды партийные и комсомольские активисты так и сделали. Пришли к Орловым перевоспитывать Полюшку. А она начала кружиться по комнате и голосом, словно вой ветра в печной трубе, протяжно заукала: «У-у-у… у-у-у… Блажь… блажь…» «Да ну ее, в самом деле блажная какая-то», – подумали «воспитатели» и ушли ни с чем.

А вскоре и совсем про нее забыли. Только когда эти активисты разрушали Богословский храм, один их них, Ваня Извеков, вспомнил, что Полюшка уже давно предсказала это разрушение. Начальник бригады разрушителей на это внушительно сказал:

– Любой нормальный человек, обладающий ясным умом, мог догадаться, что мы будем сносить с лица земли рассадники мракобесия. Почему бы не догадаться об этом и дурочке с больной головой, Поле слепенькой?

Объяснение прозвучало убедительно. Однако вскоре исполнилось и другое предсказание старицы Пелагеи. Грянула война с фашистами.

Часть III
У батюшки Сергия

Когда фашисты заняли город Михайлов и прорывались к Захарову, милиционер Василий Косоруков пришел в дом к Анастасии Орловой.

– Перед лицом фашистской угрозы, – заявил он, моргая белесыми ресницами, – считаю необходимым изолировать Пелагею как вредный элемент, могущий посеять панику в народе.

– Да тебе ж, Васька, самому надо изолироваться, – ответила она. – Вон, погляди в окошко, как твои друзья-товарищи драпают.

– Что ты, слепая дура, можешь там видеть? – прошипел Косоруков, однако нервно раздвинул занавески.

На улице стояла машина, в которую торопливо, как-то по-воровски, садились начальник милиции и секретарь райкома партии.

«Как бы и впрямь без меня не уехали», – подумал Косоруков и опрометью кинулся из дома на улицу.

– Беги-беги, – крикнула ему вслед Поля. – Далеко не убежишь. Скоро лопнет твоя голова.

Через некоторое время через Захарово на мотоциклах и бронемашинах в направлении Рязани проехали фашисты. На подъезде к Попадьину немцы увидели стоявший у обочины автомобиль с захаровскими коммунистами. Шофер, тщетно пытавшийся завести заглохший мотор, был сразу убит очередью из автомата. Косоруков с начальником бросились бежать, но их настигла бронемашина, сбила с ног и раздавила. У Косорукова от наезда треснул череп. Лопнула его голова!

В это время у Анастасии Орловой собрались захаровские бабы и старики. В доме было тесно, душно. Народ стоял в гробовом молчании. Слышались лишь всхлипывания баб и угрюмое сопение стариков. Все были подавлены захватом фашистами их села.

– Не тужите, мои хорошие, не тужите вы так шибко, – утешала их Поля. – Война эта попущена Богом нам во спасение. Мы храмы разрушили, священников постреляли, от веры отвратились. А война-то опять нас верующими сделает. И храмы станут открывать, и священников из тюрем выпускать. А как только обратимся мы ко Господу, так и победим орду фашистскую, будь она хоть стократ сильнее, потому что Бог с нами будет. А если с нами Бог, то кто против нас устоит?

И не займут фашисты ни Москву, ни даже Рязань. Скоро наступление на немчуру начнется. От нас. От Захарова и моей деревни Поярково, потому как Михайловская земля – намоленная. Богословщиной ее почему прозвали? Потому что Иоанно-Богословский монастырь здесь когда-то стоял. И храмов богословских несколько. Так что самый любимый ученик Христов, апостол Иоанн, – это наш заступник. Молитесь ему, и он спасет нашу землю от немчуры, как когда-то спас от татар Богословский монастырь в Пощупове.

Сама же Полюшка вставала на молитву в три часа утра и до полудня просила Господа о победе нашего народа. Потом подкреплялась отварным картофелем с капустой и принимала приходивших к ней за утешением баб. Одних утешала, говорила, что их мужья вернутся с войны, а другим говорила:

– А вам за упокой своих мужей молиться надо. Только вот что… Господь всех любит и хочет, чтобы мы тоже Его и друг друга любили. А в Евангелии сказано, что нет больше той любви, как если кто жизнь свою положит за других. Потому погибшие солдаты-христиане в рай попадают. Конечно, для вас прискорбна гибель мужей. Как тут не поскорбеть, как не поплакать. Наша бабья тоска, она ведь слезами вымывается.

После шести часов вечера вновь вставала на молитву, которая заканчивалась за полночь. Молилась подвижница с земными поклонами. Вставая с колен, она, подтягивая правую ногу, проводила ступней по полу. И настолько много она делала поклонов, что через некоторое время половица под правой ногой стала стираться, и на ней образовалась выемка.

Вскоре, как и предсказывала старица Пелагея, началось с ее родины, с деревни Поярково, освобождение России. Именно здесь 6 декабря 1941 года части генерала Голикова нанесли первый удар по фашистам, который положил начало контрнаступлению наших войск под Москвой.