Текст книги "Фавориты Екатерины Великой"

Однако второй раз войти в ту же реку не дано; вернуть себе прежнее могущество, которым он обладал в 1740-е годы, Бестужев не смог – иная политическая атмосфера не дала возможности тайно осуществить комбинацию с браком Екатерины. Впрочем, в этом был повинен и сам кандидат в мужья императрицы. Дипломаты дружно отмечали его неспособность и нежелание вникать в дела, на что жаловался и Бестужев. Фаворит не знал французского языка, хотя и пытался им овладеть и позднее мог даже вставить в письмо пару строк по-французски; но послания владетельным особам от его имени писала сама Екатерина, признававшаяся Вольтеру, что её любимец не в состоянии оценить изящество французских стихов. Остаётся, правда, неясным, кто же во время путешествия по Волге в 1767 году переводил за Орлова на русский тринадцатую главу романа французского писателя Жана Мармонтеля[112]112
  См.: Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства иностранных дел // Сборник РИО. Т. 13. СПб., 1874. С. 140, 141, 393.


[Закрыть]…

Орлов, тушевавшийся в изысканном придворном кругу, предпочитал ему весёлое общество, где можно было «куликнуть» при спуске на воду яхты или отправиться на охоту с собаками и при случае похвастаться охотничьими подвигами – «как он там убил медведя и принял его сам на рогатину»[113]113
  См.: Порошин С. Указ. соч. С. 235, 283.


[Закрыть]. В высшем свете его насмешливо называли «кулачным бойцом» и, кажется, считали человеком недалёким – настолько, что член Придворной конторы Антон Вальтер позволил себе пообещать ему за содействие какую-то «серебряную позолоченную вещь»; тут уж Григорий не выдержал и официально обратился в Сенат с жалобой на наглого чиновника[114]114
  См.: Сборник биографий кавалергардов. Т. 2. С. 24; Сенатский архив. Т. 14. С. 163.


[Закрыть].

Не давалось Орлову и искусство политической интриги. При обсуждении кандидатуры Понятовского на польский трон он сначала обложил своего предшественника в сердце императрицы «ругательными именами», а затем признался ей, что сделал это с подачи Бестужева-Рюмина[115]115
  См.: Донесения графа Мерси д’Аржанто императрице Марии-Терезии и государственному канцлеру графу Кауницу-Ритбергу с 24 июля 1762 г. по 4 января 1764 г. С. 721.


[Закрыть]. Да и на язык он был невоздержан и, по словам посла Бретейля, вполне мог спроста заявить, «что гвардия испытывает к нему такое расположение, что, если в течение месяца он захочет, он её (Екатерину. – И. К.) лишит трона».

Оба, Бестужев и Орлов, олицетворяли прошлое: один – дипломатическую систему 40-х годов XVIII века, другой – тип вышедшего «из народа» фаворита в стиле елизаветинского любимца Алексея Разумовского. Но судьба их сложилась по-разному.

Екатерина не только не рассталась с Орловым, но и направляла карьеру других членов преданного ей семейства. В 1764–1765 годах Григорий получил чин генерал-аншефа и должности подполковника Конной гвардии, шефа Кавалергардского корпуса и генерал-фельдцейхмейстера. Тогда же его брат Алексей стал премьер-майором, а в 1767 году подполковником Преображенского полка и 21 апреля 1768 года был награждён высшим русским орденом Святого Андрея Первозванного – пока авансом за будущие заслуги. Позднее Алексей Орлов сумел себя показать во время экспедиции русского флота в Средиземном море, а сам Григорий – при успокоении Москвы после «Чумного бунта» 1771 года.

Время же Бестужева ушло, как и выстраивавшаяся им внешнеполитическая система с ориентацией на союзы с Англией и Австрией. Панин, ещё в начале осени 1763 года сетовавший на противодействие «австрийской партии», 27 октября был назначен «старшим членом» Коллегии иностранных дел и занимал этот пост почти два десятка лет, тогда как имя Бестужева с конца 1763 года исчезло из депеш иностранных дипломатов.

Оставшись без опытного наставника, Григорий Григорьевич в новой для него сфере государственного управления выглядел сущим профаном. Граф Мерси д’Аржанто уже в 1762 году прямо информировал австрийское правительство, что фаворит в политику не вмешивается, а потому «было бы совершенно напрасно обращаться к нему по чему-либо касающемуся дел»[116]116
  См.: Там же. С. 189, 636.


