Текст книги "Фавориты Екатерины Великой"

Неистощимый затейник

Можно согласиться с выводом историка О. Б. Новиковой, пытающейся изящно оправдать неспособность фаворита к трудам на государственном поприще: «…князь Г. Г. Орлов по-настоящему не вступал на широкое поле государственной деятельности, хотя в тесном кругу придворной жизни постоянно радел о благе отечества»[151]151
  Новикова О. В. Государственная деятельность князя Г. Г. Орлова // Император Павел I – взгляд XXI века (к 250-летию со дня рождения): Материалы научно-практической конференции 21–22 октября 2004 г.: Сборник статей. СПб., 2004. С. 180.


[Закрыть].

В устройстве придворных развлечений Орлов действительно проявлял «радение» и выдумку. В своём новом петербургском доме он давал ужины и балы. Граф умел блеснуть и воодушевить гостей: на Рождество 1765 года дамы и кавалеры не только танцевали, но «для увеселения… пели песни». Месяцем позже, 25 января, Екатерина с сыном-наследником «соизволили иметь выход» в особняк графа с другими «знатными обоего пола персонами»:

«По высочайшем присутствии в зале началась музыка с хором певчих, которая в высочайшее ж присутствие играна была в Академии художеств. По окончании ж той музыки начался бал, потом и вечернее кушанье изволили кушать обоего пола в 65-ти персонах; заседание при том столе было по билетам и во время стола, для увеселения, пускаемы были небольшие швермы (швермеры – фейерверочные ракеты, летящие зигзагом. – И. К.). При столе ж пили здоровье: 1-е) ея императорского величества; 2-е) его императорского высочества. Оныя зачинал его сиятельство граф Григорий Григорьевич. Потом ея величество зачинала пить здоровье при том столе гостей.

По окончании того стола его сиятельством графом Григорьем Григорьевичем Орловым, его превосходительством Львом Александровичем Нарышкиным, его сиятельством графом Александром Сергеевичем Строгановым и камергером Петром Богдановичем Пассеком, камер-юнкером Васильем Ильичём Бибиковым представлена была русская комедия; после оной паки начался бал и другие увеселительныя игры»[152]152
  Журнал камер-фурьерский 1766 года. С. 18–19.


[Закрыть].

Июньским днём 1765 года фаворит пригласил Екатерину на свою «новопостроенную» яхту «Святой Алексей», отделанную красным деревом, а когда «государыня зачала её хвалить, то граф подарил её государыне» – «по-орловски», чем на неделю обеспечил разговоры в обществе. После неожиданного подарка он сопроводил императрицу «в оперный дом, где представлена была французская комедия», а ввечеру показал ей «модель берегов Мойки, Чёрной речки и Фонтанки, как положено их делать» (граф имел отношение к этому проекту, поскольку курировал финансирование строительства каменных набережных из «комнатной суммы» государыни). Затем последовали путешествие на яхте к Берёзовым островам, высадка в Ораниенбауме с ночевкой и «прогуливанием» в Петергофе; выезд в военный лагерь под Красным Селом с парадом и маневрами, где Екатерина «смотреть изволила в подзорную трубу обоих корпусов примерную баталию» и ужинала с офицерами в походном шатре, а «столом» распоряжался её любимый генерал-адъютант[153]153
  См.: Порошин С. Указ. соч. С. 285; Журнал камер-фурьерский 1765 года. С. 88–89, 91–93, 101–116.


[Закрыть].

Граф был неистощимым затейником. На святках в декабре 1765 года он вспомнил традицию маскарадов времён императрицы Елизаветы Петровны, когда мужчины надевали дамские наряды:

«Во время сих увеселений вышли из внутренних её величества покоев семь дам, которые всех крайне удивили. Нарядились в женское платье: 1) граф Григорий Григорьевич Орлов; 2) камергер гр[аф] Александр Сергеевич Строганов; 3) камергер гр[аф] Николай Александрович Головин; 4) камергер Пётр Богданович Пасик (Пассек. – И. К.); 5) шталмейстер Лев Александрович Нарышкин; 6) камер-юнкер Михайло Егорович Баскаков; 7) камер-юнкер кн[язь] Андрей Михайлович Белосельский. На всех были кофты, юбки и чепчики. У Белосельского только на голове была косынка, и одет он был прочих похуже, как боярские боярыни одеваются: представлял маму, а прочие представляли барышень под её смотрением. Как пришли, то посадили их за круглый стол, поставили закусок и подносили пуншу. Много тут шалили и потом, вставши, плясали»[154]154
  Порошин С. Указ. соч. С. 464.


