Текст книги "Я, Чудо-юдо"

А я остаюсь один. Платон ушел, Рудя пропал, Настасья – очень надеюсь! – проявила благоразумие. Немножко непривычно, малость одиноко, но, по большому счету, очень хорошо, что остается большая свобода действий. Была бы возможность сплавить куда-нибудь котиков – да я бы так счастлив был… что, наверное, сам на корабль напал бы.

А что, почему нет? По уже отработанной схеме. Может, и стоит отвезти Баюна с детишками да вернуться, навести шороху…

Что-то тихо стало у меня на спине. Я уже собрался спросить, все ли в порядке, но тут услышал голос Баюна:

– А вот теперь жди, скоро начнется.

– О чем ты, хвостатенький?

– О врагах, лохматенький. Там еще корабли идут. Много кораблей.

С живым грузом на плечах я не стал выпрыгивать из воды, а волны не давали что-либо рассмотреть даже острым ночным зрением.

– Кто?

– Похоже, викинги. Вот кого они ждали.

– Сколько?

– Очень много. Наверное, это весь их флот. Греби быстрее, Чудо-юдо. Можешь брызгать как угодно, но прошу тебя, греби быстрее!

Вместо предполагавшихся десяти минут я домчал до берега за пять. Кошачье семейство скатилось с меня на песок, и отдельные несознательные представители его тут же стали резвиться, радуясь свободе. Я оставил Баюна утихомиривать чад, а сам поспешил в терем.

Мой дом – моя крепость… Нет, эту крепость придется оставить, все равно ее разнесут, а рассчитывать на настойчивое повторение чуда глупо. Будем, по совету Заллуса, вести партизанскую войну, надеясь, что у Черномора хватит ума вовремя осознать свою ошибку. Может, тогда удастся все уладить миром?

Не то чтобы мне так уж нужен этот мир… Если честно, я сам толком не знал, что мне нужно. Но я подумал о том, что, если Черномор пойдет на попятный, можно будет выудить из него лишнюю частицу правды.

А нет – так и не надо. Пусть война, пусть будет бой. Я вам не худенький пацифист со смешной философией, о которой не дай Бог рассказать приятелям за банкой-другой пивка. Я – Чудо-юдо, как на заказ… Заказывали – получите, а когда догоню, получите еще раз…

Так я накручивал себя, взбегая по лестнице к комнате с волшебным зеркалом. А когда появился в ней, замер от удивления.

Никуда Настасья не улетела. Но не по личной инициативе, а по велению обстоятельств. Должен же кто-то объяснить Руде, что происходит?

Рудя вернулся на закате, примерно в то же время, когда мы собирались отплыть на лодке к «Левиафану». Но, поскольку остров он покинул не с помощью кольца, оно вернуло его в случайно выбранную точку, каковой оказался склон Озерной горы. Браве риттер немедля отправился к терему, благо несколько раз ходил на гору и дорогу знал. Поспел как раз к тому моменту, когда Настя, вернувшись, металась по терему, крутя в пальцах кольцо.

Как выяснилось, именно он неприметно подогнал тучи, которые скрыли меня и Баюна от случайных взглядов во время побега с галеона. Они с Настей вообще неплохо освоились с магической «спецтехникой» – девушка уверенно работала с зеркалом, а Рудя, наблюдая за приближением флота викингов, исподволь готовил погодный браслет к какому-то сокрушительному действию.

Когда утихла первая радость, когда он вкратце рассказал о своем плавании с де Фужером, появился Баюн, и все пошло по второму кругу. Прыгая, как мячики, забрались наверх и котята, восторгов прибавилось, и даже Настя оторвалась от зеркала ради спасенных заложников.

Несколько минут, которые Баюн провел наедине с детьми, он использовал довольно продуктивно. Теперь они не галдели все разом, а только по очереди, и первым делом вежливо представились взрослым:

– Рыжая спинка, очень рад.

– Пла… Мягкая лапка, большое спасибо.

– Длинный хвост, счастлив познакомиться. И так далее.