[Закрыть]. Правда, его саксонский коллега граф Фридрих Христиан фон дер Остен-Сакен в сентябре 1764 года сообщил, что Орлов якобы станет гетманом Украины вместо фельдмаршала К. Г. Разумовского, недавно вынужденного оставить этот пост. Однако к тому времени Екатерина и её советники уже пришли к выводу, что автономное гетманство «с интересом государственным весьма не сходно». В августе Коллегия иностранных дел подготовила проект учреждения Малороссийской коллегии из четверых российских и стольких же украинских членов, но среди представленных ею кандидатов в «главные командиры» Григорий Орлов не значился[117]117
  См.: Круглова Т. А. Был ли Г. Г. Орлов реальным кандидатом в малороссийские гетманы в 1764 г. // Историческое обозрение. Вып. 9. СПб., 2008. С. 89–93.


[Закрыть].

Прусский посол граф Сольмс лично убедился в бесполезности фаворита на дипломатическом поприще и доложил своему королю в 1766 году:

«Он, кажется, совершенно равнодушен ко всяким делам; быть может, он и склоняется несколько на сторону венского двора, но так как лично он ничего не имеет против всех прочих, то и незаметно, чтобы он желал содействовать восстановлению кредита этого двора. Кажется, что его собаки и охота для него выше всяких других соображений. Кажется даже, что его удовольствия не позволяют ему очень усердствовать при дворе. Он ездит охотиться в свои поместья, расположенные в окрестностях столицы. Князь Лобкович, по приезде своём сюда, сильно старался свести дружбу с графом Орловым, но должен был отказаться от частых посещений его, как это мы все делаем, потому что он стесняется с нами, избегает нас и чувствует себя хорошо только в небольшом кругу близких друзей, разделяющих его вкусы»[118]118
  Дипломатическая переписка прусских посланников при русском дворе. Донесения графа Сольмса Фридриху II и ответы короля, 1763 по 1766 г. С. 488.


[Закрыть].

Оценку кругозору и привычкам фаворита дал в «секретных мемуарах» 1765 года окончивший свою миссию в России английский посол Джон Хобарт граф Бекингемшир:

«Он любит англичан, считая их откровенным и мужественным народом, но больше из рассказов, услышанных им о цирке Браутона, представления которого вполне согласуются со вкусами его семьи… Из того, что было случайно высказано им в частном разговоре со мною, видно, что он, кажется, считает искусства, науки и производство изящных вещей вредным для великой и могущественной страны, поскольку они расслабляют ум и тело людей, а поддерживать надо только сельское хозяйство и производство предметов, которые можно вывозить в необработанном виде… В последнее время он принял ужасно надутый и глубокомысленный вид, что придало ему натянутость и угрюмость, вовсе не свойственные его характеру. Он небрежно одевается, курит, часто ездит на охоту и не так неуступчив встречным красавицам, как следовало бы из политических соображений и из благодарности»[119]119
  Цит. по: Соколов А. Б. Английский дипломат о политике и дворе Екатерины II // Вопросы истории. 1999. № 4/5. С. 118–119.


[Закрыть].

Известный моралист князь М. М. Щербатов слухи о любовных интрижках Орлова доводил до крайности: «…он учинил из двора государева дом распутия; не было почти ни одной фрейлины, которая не подвергнута была бы его исканиям, и коль много было довольно слабых, чтоб на оные преклониться»[120]120
  «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. М., 1985. С. 120.


[Закрыть]. Вероятно, придворным барышням и вправду трудно было устоять перед красавцем графом; но ведь знали же они, кто является его почти законной женой… А ей, видимо, временами бывало несладко – позднее по дворцу ходили сплетни, что неудержимый в гневе Григорий, случалось, «бивал» государыню императрицу[121]121
  См.: Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II. СПб., 1907. С. 152.


[Закрыть].

Художник Фёдор Степанович Рокотов знал братьев Орловых, более того – находился под их покровительством. Григория на парадном портрете он изобразил бравым военным в мундире и кирасе; звезда, крест и лента ордена Святого Александра Невского подчеркивают его высокий статус. Уверенная осанка, прямой взгляд, широкое, простое румяное лицо… Правая рука лежит на парадном шлеме, левая картинно опирается на декоративный эфес богато украшенной шпаги. Лихому герою ещё нет и тридцати лет (портрет написан в 1762–1763 годах), но он предстаёт уже солидным вельможей и покорителем дамских сердец – по мнению Екатерины, он, «безусловно, самый красивый мужчина империи» (впрочем, через 20 лет эстетические вкусы государыни по этой части несколько изменились). И никакой фирменной рокотовской загадочности: портретируемый – уверенный в себе, сильный, решительный; попал «в случай», но считает, что находится на своём месте. Видимо, таким Григорий себя и ощущал – не случайно именно этот портрет хранился в фамильном собрании Орловых в подмосковном селе Отрада.

