Текст книги "Фавориты Екатерины Великой"

Однако второй раз войти в ту же реку не дано; вернуть себе прежнее могущество, которым он обладал в 1740-е годы, Бестужев не смог – иная политическая атмосфера не дала возможности тайно осуществить комбинацию с браком Екатерины. Впрочем, в этом был повинен и сам кандидат в мужья императрицы. Дипломаты дружно отмечали его неспособность и нежелание вникать в дела, на что жаловался и Бестужев. Фаворит не знал французского языка, хотя и пытался им овладеть и позднее мог даже вставить в письмо пару строк по-французски; но послания владетельным особам от его имени писала сама Екатерина, признававшаяся Вольтеру, что её любимец не в состоянии оценить изящество французских стихов. Остаётся, правда, неясным, кто же во время путешествия по Волге в 1767 году переводил за Орлова на русский тринадцатую главу романа французского писателя Жана Мармонтеля[112]112
  См.: Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства иностранных дел // Сборник РИО. Т. 13. СПб., 1874. С. 140, 141, 393.


[Закрыть]…

Орлов, тушевавшийся в изысканном придворном кругу, предпочитал ему весёлое общество, где можно было «куликнуть» при спуске на воду яхты или отправиться на охоту с собаками и при случае похвастаться охотничьими подвигами – «как он там убил медведя и принял его сам на рогатину»[113]113
  См.: Порошин С. Указ. соч. С. 235, 283.


[Закрыть]. В высшем свете его насмешливо называли «кулачным бойцом» и, кажется, считали человеком недалёким – настолько, что член Придворной конторы Антон Вальтер позволил себе пообещать ему за содействие какую-то «серебряную позолоченную вещь»; тут уж Григорий не выдержал и официально обратился в Сенат с жалобой на наглого чиновника[114]114
  См.: Сборник биографий кавалергардов. Т. 2. С. 24; Сенатский архив. Т. 14. С. 163.


[Закрыть].

Не давалось Орлову и искусство политической интриги. При обсуждении кандидатуры Понятовского на польский трон он сначала обложил своего предшественника в сердце императрицы «ругательными именами», а затем признался ей, что сделал это с подачи Бестужева-Рюмина[115]115
  См.: Донесения графа Мерси д’Аржанто императрице Марии-Терезии и государственному канцлеру графу Кауницу-Ритбергу с 24 июля 1762 г. по 4 января 1764 г. С. 721.


[Закрыть]. Да и на язык он был невоздержан и, по словам посла Бретейля, вполне мог спроста заявить, «что гвардия испытывает к нему такое расположение, что, если в течение месяца он захочет, он её (Екатерину. – И. К.) лишит трона».

Оба, Бестужев и Орлов, олицетворяли прошлое: один – дипломатическую систему 40-х годов XVIII века, другой – тип вышедшего «из народа» фаворита в стиле елизаветинского любимца Алексея Разумовского. Но судьба их сложилась по-разному.

Екатерина не только не рассталась с Орловым, но и направляла карьеру других членов преданного ей семейства. В 1764–1765 годах Григорий получил чин генерал-аншефа и должности подполковника Конной гвардии, шефа Кавалергардского корпуса и генерал-фельдцейхмейстера. Тогда же его брат Алексей стал премьер-майором, а в 1767 году подполковником Преображенского полка и 21 апреля 1768 года был награждён высшим русским орденом Святого Андрея Первозванного – пока авансом за будущие заслуги. Позднее Алексей Орлов сумел себя показать во время экспедиции русского флота в Средиземном море, а сам Григорий – при успокоении Москвы после «Чумного бунта» 1771 года.

Время же Бестужева ушло, как и выстраивавшаяся им внешнеполитическая система с ориентацией на союзы с Англией и Австрией. Панин, ещё в начале осени 1763 года сетовавший на противодействие «австрийской партии», 27 октября был назначен «старшим членом» Коллегии иностранных дел и занимал этот пост почти два десятка лет, тогда как имя Бестужева с конца 1763 года исчезло из депеш иностранных дипломатов.

Оставшись без опытного наставника, Григорий Григорьевич в новой для него сфере государственного управления выглядел сущим профаном. Граф Мерси д’Аржанто уже в 1762 году прямо информировал австрийское правительство, что фаворит в политику не вмешивается, а потому «было бы совершенно напрасно обращаться к нему по чему-либо касающемуся дел»[116]116
  См.: Там же. С. 189, 636.