Ну ладно, мои ребята, они в чудеса верят, а я-то чего растаял? Только что рычал про себя: Чудо-юдо, мол, поберегись! За время этой мелодраматической сцены викинги успели выстроиться по обе стороны от «Левиафана», а галеон спустил на воду шлюпки, битком набитые вооруженными людьми. Четыре длинноствольных орудия нацелились на берег, около них замерли канониры с факелами наготове. Почему еще не стреляют? Наверное, пока все спокойно, дают время десанту подойти поближе.

Шлюпки и драккары с высокой осадкой дружно вспенили волны веслами и двинулись к острову, как по карте, обходя отмели.

– Так, все наговорились? – спросил я, может, несколько грубее, чем следовало. – Для самых внимательных напоминаю: нам пора сматывать удочки и крутить педали.

– Удирать? – воскликнул Рудя. – Ни за что! Мы будем сражаться!

– Сражаться, сражаться, подеремся с Черномором… – Котята, как и детята, любят играть в войнушку. Хотя так же слабо ее себе представляют. – Покажем ему пса бесхвостого!..

– Дети, не ругайтесь при женщине! И кто вас научил таким словам?

– Один дядя на корабле, с противной дудкой. Он говорил, что скормит нас бесхвостому псу, – наябедничала Мягкая лапка.

В янтарных очах Баюна проскочило что-то такое… Хотя почему я должен жалеть этого сволочного боцмана? А вот не фиг детей пугать, получай теперь лютого недруга…

Стоп, куда-то совсем не в ту сторону меня занесло.

– Погляди сюда, – подозвал я Рудю к зеркалу. – Видишь? Это почище катапульт.

– Слишком далеко, – возразил он.

Но тут, присмотревшись, мы увидели, что «Левиафан» не стоит на месте, а смещается левее. Вот оно в чем дело!

– С этой стороны турки заходили, там глубже. Корабль сможет подойти совсем близко. Кажется, фарватер для ван Хельсинга – не секрет.

– Все равно. Я уже придумал, я так делал… Вот смотри, я им сейчас… Настя, покажи мне палубу!

Девушка, уже державшая на руках двух или трех котят, подошла к зеркалу, и увеличила изображение «Левиафана», так что отчетливо стали видны орудия с расчетами. Руди наморщил лоб, сосредоточился и прикоснулся к браслету.

Надо отдать должное, он прекрасно натренировался и действительно неплохо подготовился к бою. Исподволь собранные им тучки мигом сгустились в грозовой фронт и породили электрический разряд небывалой мощи.

Молния скользнула с черных небес к «Левиафану» и… не произвела ровным счетом никакого действия. Разве только канониры зажмурились, кое-кто закрыл лицо рукой, а немногочисленные матросы, оставленные на судне около ван Хельсинга сотоварищи, вздрогнули. Адальберт – я разглядел его на мостике – уже не вздрогнул.

– Доннер веттер! – выругался Рудя и метнул новую молнию.

И опять никакого эффекта. Ни от третьей, ни от четвертой, направленных соответственно на мостик и на мачты. Будто жидкий, электрический огонь стекал по дереву бессильными струйками, угасая за считаные секунды.

– Но все получалось! – простонал Рудя.

– Уходим, – приказал я. – Быстро вниз, собираем вещи и уходим. Очень, очень быстро! Рудя, не забудь лечебную склянку в шкафчике, Настя, прихвати самобранку. Оружие, личные вещи – быстро!..

Последние слова я кричал им уже вслед. Сам задержался на минуту. Провел лапой по резной раме, прошептал: «Извини» и разбил зеркало на миллион сверкающих искр. Будет чудо – победим и восстановим, а нет, так хоть врагу не достанется.

Впрочем, я зря осторожничал. Когда мы, трое невидимок и восемь четвероногих говорунов, уже отбегали от терема, на «Левиафане» грянуло первое орудие. Ядро прошло над крышей терема, но следующий канонир сделал нужную поправку, и второй выстрел зарылся под фундамент, разнеся крыльцо. Третий продырявил стену, а четвертый к тому же еще и взорвался внутри терема.

В краткой, но эмоциональной форме я предрек «ихнему противному Амстердаму» скандальную известность в некотором будущем и углубился в чащу, догоняя свое пестрое воинство.

ГЛАВА 4

Ты судьбу в монахини постриг,

Смейся ей в лицо просто.