[Закрыть].

В июне следующего года в Адмиралтействе граф вместе с Екатериной спустил на воду корабль и по петровскому обычаю «все знатные персоны подчиваны были водкою». Там же после символического жеста Екатерины он мощно загнал «большой болт» на закладке нового судна[155]155
  См.: Журнал камер-фурьерский 1766 года. С. 111.


[Закрыть].

Летом 1766 года Орловы блистали на необычном придворном празднестве – конной «карусели». Перед знатной публикой предстали колесницы с разряженными дамами и мужчинами-возницами; в специально построенном амфитеатре кавалеры в «курсах» (заездах) демонстрировали зрителям искусство вольтижировки и воинские умения: метали копья и дротики, срубали головы чучелам и стреляли в них из пистолетов. Состязались четыре команды-«кадрили»: славянская, римская, индийская и турецкая – в соответствующих одеждах. Григорий командовал «римской», а Алексей – турецкой. Газетный репортаж того времени не скрывал восхищения красочным зрелищем:

«Одеяние кавалеров богато блистало драгоценными каменьями, но на дамских уборах сокровища явились неисчётные; словом, публика увидела брильянтов и других родов каменьев на цену многих миллионов. Кадрилия Славенская представляла древность своего народа, всегда храбро воюющего, и изобилие тех богатств, которые Север раздаст в другие части света; а кадрилия Римская изображала живо древнюю гордость и величество сих победителей и неисчерпаемое изобилие богатства, которым от добычи побеждённых сей народ в свете возвысился. Кадрилия Индийская одета была во всём том, что свойственно их вкусу и подземному в натуре его богатству. А в кадрилии Турецкой украшение состояло в таком наряде, каковое, кажется, видеть только должно в натуре сего ныне народа и его природной осанке, когда он образ тщеславия показать стремится. Словом, в явлении и действии сего карруселя, публика увидела нечаянно то, чего она прежде в мысли представить себе не могла»[156]156
  Описание карруселя, бывшего в С.-Петербурге 16 июня и 11 июля 1766 года // Современник. 1853. № 10. С. 104.


[Закрыть].

Блистательное «позорище» нашло отклик в портретах Орловых кисти придворного живописца Вигилиуса Эриксена: Григорий изображён в одеянии римского императора (как его представляли в то время), Алексей – турецкого паши. Удалые братья были настолько хороши в своих ролях, что судьи не смогли выбрать из них победителя, а потому на 12 июля было назначено второе состязание:

«…И хотя никакой повестки иной в народе прежде было не учинено, однакож стеклося в амфитеатре и по улицам многочисленное множество народа, с тем единственно желанием, дабы видеть двух равной силы и проворства Кавалеров, одного другому в доспехах не уступающих, и кому из них при сём поединке первенство останется. По сей причине зрителей число почти не уступало первым двум представлениям, и всяк готов был, кто только в амфитеатре мог с поспешностью место занять, примечать и судить собою обоих, в курс опустившихся, доспехи и удачу. Как скоро главный Судья и прочие Судьи приехали в амфитеатр прежним порядком, то дан был второй сигнал в 4 часа из пушек, по которому Его Сиятельство Граф Григорей Григорьевич от летнего Дворца, а Его Сиятельство Граф Алексей Григорьевич от Малой Морской в марш вступили к амфитеатру. <…> И как скоро с Трибуна главного Судьи сигнал дан был трубою, пустилися оба Кавалеры в курсы с таким стремлением в точных правилах сего искусства, что публика не успела приметить, кто из них искуснее и удачнее подействовал; столь совершенство и поспешность в обоих показалися! Но Судьи, которых умноженная строгость к примечанию заставила точнее все их действия наблюдать, приметили однако же некоторые малые знаки, не столь неискусства, как неудачи одного перед другим; хотя вся публика возвратилася в различных спорах о первенстве их, видя, что они оба искусно и проворно по всем правилам школы сей действовали.

