Текст книги "Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки"

Дембельские альбомы меломана, как мы теперь без вас?

Чтобы вы знали, у «нефорья»́, как ласково и даже любовно называют нас гопнички, есть свои дембельские альбомы.

Кто знаком с этим священным для каждого старослужащего термином, немедленно представляет монструозных размеров, обшитый бархатом и толщиной в бицепс качка-середнячка, томище. Сей священный фолиант под завязку нашпигован пошлейшими стихами про то, как «боец отважный любимой сон тревожный бережёт», безумными фото-коллажами на темы армейских подвигов бравого дедушки и пасторальными рисунками местных Левитанов и Репиных на вольную тему (в смысле, «вольно – занимайтесь по плану!»).

По какому-такому «плану»… Нет, уж видно никогда мне, недалёкому, не осознать сего сакрального «по плану»… Предположу лишь, что это некий солдафонский аналог в общем-то бессмысленного, но экспрессивного «алло́ра», которым грешат знойные итальянцы, когда выразить эмоцию желательно, а подходящих слов не подобрать.

Так вот, как ни стыдно признать, но каждый приличный меломан моего поколения, а тем паче постарше, просто обязан был иметь свой героический музыкальный альбом или хотя бы вместительных размеров тетрадь, о содержании которой нужно поговорить подробнее и с подобающей деликатностью. И даже нежностью.

Всё, что проходило через жадные руки меломана – пёстрые винилы, их младшие братья – карлики «сидишки», а когда-то и легендарные аудиокассеты TDK и Denon, да ещё быстроосыпающиеся бобины, всё это фиксировалось патологически подробнейшим образом. Наиболее серьёзные люди нашего круга, белая кость и высокомерная элита признавала только винил. Но даже они не могли отказаться от волнующих воспоминаниями «дембельских альбомов» меломана.

Туда трепетно записывалось всё: имя группы, название альбома, год издания, год переиздания, выпускающий лейбл, продюсеры, со-продюсеры, трек-лист, тексты песен, участники банды, все сессионники, звукорежиссёры, художники, чуваки, которые бегали за кофе и пивом музыкантам, группиз… Я ничего не забыл? Старательно вырисовывался логотип и бережно сохранялся шрифт с оформления «пласта́». И всё это пухлыми томами бережно хранилось на пыльных полках, а иногда передавалось по наследству таким, как я, сыновьям полка.

Были и у меня такие замечательные тетради, те, что годами создавал сам, а также принятые в дар от старых волосатых наставников. С чёрно-белыми фотографиями Битлов, Хипов, Рокетсов и самодельными наивными описаниями жанров рок-музыки в представлении советского бедолаги-меломана.

Нужно ли говорить, что загадочные мои родители выбросили и это…

Остались лишь жалкие крохи, обрывки драгоценных листочков, хоть какая-то память… Память нам, восторженной касте, к коей я имею честь принадлежать, чем по праву горжусь и горжусь я безмерно!

Я, к примеру, вмиг отделяю настоящего безумного меломана от «околоплавающего», и никто из нашего закрытого круга не станет открывать трепещущую душу «поддельному», фальшивому меломану.

Зато, когда мы находим друг друга, как бестелесные вампиры, просто мистически ощущая себе подобных, то часами, да чего там, сутками можем перебирать великие имена и святые альбомы: «А как тебе Сэббэт семьдесят восьмой? М-м-м… А ты знаешь, неплохой, неплохой, недавно я его просёк! Но Дио восемьдесят третий всё равно получше! Ну-у! Дио это Дио!». Причём на дворе бушует 2012-й год, на минуточку!

Пишу и блаженно улыбаюсь курьёзной картинке. Пока есть мы, смешные рыцари Музыки, остаётся ещё что-то душевное на белом свете.

А ведь я, салага по возрасту для матёрых завсегдатаев легендарной «кучи» (о ней чуть позже, но обязательно) всегда, ещё сопливым школьником был свой, потому что я – «тру»! Ну для тех, кто совсем мимо темы – ноги произрастают от «англицкого» словечка «true», настоящий, ну то есть. Ещё теперь залихватски говорят «труёвый», но я этого смелого неологизма не полюбил. Ставлю застенчивый смайлик, конечно, но… Да чего там, вот здесь скромничать не хочу и не стану, я – «ориджинал-гангста меломан», и всё тут!

