Текст книги "Европейский вектор внешней политики современной России"

«Разногласия, преследующие отношения ЕС и России, отражают глубоко укоренившиеся с обеих сторон взгляды, – признает бывший министр иностранных дел Российской Федерации Игорь Иванов, – но это не повод отказываться от усилий по налаживанию сотрудничества». Он предлагает ряд шагов по созданию Большой Европы от Атлантики до Тихого океана.

Вновь избранный Президент России поставил даже более масштабную цель, чем некогда Шарль де Голль, мечтавший о Европе «от Атлантики до Урала»: В. Путин недавно предложил создать «общий рынок от Атлантики до Тихого океана объемом в триллион евро».

Насколько это возможно, по мнению россиян и европейцев? В глобализационной гонке Россия и Европа, возможно, и находятся в разных лодках, но плывут они в одном направлении. Ставки высоки для обеих сторон: если Россия отстанет, она продолжит свое движение по нисходящей, превращаясь в страну, не производящую ничего, кроме сырья, и полностью зависящую от колебаний глобальных цен на энергоносители. Научный, культурный и образовательный потенциал России, по всей вероятности, будет и далее стагнировать, и в конечном счете она не только лишится статуса великой державы, но даже перестанет считаться независимым игроком в глобальной политике.

Для Европы неспособность ответить на вызовы XXI в. ознаменуется менее драматическими, но не менее серьезными последствиями – хроническим застоем в экономике, усилением социальной напряженности и политической нестабильностью. Европа может даже потерять свои позиции на наиболее привлекательных международных рынках. Промышленное производство будет переведено в Восточную Азию, инновации будут по-прежнему создаваться в Северной Америке, а неготовность Европы справиться с новыми реалиями может поставить под вопрос целесообразность «Европейского проекта» как такового.

Все это означает, что Россия и Европа должны критически проанализировать состояние своих отношений: являются ли они конкурентами или потенциальными партнерами? В наступившую эру глобализации их интересы совпадают или расходятся?

Очевидно, что многие россияне не видят сегодня в Европе политического и экономического партнера или союзника России на настоящем этапе или в перспективе. Такие скептики утверждают, что Россия должна стремиться к установлению партнерских отношений с другими глобальными лидерами, поскольку в их глазах Европа уже проиграла битву за инновации и экономическое развитие и медленно, но верно превращается в нечто вроде «музея промышленности».

Конечно, в Европе также найдется немало подобных скептиков. Они в основном склонны считать, что партнерство с Россией окажет разрушительное воздействие на европейскую экономику и политику, поэтому даже если в ближайшем будущем такое партнерство было бы выгодно, в долгосрочном плане оно нанесло бы только ущерб. Они также утверждают, что для того чтобы обеспечить себе лидерские позиции и процветание, Европа должна ограничить свои связи с Россией настолько, насколько это возможно, и искать других партнеров и союзников.

Об этом глубоко укоренившемся с обеих сторон скептицизме свидетельствуют продолжающиеся споры между Москвой и Брюсселем. Россия обвиняет Европу в затягивании процесса упрощения визового режима, закрытии потребительских рынков Европы для российских энергетических компаний, разжигании антироссийских настроений в постсоветскую эпоху и даже в попытках вмешиваться во внутреннюю политику России.

У европейцев, в свою очередь, много вопросов к России по поводу ее политики в области прав человека, приверженности европейским ценностям, позиции России по вопросам международных кризисов, особенно на Ближнем Востоке, российской правовой системы и так далее. Скептическое отношение Москвы усиливает скептицизм в Брюсселе, и наоборот, в результате чего мы теряем динамику и не приходим ни к каким результатам.

Если такая тенденция возобладает с обеих сторон, высока вероятность того, что пути России и Европы разойдутся. Это не означает неизбежного столкновения этих двух центров силы, но отношения в лучшем случае примут форму неконфликтного игнорирования. Россию и Европу по-прежнему будут объединять географическое положение, общая история и текущие экономические интересы, но стратегически они будут двигаться по расходящимся траекториям. Высока вероятность того, что в конечном итоге и Россия, и Европа будут пытаться подражать более многообещающим и привлекательным, с их точки зрения, социально-экономическим моделям, в результате чего обе стороны будут следовать так называемой «догоняющей» модели модернизации, со всеми ее недостатками и преимуществами.