А как в тот же самый день назначено было за несколько дней и представление великолепной оперы Дидоны в Зимнем каменном Ея Императорского Величества Доме, то Всемилостивейшая Государыня возвратиться соизволила из амфитеатра каррусельного, в тот Зимний Дом, куда главный судья Фелдмаршал Граф Минних и со всеми прочими Судьями в приготовленный им апартамент, для разбирательства сего спора прибыли, и по расчислению всех попадов; напоследок определили, что первенство принадлежит Его Сиятельству Графу Григорью Григорьевичу Орлову. Сей разбор окончав, главный Судья приказал обоих спорующихся кавалеров пустить в судейскую палату, и оставить отверстые в ней двери, в которые с несказанным любопытством вошло зрителями множество знатных Дам и Кавалеров. Главный Судья, многолетною практикою по службе своей от молодых до престарелых лет искусившийся, ведая, в чём состоит прямая цена побуждения к честолюбию, приветствовал Графу Григорью Григорьевичу Орлову в свойственных его действиям изображениях краткою речью, и вруча Его Сиятельству первый прейс, напоследок подал ему заготовленную им тайно и по собственному его намерению, для первенствующего кому удастся, лавровую ветвь; чего как зрители, так и действующие не ожидали. Но Граф Григорей Григорьевич, видев противу себя бывшего всадника, тем паче обласкал себя сим неожидаемым приветствием и выигрышем, и для того главному Судье признание своё с особливою благодарностью в кратком и приличном ответе учинил»[157]157
  Там же. С. 115.


[Закрыть].

Фаворит часто устраивал приёмы – не только в «штегельманском» особняке[158]158
  См.: Журналы камер-фурьерские 1764 года. С. 232; Журнал камер-фурьерский 1765 года. С. 252; Журнал камер-фурьерский 1766 года. С. 5, 18, 233, 267; Журнал камер-фурьерский 1767 года. СПб., 1856. С. 21; Журнал камер-фурьерский 1768 года. СПб., б. г. С. 98, 115; Журнал камер-фурьерский 1769 года. С. 204; Журнал камер-фурьерский 1770 года. СПб., 1857. С. 20, 399; Журнал камер-фурьерский 1771 года. СПб., 1857. С. 7.


[Закрыть], но и в других своих владениях, и в занимаемых им дворцовых «покоях»[159]159
  См.: Журнал камер-фурьерский 1765 года. С. 199; Журнал камер-фурьерский 1766 года. С. 98; Журнал камер-фурьерский 1767 года. С. 369; Журнал камер-фурьерский 1769 года. С. 56.


[Закрыть]. Екатерина неоднократно приезжала на его мызу Лигово, где над запрудой нынешней речки Дудергофки был построен двухэтажный загородный дом с башней-бельведером. 7 июня 1766 года четверо старших Орловых устроили там для неё и свиты «увеселительный бал». В другие приезды её ожидали весёлые ужины, катания на ботике по пруду, прогулки по берегам и поездки на «таратайках» по живописным окрестностям[160]160
  См.: Журнал камер-фурьерский 1766 года. С. 65, 81, 98—100, 138, 147; Журнал камер-фурьерский 1767 года. С. 21; Журнал камер-фурьерский 1768 года. С. 98, 115; Журнал камер-фурьерский 1769 года. С. 32, 95; Журнал камер-фурьерский 1770 года. С. 28; Журнал камер-фурьерский 1771 года. С. 7.


[Закрыть].

Летом Екатерина из Петергофа ездила в орловскую Шундорову мызу, из Царского Села – в Гатчину[161]161
  См.: Журнал камер-фурьерский 1765 года. С. 88, 89, 102; Журнал камер-фурьерский 1766 года. С. 76, 77, 155, 156; Журнал камер-фурьерский 1769 года. С. 86, 137, 183; Журнал камер-фурьерский 1770 года. С. 110, 118, 119, 191; Журнал камер-фурьерский 1771 года. С. 171, 172, 203, 204, 326.