В каждом приличном городе были и есть «намоленные» места, где меломанствующий люд обменивается дисочками и нужной, как воздух, информацией по музыкальным животрепещущим вопросам. Родной Нижний далеко не последняя деревня в этом отношении. Барыги, пьяные скитальцы-философы, провинциальные музыканты и просто реальные меломаны всех мастей стекаются по сей день к магазину «Мелодия», увековеченному в старом прекрасном кино «Конец операции Резидент». Ну тот застеклённый магический «магаз», что рядом с площадью Горького.

Сбежав от жён, детей и нудных забот, здесь они каждую субботу (пропуск «кучи» – расстрел) забывают про то, что молодость безвозвратно прошла, и окунаются в упоительные волны музыки и ностальгии.

Как только мой нетрезвый заезд в Нижний совпадал с субботой, я летел туда на всех парусах, иногда с Ражевой, порой один. Покорная, она терпеливо ждала меня, наряду с другими порядочными меломанскими жёнами, а жёны меломанов это тоже каста. Как правило, это красивые интеллектуалки, а моя – ну разумеется, прекраснее всех. Ждала, когда я обойду все злачные места, лотки и импровизированные прилавки на багажниках видавших виды «Жигулей» (что несомненно усиливает щемящий сердце эффект), поговорю со всеми знакомыми и незнакомцами за Дип Пёрпл и Назарет, наторгуюсь и закуплюсь чем-нибудь редким и неожиданным.

Здесь, в замшелой моей провинции можно нарыть, как это ни удивительно, ну например, извращенцев «Tubes» или, скажем, ухарей «Dr. Feelgood». Мажорская «новая волна» (или почти презрительно «волнища») с тупорылою «панкото́й» никогда в городе Горьком не были в почёте, и такие вот «сомнительные» пластинки отдавались «в добивку» к титанам, вроде Alice Cooper. А ещё ведь случается счастье «выцепить» всякий там шизанутый «краут-рок» и милый сердцу тупорылый «трэш-метал» восьмидесятых, ну тогда обмывание раритетных приобретений затягивается на всю трудовую декаду!

Ушлые московские оптовики уже, к горькому моему разочарованию, корыстно «прочухали» это место и скупают все наши редкости в промышленных масштабах, вот ведь какое трамвайное хамство! Да, любая красивая сказка когда-нибудь, да заканчивается…

Всю жизнь свою (ну прям, житие мое) я могу живописно рассказать в связи с приобретением того или другого сакрального альбома. Индийский Хендрикс «Концерт на острове Уайт» и не менее «хинди-вид» «Крафтверк» со своим закольцованным «Компьютерным миром» (вкладыш с роботами я подло утаил при обмене) – это самые первые мои школьные творения, записанные с тазами вместо барабанов и текстами-импровизациями в жанре «что наблюдаю, то выдаю». Кстати, пламенно высылаю «рокенрольное спасибище» вам, дорогие соратнички по той куцей нашей шизофрении, братцы Лёшка Вареник и Лёха Каулин! Запиленные 76-го года «Хипы» с «пистолето-самолётом» на обложке – мой первый курс после традиционной утомительной картошки. «Сэббэт» с идиотским названием «Технический экстаз» и изуродованной дорожкой «медляка» «She’s Gone» (она была классически замазана пастой «Гои», эх вы, подонки, как же профессионально вы «киданули» меня тогда) – это я первый раз увидел Ражеву и «навеки потерял покой».

И так дальше и дальше, год за годом, пластиночка за пластиночкой, бок о бок идёт-бежит моя «диковинная» житуха, и порою так станет сказочно хорошо, что замурлычешь в меломанской нирване: «И слава Господу! И шут с этими выброшенными на помойку тетрадями! Только бы все наши были здоровы – и милые родители и волшебники-музыканты…».

Дядька Фрейд, разгадай мои сны, а не то я сам…

С «самого-рассамого» детства мне снится один и тот же упрямо повторяющийся сон. Сон про то, что я в Москве и что-то там в ней, Златоглавой ищу, а сам и не знаю чего… Даже когда я ещё был пятилетним недоумком и в столице-то этой самой никогда не бывал, странный сон преследовал меня непрестанно и утомительно. Тогда неведомая Москва снилась мне, как некое лубочное клише, что я невинным ребенком видел на рисунках в тонких книжках.

Сюжеты необыкновенного сна лишь чуть видоизменялись, но всегда присутствовал один обязательный элемент почти что эротического характера: чёрные правительственные «Чайки» влетали в арку Спасской башни Кремля и вырывались из неё с неистовой силой, едва не задев меня, крошечного пацана.

