Текст книги "История государства и права России"

Сформировавшиеся понятие самодержавной власти означало ее абсолютную независимость и суверенность. В XV в. митрополит на Руси стал назначаться без согласия византийского патриарха (к этому времени пала Византийская империя).

Усиление власти великого князя (царя) проходило параллельно с формированием новой системы государственного управления – приказно-воеводской. Для нее были характерны централизация и сословность. Высшим органом власти стала Боярская дума, состоявшая из светских и духовных феодалов, действовавшая постоянно на основе принципа местничества и опиравшаяся на профессиональную (дворянскую) бюрократию. Это был аристократический совещательный орган.

Отраслевыми органами центрального управления стали приказы (Посольский, Поместный, Разбойный, Казенный и др.), совмещавшие административные и судебные функции и состоявшие из боярина (главы приказа), приказных дьяков и писцов. На местах находились специальные уполномоченные. Наряду с отраслевыми приказами позже стали возникать территориальные, ведавшие делами отдельных регионов.

Местное управление основывалось на системе кормлений. Наместники и волостели (в уездах и волостях) назначались великим князем и в своей деятельности опирались на штат чиновников (праведчиков, доводчиков и др.). Они ведали административными, финансовыми и судебными органами, отчисляя часть сборов с местного населения себе. Срок пребывания в должности не был ограничен.

Независимые кормленщики к концу XV в. становятся неприемлемыми для центральной власти, постепенно сокращаются сроки их деятельности, регламентируются нормы податей, ограничиваются судебные полномочия (в состав суда вводятся местные “лучшие люди”, земские дьяки протоколируют процесс, судебные документы подписывают целовальники и дворские).

4.2. Правовое положение сословий в Московском государстве (XVI–XVII вв.)

В XVI в. происходит дальнейшее юридическое оформление сословий (обязанностей и привилегий). Правящий класс достаточно четко делится на феодальную аристократию (бояр) и служилое сословие (дворян). Экономической базой первой группы являлось вотчинное землевладение, второй – поместное.

Вотчина была наследственной собственностью, поместье давалось на срок и при условии службы. Как правило, вотчины по своим размерам превосходили поместные дачи. Помещики, получавшие землю на срок и в ограниченном количестве, стремились более интенсивно эксплуатировать ее и проживающих на ней крестьян. Побеги крестьян совершались чаще из поместий в вотчины; между вотчинниками и помещиками шла борьба за рабочие руки.

В середине XVI в. происходит первая попытка юридически уравнять вотчину с поместьем: устанавливается единый порядок государственной (военной) службы. С определенных размеров земельных угодий независимо от их вида – вотчина или поместье – их хозяева обязывались выставлять одинаковое число экипированных и вооруженных людей.

Принцип служебности распространялся на оба феодальных сословия (боярство и дворянство). Одновременно расширяются права владельцев поместий: разрешается обмен поместья на вотчину, передача поместья в приданое, в наследство. С XVII в. поместья царским указом могли преобразовываться в вотчины.

Консолидация феодального сословия сопровождалась закреплением его привилегий: монопольного права владеть землей, освобождения от повинностей, преимуществ в судебном процессе и в праве занимать чиновничьи должности.

Городское население в XVII в. получает устойчивое наименование “посадские люди”. Сложилась определенная иерархия: гости и гостиная сотня (купцы, торгующие за рубежами государства), суконная сотня, черные сотни (средние, мелкие и розничные торговцы) и слободы (ремесленные кварталы и цехи). Представители гостей, гостиной и суконной сотен наделялись существенными привилегиями, освобождались от ряда податей и повинностей.

Значительная часть дворов в городе принадлежала духовным и светским феодалам, освобождалась от государственного “тягла” (прямая государева подать, стрелецкая подать, ямские деньги и др.) и называлась “белыми слободами”. Они представляли серьезную конкуренцию посаду, переманивая из “черных слобод” квалифицированную рабочую силу. Поэтому горожане неоднократно ставили вопрос о возвращении в посад ушедших людей и заложенных “беломестцам” городских имуществ.