У кого – свой личный материк,

Ну а у кого – остров.

В. Высоцкий.

Вот это и называется – все наперекосяк.

Настя не отказывалась покидать остров, просто говорила: да-да, вот сейчас помогу котику укрытие устроить, вот только положу туда рыбки копченой со скатерти, вот только Дымку поймаю, пока Баюн остальных в нору уталкивает…

И практически минуты нет свободной, чтобы обхватить ее за талию и насильно надеть кольцо.

Обескураженный неудачей Рудя был хмур и рвался в бой, и мне пришлось его взять на вылазку к берегу.

Эта вылазка чуть не стала последней в нашей жизни.

Браслет я взял себе, хотя пользы от него уже не предвиделось. Месяц, вырвавшись из плена облаков, осветил невеселую картину. На месте терема дымились развалины. Драккары и шлюпки подошли к самому берегу, но перед высадкой ван Хельсинг провел артобстрел.

Пророкотал главный калибр «Левиафана». Вторым отделением концерта разрядились три десятка «коротышек» – их изобретательно поставили передками на бухты тросов, на колодки, бревна – что подвернулось – максимально задирая дула для увеличения дальности стрельбы.

Субтропический лес наполнился гулом и визгом. Картечь и ядра вырубили широкие просеки в прибрежных зарослях. Содрогнулись кипарисы, сбрасывая мягкие иголки, со скрипом и стоном подломились несколько пальм и упали, отчаянно, как руками, размахивая широкими листьями. Где-то за спинами рванули четыре бомбы.

То, что мы уцелели в этом аду, должно было с лихвой исчерпать лимит чудес на ближайший месяц. Прямо на нас рухнул пирамидальный тополь. Мы едва успели откатиться, и по моей спине хлестнули только концы ветвей.

Пока я выбрался из-под тополя, а Рудя из-под меня, волна захватчиков выплеснулась на берег.

Их было несколько сотен. Разношерстная толпа псевдовикингов, во многом похожая на своих воинственных духовных предков, но уже не брезгующая луками и даже огнестрельным оружием. Я представил себе, как эта орда выкатывается на пристани где-нибудь на германском или французском побережье, и подумал, что понимаю, почему стало возможным «возрождение» старой веры и даже старого наречия. Покуда они остаются символами силы, их будут хранить. А озверевшая орда морских разбойников – несомненно, сила.

Конечно, вера и наречие тут никакой роли не могут играть. Но будут играть – покуда сами викинги верят, что именно они сплачивают их.

А по большому счету – покуда Заллусы и Черноморы позволяют им безнаказанно бесноваться.

Но теперь приходит время, когда новая сила сметет их с лика морей – и псевдовикинги чувствуют ее приближение и оттого еще больше звереют, оттого все более искренним становится бешенство их берсерков. Ах, как нужна им победа! Ах, как важно им показать свою полезность – только не оставляйте их без покровительства, только позвольте и дальше тешиться снимающими проблему совести сказками о Вальгалле! Только позвольте как прежде, как всегда – жить за шорами удачно подвернувшегося мифа и крушить, убивать, насиловать, убивать, грабить и снова и снова убивать, и ныне, и присно, и во веки веков…

Ах, Платоша, мягкая душа, и этих-то двуногих зверей в человеческой шкуре – в шкуре, содранной с сотен убитых, – ты считал за людей? Так ты их, должно быть, не видел. Вот они – настоящие. Не тогда, когда они, сытые и довольные жизнью, позволяют себе игру в «старые порядки», а только такие – с пеной на губах, с огнем в глазах, со злобой в сердце…

Дисциплинированные голландцы, едва очутившись на берегу, сдернули со спин ружья и дали залп по зарослям. Ружья, короткие, но слоновьего калибра, исторгли рои картечи. Викинги нескладно добавили кто из чего, лучники выпустили в белый свет – точнее, в темную ночь – по нескольку стрел.

Голландцы закинули ружья обратно и плотной гурьбой бросились в сторону терема, на ходу обнажая сабли и пистолеты – это уже на случай ближнего боя.

– Сними невидимку и посмотри, видно ли у меня в лапах копье, – попросил я Рудю.