[Закрыть]. Правда, его саксонский коллега граф Фридрих Христиан фон дер Остен-Сакен в сентябре 1764 года сообщил, что Орлов якобы станет гетманом Украины вместо фельдмаршала К. Г. Разумовского, недавно вынужденного оставить этот пост. Однако к тому времени Екатерина и её советники уже пришли к выводу, что автономное гетманство «с интересом государственным весьма не сходно». В августе Коллегия иностранных дел подготовила проект учреждения Малороссийской коллегии из четверых российских и стольких же украинских членов, но среди представленных ею кандидатов в «главные командиры» Григорий Орлов не значился[117]117
  См.: Круглова Т. А. Был ли Г. Г. Орлов реальным кандидатом в малороссийские гетманы в 1764 г. // Историческое обозрение. Вып. 9. СПб., 2008. С. 89–93.


[Закрыть].

Прусский посол граф Сольмс лично убедился в бесполезности фаворита на дипломатическом поприще и доложил своему королю в 1766 году:

«Он, кажется, совершенно равнодушен ко всяким делам; быть может, он и склоняется несколько на сторону венского двора, но так как лично он ничего не имеет против всех прочих, то и незаметно, чтобы он желал содействовать восстановлению кредита этого двора. Кажется, что его собаки и охота для него выше всяких других соображений. Кажется даже, что его удовольствия не позволяют ему очень усердствовать при дворе. Он ездит охотиться в свои поместья, расположенные в окрестностях столицы. Князь Лобкович, по приезде своём сюда, сильно старался свести дружбу с графом Орловым, но должен был отказаться от частых посещений его, как это мы все делаем, потому что он стесняется с нами, избегает нас и чувствует себя хорошо только в небольшом кругу близких друзей, разделяющих его вкусы»[118]118
  Дипломатическая переписка прусских посланников при русском дворе. Донесения графа Сольмса Фридриху II и ответы короля, 1763 по 1766 г. С. 488.


[Закрыть].

Оценку кругозору и привычкам фаворита дал в «секретных мемуарах» 1765 года окончивший свою миссию в России английский посол Джон Хобарт граф Бекингемшир:

«Он любит англичан, считая их откровенным и мужественным народом, но больше из рассказов, услышанных им о цирке Браутона, представления которого вполне согласуются со вкусами его семьи… Из того, что было случайно высказано им в частном разговоре со мною, видно, что он, кажется, считает искусства, науки и производство изящных вещей вредным для великой и могущественной страны, поскольку они расслабляют ум и тело людей, а поддерживать надо только сельское хозяйство и производство предметов, которые можно вывозить в необработанном виде… В последнее время он принял ужасно надутый и глубокомысленный вид, что придало ему натянутость и угрюмость, вовсе не свойственные его характеру. Он небрежно одевается, курит, часто ездит на охоту и не так неуступчив встречным красавицам, как следовало бы из политических соображений и из благодарности»[119]119
  Цит. по: Соколов А. Б. Английский дипломат о политике и дворе Екатерины II // Вопросы истории. 1999. № 4/5. С. 118–119.


[Закрыть].

Известный моралист князь М. М. Щербатов слухи о любовных интрижках Орлова доводил до крайности: «…он учинил из двора государева дом распутия; не было почти ни одной фрейлины, которая не подвергнута была бы его исканиям, и коль много было довольно слабых, чтоб на оные преклониться»[120]120
  «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. М., 1985. С. 120.


[Закрыть]. Вероятно, придворным барышням и вправду трудно было устоять перед красавцем графом; но ведь знали же они, кто является его почти законной женой… А ей, видимо, временами бывало несладко – позднее по дворцу ходили сплетни, что неудержимый в гневе Григорий, случалось, «бивал» государыню императрицу[121]121
  См.: Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II. СПб., 1907. С. 152.


[Закрыть].

Художник Фёдор Степанович Рокотов знал братьев Орловых, более того – находился под их покровительством. Григория на парадном портрете он изобразил бравым военным в мундире и кирасе; звезда, крест и лента ордена Святого Александра Невского подчеркивают его высокий статус. Уверенная осанка, прямой взгляд, широкое, простое румяное лицо… Правая рука лежит на парадном шлеме, левая картинно опирается на декоративный эфес богато украшенной шпаги. Лихому герою ещё нет и тридцати лет (портрет написан в 1762–1763 годах), но он предстаёт уже солидным вельможей и покорителем дамских сердец – по мнению Екатерины, он, «безусловно, самый красивый мужчина империи» (впрочем, через 20 лет эстетические вкусы государыни по этой части несколько изменились). И никакой фирменной рокотовской загадочности: портретируемый – уверенный в себе, сильный, решительный; попал «в случай», но считает, что находится на своём месте. Видимо, таким Григорий себя и ощущал – не случайно именно этот портрет хранился в фамильном собрании Орловых в подмосковном селе Отрада.