Соборное Уложение 1649 г. в основном решило эту проблему, закрепив монопольное право посада на ремесло и торговлю, включив в государственное “тягло” “белые слободы” и возвратив в посад ушедших тяглецов. Вместе с тем за посадом было закреплено все его население, переход из одного посада в другой запрещался.

Прикрепление крестьян к земле началось значительно раньше. Первым юридическим актом в этом направлении стала ст. 57 Судебника 1497 г., установившая правило Юрьева дня (определенный и очень ограниченный срок перехода, уплата “пожилого”). Это положение было развито в Судебнике 1550 г. С 1581 г. вводятся “заповедные лета”, в течение которых даже установленный переход крестьян запрещался.

Составлявшиеся в 50–90-х гг. XVI в. писцовые книги стали документальным основанием в процессе прикрепления крестьян.

С конца XVI в. начали издаваться указы об “урочных летах”, устанавливавшие сроки сыска и возвращения беглых крестьян (5–15 лет).

Заключительным актом процесса закрепощения стало Соборное Уложение 1649 г., отменявшее “урочные лета” и устанавливавшее бессрочность сыска. Закон определял наказания для укрывателей беглых крестьян и распространял правило о прикреплении на все категории крестьян.

Прикрепление развивалось двумя путями: внеэкономическим и экономическим (кабальным). В XV в. существовали две основные категории крестьян: старожильцы и новоприходцы. Первые вели свое хозяйство и в полном объеме несли повинности, составляя основу феодального хозяйства. Феодал стремился закрепить их за собой, предотвратить переход к другому хозяину.

Вторые как вновь прибывшие не могли полностью нести бремя повинностей и пользовались определенными льготами, получали займы и кредиты. Их зависимость от хозяина была долговой, кабальной. По форме зависимости крестьянин мог быть половником (работать за половину урожая) или серебряником (работать за проценты).

Внеэкономическая зависимость в наиболее чистом виде проявлялась в институте холопства. Последний значительно видоизменился со времен Русской Правды: ограничиваются источники холопства (отменяется холопство по городскому ключничеству, запрещается холопить “детей боярских”), учащаются случаи отпуска холопов на волю. Закон отличал поступление в холопство (самопродажа, ключничество) от поступления в кабалу.

Развитие кабального холопства (в отличие от полного кабальный холоп не мог передаваться по завещанию, его дети не становились холопами) привело к уравниванию статуса холопов с крепостными.

4.3. Правовое положение церкви в XV–XVI вв

В XV в. церковь была важным фактором в процессе объединения русских земель вокруг Москвы и укрепления централизованного государства. В новой системе власти она заняла соответствующее место. Сложилась система органов церковного управления: епископаты, епархии, приходы. С 1589 г. в России было учреждено патриаршество, что усилило притязания церкви на политическую власть. В период правления Алексея Михайловича они вылились в конфликты патриарха Никона с царем, а на более широком уровне – в раскол, столкновение старых и новых политических позиций церкви.

Высший церковный орган (Освященный собор) в полном составе входил в верхнюю палату Земского собора. Духовенство как особое сословие наделялось рядом привилегий и льгот: освобождением от податей, телесных наказаний и повинностей.

Церковь в лице своих организаций являлась субъектом земельной собственности, вокруг которой уже с XVI в. разгорелась серьезная борьба. С этой собственностью было связано большое число людей: управляющих, крестьян, холопов, проживающих на церковных землях. Все они подпадали под юрисдикцию церковных властей. До принятия Соборного уложения 1649 г. все дела, относящиеся к ним, рассматривались на основании канонического права и в церковном суде. Под эту же юрисдикцию подпадали дела о преступлениях против нравственности, бракоразводные дела, субъектами которых могли быть представители любых социальных групп.

Власть патриарха опиралась на подчиненных церковным организациям людей, на особый статус монастырей, являвшихся крупными землевладельцами, на участие представителей церкви в сословно-представительных органах власти и управления. Церковные приказы, ведавшие вопросами управления церковным хозяйством и людьми, составляли бюрократическую основу этой власти.