– Видно, – ответил он и опять нахлобучил шапку на голову. И вдруг снова сорвал ее. – Видно!

– Естественно, – отозвался я, рассматривая агрессоров.

– Все видно! – трагическим шепотом пояснил Рудя.

Я опустил глаза и убедился, что он прав: собственные лапы и туловище уже не казались мне прозрачными тенями.

– Надень-ка свою шапку, – попросил я рыцаря и был вынужден признать: – Невидимки больше не действуют. Паршиво это…

Половина викингов устремилась за голландцами, остальные рассеялись по окрестным зарослям, видимо, имея команду занять ключевые высоты, или что там у них ценится с тактической точки зрения. Небольшая группа в дюжину особей как раз бежала в нашу сторону, наугад тыча копьями в кусты.

– Что будем делать? – спросил Рудя.

– А что нам остается? Тихо уже не уйдем, все равно заметят. Хотя бы пугнуть их нужно. Да и потом, уж очень резво они взялись за дело, если сразу не настроить на серьезный лад, совсем страх потеряют…

Нам повезло – мы до последнего момента пролежали около упавшего тополя. Лишь когда викинги оказались в двух шагах, я поднялся и, действуя копьем как палкой, отправил двоих халландцев в глубокий нокаут. Третьего проткнул насквозь, и дымящийся наконечник, выйдя из спины противника, вонзился в следующего, а когда я потянул оружие назад, ратовище сломалось. Я шарахнул обломком еще одного, превращая лакированное дерево в щепы. Копье Заллуса перестало существовать, если в нем и была сокрыта магия, теперь это уже не имело значения.

Может, хоть это заставит Заллуса почесаться и заглянуть на Радугу?

Мы раскидали отрядик довольно быстро, но остальные халландцы успели подтянуться и устремились к нам со всех сторон. Похоже, я поторопился приписать им отсутствие дисциплины.

Я машинально обратился к браслету и, к удивлению, добился сильного порыва ветра, который, однако, тотчас стих. Черномор оставил нас без магии…

Я подхватил с земли две секиры. Викинги взвыли и нацелили луки и арбалеты, однако я не стал подставляться и метнул их одну за другой, после чего, пригнувшись, устремился вперед.

Секиры свалили двух викингов. Где-то за спиной послышались крики боли – несколько лучников, не утерпев, попытались-таки достать меня, но добились только того, что ранили своих товарищей с другой стороны. Я держался в гуще врагов, щедро раздавая сокрушительные удары, разрывая когтями доспехи.

Несколько раз меня задели, и довольно глубоко. Но не думаю, что викингам пришло бы в голову гордиться такими успехами – слишком дорогой ценой они достались. Без магии меня оставили, да? Без магии – это умно. Но вы не учли, ребята, что я – Чудо-юдо. Что я теперь сам вроде вас – опьянен чувством силы.

Но я гораздо страшнее вас, потому что я защищаюсь. Потому что бешенство охватывает меня не при мысли о возможной потере силы, а от мыслей о Насте, которая до сих пор, наверное, остается с котятами (по большому счету, никому из наших врагов уже не нужными) и того гляди дождется, что ее найдет эта озверелая орда…

Не берусь сказать, о чем думал Рудя. В какой-то момент, вспомнив о нем, я обернулся – и вовремя, успел снести башку одному молодчику, который уже подкрался к рыцарю сзади. Саксонец молча и сосредоточенно рубился прадедовым мечом, крушил ребра викингов краем щита, ставил подножки. Ему тоже досталось, из раны на плече сочилась кровь, но лечебный амулет, что я навязал рыцарю перед вылазкой, должно быть, еще делал свое дело. Рудя был собран и сосредоточен, казалось, он на полном серьезе намерен не останавливаться, пока не перебьет всех непрошеных гостей, и это, конечно, нервировало викингов, заставляя их ошибаться.

Кажется, мы дрались не меньше часа – но на деле-то прошло от силы несколько минут. Потом какой-то шибко умный викинг отозвал своих балбесов, я мы увидели голландцев, которые готовились перестрелять нас из пистолетов.

Командир отряда голландцев отдал приказ, и кольцо врагов распалось, подалось в стороны.