[Закрыть]:

«22 июля [1766 года] в Гатчине изволила выдти из покоев и со всеми персонами прогуливаться по увеселительным около той мызы местам, при том смотреть новостроющаго его сиятельства каменнаго дома, от котораго проходила берегом подле той мызы лежащего озера, называемаго Белое, и по оному прогуливалась несколько в маленьком ботике; потом, возвратясь обратно в покои, обеденное кушанье изволила кушать, в поставленной пред теми покоями своей ставке, с вышепомянутыми ж персонами. А пополудни в 5-ть часов изволила иметь выход, в таратайках, для прогуливания от мызы до 8-ми вёрст и в проезд, для увеселения, продолжалась соколья охота. По возвращении оттуда мимо следующей деревни Колпино, от которой в 1-й версте лежащее немалое озеро, называемое Колпинское, и от помянутой деревни до онаго озера идти изволила пешком, на оном прогуливалась в боте с распущенными парусами; потом, возвратясь обратно, и в каретах шествовала к мызе и прибыть соизволила в 9-м часу»[162]162
  Журнал камер-фурьерский 1766 года. С. 155–156.


[Закрыть].

После хорошего обеда в жаркий день публика освежалась в петергофском парке – «кавалеры, для увеселения, около фонтанов мочились».

Кто ещё мог лучше всех исполнить роль радушного хозяина и принять во дворце «знатных» столичных купцов, которые «подчиваны были в буфетной комнате водкою его превосходительством Григорьем Григорьевичем Орловым», или в царскосельском Эрмитаже по-мужски встретить и угостить в непринуждённой обстановке (то есть без официантов и лакеев) пленного «бендерского сераскира» (турецкого генерала), или громко прочесть в дворцовой церкви победную реляцию от брата о первой успешной боевой операции русской эскадры на земле Греции – взятии турецкой крепости Наварин? [163]163
  См.: Журнал камер-фурьерский 1765 года. С. 152; Журнал камер-фурьерский 1770 года. С. 234, 104; Журнал камер-фурьерский 1771 года. С. 235–236.


[Закрыть]

Не обладавший изысканным вкусом фаворит любил, в несколько уже архаичном стиле, разную «куриозиту» – например, в июле 1771 года им были представлены императрице «присланные от графа Алексея Григорьевича Орлова арапы»[164]164
  Журнал камер-фурьерский 1771 года. С. 271.


[Закрыть]. В Гатчине он по петровскому примеру завёл «кунсткамеру», где имелись и «цветы, и «звери» и «монстры младенческие».

Орлов вместе с Екатериной лицезрел разные «физические и химические опыты» в доме М. В. Ломоносова. Майским вечером 1769 года они отправились за Ораниенбаум на императорскую «Бронную дачу» «для смотрения проходящей при восхождении солнца Венеры, которая действие своё имела в 3 часа пополуночи, на 24-е число, и продолжалась не более как полчаса. А в следующее 24-е число, то есть в воскресенье, пред полуднем в половине 10-го часа, было солнечное затмение и продолжалось более часа».

Наблюдение природного явления сочеталось с приятным времяпрепровождением:

«Ея ж императорское величество всю ночь продолжала без всякого отдохновения, а провождая время с кавалерами в увеселительных разговорах, и играя в карты и в смотрении чрез телескопы небесных звезд. А вышеписанныя как Венеру, так и солнечное затмение соизволила смотреть с нарочно приуготовленных в том домике мест чрез принадлежащие к тому астрономические инструменты, при показании профессором господином Епиниусом»[165]165
  Журнал камер-фурьерский 1769 года. С. 96–97.


[Закрыть].

Граф стал одним из учредителей Вольного экономического общества. Идея его создания принадлежала самой Екатерине; видевшей в нём не только прикладное значение в плане освоения природных богатств страны, но и элемент гражданского общества для распространения в народе «полезных и нужных знаний». Проект и устав общества в мае 1765 года составил секретарь канцелярии Академии наук и библиотекарь императрицы Иван Тауберт. Орлов же 15 июня предоставил для первого собрания и обсуждения устава общества свой дом, сам же от заседания был «удержан законным препятствием», поскольку сопровождал отъезжавшую в Царское Село государыню. Зато он взялся лично поднести Екатерине просьбу о высочайшем покровительстве обществу, и вскоре оно было «оживотворено» просимой милостью и подарком в шесть тысяч рублей, а Орлов дал сочленам аудиенцию для соответствующего выражения благодарности[166]166
  См.: Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического общества с 1765 до 1865 года. СПб., 1865. С. 2–4, 9—12.


[Закрыть].