Церковь в своей деятельности исходила из норм церковного права, содержащихся в “Кормчей книге”, “Правосудье митрополичьем” и “Стоглаве” (сборнике постановлений церковного Собора 1551 г., содержавшем 100 глав).

Семейное право в XV–XVI вв. в значительной мере основывалось на нормах обычного права и подвергалось сильному воздействию канонического (церковного) права. Юридические последствия мог иметь только церковный брак. Для его заключения требовалось согласие родителей, а для крепостных – согласие их хозяев. “Стоглав” определял брачный возраст: для мужчин – 15, для женщин – 12 лет. “Домострой” (свод этических правил и обычаев) и “Стоглав” закрепляли власть мужа над женой и отца над детьми.

Устанавливалась общность имущества супругов, но закон запрещал мужу распоряжаться приданым жены без ее согласия. Влияние обычая сказывалось на такой особенности имущественных отношений супругов, как семейная общность имущества. При этом общее право супругов распространялось на имущество, предназначенное на общие цели семьи, а также на имущество, совместно приобретенное супругами в браке. Независимо от источника (привнесенное супругами в семью или совместно нажитое в браке) семейное имущество подлежало сохранению и последующей передаче детям-наследникам.

Имущество, ранее принадлежавшее одному из супругов, будучи включенным в комплекс семейного имущества, меняло свой характер и становилось общим. В интересах общего семейного бюджета, для того чтобы гарантировать сохранность приданого, принесенного женой, муж вносил своеобразный залог – “вено”, обеспечивая его третьей частью своего имущества. После смерти мужа вдова владела веновым имуществом до тех пор, пока наследники мужа не выплачивали ей стоимость приданого.

После XV в. актом, обеспечивавшим сохранность приданого, становилось завещание, которое составлялось мужем сразу же после заключения брака. В случае смерти мужа имущество, записанное в завещании, переходило к пережившей его супруге, чем и компенсировалась принесенная ею сумма приданого. В случае смерти жены к ее родственникам переходило право на восстановление приданого. При отсутствии завещания переживший супруг (супруга) пожизненно или вплоть до вступления в новый брак пользовался недвижимостью, принадлежавшей покойному супругу (супруге).

В течение всего брака приданое оставалось в общем распоряжении супругов. Общность имущества подтверждал также установленный порядок распоряжения, при котором все заключавшиеся по этому имуществу сделки подписывались одновременно обоими супругами.

Преступления против Церкви до середины XVII в. составляли сферу церковной юрисдикции. Наиболее тяжкие религиозные преступления подвергались двойному наказанию: со стороны государственных и со стороны церковных инстанций. Еретиков судили по постановлению церковных органов, но силами государственной исполнительной власти (Разбойный, Сыскной приказы).

С середины XVI в. церковные органы своими предписаниями запрещают светские развлечения, скоморошество, азартные игры, волхование, чернокнижие и т. п. Церковное право предусматривало собственную систему наказаний: отлучение от Церкви, наложение покаяния (епитимья), заточение в монастырь и др.

Внутрицерковная деятельность регулировалась собственными правилами и нормами, круг субъектов, подчиненных им, был достаточно широким. Идея о “двух властях” (духовной и светской) делала церковную организацию сильным конкурентом для государственных органов: в церковном расколе особенно очевидно проявилось стремление Церкви встать над государством. Эта борьба продолжалась вплоть до начала XVIII в.