Вскоре понадобилось увековечить очередные монаршие милости, и тот же Рокотов снова изобразил (или, как полагают искусствоведы, творчески скопировал работу Стефано Торелли) Орлова. Композиция портрета повторяется, вплоть до сучка на дереве и мизинца на шпаге. Те же кираса и шлем, та же поза вполоборота – но ещё более роскошный красный кафтан; александровский крест едва заметен, зато во всём блеске представлены звезда и синяя лента высшей награды империи – ордена Святого Андрея Первозванного, кавалером которого граф стал в апреле 1763 года. Пожалуй, герой смотрится более благородным, чем был в действительности. Однако интеллигентность и утончённость императорского двора той эпохи не стоит преувеличивать – Екатерине в 1771 году пришлось официально запрещать своим придворным бить лакеев и других «ливрейных служителей»[122]122
  См.: Дворцовое распоряжение императрицы Екатерины Второй // РА. 1878. № 2. С. 139.


[Закрыть].

Григорий и его братья, по характеристике английского аристократа, и в фаворе оставались «молодыми офицерами, получившими воспитание как бы в Ковент-Гардене, в кофейнях, тавернах и за бильярдом»:

«Храбрые до крайности, они считались скорее смирными, чем задиристыми. В своём неожиданном возвышении они не забыли старых знакомых и вообще обладают изрядной долей беспринципного добродушия, которое располагает оказать услуги другим без ущерба для себя, и хотя в решающий момент они способны к самым отчаянным действиям, они, без сомнения, не будут творить зло ради зла. Они совсем не мстительны и не стремятся вредить даже тем, кого не без причины считают своими врагами»[123]123
  Цит. по: Соколов А. Б. Указ. соч. С. 119.


[Закрыть].

Клан Орловых и до, и после своего возвышения оставался патриархально сплочённым, а его члены не стремились делать карьеру любой ценой. Братья занимали разное положение, но не только не конфликтовали, а всегда помогали друг другу. Когда «случай» Григория закончился, они солидарно ушли со службы, но при этом даже много лет спустя сохраняли особые, дружеские отношения с императрицей. «…По уши в делах, в делах очень важных; успевать во всём и не забыть безделки, вспомнить меня – похожа тол[ь]ко на нашу милую и несравненную боярыню»[124]124
  РГАДА. Ф. 5. Оп. 1. № 84. Л. 16.


[Закрыть], – писал Екатерине 26 мая 1791 года Алексей Орлов. Брат фаворита, к тому времени давно покинувший службу, не терпел Потёмкина, отказался возглавить флот во время предполагавшегося в 1788 году нового похода к средиземноморским берегам Турции, но к самодержавной императрице обращался запросто, чего в письмах не мог позволить себе даже светлейший князь. «Боярыня» же в письмах Потёмкину ворчала на Орлова, называла его «козьими рогами», но терпела…

Орловы не гнались за чинами и наградами. Старший из братьев, Иван Григорьевич, давно вышел в отставку, жил в своих имениях и вёл хозяйство фамилии – до 1773 года оно было нераздельным. Братья называли его «старинушкой», а младшее поколение – «гроспапинькой». Он предпочитал проводить время в провинции, но умел о себе напомнить при дворе – к примеру, в 1769 году прислал ко двору «арапа и арапку», за коих государыня заплатила 900 рублей[125]125
  См.: Там же. Ф. 14. Оп. 1. № 31. Ч. 1. Л. 214.


[Закрыть].

Алексей Орлов стал в 1762 году секунд-майором, а в 1765-м премьер-майором гвардейского Преображенского полка с чином армейского генерал-майора, а три года спустя возглавил экспедицию российского флота в Эгейское море, где успешно воевал с турками. Фёдор получил придворный чин камергера и с 1763 года служил обер-прокурором в Сенате, затем перешел на военную службу, под начало Алексея, проявил геройство в Чесменском сражении, стал генерал-поручиком и кавалером ордена Святого Георгия II степени. Младший, Владимир, не желал строить карьеру, но по совету братьев отправился на учёбу в Лейпцигский университет. По возвращении на родину практичная Екатерина пристроила его к делу – в октябре 1766 года назначила директором Академии наук за «довольное в науках сведение, охоту и наклонность к оным». Правда, на научном поприще особых лавров младший Орлов не стяжал, с профессорами обращался самодержавно (даже не позволил им обсуждать новый академический устав), а в 1771-м отбыл за границу и до своей отставки делами учёной корпорации не занимался.