Откуда взялись эти сны? Вещими называть их – вроде как, натурально пошлость, но и отбросить их, пусть на три копейки «пророческое» значение, тоже никак не могу. Дело в том, что, ни будучи дитятей неразумным, ни нескладным школяром, ни развесёлым студентом, я никогда и не мечтал и не думал о переезде в Белокаменную свою невесту. Так какой же неведомой жаждой этого библейского исхода нужно быть заряженным, чтобы обуревали тебя и мучили сны подобного разлива?

Это уж точно было не про меня – убеждённый и законченный домосед маленький Гоша тихонько сиживал в крохотной своей комнатке среди «битлов» и «конан дойлей»… В общем, какая там жажда странствий. Но сны! Бесконечные и неведомые сны эти были явно неспроста.

Я поставил точку и, лениво потягиваясь, посмотрел в окно винилового магазина, где я отбывал трудовую повинность и… Кремль стоял на месте, Куранты пробили полдень. Всё, как и было предсказано!

«Бегу за тобой, за рыжей моею Москвой, бегу за тобой, моею запретной женой…» – когда-то так неожиданно пришли мне в голову эти непонятные строчки, и тут уж у самого дядьки Фрейда привычно и сладко взмокли ладошки. Гражданин Юнг, и что таки вы лично на всё это скажете? Ну, сделать компетентное мнение знаменитые ученые уже не успеют, а разгадать ещё один загадочный свой сон рискну я сам, и старина Адлер не даст мне соврать…

Снова изводит один и тот же «вещий», где я на непонятной квартире, полной моих родителей, родственников или просто, ну совершенно уж «неразъяснённых» граждан. Как правило, помещение слегка напоминает подзабытый весьма флэт моих «пап-мамы», только вот комнат побольше, но всё это почему-то с каким-то жутковатым привкусом общаги. Картинка всегда очень суетливая, не знаешь, где и ночевать тебе, какая кровать твоя, и не влезет ли ещё какое беспардонно-дивное лицо в твоё и без того зыбкое жилище…

Ну, с фрейдистским «однозадачным» толкованием тут всё необыкновенно просто – никакой эротики, ни жёсткой тебе, ни лёгкой. А вот все витиеватые догадки и психологические домыслы грустно свелись к одному – никогда толком не было у меня своего угла, и дурной сон этот беспощадно всё усиливает: «Добро пожаловать в реальность, парень, вот это – правда, и не закрывай же глаза, у тебя НЕТ дома!». Неплохо бы, конечно, ещё добавить гомерического хохоту, какой бывает в плохих (а, значит, хороших) китайских ужастиках, но, в общем, ничего себе, сойдёт, как водится, и так.

Ну и ладушки, с «пророческими» снами пока что закончили! Считаю, с ними мы «научно-популярно» разобрались. Остальные не мучают, просто снятся.

Колюня Харитонов. Part One

Затейница-судьба добра ко мне, жаловаться на неё великий грех, хоть я и беден, как тридцать три церковных мыши, и в ту давнюю пору была моя загадочная девчонка уж который тяжёлый год далеко от меня и тоже, чего скрывать, не всегда завтракала теми «иноземными деликатесами», какими ей хотелось. Ни у неё, ни у меня порой не имелось приличных ботинок, прямо как в старом негритянском блюзе. А бедная Ражева и вовсе одну из суровых «рассейских» зим проходила без носков на босу ногу, тогда совсем не было денег, совсем…

Но намотав сопли на кулак и перестав себя сладко жалеть, скажу: «Спасибо, Господи!». Довольно часто звучат здесь эти елейные слова, но верю, что не всуе это торжественное славление…

Порою в утренние часы чувствую я такую сильнейшую любовь к жизни, что никакой наркотик на свете (а, поверьте, пробовал я всё) не даст такого честного счастья. Дыхание перехватывает так, что молодецкое ещё сердце колотит паровым молотом, и каждая клеточка моего тела кричит от радости: «Спа-си-бо!!!». Краски так необыкновенны, запахи свежи и остры, люди милы и красивы, и всё на свете белом совершенно! Лишь только для этого и стоит жить, закрыв глаза на выдуманные печали, преувеличенную нищету, плюнув на кажущееся непризнание, ведь Счастье пришло снова…

А если вспомнить, что лучший гитарист планеты играет у меня, и что та дивная и весёлая тогда ещё была со мною, и мы с нею видели половину Битлз на концертах Маккартни и Ринго, орали под «Poison» Элиса Купера и наблюдали, как полуголый «мистер Остерберг» прыгает в толпу, чтобы его в очередной раз разорвали…

Да и чего лицемерно скромничать, ведь голос всё ещё неплох и силен, слог остроумен и гармонии приходят такие, что знаю точно, сочинял не я, а там наверху великодушно нашептали на ушко, а я лишь запомнил, да и, поди, переврал половину, но и этого хватает на хит…

Мои милые друзья – Книги и Пластинки мирно живут в бесчисленных шкафах и ящичках бок о бок со мною и любят меня даже больше, чем я их… Я – неудачник? Извините! Я – Счастливчик! (Спасибо, кстати, сиятельному Гарику за шикарную песню).