Однако привлекательная альтернатива такому сценарию все же существует, и она связана с тем, что объединяет Россию и Европу даже больше, чем общая история и география, – с качеством их человеческого капитала.

Именно это, а не ресурсная база, производственные мощности или финансовые резервы, составляет основу нашей политики развития. Качество человеческого капитала выступает определяющим фактором в гонке за глобальное лидерство, и для его накопления государствам необходима соответствующая культурная среда, системы среднего и высшего образования, а также исследовательские и инновационные центры. Благодаря прочным традициям создания человеческого капитала и благоприятной среды Россия и Европа действительно могут многое предложить друг другу.

В современном мире экономическое развитие без модернизации социальной сферы не имеет смысла. А модернизация социальной сферы, в свою очередь, невозможна без критической оценки и даже реорганизации основных социальных институтов. Часто говорят, что как в России, так и в Европе социальная инфраструктура стала слишком дорогой – настолько, что затраты на социальную сферу начали препятствовать эффективному и динамичному развитию экономики. Нас подводят к выводу: отказ от социального государства и демонтаж его элементов – это единственный способом двигаться вперед. Но возможно ли сокращение социальных программ без ущерба для человеческого капитала? Следует ли россиянам и европейцам идти на риск и лишать себя своего основного конкурентного преимущества, или же им следует пытаться сохранить то, что у них уже есть, повысив эффективность социального государства? Эти вопросы одинаково важны и для Европы, и для России, и поэтому именно в этой области нам следует искать точки соприкосновения между российской и европейской повестками дня в области модернизации.

Если высказанное предположение верно, то Россия и Европа должны приложить усилия к обеспечению взаимодействия и поиску путей повышения эффективности своего человеческого капитала. Это затронет широкий круг областей: от образования до здравоохранения и защиты окружающей среды. В то время как промышленное производство, возможно, будет переведено в Китай или Индонезию, а новые технологии будут тяготеть к Кремниевой долине или Бангалору, человеческий капитал, если им правильно распорядиться, останется главным конкурентным преимуществом Большой Европы, органичной частью которой Россия, несомненно, является.

Такое российско-европейское партнерство в области модернизации вполне возможно, несмотря на сохраняющиеся проблемы, которые уходят корнями во времена холодной войны. Нам следует вновь обратить внимание на концепцию «общих пространств», утвержденную Россией и Европой около десяти лет назад, поскольку, к сожалению, выполнение на практике дорожных карт по созданию этих «общих пространств» оказалось слишком сложным и неустойчивым процессом. Однако сам подход был правильный, и при наличии политической воли, желания и упорства с обеих сторон Европа и Россия непременно преодолели бы расхождения, которые все еще разделяют наш континент.

Европейцы имеют полное право критиковать Россию за несовершенства и недостатки нашей политической, судебной и экономической систем и методов. Но европейцам следует также быть осторожными и не подвергать эти системы остракизму. Мы все должны помнить, что Россия пережила глубинные изменения в экономической, социальной и политической сферах всего лишь 20 лет назад. Такие трансформации в национальной психологии, самоидентификации, политической культуре и социальном поведении требуют времени, и европейцы должны это понимать, особенно с учетом их собственного непростого опыта расширения ЕС.

Было бы контрпродуктивным предписать в качестве предварительного условия для сотрудничества с Россией юридические рамки и ждать, пока она «созреет». Россия, изолированная и подвергнутая остракизму, будет созревать медленнее, чем Россия, интегрированная в европейские институты. Так, присоединение России к Совету Европы привело к революционным изменениям в национальной тюремной системе, которая находится сегодня, при всех сохраняющихся недостатках, в гораздо лучшем состоянии, чем десять лет назад. То же происходит и когда российские компании выходят на европейские фондовые биржи: этот новый статус оказывает большое воздействие на корпоративное управление, социальную ответственность, политику в отношении миноритарных акционеров и т. д. Словом, следует активно поощрять большее, а не меньшее взаимодействие. И это взаимодействие должно охватывать как небольшие специализированные учреждения, так и крупнейшие европейские и атлантические организации.