Колонисты и артиллеристы

Самого Григория Екатерина желала сделать настоящим государственным деятелем, и, по словам английского посла, «говорила, что сама воспитает и обучит его». Сохранившиеся источники не дают нам возможности судить, в чем именно состояло обучение, но фаворит вскоре был поставлен во главе дела, которое сильно интересовало государыню.

Четырнадцатого октября 1762 года императрица повелела Сенату привлекать в Россию иностранных поселенцев и принимать «без дальнего доклада всех желающих поселиться в России иностранцев». В декабре последовал торжественный манифест «о позволении иностранцам, кроме жидов, выходить и селиться в России»; заодно документ разрешал вернуться «бежавшим из отечества подданным» – русским мужикам – с прощением их преступлений. Руководить процессом предстояло «благоразумным учреждениям»[126]126
  Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. С 1649 по 12 декабря 1825 года (далее – ПСЗ РИ): В 45 т. Т. 16. СПб., 1830. № 11720.


[Закрыть].

Манифест от 22 июля 1763 года конкретизировал это намерение: изъявившие желание поселиться в России иноземцы получали от русских посольств «путевые деньги»; прибывавшие присягали в подданстве и направлялись на поселение в тогдашние Тобольскую, Астраханскую, Оренбургскую и Белгородскую губернии. Новосёлам гарантировались таможенные льготы для ввоза имущества, свобода вероисповедания, самоуправление в компактных поселениях, освобождение на 30 лет от налогов (для желавших остаться в городах – только на пять) и воинской службы и беспроцентные ссуды на десять лет. Одновременно указом учреждалась Канцелярия опекунства иностранных во главе с генерал-адъютантом и камергером Григорием Орловым[127]127
  См.: Там же. № 11879, 11880.


[Закрыть].

Эти меры государыня считала одним из путей решения проблемы «размножения народа в государстве», которую она затем сформулировала в «Наказе» Уложенной комиссии (1767), где отмечала, что обширная империя «не только не имеет довольно жителей, но обладает ещё чрезмерным пространством земель, которые ни населены, ниже обработаны». Привлечение европейцев на российские просторы должно было исправить ситуацию, а заодно цивилизовать население, что было необходимо, поскольку «Россия есть европейская держава».

В августе по представлению Григория Орлова были утверждены штат и жалованье служащих Канцелярии «равно с прочими коллегиями», при этом она подчинялась лично и исключительно императрице. Инструкция передавала казённый дом на Мойке для размещения самого учреждения и проживания прибывавших в столицу колонистов и предусматривала выдачу 200 тысяч рублей в год на их перемещение и обустройство на местах[128]128
  См.: Там же. № 11881.


[Закрыть].

Так было положено начало масштабному проекту, выдвинутому лично Екатериной. Орлову же предстояло с блеском осуществить это начинание и таким образом превратиться из героя переворота в государственного мужа. Манифест о приглашении иноземцев был напечатан на разных языках и распространялся в Европе. Желающие ехать в далёкую Россию нашлись: первые переселенцы прибыли уже летом 1763 года, и эти два десятка семей ремесленников в октябре были доставлены в Астрахань.

В феврале следующего года Орлов представил императрице доклад, какие конкретно земли и как следует отмежевать и отвести под поселения колонистов. Он считал степные территории вокруг Саратова, между Волгой и Доном и по его притокам Медведице, Xопру и Битюгу наиболее подходящими как по причине их малой населённости, так и потому, что «…когда умножится число колонистов, то не будет никакой опасности от каких-либо вредных предприятий, потому что оные со всех сторон почти заграждены будут старыми селениями»[129]129
  Цит. по: Голомбиевский А. А. Князь Григорий Григорьевич Орлов. С. 387.


[Закрыть]. Несмотря на протест Сената доклад был одобрен государыней: «Быть по представлениям, при сём приложенным, графа Орлова».

Поток поселенцев быстро увеличивался: только из Любека летом 1765 года в Ораниенбаум прибыли 4162 человека, а в 1766-м – уже 21 965 «коронных» переселенцев[130]130
  См.: Плеве И. Р. Немецкие колонии на Волге во второй половине XVIII века. М., 2000. С. 113.