Екатерина в 1766 году анонимно предложила участникам нового учёного объединения для обсуждения острый вопрос: «Что полезнее для общества, чтобы крестьянин имел в собственности землю или токмо движимое имение, и сколь далеко его права на то или другое имение простираться должны?» Однако претендовавшее на победу в конкурсе сочинение француза Беарде де Лабея, предлагавшего решать самим помещикам и таким образом, чтобы мужики получили маленькие наделы и были вынуждены арендовать землю у своих хозяев, встретило неодобрение, и его публикация была хитроумно отклонена меньшинством голосов.

Куда больший интерес вызвали предложения практические. В 1771 году члены общества и сторонние наблюдатели выдавали премии за ответы на вопрос: «Сколько десятин земли потребно в каждой российской губернии, по качеству земли, на состоящее из двух работных мужчин и двух женщин тягло, под его усадьбу, пашню и под другие угодья, дабы такое тягло было в состоянии достаточно себя содержать и сполна платить оброк и подати?» А вот на предложение «описать трудолюбивого, во всякое время года надлежащую работу исполняющего и порядочно живущего в довольстве крестьянина в Российской империи» никто не откликнулся…

С января по август 1766 года Григорий Григорьевич лишь единожды исполнил обязанности председателя общества[167]167
  См.: Там же. С. 642.


[Закрыть] и более никакой активности в этой сфере не проявлял: с докладами не выступал, а сообщения о разведении пчёл и белении холстов едва ли его интересовали, поскольку сельским хозяином он не был, а большинство его крестьян находились на оброке.

Зато какое незабываемое представление устроил граф 28 октября 1770 года своей государыне и прибывшему с визитом брату короля Фридриха II принцу Генриху Прусскому, отправившимся в Царское Село! Открывшаяся взгляду картина соединяла любезную сердцу Екатерины Античность с российской действительностью:

«Последния отсюда до Царскаго Села пять вёрст разцвечены были фестонами из разноцветных бумажных фонарей, протянутых чрез дорогу, по коей ехали; между ими поставлены были пирамиды, убранныя огнями, а по обеим сторонам дороги горели плошки. Тут, разстоянием друг от друга в 300 саженях, построены была большия деревенския светлицы, утыканныя ельником и иллюминованныя вышеписанными пёстрыми фонарями; в трёх из них представлялась русская крестьянская свадьба, из коих в одной ужинали, в другой песни пели, в третьей плясали, в четвёртой же и пятой отправлялась чухонская свадьба. Против Царскосельскаго зверинца, по приказам обер-егермейстера Семёна Кирилловича Нарышкина и под смотрением егермейстера фон Польмана, у ручья в лесу сооружена была гора Диaнинa со храмом ея, вся иллюминованная, на коей слышна была роговая охотничья музыка. Оттуда такая же иллюминация продолжалась до самаго Царскосельскаго дворца, куда в 8-мь часов ея величество прибыть соизволила и встречена была на трубах и литаврах с балкона, который над подъездом к большому крыльцу; потом начался маскарад. В продолжение онаго зажжён был на дворе пред палатами фейерверк, который, так, как иллюминация от Трёх Рук до Пулковской горы, под повелениями генерала-фельдцейхмейстера графа Григория Григорьевича Орлова устроен был.

Изображение сего огненнаго представления посреди показывало курящийся жертвенник Дружбы, пред которым Союзничество и Чистосердечие обнимаются, попирая ногами своими змию зависти, кинжал злобы и свещу несогласия. Pocсия, да не погаснет cиe богоприятное кадило, сыплет в огнь фимиам; по прошествии в верху облаков в ясном сиянии представилось Благополучие с рогом изобилия, из которого падали цветы и плоды на рoccийский императорский и на королевский прусский гербы, над жертвенником связанные; на стороне Pocсии видима была Победа, под лавровым древом, держащая в руке российский штандарт, ногами же наступающая на трофеи, в нынешнюю с турками войну приобретённые; против оныя, на другом краю, стоял Марс, под пальмою, опирающийся на трофеи и держащий одною рукою королевский прусский штандарт, другою лавровый венец…»[168]168
  Журнал камер-фурьерский 1770 года. С. 294–296.