Диалог и сотрудничество – наиболее эффективные средства установления взаимного доверия, без которого трудно представить себе реальное долгосрочное партнерство. Данное утверждение действительно прежде всего для наиболее чувствительных вопросов безопасности; постепенное вовлечение России в деятельность политических органов Североатлантического альянса могло бы сделать возможным построение в Евроатлантическом регионе сообщества неделимой безопасности. Трудно представить себе Россию в качестве полноправного члена НАТО, по крайней мере, в обозримом будущем, так как для этого существует слишком много структурных, технических и даже психологических препятствий. Политической же интеграции легче достичь, и это определенно принесло бы пользу обеим сторонам. В таком формате мы могли бы не только обсуждать такие проблемы, как будущее Афганистана, международный терроризм и нераспространение ядерного оружия, но могли бы также договариваться об определенных совместных инициативах и даже об общих стратегиях.

Институциональная интеграция России в евроатлантическое пространство потребует большой воли, значительных усилий и упорства. Но в наш век глобализации это единственно возможный выбор. Как много лет назад мудро заметил Жан Монне, «ничто не возможно без людей, ничто не долговечно без институтов». Будет интересно посмотреть, как идея Монне может быть применена к отношениям между Россией и Европой.

И. С. Иванов был министром иностранных дел России с 1998 по 2004 гг. В настоящее время он является президентом Российского совета по международным делам.

В 1966 г. идея Шарля де Голля о Европе, «простирающейся от Атлантики до Урала» звучала провокационно. Сегодня Президент России Владимир Путин выдвинул еще более амбициозную цель – создание «общего рынка от Атлантики до Тихого океана».

В глобализационной гонке ставки высоки как для России, так и для Европы. Если Россия продолжит идти по пути превращения в страну, производящую исключительно сырье, она не только будет становиться все более уязвимой перед лицом колебаний мировых цен на энергоносители, но и ее научный, культурный и образовательный потенциал сократится еще больше, что в конечном счете лишит страну ее глобального влияния.

Если Европа, в свою очередь, окажется не в состоянии ответить на вызовы XXI в., ей грозят хроническая экономическая стагнация, усиление социальной напряженности и политическая нестабильность. Действительно, в условиях, когда промышленное производство перемещается в Восточную Азию, а инновационным центром остается Северная Америка, Европа рискует потерять свои позиции на наиболее привлекательных международных рынках. В результате может быть поставлена под сомнение целесообразность «европейского проекта» как такового.

Для того чтобы избежать такого развития событий, Россия и Европа должны определить сферы общих интересов и работать над выстраиванием взаимовыгодного партнерства в таких областях. Однако прежде чем заняться формированием такого партнерства, они должны преодолеть отрицательное восприятие друг друга.

Многие россияне не видят в Европе политического и экономического партнера, не говоря уж о том, чтобы считать ее союзником. На их взгляд, Европа уже проиграла битву за инновации и экономическое развитие и постепенно превращается в «музей промышленности». России, по их мнению, следует налаживать партнерство с более динамично развивающимися странами.

Многие европейцы, в свою очередь, считают, что, даже если в настоящее время партнерство с Россией и выгодно, в долгосрочной перспективе оно имело бы разрушительные последствия для европейской экономики и политики. Они утверждают, что для того чтобы обеспечить себе лидерские позиции и процветание, Европа должна ограничить свои связи с Россией настолько, насколько это возможно.

Об этом взаимном недоверии свидетельствуют продолжающиеся споры между Москвой и Европейский союзом. Россия обвиняет Европу в затягивании процесса либерализации визового режима, закрытии европейских потребительских рынков для российских энергетических компаний, разжигании антироссийских настроений в постсоветскую эпоху и даже в попытках вмешиваться во внутреннюю политику России.