[Закрыть]. Но они столкнулись с неизбежными для той эпохи бюрократическими и логистическими трудностями. Материальная помощь на переселение («кормовые деньги»), выданная будущим колонистам в германских землях, в итоге составила 553 737 рублей. Прибывшим в Россию осенью предстояло дождаться следующей навигации для отправки по рекам в российскую глубинку, и Орлов в апреле 1764 года испросил у императрицы разрешение построить в Ораниенбауме бараки для их временного размещения. Пришлось даже учредить в Ораниенбауме и Москве комиссарства для приёма колонистов. Затем надо было заключать договоры с деловыми мещанами и купцами, которые обязывались довезти иноземцев за тысячи вёрст до мест поселения. Массу людей следовало отправлять поэтапно, чтобы они могли остановиться на зимовку в пригодных местах от Твери до Самары.

Прибывших нужно было обустроить: отвести им удобные для проживания и хозяйствования земли, поставить дома, церкви и школы, создать органы управления. Нужны были знающие иностранные языки офицеры для сопровождения групп поселенцев, подрядчики-строители, геодезисты, судовладельцы-перевозчики. В декабре 1764 года Григорий Григорьевич распорядился строить в Саратове казармы для переселенцев, поскольку новые посёлки возводились не быстро.

Насколько Орлов лично вникал в дела? Его вряд ли серьёзно интересовали такие скучные и требующие профессиональных знаний предметы, как размежевание новых поселений с землями других владельцев, порядок налогообложения и юрисдикция колоний, расчёты их обитателей по казённым долгам, отвод участков под мануфактуры в городах или принуждение переселенцев, пожелавших вернуться на родину, к возмещению затрат на их приезд и пребывание в России.

Определённо можно сказать, что задуманный размах переселенческой политики оказался возглавляемой им Канцелярии не по силам. Сенат не нашёл средств и людей в требуемом количестве, и Орлов предложил на первое время выделить деньги только на чиновников, отправляемых в Астраханскую губернию, куда уже прибыла первая группа колонистов; так ведомство ограничило новым подданным выбор мест поселения, сосредоточив их в основном в Поволжье. Какое-кто из сопровождавших переселенцев лиц хорошо справлялся с порученной миссией, как отобранный Орловым драгунский капитан Иван Райс, говоривший по-русски, по-немецки и по-французски: толковый организатор благополучно доставил в Саратов две сотни колонистов[131]131
  См.: Там же. С. 109.


[Закрыть]. Другие оказывались неспособными или обращались с подопечными вовсе не с «ласковостью и нисходительством», вымогали деньги и злоупотребляли властью. Для многих иноземцев переезд стал тяжёлым испытанием. Необустроенность, русские дороги и зимы привели к высокой смертности; так, из 26 676 человек, отправленных для поселения близ Саратова, в дороге умерли 3293—12,5 процента[132]132
  См.: Там же. С. 109, 111, 112, 114.


[Закрыть].

«Вызыватели» – те, кто заключал с российскими властями своего рода подряд, обязуясь найти за границей желающих переселиться и доставить их в Россию, – с одной стороны, облегчали работу чиновников и дипломатов, с другой – требовали денег и далеко не всегда поступали добросовестно как с Канцелярией, так и с самими переселенцами. Лишь немногие, подобно бывшему «коронному» колонисту Флорентину, оказались способными и надёжными. Последнего сам Орлов в докладе императрице аттестовал как исправного «вызывателя» и честного человека, который исполнил обязательства, представил подробный отчёт о расходах и не растратил казённые деньги[133]133
  См.: Шафранов П. А. Отзыв о книге Г. Г. Писаревского «Из истории иностранной колонизации в России в XVIII веке (М., 1909). М., 1909. С. 13.


[Закрыть].

Для большинства же коллег Флорентина вербовка и доставка колонистов были лишь доходным бизнесом. Женевец Пиктэ (бывший секретарь канцлера М. И. Воронцова) и француз Руа действовали через своих вербовщиков, обещавших переселенцам златые горы, но заботившихся лишь о том, чтобы привезти как можно больше людей, среди которых было множество поваров, парикмахеров, официантов и тому подобной обслуги, не умевшей вести хозяйство и желавшей жить в столицах. Компаньоны не отчитывались о потраченных средствах, завышали число завербованных и присваивали отпущенные на их содержание деньги. Мошенник Борегард под видом имущества колонистов беспошлинно ввозил в Россию свои товары для продажи.

Фаворит оказался не слишком компетентным и требовательным. Но даже его протекция, оказанная по знакомству проходимцу Пиктэ, не смогла помешать высылке того из страны, поскольку подчинённые Орлова выступили против жуликоватого «вызывателя»[134]134
  См.: Плеве И. Р. Указ. соч. С. 87–88, 232–233.