– Вперед! – крикнул я.

Как только мы выпадем с линии между стрелками и основной частью викингов, грянет залп. Тут уж никакого везения не хватит: картечь сделает из нас такое решето, что если у меня, к примеру, и останутся силы дотянуться до склянки с целебным зельем, пока многочисленные раны будут затягиваться, меня кортиками на винегрет покрошат. Поэтому мы бежали, стараясь не отрываться от толпы врагов, одновременно забирая к лесу, к лесу.

Я, впрочем, прекрасно понимал, что в любую секунду командир стрелков может сказать: «Да черт с ними, с викингами, шмаляйте, парни!»

Короче, дело пахнет керосином. Не умеем мы еще к войне готовиться, врага недооцениваем. И что теперь? Голландцы вот хорошо снарядились: кроме ружей у каждого через плечо перевязь с четырьмя пистолетами. Четыре залпа… Мысли скачут – на километры за секунду. К лесу, волки! Хотя какие, к черту, волки…

Нас могло спасти только чудо. И… не смейтесь, пожалуйста, но оно произошло.

– Файр-файр! – крикнул голландец-заводила, так мне по крайней мере послышалось, а уточнить потом правильное произношение у того же Руди я как-то не удосужился.

Одновременно с его воплем, а пожалуй, даже за миг до него в отдалении грянули все четыре большие пушки «Левиафана». Кто-то из голландцев целился, кто-то готов был палить наугад – но их отвлек гром орудий. И тут же заворожили новые звуки: рев, свист, шипение, глухой удар…

Невидимая коса рассекла кольцо врагов. Чей-то нечленораздельный крик на миг пронзил мозг, а потом все потонуло в громе разрывов.

Гаубицы «Левиафана» оказались нацелены на берег! Два ядра врезались в гущу викингов справа и слева от нас, еще одно смахнуло двух голландцев по центру стрелковой команды, а последнее, срикошетив от чего-то, ушло за спины халландцев, отрезавших нас с Рудей от леса.

– Ложись! – крикнул я и повалил рыцаря на песок.

От почти единовременного взрыва четырех бомб заложило уши. Краем глаза я видел (не спрашивайте, благодаря какой причуде зрения – ведь лежал-то я носом в песок, ну, может, самую малость повернув голову…), как здоровущего викинга, одного из немногих, чей внешний вид вполне соответствовал представлению об этом воинственном племени, вздернуло в воздух метра на три, не меньше. Еще я видел, как осколки бомбы, не иначе, начиненной картечью, насквозь прошивают тугие кожаные нагрудники и раскалывают вязкие деревянные щиты. Как… впрочем, что об этом говорить. Четыре бомбы в довольно плотной толпе – это как раз то зрелище, из-за которого в лексиконе цивилизованного человека появились слова «оружие массового поражения».

Горячий осколок выбрил узкую полоску на моей спине, над левой лопаткой. Почему-то мне кажется, именно это ощущение раскаленного шмеля, пролетевшего над кожей, не дало мне забыться.

– Слезь с меня, – прохрипел полузадушенный Рудя.

Но я уже не просто слез – вскочил на ноги и протянул ему лапу.

– Быстрее! К лесу, к лесу!

Секунд пять у нас было, я думаю, не более того. Несколько раз нам выстрелили вслед, но пули и крупная дробь проходили мимо, щелкая по листьям. Двух или трех случившихся среди зарослей викингов я отшвырнул с дороги. Еще один, сущий берсерк, с секирой наизготовку кинулся нам наперерез. Рудя, уйдя от замаха, развалил его мечом от ключицы. Несколько стрел прошили густую, черную в ночи листву, но мы с Рудей уже поняли, что спасены.

Ушли!

Так закончилась наша поистине дурацкая и совершенно бесполезная вылазка. Ну как бесполезная? По очкам-то мы, конечно, им задали перцу, только игра у нас по системе «плей-офф», и очки ничего не решают.

Баюн сказал, что чует над Радугой Темный Покров – так он назвал особый вид волшебства, который, коротко говоря, нейтрализует любую магию. Сперва я чуть было не обрадовался при мысли, что теперь и Черномор не сможет блистать своим искусством, но вспомнил массовую высадку викингов и с горечью подумал, что водоплавающий колдун не так уж в нем и нуждается. Его прихвостни способны банально взять нас числом.