[Закрыть]

К тому же Орлов постоянно был занят исполнением придворных обязанностей: дежурил в качестве генерал-адъютанта, участвовал в выходах императрицы, делал подарки от её имени, представлял ей знатных гостей на аудиенциях. Фаворит постоянно выполнял монаршие поручения: вручал деньги «на известное её величеству употребление», раздавал приближённым знаменитый «Наказ» для получения отзывов, участвовал в тушении пожара в столице в мае 1771 года; выступил распорядителем немалой суммы (57 559 рублей), отпущенной в 1766 году из личных средств государыни «на очищение и выстраивание Екатерининского канала»; наконец, посылался объясняться с Н. И. Паниным, если по какой-то причине императрица не хотела делать это сама[169]169
  См.: Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства иностранных дел // Сборник РИО. Т. 10. С. 75, 100, 412; РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. № 1505. Л. 2–2 об.


[Закрыть]. Он подносил государыне прошения сановников, считавших, что такой способ надёжнее, нежели официальная передача бумаг по инстанциям. К примеру, генерал-фельдмаршал и московский главнокомандующий граф П. С. Салтыков попросил «при случае объяснить ея императорскому величеству», что был несправедливо «обнесён» наглым гороховецким воеводой Гиневлёвым, посаженным в Сенате под арест за незаконные пытки на следствии по одному «смертоубийственному делу»[170]170
  См.: РГАДА. Ф. 11. Оп. 1 № 843. Л. 2–3.


[Закрыть].

Естественно, он принимал живейшее участие в различных развлечениях. Екатерина веселиться любила, и подобные мероприятия, по нашим подсчётам, сделанным на основе записей камер-фурьерских журналов, случались часто:

К этому перечню надо прибавить прогулки пешком в Летнем саду, в карете по улицам или в шлюпках по Неве, выезды с государыней на охоту или в гости.

Словом, отважный граф, склонный к эффектным жестам, при дворе пришёлся к месту в качестве организатора всевозможных забав; в иных же случаях он, как правило, лишь исполнял высочайшие поручения. Императрица, похоже, переоценила свои способности по части воспитания государственных мужей. Григорий Орлов стал блестящим кавалером, надёжным охранником трона, одним из первых вслед за самой Екатериной привился против оспы, но не был годен для рутинной управленческой работы, требовавшей систематичности и профессионализма.

Останься Орлов в армии, он, пожалуй, стал бы славным боевым генералом, настоящим отцом-командиром. Но лихой офицер не смог вписаться в образ фаворита новой эпохи, требовавшей образованности, внешнего лоска и деловой хватки. Орлов и его братья годились для переворотной акции или для поля боя, но не подходили на роль секретарей-помощников императрицы, почитателей идей Просвещения и поклонников изящных искусств. Кажется, он и сам это понимал – в 1770 году писал фельдмаршалу Румянцеву с иронией:

«Собирать лавры и отирать пота токи, от подвигов текущие, – не моя судьба. Знатно, я, хотя и отираю, да галанским (голландским. – И. К.) платочком, чтоб личико моё не оцарапать. Вместо поля – по паркету, а вместо боя, хотя и в струнке, и в шеренге, но, однако же, в танцах, аль в шармицеле, в жедепоме[171]171
  Scharmützel – схватка, перестрелка, стычка (нем.), перен. словесная перепалка. Jeu-de-paume – старинная игра с ракетками и мячом, прообраз тенниса (фр.).


[Закрыть]. Вот вашего слуги упражнение, точащее пот из него, а мы, вас славя по стогнам града и на торжищах, прославившихся во свете позорища, невместимых вмещаем на позорище театра, где тол[ь]ко за нами и дела, как появится ваше имя, так руки обобьем с радости, а на нас никто не взглянет»[172]172
  Цит. по: Спащанский А. Н. Указ. соч. С. 34–35.


[Закрыть].

Екатерина не зря назвала своего любимца «неутомимым лентяем». По мнению английского посла лорда Чарлза Кэткарта, он не обладал качествами, необходимыми, чтобы стать крупным государственным деятелем: «энергией и честолюбием». Конечно, скромником Орлов не был, награды и чины воспринимал как должное, но много и напряжённо работать, чтобы стать первым и незаменимым, не желал или не был способен.