[Закрыть]. Канцелярия наиболее активно действовала в 1763–1766 годах, когда в Россию прибыли около тридцати тысяч человек, после чего массовый въезд иностранцев был приостановлен, а принципиальные вопросы деятельности ведомства стали решаться уже не личными докладами Орлова императрице, а Сенатом.

Но к тому времени Григорий Григорьевич получил ещё одно назначение: в марте 1765 года он стал генерал-фельдцейхмейстером. Должность начальника артиллерии и инженерного ведомства – самых высокотехнологичных сфер военного дела – в XVIII веке почему-то часто доставалась людям не слишком компетентным, зато близким ко двору и императорской особе. После квалифицированных специалистов Я. В. Брюса и Б. Х. Миниха её занимали безместный принц Людвиг Вильгельм Гессен-Гомбургский и ничем, в отличие от своих отца и сына, не прославившийся генерал-адъютант Василий Никитич Репнин. Пётр Иванович Шувалов, вельможа-прожектёр, камергер и муж подруги императрицы Елизаветы, оставил по себе память изобретёнными его подчинёнными неудачной «секретной гаубицей» и отличной пушкой-«единорогом» да заведением постоянного казённого фурштата – специального артиллерийского обоза с командой офицеров, фурмейстеров (младших командиров), фурлейтов-ездовых, шорников, седельников, коновалов. Его преемник, генерал-поручик Александр Вильбоа, особых познаний в устройстве и применении пушек не имел, но в 1762 году успешно преобразовал Артиллерийскую и инженерную школу в Артиллерийский и инженерный шляхетский кадетский корпус и увеличил количество практических занятий. Вильбоа не участвовал в заговоре против императора Петра III, но вовремя перешёл на сторону Екатерины, однако решил не испытывать судьбу – отправился в отпуск и письменно изъявил своему подчинённому Орлову радость по поводу назначения того исполняющим его обязанности, попросил доложить о своей полной отставке и деликатно намекнул о желаемой милости, ведь при доходе в полторы тысячи рублей у него имелся долг в 25 тысяч[135]135
  См.: РГАДА. Ф. 11. Оп. 1. № 844. Л. 1–2.


[Закрыть]. В мае 1765-го формально по состоянию здоровья он был уволен со службы «с достойною похвалою», но, кажется, без денег.

На освободившееся место Екатерина 11 мая назначила Орлова, который к тому времени уже замещал больного шефа. Граф поначалу с рвением принялся за новое дело: потребовал для ознакомления справки обо всех «штатных по артиллерии положениях» и решил выяснить, «какие орудия преимуществуют, какие следует удержать и какие отменить совсем из армии», для чего в июне на Выборгской стороне была устроена пробная стрельба из разных типов пушек[136]136
  См.: Столетие Военного министерства. 1802–1902: В 13 т. Т. 6. Главное артиллерийское управление. СПб., 1902. С. 288–289; Голомбиевский А. А. Князь Григорий Григорьевич Орлов. С. 392.


[Закрыть]. Новый начальник создал собственный штаб – военно-походную канцелярию во главе с подполковником Волковым и генеральс-адъютантом Протасовым. Однако на этом его энтузиазм иссяк; даже в официальной истории русской армии отмечалось, что артиллерийское ведомство в это время не инициировало «преобразовательных приёмов» и переживало «положительный застой»[137]137
  Столетие Военного министерства. Т. 6. С. 297.


[Закрыть].

Сам Орлов, боевой офицер, конечно, имел представление об устройстве и действии артиллерии, но никакими специальными знаниями не обладал, а потому едва ли был способен разобраться в процессе изготовления пушечных сплавов, расчётах баллистики или технологии производства пороха. Во всё это граф и не вникал, хотя жаловался порой на «трудности его новой должности»[138]138
  Порошин С. Указ. соч. С. 252.


[Закрыть], тем более что другие его обязанности требовали постоянного пребывания при особе императрицы и заставляли передавать дела по артиллерийскому и инженерному ведомству на усмотрение «присутствия» канцелярии с такими опытными профессионалами, как генерал-майоры (с 1773 года – генерал-поручики) И. И. Меллер и П. П. Баннер и генерал-инженер М. И. Мордвинов, по совместительству руководивший Артиллерийским и инженерным корпусом.