4.4. Развитие русского феодального права

Вопрос о развитии русского права в этот период невозможно рассматривать в отрыве от вопроса о природе государственной власти в Московском государстве. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

К началу XVI в. сословно-представительная форма власти на Руси сложилась в виде таких политических и правовых институтов, как:

• Боярская дума (ее прообразом были, по-видимому, дружеские советы киевских князей со своими ближайшими дружинниками, боярами и окольничими), которая действовала по принципу

“Царь указал и бояре приговорили” и была высшим административно-распорядительным и судебным органом власти при великом князе московском;

• наместничество, т. е. определенные властные полномочия (суд и т. д.), исходящие от московского князя и исполняемые по его поручению, как правило, крупными феодальными собственниками на местах;

• приказы, т. е. система отраслевых органов государственной власти и административного управления, которые со временем превратились в стройную, централизованную систему “правительственных мест” по всей стране;

• общинные собрания, старосты в городах и посадах;

• церковные (поместные) Соборы, монастыри, приходы на местах.

Содержание государственной власти – ее политическая воля в различных проявлениях – оказалось сосредоточенным в руках московского государя.

Характерные для киевского периода патримониал и вассалитет (т. е. традиционно-родственные и договорные отношения между киевским князем и частично подчиненными ему удельными князьями) в Московии теперь сменяются на подданство (т. е. полное подчинение воле московского князя всех и каждого в новом государстве).

Власть великого князя московского становится верховной, полной и общепризнанной. Она не знает и не хочет знать каких-либо сковывающих ее политических обычаев и обязательств (что было характерно для Рюриковичей в прошлом). Вот почему бывшие политические соперники ныне обращаются к московскому князю как к господину (“Государь”), прося его помощи и покровительства.

Защиту и “правду” ищут у него все – и знатные “мужи”, и простые “людины”. Жители называют себя “людьми великого князя”. Сам же московский князь (впервые, по-видимому, Иван Калита) начинает именовать себя “самодержец” и даже “царь”; сначала это происходило, скорее всего, в домашнем кругу, а затем, в середине XVI в., при Иване Грозном, было перенесено в официальный этикет и дипломатические сношения.

Основное условие складывающихся отношений между новой, московской, и старой, удельной, властью (властями) – признание удельными князьями верховенства власти князя московского над собой и обязанность служить ему (обычно – временно, по призыву). За это князья и бояре сохраняли за собой право на свои вотчины и получали при этом особые властные полномочия (юрисдикции) на местах.

Важным моментом для укрепления самодержавной власти московских князей оказалось и такое нововведение, как одаривание нового класса “государевых людей” поместьями, т. е. землей, часто – с “сидящими” на ней крестьянами.

Зарождение поместной (отличной от старой, вотчинной) системы землевладения обычно связывают с Указом Ивана III (1483 г.) о передаче земли, отнятой у новгородцев, своим служилым людям за их ратные подвиги и в качестве средства “помощевания” в дальнейшем. Всего за 1483–1489 гг., согласно Никоновской летописи, земля была конфискована у 8 тыс. новгородских семей; большая ее часть была передана “московским людям”.

Старый обычай (“вольным воля”), допускавший переход бояр и свободных слуг из дружины одного князя в дружину другого, также постепенно забывается и отменяется.

Парадоксально то, что подобная политико-юридическая практика, характерная для абсолютизма и на Западе и на Востоке, первоначально оформляется в Московском государстве в виде сословно-представительной монархии, где высшая власть принимает решения и управляет обществом с учетом и участием ограниченно– сословного представительства (старых удельных князей, бояр и богатых феодалов).

Описанное выше структурирование государственной власти в Московии происходило не только под влиянием внутренних причин – прежде всего из-за доминирования интересов крупных феодальных землевладельцев (а московский князь – первый в этом ряду), но и в значительной степени под воздействием внешнеполитических причин.

Здесь достаточно вспомнить, что в течение всего XV в. почти непрерывно Москва вела оборонительные войны (против татар, литовцев, немцев, шведов), а также завоевательные – на западе (Псков, Тверь, Новгород) и севере (Двина, Белоозерье).

При отсутствии постоянной армии и недостаточной мощи своей дружины московский князь был вынужден рассчитывать на привлечение к решению государственных задач дополнительных сил (помимо своей дружины). Он мог рассчитывать тогда как на бояр (с их полками), так и на другие сословия, например на служилых людей из посадских, крестьян. Они, в свою очередь, могли помочь ему ратным делом и своими денежными поступлениями (“податями” в великокняжескую казну).