Вскоре понадобилось увековечить очередные монаршие милости, и тот же Рокотов снова изобразил (или, как полагают искусствоведы, творчески скопировал работу Стефано Торелли) Орлова. Композиция портрета повторяется, вплоть до сучка на дереве и мизинца на шпаге. Те же кираса и шлем, та же поза вполоборота – но ещё более роскошный красный кафтан; александровский крест едва заметен, зато во всём блеске представлены звезда и синяя лента высшей награды империи – ордена Святого Андрея Первозванного, кавалером которого граф стал в апреле 1763 года. Пожалуй, герой смотрится более благородным, чем был в действительности. Однако интеллигентность и утончённость императорского двора той эпохи не стоит преувеличивать – Екатерине в 1771 году пришлось официально запрещать своим придворным бить лакеев и других «ливрейных служителей»[122]122
  См.: Дворцовое распоряжение императрицы Екатерины Второй // РА. 1878. № 2. С. 139.


[Закрыть].

Григорий и его братья, по характеристике английского аристократа, и в фаворе оставались «молодыми офицерами, получившими воспитание как бы в Ковент-Гардене, в кофейнях, тавернах и за бильярдом»:

«Храбрые до крайности, они считались скорее смирными, чем задиристыми. В своём неожиданном возвышении они не забыли старых знакомых и вообще обладают изрядной долей беспринципного добродушия, которое располагает оказать услуги другим без ущерба для себя, и хотя в решающий момент они способны к самым отчаянным действиям, они, без сомнения, не будут творить зло ради зла. Они совсем не мстительны и не стремятся вредить даже тем, кого не без причины считают своими врагами»[123]123
  Цит. по: Соколов А. Б. Указ. соч. С. 119.


[Закрыть].

Клан Орловых и до, и после своего возвышения оставался патриархально сплочённым, а его члены не стремились делать карьеру любой ценой. Братья занимали разное положение, но не только не конфликтовали, а всегда помогали друг другу. Когда «случай» Григория закончился, они солидарно ушли со службы, но при этом даже много лет спустя сохраняли особые, дружеские отношения с императрицей. «…По уши в делах, в делах очень важных; успевать во всём и не забыть безделки, вспомнить меня – похожа тол[ь]ко на нашу милую и несравненную боярыню»[124]124
  РГАДА. Ф. 5. Оп. 1. № 84. Л. 16.


[Закрыть], – писал Екатерине 26 мая 1791 года Алексей Орлов. Брат фаворита, к тому времени давно покинувший службу, не терпел Потёмкина, отказался возглавить флот во время предполагавшегося в 1788 году нового похода к средиземноморским берегам Турции, но к самодержавной императрице обращался запросто, чего в письмах не мог позволить себе даже светлейший князь. «Боярыня» же в письмах Потёмкину ворчала на Орлова, называла его «козьими рогами», но терпела…

Орловы не гнались за чинами и наградами. Старший из братьев, Иван Григорьевич, давно вышел в отставку, жил в своих имениях и вёл хозяйство фамилии – до 1773 года оно было нераздельным. Братья называли его «старинушкой», а младшее поколение – «гроспапинькой». Он предпочитал проводить время в провинции, но умел о себе напомнить при дворе – к примеру, в 1769 году прислал ко двору «арапа и арапку», за коих государыня заплатила 900 рублей[125]125
  См.: Там же. Ф. 14. Оп. 1. № 31. Ч. 1. Л. 214.


[Закрыть].

Алексей Орлов стал в 1762 году секунд-майором, а в 1765-м премьер-майором гвардейского Преображенского полка с чином армейского генерал-майора, а три года спустя возглавил экспедицию российского флота в Эгейское море, где успешно воевал с турками. Фёдор получил придворный чин камергера и с 1763 года служил обер-прокурором в Сенате, затем перешел на военную службу, под начало Алексея, проявил геройство в Чесменском сражении, стал генерал-поручиком и кавалером ордена Святого Георгия II степени. Младший, Владимир, не желал строить карьеру, но по совету братьев отправился на учёбу в Лейпцигский университет. По возвращении на родину практичная Екатерина пристроила его к делу – в октябре 1766 года назначила директором Академии наук за «довольное в науках сведение, охоту и наклонность к оным». Правда, на научном поприще особых лавров младший Орлов не стяжал, с профессорами обращался самодержавно (даже не позволил им обсуждать новый академический устав), а в 1771-м отбыл за границу и до своей отставки делами учёной корпорации не занимался.