Без магии – как на костылях, даже хуже. Сравнение не такое бездарное, как кажется: костылем, в случае чего, и звездануть можно, а я без магии чувствовал себя голым, слепым, беззащитным – словом, как Плакса, то есть Мягкая лапка полгода назад.

Самобранка еще справлялась со своими обязанностями – но кое-как, ее хватало буквально на хлеб и воду. Погодный браслет был мертв, как приемник с севшими батарейками, а хорошо бы за собой туману нагнать, чтобы вернее сбить погоню. Чутье тоже еле работает – а я-то и не замечал прежде, что ориентируюсь по большей части благодаря какому-то внутреннему радару. Теперь же не мог сказать, есть ли вообще за нами погоня.

И лечащий амулет, как оказалось, бездействовал. Просто в бою Рудя ничего не ощущал. И потом, пока мы пробирались через заросли, молчал, герой, блин. А в километре от убежища потерял сознание. Шел, шел – и вдруг рухнул, как подкошенный. Я перевязал его и влил в рот добрый глоток зелья. Волшебный состав действовал заметно слабее, чем в прошлый раз! Но счастье, что вообще действовал…

Так Рудя и добрался до убежища в отключке, на моей спине. Убежищем, по крайней мере, местом встречи, мы назначили второе по удаленности святилище солнечного божества. Местечко довольно укромное, сразу не найдут. Ну не должны найти…

В святилище теплился костерок, разведенный в жертвеннике, который Настя сняла с треножника и поставила на камни в углу. Разумно – чтобы свет не было видно через окна. Большое окно, глядящее на тропинку, она занавесила моим плащом – я скинул его еще в тереме, перед бегством из-под прицела главного калибра, а она, значит, подобрала и приспособила к делу.

Котята, совестясь шуметь, возились в другом углу, еще на какой-то подстилке, хотя половина и зевала уже так, что страшно было смотреть. Один, кажется, Дымок, примеривался, как бы забраться на узкий карниз, тянувшийся под самой крышей – к нему крепились многочисленные крючья, когда-то, видимо, служившие креплениями для убранства.

Баюн сидел рядом с Настей, а девушка лежала на полу около костра, закрыв лицо руками. Плечи ее судорожно вздрагивали.

То, что она не улетела домой, меня уже ничуть не удивило. Надо как-то вырабатывать командирский тон. Такой, чтоб только рыкнуть, и все вокруг уже знали: не выполнишь – «губа» раем покажется. Но вот ее рыдания удивили.

– Что случилось? – Я подбежал, опустил Рудю рядом с костром и наклонился над девушкой. – Что такое?

Коснулся ее руки – она коротко глянула на меня покрасневшими глазами и дернула плечом, с брезгливостью, что ли? Я не понял.

– Не сейчас, – шепнул мне Баюн.

Не сейчас, так не сейчас. Я не обиделся. Чувствовал себя слишком эмоционально опустошенным, чтобы обижаться. Посмотрел еще раз на повязку Руди – в порядке. Зелье начало наконец-то действовать, саксонца сотрясала памятная с прошлого раза дрожь. Я привалился к стене и закрыл глаза.

Кот подошел ко мне и тихо сказал:

– С вином туго, но хоть воды выпей. На тебе лица нет.

– Естественно!

– Я в хорошем смысле этого слова, – поправился Баюн и сбился: – Тьфу, как ни скажи, бред какой-то получается. Короче, выпей, полегчает.

Только сейчас я заметил расстеленную самобранку с выставленным напоказ необычно бедным ассортиментом.

– Спасибо, хвостатый, что-то не хочется. И не полегчает мне. Боюсь, дорогой самодержец, мы пропали.

– Почему?

Как трудно формулировать очевидные ответы…

– Нам не под силу тягаться с Черномором. Его не видно нигде, но он гасит нашу магию. Ты бы видел, что там творилось, на берегу…

– Жутковато, я знаю.

– Это было, как… стоп, что ты знаешь?

– То, что творилось на берегу.

– Откуда?

