Текст книги "Я, Чудо-юдо"
Автор книги: Игорь Мерцалов
Жанр: Фэнтези
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
Она прижалась к моему плечу.
– Почему так? Почему человек над желаниями своими не властен?
– Потому что он человек, вот и все. Сильный человек – тот, кто держит равновесие, слабый – тот, над кем его желания властвуют. А властвовать над глубинами души… Знаешь, мне вот подумалось, что эти языческие боги, может быть, только тем и отличались от нас, что умели управлять подсознанием. Для волшебства Радуги этого достаточно, потому и прослыли богами. Вот и весь секрет. Мы люди, мы так устроены, и другими не бываем. Почти никогда. Настя, хорошая моя, славная, не трави душу, лети домой, – несколько неожиданно даже для себя свернул я на старое.
Она улыбнулась и достала кольцо.
– Чудо, а ты, правда, не собирался влюбить меня в себя?
– Правда, – сказал я.
– Вот за то я тебя и люблю, – шепнула она, мило залившись краской.
И едва успела надеть кольцо.
Думаю, промедли она хоть секунду, кое-кто дымчатый и хвостатый все бы испортил. Нет, у него была веская причина, я не виню… Просто удивляюсь настойчивости совпадений.
– Ребята, котята! – бессвязно кричал Баюн, выкатываясь из травы прямо мне под ноги. – Котята пропали! Чудо, помоги найти. Настя, пожелай…
– Стоп! – сказал я. – Настя уже дома, сами управимся. Только внятно объясни, что стряслось.
– Котятков моих в укрытии нет! Исчезли! Чудо, ну зачем ты ее отпустил? А вдруг их похитили? Я должен знать, должен знать!
Несчастный четвероногий отец метался как в бреду.
– Спокойно, Баюн, спокойно, сейчас найдем. Где укрытие? Нет, не показывай: думаю, как раз в эту минуту Черномор смотрит на нас, а может, фантом Заллуса поблизости шатается. Просто скажи – укрытие ведь недалеко?
– Ну да. Разве ж я своих кровиночек пущу далеко от себя?
– Ну так и чего же удивляешься? Это значит, им весь грохот слышен был – они просто испугались. Пойдем, если не заметил, я теперь опять в форме, так что на пару унюхаем твоих деток.
Кот сорвался было вперед, но осадил себя:
– Плохой из меня товарищ в бою. Мы уйдем – на кого Платон с раненым на руках останется? А враги-то близко. Может, сразу и рыцаря подальше отнесем?
– Не вижу смысла, – признал я. – Цветок я все равно не отдам, а успеем ли мы спрятать Рудю и вернуться – еще вопрос. Проще привести его в сознание и заставить надеть кольцо. Ты вот что, если хочешь, я котят поищу, а ты сходи, глянь, чем там наши враги занимаются. По-моему, им давно уже следовало нагрянуть снова.
– Нет, я сам, – возразил Баюн. – Ты, конечно, прав, дети просто испугались стрельбы. Извини, что отвлек, ты здесь нужен, а я пойду. Они не могли уйти далеко… Ах, все-таки жаль, что ты Настю прогнал. Нам бы сейчас магии – ну хоть чуточку.
– Долго объяснять, хвостатый, но мы тут уже посовещались и пришли к выводу, что все это бесполезно.
– Не скажи. Что-то тяжко у меня на душе, недоброе чую. Туго нам без волшебства придется. А, правда, почему ты сам к созданию артефактов не способен?
– По-моему, это предельно ясно, – сказал я. – Сердце острова слушается только Настю, для нее и творит чудеса.
– Да нет, ты просто не понял, – возразил кот. – Чудеса – это всегда нечто большее. Власть над чарами, как с твоим обликом, изменение ситуации – как ночью, когда пушки «Левиафана» вдруг выстрелили по своим. Чудеса – это единично и всеобъемлюще, это, правда, от самых глубин души. А создание магических предметов – это… ну, как бы сказать, – он замялся, торопясь побыстрее закончить речь, чтобы отправиться на поиски котят. – Это обесчуденное чудо, конвейерное, как ты говорил. Ты просто закрепляешь чары за неким классом предметов – и больше уже ничего с ними сделать не можешь. Есть обряд, есть предметы, есть их четко определенная функция. Так понятно?