В 1768 году Екатерина сделала ещё одну попытку приобщить любимца к высокой политике – включила его в состав Совета при высочайшем дворе, обсуждавшего важнейшие государственные вопросы, в первую очередь связанные с началом Русско-турецкой войны (1768–1774). Он участвовал в заседаниях вместе с фактическим министром иностранных дел Н. И. Паниным, вице-канцлером А. М. Голицыным, боевыми генералами П. И. Паниным и З. Г. Чернышёвым и генерал-прокурором А. А. Вяземским – правой рукой императрицы по части государственного управления и финансов. Словом, поучиться Орлову было у кого. Но выступал он редко – в основном представлял коллегам предложения от имени императрицы. Английский посол Роберт Ганнинг после знакомства с Орловым доложил в Лондон, что «всё им высказываемое предварительно внушается ему императрицей»[173]173
  Дипломатическая переписка английских послов и посланников при русском дворе с 1770 по 1776 г. // Сборник РИО. Т. 19. СПб., 1876. С. 312.


[Закрыть]. В качестве генерал-фельдцейхмейстера граф докладывал о доставке к армии пушек и строительстве крепостей. Единственное серьёзное его предложение – в видах пополнения казны разрешить купцам «выписываться из подушного оклада за известную сумму денег»[174]174
  См.: Архив Государственного совета: В 5 т. Т. 1. СПб., 1869. Ч. 2. С. 59, 61–64, 123, 125, 408.


[Закрыть] – было реализовано уже после войны, в 1775 году.

Граф был сторонником войны с турками до победного конца и поддержал идею брата Алексея о посылке флота в Средиземное море для диверсии в тылу Османской империи и поддержки восстания греков против турецкого ига, для чего считал необходимым создать некое «учреждение освобождения греческого закона народов» с соответствующим финансированием и последующим взятием православных «под протекцию России»[175]175
  Там же. Ч. 1. С. 357.


[Закрыть].

Первое предложение осуществить удалось: посланные с Балтики в Средиземное море эскадры с неизбежными при длинном переходе поломками и потерями оказались в сердце турецких владений. В результате Чесменского сражения 24–26 июня 1770 года неприятельский флот в Восточном Средиземноморье перестал существовать: в течение нескольких часов было взорвано и сожжено 15 линейных кораблей, шесть фрегатов и большое число мелких судов; погибли до 11 тысяч членов их экипажей. Остров Парос стал базой русского флота в Эгейском море, чьи корабли высаживали десанты на греческих островах и перехватывали суда, направлявшиеся в Стамбул. Реализовать второе не получилось: разрозненных греческих повстанцев не удавалось дисциплинировать, а русский десант был слишком малочисленным для полевых сражений и осад турецких крепостей.

В Молдавии и Валахии войска под командованием П. А. Румянцева в 1770 году нанесли поражение турецко-татарским отрядам хана Каплан-Гирея у Рябой Могилы (17 июня) и на реке Ларге (7 июля), а 21 июля, несмотря на десятикратный перевес сил противника, разгромили 150-тысячную турецкую армию у реки Кагул. Русские взяли крепость Хотин, Яссы, Бухарест и вышли к Дунаю. Однако война стоила дорого, и, несмотря на победы, в Петербурге задумались о мире.

В августе Григорий Григорьевич ознакомил Совет при высочайшем дворе с предложениями императрицы, как побудить турок к началу переговоров и с собственными соображениями о плане войны на следующий год. Склоненный к действиям решительным, если не сказать авантюрным, он предлагал направить корабли из Азова для прорыва через Керченский пролив в Чёрное море и призывал требовать от турок полной независимости для Молдавии и Валахии. Члены Совета возражали: требование независимости дунайских княжеств нереалистично, следует ограничиться отстаиванием прав православного населения; корабли могут прорваться в Чёрное море лишь с «великими трудностями», а посему рисковать не стоит; прежде чем идти на Константинополь, следует занять Крым[176]176
  См.: Там же. С. 52–55, 67, 146, 341.


[Закрыть].

В 1771 году армия генерал-аншефа Василия Михайловича Долгорукова решила судьбу Крымского ханства. 19 июня основные русские силы встали у стен главной турецкой крепости Кафы (Феодосии). Пехота и конница рассеяли пытавшихся пойти в атаку татар, а артиллерия отогнала от берега вражеские корабли. Командующий войсками противника в Крыму Ибрагим-паша сдался вместе с остатками гарнизона. Русские отряды без сопротивления заняли Судак, Ялту и Балаклаву. Павший духом хан Селим-Гирей отправился в Стамбул. Командовавший турецким флотом Абаза-паша не рискнул под огнём русской артиллерии пристать к крымскому берегу и повернул свои корабли, за что был казнён по приказу султана.