В этот момент Настя подняла заплаканное лицо и произнесла столь явную нелепость, что мне даже почудилось, будто я ослышался. Но нет, она и правда внятно, звонко, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, сказала:

– Я этого не хотела! Я не хотела никого убивать! Никого!

– Что ты говоришь, Настена? Ты никого не убила… Что тут происходит?

Она вновь спрятала лицо в ладонях.

– Ты еще не понял? – спросил меня кот, пристально глядя своими большими янтарными глазами.

Кажется, я на Радуге только и слышу этот вопрос. Перелистываю эти записки и убеждаюсь: да, он звучал не то чтобы очень уж часто, но достаточно назойливо, чтобы засесть в печенках.

Господи, а как тут вообще можно о чем-то догадываться, в этой безумной истории, на этом безумном острове? Ведь если на то пошло, я уже приходил к нужной мысли, так почему никто не сказал мне: молодец, правильно, ты выиграл суперигру и суперприз – А-А-АВТОМОБИ-И-И-И-ИЛЬ!!! Передавай привет друзьям и знакомым и шуруй домой. Да хоть бы и без а-а-автомоби-и-и-и-иля – просто знак бы какой, мол, правильно мыслишь… Нет, тишина, и, не получив явных подтверждений правоты своей догадки, я отбросил ее.

Оказалось, зря.

Зря я невнимательно читал Аксакова.

Настя давно уже нашла Сердце острова, почти сразу. Через несколько дней, после того как поселилась на Радуге. И Сердцем действительно был своего рода аленький цветочек. Может быть, когда-то кто-то его так и называл. А может, цветик-семицветик. Настя не просто нашла его, но долгое время даже держала в тереме.

Это был цветок, который мы называли огнецветом. Тот самый, который она сегодня днем высадила на родное место – на склоне горы, на поляне у озера. А зачем?..

– Боялась.

– Чего?

– Тебя!

– ???

– Чудо, ты прости меня, неразумную, да ведь батюшка когда сказал, что ты меня к себе требуешь, я сразу и решила: все, пропала красна девица, кон пришел. Принудит Чудо-юдо страшное, беззаконное, к любови постылой. Говорю отцу: давай придумаем, как чудовище обмануть. А он, душа простая, все о своем да о своем. Мне же молвил: не глупи, дочка, чудовище не обмануть, а выручу я тебя сам, когда время придет. Ну я же упрямая. С той мыслью, как бы от тебя оборониться, и прилетела на остров. Таким мое первое желание стало. Цветочек его и исполнил…

– В смысле… Каким образом?

Настя, уже наплакавшаяся до изнеможения, постепенно приходила в себя и теперь даже слабо улыбнулась:

– Ну… ты на меня даже не смотрел.

– Вот тебе раз! Да я ведь для того и не смотрел, чтобы ты всяких глупостей не думала! Чтобы поняла: ни к чему я тебя принуждать не собираюсь.

– Вот и говорю: прости меня, глупую, что напраслину на тебя возводила. Но ведь желание-то мое исполнилось, о том речь.

– Ну знаешь, если каждое совпадение считать за…

– Это не совпадение, – вставил кот. – Дальше слушай.

– А ты сам давно знаешь? – спросил я у него.

– Не больше часа. Просто сразу все вспомнил и понял.

Понял он… Фантастически понятливый кот! Не то что тупоумное медведеподобное хвостатое чудовище, которому все разжуй да в рот положи, а то он сроду не разберется в таких простых вещах, как чудеса волшебного острова… Ладно, это так, реплики в сторону. Злюсь-то я на себя.

– Цветочек мне во сне приснился. Нашла я его на склоне горы. Это был огнецвет, ну да ты помнишь. С виду простой, а как приглядишься – красоты неописуемой. Даже пожухлый лепесточек один не портил его. Долго я на месте цветок обихаживала, сама не понимая, почему меня так тянет к нему. Жизнь текла, и вскоре стала я подозревать, что не дело мне батюшка сказал, а может, я чего не расслышала. Поверить было трудно… Потом я цветочек вместе с остальными в доме поставила, и он еще пуще расцвел. А потом случай с турками вышел, когда они терем сожгли. Помнишь, ты наутро про сон меня спрашивал? Я тебе не все рассказала…

