Текст книги "Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки"

Памятник дядьке Руслану

Пересматривая свои судорожные наброски, переслушивая педантично наговоренное на диктофон, перебирая в разрушенной памяти всё, что выдавал в прямом эфире нашего безумного жития-бытия затейник Русёк, я осознал – он достоин Памятника при жизни! Ну, хотя бы бронзового бюстика на родине героя, то есть в далекой и загадочной Воркуте.

У меня в залитом пивом «компе» наличествуют аж две папки, озаглавленные, как «Кренделяб́ры Руслана». Кстати, не без гордости, заявляю, что «кренделябры» – моё словечко, созданное, полагаю, из витиеватых «кренделей» и торжественных «канделябров». Ну это так, жалкая попытка «поконкурировать» с Гением спонтанной словесности. Первая папочка – памятные заметки о речевых «дикостях» моего бородатого гитариста. Вторая – диктофонные «говорилки», что я сбивчиво, до позорного, набалтывал, когда был «крепко уставши», и не было уже никаких сил сопротивляться хмельной лени. Открыть такой сложный «ноут» или нервно записать что-то на манжетах – я вас умоляю, это же так утомительно!

Итак, сегодня представляю все те шедевры Руська, что заплетающимся языком спасены мною, словно братьями Третьяковыми, для равнодушных потомков. Хочу ещё, между делом, заметить, что выслушивать себя в «измененном состоянии» весьма противно, что придаёт моей просветительской деятельности ещё больше заслуг и почёту!

Итак, только вперёд! Первый перл в моей секретной аудиоколлекции: пересматриваем волшебный дебют Никиты Михалкова «Свой среди чужих…», и вдруг неповторимый Русь, встрепенувшись, предлагает такую вот фантастико-героическую трактовку легендарного шедевра – «Цой среди чужих»! Неожиданная концепция такова – подобно бодренькому китчу «Чужой против хищника», наш романтический Цой противостоит слюнявому и коварному Чужому, используя, разумеется, весь свой звёздный арсенал: каратэ, магические зычные песнопения и общий пафос. Не знаю уж, как сие вам, дорогие мои, а я так заворожён небывалым проектом, что даже, собственно, и являюсь литературным разработчиком вербальной идеи Руська, словно тот подлый маститый соавтор, что присваивает пьесу молодого, но плодовитого не по годам начинающего писателя.

Сразу же озвучиваю вторую штучку: опять же традиционно под хмельком балуем себя нашим совершенно изумительным советским «Шерлоком Холмсом», а именно, «Собакой Баскервилей». Есть там такая не шибко приметная сцена, где порочная Лора Лайнс оправдывается перед неуважительно настырным Ватсоном, почему, мол, не пришла на встречу с покойным Баскервилем, хотя им, сердобольным, ей «денюшки-то были обещаны». И красавица Лора высокомерно парирует: «Я получила помощь из других рук!». Чернобровый Руська сумрачно смотрит на экран и неожиданно изрекает: «Я получила помощь из других брюк!». Ну что на это беспомощно скажешь… «Лишь одна награда – смех», вот чего достойны величайшие комики планеты, и мы гогочем громко и долго, я с восхищением, он – с творческим удовлетворением.

Вот уже несколько лет идут ожесточенные споры по поводу авторства следующей сокровищницы дуракаваляния! Рокер Русь или ди-джей Лёнька Липелис отколол это? Ах эта извечная борьба живых артистов с электронными… Но лично я склоняюсь, что всё же это был Русёк… Уже всех своих музыкантов, продюсеров и просто близких я порядочно достал на предмет того, что «неподражаемый» мой голос «просыпается» часов после пяти-шести вечеру, а до этого ни-ни, ни о какой изнурительной репетиции, ни, упаси Бог, записи и речи быть не может. Этим варварством можно просто искалечить нежные связки капризной рок-звезды. Одним словом, вечер. Пытаюсь распеваться, но своенравный вокал не звучит, несмотря на щадящее время – аж около 21–00. Дальше – больше, «голосю» встревоженной белугой, но звонкий тенор не желает просыпаться в груди измученного поэта-баритона. И тут-то бесподобный Руська и бросает бессмертное: «Уж полночь, а голоса всё нет…», – естественно, вызывая в памяти великого Александра Сергеевича, насчёт того же, тока про «а Германа всё нет». А может, это всё-таки был Лёнька? Ежели всё ж обознался, ты, Лёнька, прости! Но посмеялись тогда братья-музыканты отменным фальцетом и от щедрой души!