И люди… Каких занятных и странных людей мне посылает судьба! Это одно из ярчайших наслаждений в жизни знать их, разговаривать с ними, любить их и чувствовать то же в ответ!

Колюнька Харитонов, дорогой мой человек из «репабликанской» жизни…

Магазин «Репаблика» – это секта, как в самую точку заметила Ксюша, жена друга моего Вальки (о Валюшке отдельно и с почтением).

Несмотря на то, что Репаблика всегда была подчинена тирании Вадима Д., окончательного олигарха, но к счастью, и чуточку меломана, через этот странный мир прошло множество интереснейших людей, порой даже околокриминальных, а иногда просто блаженных. Целое поколение чокнутых москвичей прошло у меня перед глазами, и они сейчас как раз и беспечно изменяют лик и суть любимой столицы. Не извиняюсь даже за высокий слог, потому что, во-первых, красавицу Москву я реально очень люблю и благодарен ей за многое, а во-вторых, эти когда-то шальные ребята сейчас лучшие финансисты, художники, банкиры, писатели, артисты и аферисты великого города.

Пока я «влёгкую трудился» в Д…ском царстве, ладили мы не очень. Я бы на его месте вообще сразу уволил такого упёртого прыща, как я, но, видимо, как персонаж я был ему отчасти любопытен, ну и он, как человек дикой купеческой энергии, тоже порой завораживал меня своей противоречивой до самодурства харизмой.

Я обязательно вспомню что-то ещё о безумном «Репабликанском периоде», но пока что про Колю Харитонова, как и обещал. Тощий, с огромными блюдцами-глазами, он выглядел, как вокалист-героинщик модной до неприличия английской построковой команды. При своей «очевидной молодости» он умудрился окончить полный курс военного училища и не получить звания, передумав в последний момент нести на своих плечах «священное бремя блестящего российского офицера». У него была совершенно невероятная манера говорить, забалтывая слова и целые предложения, но его повествования от этого выходили настолько самобытными и неповторимыми, что в самый безрадостный день я топал на работку и знал, что Колюня обязательно поведает что-нибудь «эдакое», и серая жизнь продавца-консультанта вновь расцветет буйным цветом панк-рока.

Чего стоят только его байки про затейливый курсантский быт! Ну вот, к примеру: ежели будущему офицеру приходило на ум томно сладко вздремнуть после подъёма, что уже само по себе должно вызвать цирковые аплодисменты, то самые отчаянные решались на военную хитрость – заявлялось, что ты старательно готовишься выйти в наряд на ночное дежурство. А посему можешь совершенно официально давать храпака, ибо стоический ночной дежурный имеет священное право дрыхнуть днём. «Товарищ майор, я – в наряд!» – естественно, что никакого наряда нет и в помине, а всё ж расторопный курсантик спит внаглую, раздевшись и очень сладко, как говорится, и добрым утром и ласковым погожим деньком. И вот, теперь представьте-ка себе мирно посапывающие лица хитрецов средь бела курсантского дня, под одеяльцами и в совершенно нелегальном разврате Морфея!

Дедовщина процветала в училище Колюни, как наглые кусты сорняка и была она уж совсем изощрённого сорта. Тихою ночью «затейники-дедули» врывались в сонную казарму и производили «плановый полночный подъём». Причём, вначале только для одного несчастного, которому душевно предлагалось озвучить своё имя и звание, после чего он получал увесистое взыскание в различные части туловища за разговоры после отбоя. Через полчастика спонтанный подъём бедняги повторялся, но наученный суровым опытом курсантик на клич «курсант Лямкин!» отвечал робким молчанием. Это приводило к автоматическому развёртыванию плана номер два – раздавался дикий вопль на всю казарму: «Кадета прое…али!». Теперь уж выстраивались все в две традиционные шеренги, и начинался наигранно-деловитый поиск «исчезнувшего» кадета, который не отозвался. Естественно, по «счастливому нахождению», искомый боец получал «активные дополнительные нарекания».