Европейцы же упрекают Россию в связи с ее политикой в области прав человека, правовой системой, за отказ от европейских ценностей и позицию по вопросам международных кризисов, в особенности на Ближнем Востоке.

В результате перспектива более тесного сотрудничества остается отдаленной.

Без фундаментальной перезагрузки отношения между Россией и Европой продолжат приходить в упадок и в конечном счете примут форму неконфликтного игнорирования. Несмотря на общую географию, историю и экономические интересы, в стратегическом плане Европа и Россия будут двигаться по расходящимся траекториям.

В основе альтернативного сценария лежит мощная объединяющая сила человеческого капитала – определяющего фактора в гонке за глобальное влияние. Именно человеческий капитал, а не природные ресурсы, производственные мощности или финансовые резервы, должен лечь в основу российской и европейской политики развития.

Взращивание человеческого капитала требует благоприятной культурной среды, хорошо развитой образовательной системы, а также исследовательских и инновационных центров. Многие утверждают, что как в России, так и в Европе социальная инфраструктура стала слишком дорогой – настолько, что затраты на социальную сферу начали препятствовать эффективному и динамичному развитию экономики. Критики утверждают, что прогресса можно достичь только путем демонтажа социального государства.

Однако сокращение социальных программ как в Европе, так и в России поставило бы под угрозу человеческий капитал – их наиболее ценное конкурентное преимущество. Прогресс в экономической области может быть достигнут за счет увеличения эффективности социального государства, и тогда не придется приносить в жертву этот критически важный источник долгосрочного роста.

Обладая прочными традициями наращивания человеческого капитала и мотивацией для дальнейшего движения по этому пути, Россия и Европа могут многое предложить друг другу. Сосредоточив внимание на областях, в которых их повестки дня в деле модернизации совпадают, от образования до здравоохранения и защиты окружающей среды, Россия и Европа могут найти способы повышения эффективности своего человеческого капитала.

У европейцев действительно есть причины критиковать Россию за ее недостатки, но они должны также признать, что всего два десятилетия назад в политической, экономической, социальной и правовой системах России произошел фундаментальный сдвиг, оказавший значительное воздействие на психологию народа, его самоидентификацию и стиль поведения. Европейцы, для которых расширение Европейского союза стало тяжелым опытом, должны понять вызовы, которые сопровождают такие глубокие изменения.

Согласившись с этим, они должны признать контрпродуктивность текущей политики Европы, которая в качестве условия для сотрудничества требует, чтобы Россия «дозрела». В изоляции Россия будет созревать гораздо медленнее, нежели будучи интегрированной в европейские институты.

Определенный прогресс уже был достигнут. Например, участие в Совете Европы помогло России значительно усовершенствовать ее тюремную систему. Выход на европейские фондовые биржи позволил российским компаниям повысить качество корпоративного управления, социальную ответственность и улучшить политику в отношении миноритарных акционеров. Словом, следует активно поощрять большее, а никак не меньшее взаимодействие.

Конечно, в обозримом будущем Россия, скорее всего, не станет полноправным членом НАТО ввиду многих структурных, технических и психологических причин. Политическая же интеграция вполне возможна. Более тесное политическое сотрудничество создало бы необходимый контекст для обсуждения таких проблем, как будущее Афганистана, международный терроризм и нераспространение ядерного оружия, а также для выработки совместных инициатив и стратегий по преодолению ключевых проблем, затрагивающих обе стороны.

Институциональная интеграция России в Большую Европу потребует целенаправленных усилий обеих сторон. Но в век глобализации это единственно возможный вариант действий.

2013 год

О том, что нужно сделать для улучшения взаимоотношений между РФ и ЕС, откуда появляется недоверие между партнерами и как сторонам научиться доверять друг другу, рассказал президент Российского совета по международным делам, экс-глава МИД РФ Игорь Иванов.

Российский совет по международным делам провел 21 марта в Москве конференцию «Россия – Европейский союз: возможности партнерства». О том, что нужно сделать для улучшения взаимоотношений между РФ и ЕС, откуда появляется недоверие между партнерами и как сторонам научиться доверять друг другу, в интервью обозревателю РИА Новости Оксане Полищук рассказал президент Российского совета по международным делам, экс-глава МИД РФ Игорь Иванов.