Сейчас будет жестокая подстава – ну не любит Руська группы «Пилот», уж простите его верные поклонники заслуженного коллектива, не разбивайте крепкой головы его бутылками и не бросайте в могучее туловище различными недешёвыми по теперешним буржуйским временам овощами. Так вот по этому, весьма рискованному поводу он как-то и неосторожно брякнул: «Не так страшен Чёрт… Как его «Пилот»!!!». При всём уважении к прославленному коллективу, фривольная трактовочка известной поговорки феноменальна! Брат Илья и все его дружные «пилотовцы», не обижайтесь, он же не со зла, а токмо из чистой любви к «искусству устной речи»!

Иногда Руську заносит в сферы несколько более мрачные, чем того требует «здравый смысл и жизненная опытность». И тогда случаются вот эдакие эпохальные импровизации на темы советских песен: «Смерть кружится, летает, вита-ает!». Видели бы блаженную и одновременно бесстрастную физиономию берсерка Руслана, когда он без смущения и благоразумия заменил безобидный эстрадный «снег» на «русско-рокерскую» «смерть», и пропел получившийся жутковатый пассаж ангельским, кротким голоском.

А вот мы снова пьяны, и даже не «в сосиску», а просто-таки уже «в сардельку», и опять «с упорством идиотов» отсматриваем выученную назубок «Баскервильскую Собаку». На экране нескладный доктор Мортимер демонстрирует Холмсу газету с леденящими душу подробностями гибели сэра Баскервиля: «Вот очерк Девонширской хроники!». Задремавший было Русь просыпается на секунду и озаряет пространство идеей: «А вот по нашей «лондонской общажке» тогда уж тоже должна ходить ежевечерняя листовка с новостями, только «Очерк Дебоширской хроники!». Пожалуй, кто отважно живал в общежитии хотя бы недельку, посмеется вначале, а затем, быть может, и загрустит от неизбежности пожизненной каторги в закопчённых стенах.

Не раз весёлый Руська утверждал, что есть в Затейнице-Москве некий «Ветеранский дворик», который натурально, так и называется Ветеранский дворик (!), «где уже в десять часов утра «уставшие» люди лежат, в связи, так сказать… С победой… Над алкоголем!». Думаю, таких вот «ветеранских двориков» в Москве немало, и далеко не он один, но этот знаменателен ещё и тем, что даже коварные менты давно уж никого тут и не трогают, не беспокоят и не подбирают, мол, «всё нормально, пацаны, отдыхайте!». Находчивый Русь, предположил, что, возможно, как в жутком гоголевском «Вие», местные «алкашата» обводят родной «Ветеранский дворик» магическим кругом и истово заклинают, подобно Фоме Бруту: «Свят двор, спаси, свят двор, защити!». Вынужден привести для сравнения, в общем-то, ненужную и лишнюю цитату (но не все же окончили средние школы), ибо несчастный бурсак из книги молит несколько иначе: «Свят круг, спаси, свят круг, защити!».

Заканчиваются диктофонные «дивы-дивные по Руслану», но я отнюдь не грущу – у меня ещё ворох бумажных заметок, да и сам наш усатый герой в отставной тираж выходить не собирается и прилежно радует очередными «сумасшествиями».

К примеру, помните, как греховные выходки кучерявой леди Винтер из «Трёх мушкетёров» сопровождающиеся драматическим пением Атоса: «А на плече горит клеймо!»? Негодяй Русь с невинным выражением лица лишь чуточку изменил его. И вышла, натурально, почти что «хармсовская» дичь – «а на клейме горит клеймо!». Вы только представьте горькие глаза и без того уже злостно обманутого графа Де Ляфэр, когда его «молодая и чистая» невеста настолько уж развращена, что просто «на клейме горит клеймо!!!».

Есть такой природный талант – заставить людей по-доброму улыбнуться, расхохотаться до слёз, дан он немногим, очень немногим… У тебя он есть, брат Руська! Короче. Требую тебе Памятник!!!!

Русь не сдает позиций!

Ура!!! Ну ничего себе! Обнаружил ещё несколько заброшенных аудиофайлов с личной «идиотекой» гитариста и дорогого друга моего Руська! Все мы – «я и Русь» являемся членами тайной секты поклонников почти забытого советского телесериала «Следствие ведут Знатоки». Согласитесь, желание Руслана набить на груди гордые профили Знаменского, Томина и Кибрит, это вам почище банальных и заезженных ликов Сталина, Энгельса и Маркса.