Очевидно, что такой политический расчет был вполне по силам мыслящим московским верхам. Вот почему они допускают некоторые формы народно-сословного представительства в государственную жизнь тогдашней России.

Существенно, однако, то, что на фоне всевластия великого князя сословно-представительная ветвь власти выступала не как самостоятельная, а как сугубо подчиненная, зависимая от государя – через его указы, отчасти через сохраняемый институт наместничества, а также через приказные органы. Например, деятельность и состав Боярской думы всецело зависели от воли московского князя (особенно начиная с 1560 г.).

Дума, следовательно, была не столько ветвью государственной власти, сколько подчиненным органом этой власти – с определенными совещательными и законотворческими функциями. Поэтому можно согласиться с точкой зрения, высказываемой некоторыми историками, что в рассматриваемый период представительство этой сословной “власти” (Боярская дума и др.) не было органом, ограничивающим царскую власть.

Власть великого князя московского (царя) практически ничем не была ограничена. По своей сути это была самодержавная монархия, т. е. не ограниченная никаким законом воля государя.

Реально ограничивали монархическую власть (всевластие) в Московском государстве лишь обычаи и традиции, которые утвердились в русской политике за предшествующие десятилетия и века. В первую очередь это относится к дворцовому праву, а также к церковному, которое продолжало широко применяться в сфере семейно-брачных отношений и некоторых иных областях (например, в отношении к монастырским крестьянам).

Вместе с тем есть основания считать, что действительные ограничения верховная монархическая власть Московии имела как со стороны определенных течений духовной культуры (часто неявно), так и через влияние религиозной (православной) идеологии.

Оставаясь важным явлением традиционной и официальной культуры, русское православие, безусловно, оказывало свое “внутреннее”, моральное воздействие на мышление и поступки московских правителей. Во времена Московского царства монарх Руси, не считая себя ограниченным правовыми нормами, “всегда сохранял ответственность перед Церковью”.

Порой это могло осуществляться вполне реально – посредством общения с иерархами Русской православной церкви, которые всегда были готовы дать монарху свои богословские толкования тех или иных политических или правовых вопросов, свое благословение на принятое решение или же в весьма деликатных формах поправить монарха, присоветовав ему иные действия.

Таким образом, религиозно-нравственные идеи, как и во времена Иллариона Киевского, продолжали выполнять свою ценностную (аксиологическую) роль в отношении тех или иных государственных решений.

Наряду с христианскими (православными) идеями, оказывавшими свое многообразное и многоплановое воздействие на монархическую власть, в Московии складывается другой важный идеологический фактор, повлиявший на развитие тогдашнего права и законодательства, – это историческая идеология, подготовленная предшествующим историческим и духовно-культурным развитием Руси.

Действительно, мысленные и психологические доминанты того времени, главные духовные ценности и наиболее сильные социальные чувства людей в первую очередь определялись впечатлениями от пережитого монголо-татарского ига, памятью о той жертвенной борьбе, которую вел русский народ за свое выживание и самостоятельность на протяжении более чем двух веков.

Собственно, возникновение исторической идеологии связано с переосмыслением реальных исторических фактов и известных событий. Основная тенденция переосмысления славной истории предков – это идеализация древнерусской истории в виде романтизации деяний киевских князей и в виде мифологизации русских героев (представляемых обычно в виде сказочных богатырей).

Историческая идеология создавалась не ради самой себя; она возникла как ответ на потребности дня, как своеобразная реакция сознания и культуры в отношении насущных задач, стоящих перед обществом и государством (здесь имеется в виду, конечно, время создания и укрепления государства периода Московской Руси).

Показательно, что и в своих отношениях с влиятельными удельными князьями и богатыми боярами, и в ходе государственного строительства московские правители опирались на ряд исторических мифов в качестве своих руководящих идей и своеобразных аргументов своей политики.