Обязательный в таких заведениях обряд инициации проходил не менее зловеще – к голове в будущем полноценного и полноправного кадета прилаживались клеммы стародавнего, ещё с какой-то динамо-машиной, телефонного аппарата. Затем старательно вертелась ручка, заряжая энергией древний прибор и развесёлую шайку созерцателей, и страдалец получал заряд, от которого начинались вполне настоящие судороги и потери, пусть тёмного, но все же, какого ни есть, сознания.

Ну и ещё такая сущая безделица на закуску: группа старослужащих мило затевала щекотать «салагу» и инквизиторский обряд этот совершался и совершался, несмотря ни на одержимый смех жертвы, ни на мольбы о пощаде, ни на проклятия и слёзы, до тех пор, пока он, «эскузе муа», не напускал в штаны («пока не обоссытся», в каноническом оригинале).

Да… Нравы! Когда принимался за этот пересказ, я бодро усмехался, дескать, жуть, но ведь смешно, а перечёл, так что-то одна жуть и осталась…

Колюня часто добредал до работы в состоянии, как он это сам именовал, «депривации сна». Это когда весь яркий вечер и ночь накануне отчаянно бухаешь и «дуешь», спишь пару часов, и вот ты уже в самой, что ни на есть форме для трудовых свершений. Однако невероятный Коля на абсолютном серьёзе считал это состояние идеальным для общения с надоедливыми и часто неадекватными покупателями – ничего не соображаешь, рефлексии – ноль, язык сам собой несёт несусветную чушь, чем удивляет не только вампира-оппонента, но и своего измученного хозяина.

А ещё наш Колюнька единственный «репабликанец», который уволился отсюда самым «решительным» образом… Будучи на последних днях своей «фантастической» карьеры в этом заведении барменом (репабликанское кафе, кстати, самое уютное и домашнее в Москве, потом срублю с дяди Д. за лёгкую рекламку), он немного «принял для бодрости», ибо пахал без выходных несколько дней подряд. Предательский запах алкоголя был учуян зорким управляющим, и ему немедленно было предложено выйти вон. Коля, спасавший неделю подряд осиротевший было бар от вымирания, не вынес такой обидной несправедливости и выказал жест категорического несогласия с мнением начальства – он вырвал огромную кассу с компьютерным монитором и в праведном гневе грохнул её об пол. Вот она – волшебная сила эмоции, которой нет преград ни духовных, ни земных. Это был настолько мощный акт неповиновения, что ошарашенная администрация струсила и предпочла не заметить этот рок-н-ролл, и осторожно обошлась без обязательной милиции и прочих иных «серьёзностей».

Несравненны и замечательны его байки про путешествия «автостопом» – сакральная вещь для Колюни, наряду с грёзами об отъезде в глухой, непроходимый лес и житие там в сторожке, стоически промышляя рубкой дерева и проводя суровый мужской досуг в изготовлении и злоупотреблении самогона.

Но сейчас пока лишь о Колином удивительном «стопе». Безумные шофёры подбирающие «стопперов» методично изводят дорожных бродяг совершенно бредовыми беседами. Один дикий водитель рассказывал в творческом упоении, как он «три раза НЛО видел». Другой оказался фанатичным адептом «Свидетелей Иеговы» и подвозил только под обещание терпеливо и внимательно слушать всю дорогу его умилительные проповеди и параллельно по́ходя спасать свою бессмертную, но заблудшую душу. Колю с сотоварищами коварные сектанты пустили переночевать и даже обещали накормить, но снова под письменное обязательство выйти завтра в шесть утра к молитве. Есть хотелось жутко, поэтому подъём был лёгким, а молитва бодрящей.

Я, конечно же, не смогу передать Колюниной уникальной манеры говорить, слишком это затейливо и неуловимо, как акцент питерца, но его фирменное «тижало» вместо «тяжело» осталось со мною навеки. Но чтобы хоть как-то намекнуть на его способ изъяснения, приведу (с его любезного согласия, разумеется) маленькую записочку из презираемого всеми «вконтакте», которую он мне как-то трогательно засылал:

«на следующий день после концерта был на дне рождения

это была какая-то вакханалия

там чуваки напились… сыпались чудовищные откровения… после которых с утра

просыпаться не хочется

подозрения в изменах

демонстрации физического превосходства

членовредительство

была огромная нога кабана, которого откармливали желудями

и липкий пол – ад

и вот ролик на стенку оценишь, быть может при встрече…»

Грамматика и синтаксис «классика» были мною бережно сохранены, как вы успели заметить. А теперь, ну-ка прочтите это с пулемётной скоростью, нахлёстывая конец предложения на начало, и всё равно это будет разве что жалких процентов десять тощего гаера Колюньки. Говорят, что он сейчас поправился и успокоился, но я почему-то в это не верю.