За 17 лет пребывания на посту начальника артиллерии Орлов десять раз отлучался, порой надолго – к примеру, с мая 1767 года по январь 1768-го, с января 1775-го по март 1776-го, с апреля 1780-го по март 1782-го. Неудивительно, что без надлежащего надзора подчинённое ему ведомство запускало дела до полного безобразия. Так, сенатская ревизия в московской артиллерийской конторе в 1774 году обнаружила недостачу мундиров и хищение казённых средств более чем на 200 тысяч рублей, после чего почти все её служащие пошли под суд[139]139
  См.: Там же. С. 291–293.


[Закрыть].

Не оставило значимых следов и формальное начальствование графа над Артиллерийским и инженерным кадетским корпусом. Обычно генерал-фельдцейхмейстеру подавались по третям года списки кадетов с указанием их возраста, успехов в науках и поведении, на основании которых Канцелярия представляла выпускников к офицерскому чину, и начальник ставил свою подпись.

«Предложения» Орлова по части артиллерии скудны по содержанию: это бумаги о принятии на службу, присвоениях очередных чинов, назначениях, командировках, переводе, отпуске «в дом», увольнении и возвращении на службу из отставки офицеров, квартировании подведомственных частей, выдаче прогонных денег курьерам и тому подобных текущих делах, вплоть до переписки о нормах отпуска в полки ушатов, вёдер, свеч и дров[140]140
  См.: Научный архив Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (далее – НА ВИМАИВиВС). Ф. 2. Штаб генерал-фельдцейхмейстера. № 1918. Л. 1—281; № 2288. Л. 1—239.


[Закрыть]. Кажется, единственное, что в этом рутинном потоке дел заинтересовало фаворита, – представленный неким механиком чертёж движимой лошадьми «кирпишной машины». Граф распорядился «означенную машину под смотрением оного механика построить»; но было ли это поручение исполнено, неизвестно[141]141
  См.: Там же. № 2288. Л. 19.


[Закрыть].

Нет никаких важных дел и в бумагах Орлова по «секретной экспедиции» 1776–1778 годов: он только «представлял» задачи чиновникам канцелярии, а те уже решали вопросы об обеспечении орудиями крепостей Керчь и Еникале, об изготовлении сотни новых понтонов, о создании в Киеве артиллерийского и инженерного «магазина» (склада). Главное же место в делах занимала переписка о покупке лошадей в Казани и последующей доставке их на юг за счёт экстраординарных сумм Крымского корпуса[142]142
  См.: Там же. № 1917а. Л. 10, 12–14, 17, 17 об.


[Закрыть].

На долю самого Григория Григорьевича выпадали «всеподданнейшие» доклады государыне по делам своего ведомства. Во время таких аудиенций ему обычно приходилось просить деньги на непредусмотренные расходы по артиллерии и крепостям. Например, в ноябре 1778 года он доложил, что на ремонт крепости Динамюнде под Ригой требуется 132 тысячи рублей, и предоставил решение на усмотрение императрицы[143]143
  См.: РГАДА. Ф. 20. Оп. 1. № 252. Л. 37–38 об.


[Закрыть].

Прочие доклады Орлова представляют собой рапорты о назначениях и перемещениях по службе, обеспечении крепостей орудиями, производстве и награждении обер– и штаб-офицеров. В этой сфере генерал-фельдцейхмейстер чувствовал себя более уверенно и не только подавал обычные списки офицеров, но и просил о поощрении отличившихся подчинённых. Так, в октябре 1778 года он ходатайствовал о присвоении чинов генерал-майора Ивану Алабину из провиантского департамента и обер-штер-кригскомиссара Ивану Позднякову – офицерам не боевым, но ревностно исполнявшим свои обязанности. В апреле 1779 года Орлов просил пожаловать «деревню» и 300 рублей пожизненного пенсиона выдающемуся военному инженеру подполковнику Андрею Немому – изобретателю дешёвых и удобных «парусных» понтонов, использовавшихся вместо тяжёлых и дорогих металлических[144]144
  См.: Там же. Л. 36–36 об., 48–48 об.


[Закрыть].

Начальник выдвигал молодых, отмечая, к примеру, что сержант бомбардирского полка Фридрих Сигисмундус «по хорошему поведению и знанию артильлерийской науки» достоин стать фурштатским прапорщиком. Его же попечением сержант 1-го канонирского полка Гаврила Сотников получил первый офицерский чин штык-юнкера, а другой штык-юнкер, Яков Бишев из крепости Святой Елисаветы, разжалованный в рядовые за пьянство, был восстановлен в чине[145]145
  См.: НА ВИМАИВиВС. Ф. 2. № 1918. Л. 47, 281.