Их общий идейный смысл – это всемерное возвеличивание московского престола, утверждение его власти и политической независимости на северо-восточных славянских землях, борьба за правовое признание царского сана и титула, на которые начинают претендовать великие князья московские.

Так, во второй половине XV в. или несколько позднее, в начале XVI в., власть предержащие и угодные им идеологи Московии создают и активно распространяют (в качестве “достоверных учений”) ряд политико-правовых и исторических сказаний, в которых, в частности, обосновывается новая версия родословной русских князей. Эта родословная проводится прямо от римских императоров – от Цезаря через германского короля Прусса.

В начале XVI в. широко известным стало сказание о византийском унаследовании московскими князьями своей могущественной власти. Оно должно было снять некоторые противоречия в тогдашнем общественном сознании, например между общегосударственными притязаниями московской власти и сохранившимися еще в русской памяти представлениями о “вотчинном” происхождении этой власти.

С помощью новой версии можно было бы утверждать на практике новые отношения между вчерашними соперниками (русскими удельными князьями) в духе иерархических порядков, установленных еще при дворе византийского императора (“Вселенского царя”, “Господаря поднебесной”).

В качестве наглядного выражения и “подтверждения” столь привлекательной династической связи и своих властных полномочий Иван III, вдохновляемый этой концепцией, вводит новые для Руси государственные символы. Так, на его печатях появляется византийский герб – двуглавый орел.

Примерно в 1520 г. появляется “Сказание о Мономаховом венце” Спиридона Саввы, в котором говорится об императорской (византийской) генеалогии московских князей и утверждается, что Владимир Мономах во время похода к Царьграду якобы получил из рук императора Константина Мономаха шапку с драгоценностями и титул цезаря (царя). Рассказ о царском венце – шапке Мономаха – присутствует не только в московских летописях того периода, в 1547 г. он был включен в чин венчания Ивана Грозного.

Эти сказания и рисуемые в них исторические мифы активно использовались официальными политическими силами и лицами (как светскими, так и духовными) для урегулирования своих взаимоотношений, но прежде всего – для укрепления власти великого князя московского, его реального влияния на внутреннюю и внешнюю политику, а также для формирования нужного им политического и правового сознания в русском обществе.

Эффективность такого рода воздействия исторической идеологии на русское право объясняется не только культом старины, но и, по-видимому, некоторыми социально-психологическими особенностями тогдашнего сознания. Ведь “правовое сознание феодального общества было повергнуто в прошлое. Поэтому даже фактическое обновление системы нормативно-юридического регулирования воспринималось как желаемый и необходимый возврат к существующим от века правилам”[2]2
  Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. – Ростов н/Д, 1995. С. 460.


[Закрыть].

В целом же новизна политического устройства Московской Руси не потребовала значительного изменения русского права. Многие его отрасли, такие как гражданское, семейно-бытовое, внутри– церковное право, оставались неизменными.

Новые правовые понятия и нормы, складывающиеся в московский период, возникали главным образом в области государственного права. Ведь начиная со второй половины XIV в. и в течение всего XV в. происходит процесс создания единой системы государственных органов власти и административного управления.

Политическое объединение и централизация северо-восточных славянских земель нашли свое отражение и закрепление прежде всего в политико-юридических и законодательных актах самого князя московского.

Среди них следует особо выделить:

• различные уставы и уставные грамоты, “даруемые” княжествам, уездам, монастырям, отдельным землям или “землям вообще”;

• жалованные, тарханные и охранительные грамоты;

• специальные указы (например, Указ наместникам о суде городском 1484 г.) и т. д.

Другая линия правотворчества проходила через нормативно– созидательную деятельность приказов – Разрядного, Ямского, Казенного, Разбойного, Посольского и т. д.

В силу образованности и практической опытности (церковное образование, книги, переписка с Москвой, челобитные с мест, жизненный опыт и т. п.) приказные чиновники самостоятельно “проводили” множество судебных решений, имевших зачастую нормативный характер, а также подготавливали массу инструкций, установлений, предписаний и других подзаконных актов.