– Игорь Сергеевич, как Вы думаете, в связи с очевидными разногласиями между Россией и Европейским союзом, не возвращаемся ли мы во времена холодной войны?

– Проведенная нами конференция имела формальный повод – 10 летне саммита Россия – ЕС в мае 2003 года. Почему мы берем именно эту точку отсчета? Я был на этом саммите, в котором участвовали президент России Владимир Путин и руководители всех государств-членов ЕС и десяти государств-кандидатов в ЕС. Я прекрасно помню, что 10 лет назад был огромный энтузиазм. Заседания проходили так, что складывалось впечатление, что это был праздник, праздник единения. И у многих сложилось впечатление, что мы действительно перешагнули рубеж холодной войны и открываем новую страницу Большой Европы.

Действительно, мы тогда наметили, что Россия не может быть членом Европейского союза. Поэтому был выбран, с моей точки зрения, очень рациональный путь – создание общих пространств. Что это такое? Общее пространство – это прежде всего общие правила жизни, игры и быта. Общие законы, общие правовые нормы, общие правила ведения бизнеса, общие правила передвижения капитала, людей и т. д. Мы решили пойти по этому перспективному и долгосрочному пути. По крайней мере, была четко обозначена стратегия. Там же мы впервые заговорили о безвизовом режиме и наметили, как двигаться к нему.

Но, к сожалению, как это порой бывает в политике по разным причинам и не надо сейчас никого винить, данный процесс, вместо того чтобы набирать силу, начал потихоньку затухать.

– Что же произошло?

– Сейчас мы пришли к ситуации, когда развиваются торгово-экономические отношения, бизнес все больше и больше ищет возможности для сотрудничества – и европейский бизнес в России, и российский бизнес в Европе. Для нас Европа – основной торговый партнер, причем с таким отрывом, что в ближайшей перспективе никто его заменить не сможет, ни Китай, ни Азия, потому что то, что мы получаем из Европы, мы не получим из азиатских стран. И то, что мы поставляем в Европу, мы не будем поставлять в азиатские страны в таких объемах. Это совершенно очевидно: Европа – партнер для нас в значительной мере незаменимый. И мы в свою очередь – незаменимый партнер для Европы, которая нуждается во многом, но в первую очередь в энергоносителях. Россия была и остается основным энергопартнером Европы. В итоге получилось, что экономики и экономические связи развивались, мы вступили в ВТО, а политика осталась позади.

Стало складываться впечатление, что на уровне базиса отношения движутся вперед, а сверху идут перепалки по поводу и без повода. На состоявшейся конференции мы хотели показать, что политика должна идти впереди экономики, открывать дорогу, ну, по крайней мере, не тормозить.

Сегодня же очевидно, что произошел разрыв между экономическими связями, долгосрочными интересами и политической формой, которая должна обеспечивать благоприятное развитие. Поэтому многие выступающие на конференции говорили об отсутствии доверия между нами.

– И что же делать, чтобы это доверие вернуть?

– В годы холодной войны недоверие было следствием идеологической несовместимости, а сегодня таковой нет. Сегодня недоверие идет от непредсказуемости, когда одна сторона не знает, что сделает другая.

Почему показателен пример Кипра? Потому что в Европе прекрасно понимали, что Россия имеет свои интересы на Кипре. И если какие-то решения принимаются, тем более такие решительные, в отношении банковской системы Кипра, то в Евросоюзе прекрасно понимали, что российские интересы будут задеты. Они должны были если не проконсультироваться, то заранее проинформировать (Москву – ред.).

Когда же существует подобная непредсказуемость и возникают подобные сюрпризы, первая реакция: это было сделано специально против нас, чтобы нам напакостить. Не для того, чтобы спасти европейскую банковскую систему, не для того, чтобы решить какие-то внутриевропейские проблемы, а именно чтобы напакостить России. Если так, тогда и мы будем пакостить.