Было даже дело, когда за очередным отсмотром наиболее редких моментов сего милицейского эпоса, Русь в деланном отрешении пропел на «Сарухановский» мотив, уродуя святой текст о сыновней любви: «Знатоки вы мои, Знатоки, жаль что щас вас уже не снимают…». Чем, само собой, вызвал приветственные аплодисменты циничной аудитории.

Или вот, заворожёно смотрим подростковый ужастик «Колдовство», на экране начинающие ведьмочки выкликают своего ужасного покровителя – демона Манона. На наивный вопрос совсем уж начинающей бестии: «А кто это Манон?», – более опытная колдунья с трепетом ответствует, – «О, Манон… Ты словно всасываешь его в себя, и внутри становится всё хорошо…». И тут Руслан недоуменно заявляет: «Да это, прям, «полифепан» какой-то, а не Манон!». Мы, «алкоголики в законе», не раз оценившие на своей шкурке все целебные свойства этого волшебного порошку, дружно голосим в смеховом экстазе!!! Знаем-знаем, как хорошо внутри, когда «полифепанчик», родимый, спасает от бодуна!

Когда ещё несравненная Лидок была нашей грозной директрисой, опоздание на встречу с ней каралось пиратской руганью и неслабой оплеухой. Как-то, совсем «зарепетировавшись», я, прорываясь через волшебное вдохновение и творческий угар, спохватился: «Руськ, встретиться ж договорились! Хорош репетировать, а то ведь лучше с Лидою не связываться от лишнего греха…». А он лишь простодушно улыбался в густую бороду и кротко молвил: «Дык… От греха-то, не пойдём что ли?». Знала бы наша Лидочка, какое хамство позволил себе её строптивый музыкантишка! Удар под дых и жёстко добить ногами – не самое страшное наказание за такие крамольные слова…

Русь, любя называет меня «собиратель Эн Ха». Для непосвященных довольно странная «погремуха»… Ведь общеизвестно, что стандартная аббревиатура «эн ха» означает не что иное, как «неизвестный художник». Рисовать же (прошу простить великодушно – «писать») ваш покорный слуга умеет лишь капельку лучше, чем самый великий комбинатор и «спонтанный» художник Остап Бендер. Но те, кто меня знает хоть лучше, чем чуть-чуть, понимают – речь идёт о том, что Игорян «барахольщик» похуже самого очкарика Джона Леннона, а он, как известно, собирал совершенно непостижимый хлам, причём в обязательных трёх экземплярах. Итак, я коллекционирую монеты, значки, кассеты, диски, винил, книги, распечатки статей из интернета, старые письма, заметки, билеты на концерты, кино и балеты, коробочки, игрушки, школьные дневники, журналы, рок-энциклопедии, порнуху… А загадочное НХ означает всего-то лишь… «невероятная ху…ня». А я – собиратель вот этой самой невероятной ху…ни! Руськ, а я согласен!

Следующее меткое «погоняло», подаренное мне хулиганом Русланом это Обломов. Зная, сколько женских сердец я погубил своей «сексуальной харизмой», а затем хладнокровно «обломал» законные претензии дам на страстные объятья, он нарёк меня знаменитой «гончаровской» фамилией, вложив в неё иной, шутовской привкус. Знайте же, неискушённые девицы, ваш ленивый Игорян – ещё тот знатный динамщик!

А Русь же не прекращает проказничать! Вот совсем недавно предложил очередную «дурищу» на суд истории, дескать, «полтергей», это, по аналогии с пугающим «полтергейстом», не что иное, как дух умершего гея, являющийся к нам мстить за притеснения и гонения тут, на жестокой земле. Эх, Русьман, это ж так неполиткорректно…

Да вот он и сам, снова чересчур развесёлый от пяти пива, бежит через коридор общаги в шаркающих, развалившихся тапчушках, и напевает в своей блаженной манере: «Броня крепка и тапки наши быстры!». Молодчага, брат, никогда не сдаваться, и дурить ещё веселее!!!

В летнем парке зима

Город Чкаловск, откуда родом любимый мой папа, был всегда для меня жутковатым приключением, но, слава богам, без летального исхода. Приезжал я в этот маленький, сонный городок каждое лето на каникулы и со сладким ужасом проходил инициацию в мире шпаны, шлюх и шальной, пьяной свободы.