Мне захотелось тут же заявить: «Да уж, нетрудно было догадаться», но я удержался. Глупость получится, будто коту указываю, что не такой уж я болван. А это, кажется, совершенная неправда…

– Я тогда так удивилась, когда ты спросил, – продолжала Настя. – Мне казалось, раз ты видел начало сна, то должен знать, что было после… В конце мне приснилось, что по радуге я подошла все к тому же цветочку. И он говорит мне: «Я еще живой, ты меня из-под развалин вытащи, спаси меня! Вынесешь на Божий свет – лепесточек сорви, желание загадай, а я уж исполню, ты только спаси меня, так душно тут!» Проснулась я посередь ночи, вся дрожу. Такой невероятный сон – но так правдиво снился. Вот будто бы все наяву. Радуга такая мягкая, упругая, запашистая – свежестью пахнет… Не усидела я, проскользнула мимо вас, побежала к пожарищу и давай его разбирать. Тут память словно застит что – не вспомню, что и как я делала, откуда силы взялись. Когда бревно отвалила – ровно очнулась, и страшно сделалось: не моя сила во мне! Да я ли тут стою? Себя осмотрела, нет, вся вроде бы прежняя. И тут цветочек мне среди гари засветился. Подняла я его, сон припомнила и думаю: чего хотеть? Домой вернуться, дело ясное. Но вспомнила вас, какие вы несчастные сделались, когда терем сгорел. И говорю: пускай у нас, островитян, все будет как в лучшие дни, пускай жизнь ладом идет. Дальше не помню, как в постели очутилась. Сна ни в одном глазу, уже светает. Встала, глядь – ан сажи-то на мне ни пятнышка. Ну думаю, так все привиделось? Оделась, вышла – а терем как новенький стоит! А на цветке один лепесточек пожух.

– Терем и стал новеньким, – добавил Баюн. – Как в лучшие дни, точь-в-точь по-загаданному.

– Так вот почему ты цветок опять на гору вернула? – понял я. – Боялась, что на этот раз он может и не уцелеть?

– Не только, – потупила Настя взор. – Я опять тебя испугалась. Я ведь теперь научилась, мне теперь легко у цветка просить. И подумала: вдруг ты теперь, догадавшись, начнешь от меня чего требовать? Чтобы я огнецвету твои желания загадывала. Прости…

– Ладно, что уж там. Слушай, а почему ты свое желание домой вернуться потом не загадала?

– Когда? Все ведь недавно случилось. А лепесточки сколько можно губить? Они ведь медленно растут, сейчас вот только-только вновь отрос тот, что на мое первое желание завял. Осторожно же надо с цветочком.

– Все равно не понимаю, – сказал я. – А почему, если так хотела вернуться, кольцом не воспользовалась? В последние сутки я тебе, между прочим, только об этом и говорил!

– Экий ты непонятливый, – вздохнул кот. – Кольцо – от тебя, значит, и доверия ему нет.

Так, я спокоен, спокоен. Баюн ведь обидеть меня совсем не хочет, правда? Это не подколка. А если подколка – то, как все закончится, я ему покажу. Я его плавать научу, брассом.

– Вот именно, – согласилась Настя. – Кольца твои, а цветок – только мой. Только когда ты с горы на руках меня нес и вернуться уговаривал, я по-настоящему поняла, что ты со мной по-честному. Ни к чему не станешь приневоливать. Так стыдно сделалось, что я тебя подозревала… Прости меня, Чудо-юдо, прости. И вот подумала: ну как я тебя брошу в опасный час? Тебе ведь помощь нужна. И… помогла.

Она опустила глаза, плечи ее подозрительно вздрогнули. Я притянул девушку к себе лапой, и она спрятала лицо в моей шерсти.

– Я не хотела убивать! Я загадала, чтобы вы с Рудольфом живыми вернулись, и только. Думала, довольно будет остановить как-то викингов, чтобы шагу ступить не смогли по острову, уж тогда и одумаются, и отступятся. А вышло – только кровь и кровь. Так много крови…

– Не плачь, глупышка, ты тут ни при чем. Я думаю, у цветка были свои резоны переиначить твое желание.