Кроме того, именно в стенах приказов разрабатывались и сами законопроекты, рассматриваемые потом Боярской думой и утверждаемые великим князем.

Несмотря на частое “историческое” оправдание своих решений и новых установлений в области государства и права, к которому прибегали московские князья и их приказные люди, они, однако, шли на практике не назад, а вперед – учреждая новые законы.

Возникают, например, новые формы ответственности. Так, Двинская грамота 1397 г. вновь вводит на Руси (впервые со времен Русской Правды) смертную казнь – через повешение. Эта же грамота усматривает как должностное преступление взятку (посул), выделяет оскорбление, рецидив (например, третья кража). А в Уставной грамоте Белоозерскому княжеству (1488 г.) Иван III вводит новую обязывающую норму – требование, чтобы в суде наместника участвовали также дворовые, старосты и “лучшие люди” из округи.

Несмотря на новые законы, вводимые великокняжеской властью, огромный массив применяемых правовых норм наследовался из прошлого правового опыта (времен Русской Правды).

В. И. Татищев писал: “Как князь великий Василий Темный ростовским боярам велел судить по их старым законам, так и Иоанн Великий по просьбе рязанских бояр позволил судить по их законам… В Галиции, на Волыни и Полоцке русские законы были, и местные князья, овладев опытом княжествования, по тем законам судили”.

При этом происходило не только воспроизведение старинного правового опыта (правового обычая или правовой традиции), но и его относительная модернизация – с целью приспособления к новым реалиям. Обращение к правовым памятникам Древней Руси – важная черта законотворчества в московский период.

Память русичей о монголо-татарском иге, усиленная национальными чувствами сострадания и жалости к его жертвам, порой вступала в противоречие с реальными интересами феодальных собственников. Но, тем не менее, именно с исторической памятью следует связать присутствие в московском законодательстве таких статей, как, например, п. 56 Судебника 1497 г., который гласит: “А холопа полонит рать татарская, а выбежит и с полону и он свободен, а старому государю не холоп”.

Важнейшим источником административного и феодального права в Московском государстве, как уже отмечалось, оставался правовой обычай.

Характерный пример – знаменитый Юрьев день, известный на Руси в качестве обычая, по-видимому, еще с XII или XIII в., но ставший законом лишь во второй половине XV в. – во времена княжения Василия II Темного.

Говоря о причинах и истоках действительных нововведений в московском праве, следует признать, что в целом они носили прежде всего политико-прагматический характер, поскольку были направлены главным образом на создание и укрепление единого, централизованного государства во главе с московским князем.

Даже зарождение и упрочение таких институтов права, как земельная собственность или феодальные отношения между землевладельцем и крестьянином (“крепь” и т. д.), происходило под огромным влиянием этого политического фактора. Великий князь мог, например, отнять у старика боярина удел за побег его сына в Литву. Но тот же князь мог и отблагодарить своих людей за службу, передав им в качестве “вспомощения” собственные или вновь захваченные у кого-либо земли.

Именно на этой практической основе к середине XVI в. на Руси сложилась поместная система землевладения (наряду с вотчинной и боярской), а вместе с ней возник и усилился особый класс служилых людей – класс дворян-помещиков. С образованием этой социальной силы оформилась и их “вотчинная” власть над крестьянами, вынужденными “крепко” сидеть на их землях.

Законотворчество московской верховной власти носило, особенно на первом этапе рассматриваемого периода, преимущественно эмпирический, практико-поисковый характер, подчиненный политико-государственным целям объединения.

То есть государственная власть, порождая новые правовые акты, прецеденты и обычаи, зачастую вынуждена была действовать вслепую. Ведь тогда, как известно, не было юридической науки, а традиционные идеологии (прежде всего историческая и религиозная) того времени были зачастую беспомощны в плане эффективных юридических решений.

Спасительным средством в этих условиях оставались рецепции. Многие нормы не столько изобретались, сколько формулировались на основе известных иностранных законов и правовых памятников.