Там, в каменном Нижнем Новгороде, всё и всегда заканчивалось довольно страшненько и некрасиво – расквашенный нос, выпотрошенные карманы, гадкие угрозы и подлая зависть «гопья»́к музыкальному мальчику с симпатичной мордашкой. В Чкаловске было по-иному. Нет, опасность, конечно же, присутствовала всегда, но тут всё можно было решить личным, так сказать, обаянием.

Всё забываю спросить моих любимых предков, осознавали ли они, куда отправляли своего домашнего мальчика, что за «чудеса» наблюдал их малыш, и в каких мероприятиях принимал заинтересованное участие?

Шлялся я по томным вечерам, в основном, с бесстрашным приятелем Эдиком или в одиночку, что особенно щекотало нервы. С кем только не доводилось нам ручкаться, двум полуботаническим сущностям… Хотя в смысле «ботанизма» Эдик, пожалуй, был не в счёт, его не по годам развитая мускулатура и бесстыдный интерес к женскому полу выдавал в нём зачатки ещё того тестостеронового самца.

В городке было очень скучно. Прежде всего, самим его коренным обитателям. Возле трёхэтажных убогих домиков, что считались престижным центром (далее была просто натуральная деревня), сидели на лавочках полусонные бабули и дедули, да тётушки и дядечки. Рядом шмыгали туда-сюда обильные стада глупых кур и гусей, в кособоких, чёрных сараях побрёхивали голодные псинки. Собак не кормили нарочно, готовили к охоте, срок голодовки достигал недели-двух. Как они не околевали там, внутри своих деревянных клетушек, а главное, не проглатывали тут же несчастных подбитых зайцев с утками, совершенно непостижимо.

Все слухи были давно и по тысячу раз пережёваны, домино стучало по столикам как-то вяло и без азарта, и только ошалевшая от безделья летняя мелюзга с воплями носилась по дворам, сшибая зазевавшихся пьяниц и пенсионеров.

Я давно прошёл уже все эти детские игры в «скра́ду», купания на живописном заливе, дикие прыжки в воду с верёвочной катапульты, привязанной к раскидистому дубу над рекой. Мне уже нужно было другое – музыка и девчонки! Да, ещё одна небольшая ремарка: нелепое словечко «скрада» происходило от не менее дурного «скрасть». Это когда один из участников этой местной «аналогии» «пряток» рассекречивает ведущего, вопя во все чахлые детские лёгкие «скрада!!!», либо «я тебя скрал!». Какая дичь! До сей поры чувствую себя каким-то высоколобым «столичным» хлюстом, не одобряя безумия местного колорита речи.

Итак, девчонки! (За музыку позже). Знакомства с местными, крепко сбитыми девахами было, в общем-то, делом несложным. Тотальная скука городка толкала взрослых на горькое пьянство и одержимые садовые работы. А вот чкаловская молодёжь мужского пола услаждала себя в основном затейливыми танцами на дискотеках, очень жестокими драками из-за несуществующих измен и просто якобы косых взглядов конкурентов, ну и конечно, всё тем же вечным самогонно-портвейновым угарцем.

Как ясно видно из вышесказанного, все были при деле, одни лишь оставленные вниманием барышни томились от невысказанной любви, чем и преподло пользовались мы – «таинственные чужестранцы с холодными, бесчувственными сердцами». Та «необыкновенная и невероятная» жизнь, что творилась в нём, недостижимом Нижнем Новгороде, манила любопытные души наивных провинциалок, и они были наши! Ласковые слова чужаков журчали, кружа прелестные головки и расстёгивая лёгкие платьица… Поплатиться за сии «адюльтеры» можно было совсем даже не выбитыми зубами, но подростковая гиперактивность, будто сладкой анестезией заглушала самый сильный инстинкт, и никто не думал о смерти.

Зонами наиболее активного посещения орд местной молодежи после вечных, как мир, танцулек, являлись веранды и «качельки» ночных детских садиков. Там ошивались и мы с коллегой Эдуардом. Тут и произошло одно из самых колоритнейших знакомств в моей жизни. Возле детсадовского забора мы почувствовали загадочное шевеление. Несколько заволновавшись, мы собрались было уже благоразумно сменить «базу отдыха», но услышали сиплый зов: «Эй, пацаны, давай сюда!». Робко подойдя на усталый голос, мы увидели дядьку лет сорока пяти, небритого и помятого, лежащего прямо на земле в обнимку с двумя развесёлыми девицами, издающими лишь позитивное мычание. Все трое были пьяны в предсмертной степени. Запах «дамского» подозрительного парфюма очень смелым мазком был приправлен общим диким водочно-коньячным ароматом.