От пакости к пакости в итоге, вместо того чтобы заниматься поиском созидательных решений, мы оказались в этой динамике.

В ходе конференции ее участники говорили о том, что нужен постоянно действующий переговорный механизм, чтобы мы двигались по пути укрепления правовых основ. Кроме того, необходимы превентивные механизмы для кризисных ситуаций, призванные предотвращать различного рода эксцессы и недопонимание. То есть нужно создавать такие формы сотрудничества, которые позволяли бы лучше понимать друг друга. А лучшая форма для этого – диалог.

Поэтому мы предложили провести такую конференцию и очень признательны российскому правительству, премьер-министру Дмитрию Медведеву, что эта инициатива была поддержана, и он сам принял участие, и председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу, и представительные европейские политики.

– Что может дать такой диалог?

– Мне кажется, что такой диалог очень востребован сегодня. Но он, естественно, сам по себе не решит проблемы. Он их поставит, а дальше нужны последовательные переговоры. И надеюсь, что наша конференция задаст конструктивный тон для намеченных на 22 марта переговоров прибывшей в Москву делегации еврокомиссаров с их коллегами из российского правительства.

Но если говорить стратегически, то я не вижу никаких серьезных, непреодолимых проблем на перспективу между Россией и Европой, которые толкали бы нас к обострению конфронтации. Мы можем иметь разные точки зрения по сирийской ситуации, по кипрской проблеме и т. д. Это нормально.

К сожалению, сегодня ситуация в мире так динамично и непредсказуемо развивается, что готовых рецептов нет. Идет поиск необходимых решений, и в ходе поиска, конечно, могут быть разные точки зрения, которые есть и внутри самого Евросоюза, и между союзниками, между США и ЕС. Поэтому не стоит драматизировать ситуацию, чтобы это не определяло характер отношений. Наоборот, необходимо, чтобы характер отношений помогал находить взаимопонимание даже по тем вопросам, где имеются временные расхождения.

– Западные политики стали говорить о якобы имеющей место «советизации» постсоветского пространства. Каково ваше мнение по этому поводу?

– Я был удивлен, когда во время своих встреч и бесед с европейскими представителями услышал такого рода рассуждения. Думаю, что это продолжение того, что я сказал выше – недоверия. Именно поэтому на нашей конференции был поднят вопрос о евразийской интеграции.

Например, когда мы создавали Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС), (у наших партнеров – ред.) сразу возникло подозрение – против кого это создается. Нас обвиняли в желании доминировать в Азии, желании подмять под себя Центральную Азию. Потом, когда увидели, что там вдруг возросло китайское доминирование, у них стали меняться акценты.

Так что отсутствие доверия порождает определенную реакцию – «это делается против». А то, что интеграция – это нормальный процесс и что сегодня весь мир проходит через него, почему-то не приходит сразу на ум. Это можно преодолеть двумя формами. Первое – через сложный процесс объяснения, разъяснения.

Конечно, в определенной мере, с моей точки зрения, на такие дефиниции влияет переговорный процесс России с Украиной, так как со стороны может сложиться впечатление, что на Украину оказывается давление, чтобы ее втянуть в Таможенный союз. Если с Белоруссией и Казахстаном этого не было, даже внешнего впечатления, то в отношении Украины такое впечатление может сложиться. Это может бросать определенную тень и на Таможенный союз. Поэтому мне кажется очень важным, чтобы в Москве, учитывая этот деликатный момент, ясно формулировали позиции.

– Что Вы думаете о создании Евросоюзом «Восточного партнерства», в которое приглашаются Украина, Молдавия, Азербайджан, Армения, Грузия и Белоруссия? Не направлено ли оно против России?

– Я думаю, что никто не отменял борьбу за рынки. В разное время это происходило по-разному. Сегодня существуют различные политические и иные формы влияния. Конечно, это огромный рынок. Украина – огромная страна, другие страны, возможно, не такие большие, но стратегически очень важные. И, конечно, ЕС закладывает на будущее задел своих интересов. В Центральной Азии вполне определенные интересы, связанные с энергетикой прежде всего. Однако во всех документах ЕС прописан стратегический интерес, который представляют для него Центральная Азия и Кавказ. Попытка (создания газопровода – ред.) Набукко была демонстрацией того, насколько важны для них (европейцев – ред.) Центральная Азия и Кавказ.