[Закрыть]. В ноябре 1779 года Орлов вступился за служивых, которые «несут обиды», поскольку бывшие подчинённые обогнали их в чинопроизводстве, и заслуженные полковники Г. П. Бригман, Л. Г. Бухгольц, Я. М. Зембулатов стали генералами. Семидесятилетнему ветерану-майору Ивану Крюкову из киевского гарнизона генерал-фельдцейхмейстер выпросил пенсию, а для инженер-майора Александра Алексеева отстоял производство в чин, отменённое было из-за недостачи какого-то казённого имущества, в которой тот не был повинен[146]146
  См.: Там же. Л. 51, 53, 57, 58.


[Закрыть].

Представительская роль удавалась Григорию Григорьевичу ещё лучше, хотя исполнение её и требовало немалых расходов. 5 июня 1769 года Екатерина после обеда «соизволила иметь шecтвиe в Литейный пушечный дом». Камер-фурьерский журнал фиксирует:

«При входе в оный встречена ея величество господином генерал-фельдцейхмейстером графом Григорьем Григорьевичем Орловым и с ним, по обеим сторонам лестницы, стояли артиллерии генералитет, штаб и обер-офицеры. По прибытии ея величества внутрь помянутого дома соизволила смотреть, каким образом бывает литьё артиллерийских орудий; по сём, смотрев в том же доме сделанных орудий же, осмотрев всего вышеписанного, оттуда соизволила шествовать на Васильевый остров, в Воспитательный дом, в котором воспитываются малолетныя благородные дети»[147]147
  Журнал камер-фурьерский 1769 года. С. 105.


[Закрыть].

В этот день генерал-фельдцейхмейстер торжественно открыл новое здание Арсенала при Литейном дворе. Позднее на первом этаже были установлены статуя Екатерины и мраморный рельефный портрет самого Григория Григорьевича с надписью: «В пользу артиллерии арсенал сей сооружён собственным иждивением генерал-фельдцейхмейстера князя Орлова, лета 1776 г.», – на основании которой иногда делается вывод о возведении красивого столичного здания на деньги фаворита. На деле же строительство Арсенала было задумано ещё прежним генерал-фельдцейхмейстером Вильбоа и шло в 1763–1769 годах по проекту специально приглашённого из Польши архитектора Иоганна Валентина Тобиаса фон Дидрихштейна на казённые средства – без малого 598 тысяч рублей[148]148
  См.: «Арсенал здесь самый примечательный»: К истории создания Старого Арсенала в Санкт-Петербурге // Классика в искусстве сквозь века. СПб., 2015. С. 102.


[Закрыть]. Перед эффектным зданием (не сохранилось до нашего времени) на каменных платформах были сложены пирамиды из бомб и ядер, по углам поставлены старинные пушки. Его-то и открывал в 1769 году в присутствии государыни Орлов – тогда ещё не князь, а граф.

Но к созданию Арсенала Григорий Григорьевич всё же был причастен: на его средства сооружались соседние «каменные магазейны, присутственное здание Канцелярии главной артиллерии и фортификации, модельный дом, склады, фурштатские казармы», возведение которых было завершено к 1776 году[149]149
  См.: Там же. С. 102–103.


[Закрыть]. А в самом Арсенале на втором этаже по инициативе графа был оборудован «достопамятный зал» – настоящий музей оружия. Один из первых путеводителей по Санкт-Петербургу (1794) перечислил экспонаты:

«Он содержит в себе полевую артиллерию, сверх того богатую римскую торжественную колесницу, государственное артиллерийское знамя и войсковые литавры, множество завоёванных шведских, польских, прусских и турецких знамён, штандартов, бунчуков, булав и других трофеев, также оружий древних и чужестранных народов и разные военные редкости, латы, латные уборы в человеческой рост и тому подобное. <…> Здесь есть пушки на многих лафетах, подвижные батареи с пушками и мортирами, пушки с подвижными казёнными частями, катки, обделанныя ружьями, кои при перевороте стреляют и многое тому подобное, столь же замысловатое, кои однако ж не могли служить достаточною побудительною причиною для переменения древней простой артиллерии. Прочия стороны сего етажа и весь верхний наполнен мелким оружием, как то: ружьями, саблями, латами и тому подобным»[150]150
  Георги И. Г. Описание российско-императорского столичного города Санктпетербурга и достопамятностей в окрестностях оного. СПб., 1794. С. 113.


[Закрыть].

Отдадим графу должное: это собрание стало основой одного из лучших военных музеев мира – современного Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в Санкт-Петербурге.