Дядя, явно выдающий своё «происхождение и призвание» сильно блатным акцентом, разоткровенничался: «Пацанчики, слышь, тока откинулся… Хотел молодость вспомнить, да вот, не рассчитал силёнок маленько… Короче так, мне с двумя ща уже не справиться, берите эту кудрявую и тащите, куда хотите, за всё заплачено…». «Кудрявая» была не то чтобы не против такой смелой «рокировки», она вообще «не была». «Авторитетный» дяденька приподнял за шиворот оставшуюся ему на усладу вялую пассию. «Пассия» моталась, как слабая берёзка на ветру, трогательно икала, и лунный свет падал не её огромные клипсы, магически отражаясь на наши озадаченные лица. Криминальный дядёк махнул нам здоровенной лапой на прощание, и «сладкая парочка» исчезла в чкаловской задумчивой ночи.

Угостившись вполне себе недурственным коньяком, что валялся тут же, на прохладной траве, мы малодушно решили, что воспользоваться милой услугой нового знакомого было бы всё же чересчур. Этика и эстетика пикантной ситуации, возможные губительные для тела заболевания и элементарная жалость к бедной шлюшке пересилили наши «юношеские робкие желания». Мы спрятали уже посапывавшую девицу поглубже в кустарник, прислонив крепкой спиной к забору и покинули сей алтарь безудержного разврата и печали бытия.

Пару дней спустя, ощутив новый, неистребимый позыв к ночным путешествиям по крошечному, но симпатичному городку, я, на этот раз в одиночку, вновь проник на территорию того же детского сада. На веранде уже было людно. Явно лихая компания местных, изрядно меня постарше, активно проводила досуг. По деревянным, низеньким (для деток же) лавочкам сумрачно сиживали пьяные в дрова пареньки и девчушки. Периодически кто-то из них опускался в благоговении на колени и покорно начинал блевать. Тогда от скамьи малахольно отделялся наиболее милосердный и привычно и бесстрастно держал за шиворот и волосы отбывавшего муку.

А рядом, в почётном отдалении, восседал вожак – длинноволосый и фигуристый парнишка с гитарой, и очень ловко, ведя одновременно мелодию и цепочку аккордов, шпарил на покоцанной шестиструнке. Никогда в жизни я не решился бы подойти к такой реально опасной компашке, но когда он заиграл волшебную и весьма непростую, с тучей аккордов «В летнем парке зима» суперпопулярной «Машины Времени», я и сам не заметил, как оказался рядом с ним, осторожно присев на жёсткую детсадовскую жёрдочку. «Извините, а как вы вот подбираете такую сложную вещь – аккорды где-то берёте или как?». «Главарь», которому было явно лестно и «на вы», и интерес к бесспорному таланту, с лёгкой снисходительностью, но и с покровительственной теплотой ответствовал: «Да я это… По слуху всё… Я даже х…й знает, как это делаю, само как-то подбирается, слушаю песню и всё, пошло-поехало!». Попыхивая терпкой сигареткой, он терпеливо показал мне все аккорды, дотошно поправляя аппликатуру пальцев, приговаривая: «Да не, б…я, не сюда! Ага, да, вот так, учись, пацан, и всё у тя получицца, не ссы…».

Вы знаете, наверное, это чушь, но я так благодарен этому, без всякого сомнения, опасному чуваку, который сто лет назад показал мне, куда нужно двигаться, а главное, что есть настоящий природный талант. С той поры я и научился видеть этот самый, не наработанный, а прирождённый дар и уважать его.

А после «академического урока» «главный» профессионально оглядел заблёванное пространство и авторитетно определил: «Всё ясно, водку жрали, белым рвёт, если б «бормотэ́», полегче бы всё прошло… Ты это, пацан, заходи почаще, тебя тут никто тронет, б…я буду, отвечаю!». «Дружественно» огрев меня по спине своей тяжёлой ручищей, он скомандовал отбой, и вся ослабшая кодла потянулась к несущей прохладу реке. Вид этого похмельного «каравана» был довольно комичным, а шествие, разумеется, замыкал «атаман», обнимая двух самых красивых и длинноногих девчонок.

Ну а я остался ещё немного побродить, вдыхая волнующий запах ночи, и помечтать, как тоже научусь так ловко жарить на «шестиструнной», и так же смело обнимать самых неприступных красоток! И обязательно сразу двух!