Поэтому интерес их понятен и, с моей точки зрения, объясним. Очень важно, насколько эти страны (Украина, Молдавия, Азербайджан, Армения, Грузия и Белоруссия) будут правильно осознавать, что в их интересах. Если они будут видеть, что то, что предлагает ЕС, в большей мере отвечает их сегодняшним и долгосрочным интересам, то очень трудно будет найти какие-то политические рычаги давления для того, чтобы их склонить в другую сторону.

Поэтому мне кажется, что чем успешнее будет проект Таможенного союза, чем успешнее будет конкретный результат – а мы видим за два года, что уже есть реальные результаты, – тогда и притягательность Таможенного союза будет выше, а соответственно, и шансов на то, что эти страны выбор сделают в пользу Таможенного союза, будут выше.

– Каковы дальнейшие планы работы Российского совета по международным делам? Когда стоит ожидать проведения аналогичных конференций по другим актуальным международным вопросам?

– К сожалению, нас не так много, а планов много. Поэтому на все времени и сил не хватает. Жизнь ставит много новых проблем, и сходу найти им решение очень сложно. Я, например, прекрасно понимаю моих коллег в МИД РФ, когда они вынуждены на всех фронтах вести активную позиционную борьбу, потому что везде возникают проблемы.

Кардинально меняется картина на Ближнем Востоке. Там складывается новая ситуация, требующая новых подходов, нового переосмысления ситуации, понимания, в каком направлении это будет идти, каковы будут последствия для региона. Ситуация в Сирии имеет совершенно новый характер. Что будет в Афганистане после вывода коалиционных сил. Много проблем, где требуется глубокий анализ.

Здесь мы (РСМД – ред.) перед собой ставим задачи. Мы всегда говорим, что мы помощники правительства и министерства иностранных дел. Мы не хотим делать это для диссертаций, каких-то там публикаций и конференций. Мы хотим, чтобы от нашей работы была польза.

Сегодня нужны такие институты (как РСМД – ред.). Президент Владимир Путин, выступая в МИД РФ, заявил о необходимости проведения политики «мягкой силы». Однако «мягкая сила» – она же не сама по себе, это вспомогательная форма для руководства страны, для принятия и реализации внешнеполитических решений.

Тем много, и мы хотим многим заниматься, но должен сказать, что мы это делаем не одни. У нас очень хорошие партнерские отношения с академическими институтами, с другими общественными организациями. И конечно, когда мы берем тему, приглашаем специалистов из разных институтов.

Однако должен сказать, что я начинал работать в системе Академии наук в конце 60-х годов, в Институте мировой экономики и международных отношений, когда директором института был Николай Николаевич Иноземцев, а его заместителем был Евгений Максимович Примаков. Перед ними и их коллегами можно было не только снять шляпу, но и преклоняться, настолько они были великими, признанными не только в нашей стране специалистами. И когда я сегодня возвращаюсь в академическое лоно, вижу, что, к сожалению, за последние годы специалистов высокого класса по многим направлениям становится меньше. И главное, что чувствуется разрыв поколений. Если есть еще специалисты от 60 лет и старше, подрастают специалисты моложе 40 лет, то от 40 до 60 лет провал почти по всем направлениям. А это должна быть самая активная группа работающих ученых и специалистов. И это чувствуется не только в академической среде, это чувствуется в практических областях.

Поэтому одновременно мы через наш Совет по международным делам очень много внимания уделяем работе с молодежью, с университетами. Мы проводим конкурсы молодых ученых. Уже есть первые лауреаты конкурсов молодых журналистов-международников. Мы по разным направлениям хотим оказывать содействие молодым ребятам, которые стремятся заниматься международными отношениями, международной журналистикой, другими направлениями международной деятельности.