– Вполне, – кивнул я. – Беги, беги, я подумаю.
На самом деле я не представлял себе, что тут можно придумать. Закрепление чар, четко определенная функция, обряд… Где все это взять, как связать? Нет, что-то важное в торопливом объяснении Баюна было, но суть ускользала от меня.
Платон, прочистив пистолетный ствол, деловито забивал в него пыж.
– Что-то медлят они, – сказал он, кивая в сторону тропы.
Медлят. Я представил себе викингов, которым к этому моменту надлежало скопиться за краем приозерной террасы. Явно не великий испуг их задержал, как ни крути, а вояки они привычные, смерть не первый раз в жизни увидели. Так чего они могли ждать? Или, может, придуманное мной желание подействовало? Ой, сомневаюсь – тут уж если сразу не проняло, так мозоль поверх органа совести еще крепче станет.
Рудя дышал неглубоко, но ровно, однако ни брызги воды в лицо, ни похлопывание по щекам в сознание его не привели. Вот в чем никаких сомнений не возникало: бессознательного человека никакое кольцо никуда не унесет. Упущение со стороны того, кто эти кольца создал!
– Ладно, пойду хоть оружие соберу, – решился я. – Нечего задаром киснуть.
– Только поосторожнее, – попросил Платон.
– Не волнуйся. Если Рудя в себя придет, скажи, чтоб немедленно домой летел. Скажи, мой личный приказ.
Трупы обирать – удовольствие ниже среднего, так я уж детали опущу. В конце концов, важно то, что за три рейса я принес с тропы два ружья, порох и картечь, дюжину брошенных в панике копий и щитов, секиры и – идею.
Не знаю, что послужило толчком… Видимо, подсознательное брожение мыслей дало результат. Просто, глядя на свое отражение в отполированной стали секиры, я вдруг вспомнил слова Заллуса о моем неоднократно упоминавшемся уже воображении – и все встало на свои места.
Врагов не было слышно, и, пока Платон заряжал ружья, я решил попробовать. Кота бы в консультанты, ну да ладно, я ведь недаром закоренелый ролевик. Кое-что помню из спецкурса фольклористики в универе, и «Золотую ветвь»[24]24
«Золотая ветвь» – классическое исследование Джеймса Фрэзера.
[Закрыть] по собственному желанию читал, когда ролевуху по Семеновой пытались провести – недаром же! Попробуем применить отвлеченные знания на практике.
Что такое, в сущности, магия? И в основе своей, и во внешних проявлениях – это специальные знания о мире, накопленные мифологическим сознанием. Основы магии еще старина Фрэзер установил: принципы подобия и смежности. Коротко говоря, сходные предметы и предметы, находившиеся когда-либо в контакте друг с другим, тождественны и способны взаимно влиять друг на друга.
Хочешь вызвать дождь – в ходе соответствующего обряда брызгай на землю водой. Хочешь прищучить ведьму – вбивай гвозди в ее следы. Ну а хочешь прозреть невидимое – садись перед зеркалом.
Зеркало или любая отражающая поверхность вообще, – замечательный символ всевидения, и не случайно, должно быть, авторы фэнтези охотно описывают волшебные зеркала, позволяющие смотреть сквозь время и пространство. Это образ, пришедший к нам из древнейших времен и до сих пор превосходно воспринимаемый массовым сознанием.
Единственная проблема заключается именно в соответствующем обряде. Не знаю, многое ли тут зависит от параметров мира, в котором ты находишься, но в обычной жизни от обычного зеркала магии не добьешься. Колдуны и чародеи, из человеческой среды, по крайней мере, если они действительно колдуют и чародействуют, а не дурят трудящихся, перенимают конкретную обрядовую символику от учителей и передают ученикам.
Но если я, Чудо-юдо, Хранитель Радуги, способен создавать магические артефакты силой воображения, видимо, это означает, что могу просто представить себе необходимый обряд!
– Платон, у нас есть что-нибудь красящее? Мне надо кое-что изобразить на лезвии.
– Только кровь, да ведь она уже свернулась. Ну если надо… – он потянул с пояса нож.
– Я лучше сам.
Поцарапав себе лапу, я подставил обмотанный обрывком материи коготь под выступившие капли и попытался изобразить на лезвии секиры глаз, однако кровь скатывалась с полированной стали.
– Травным соком надо покрыть, – заметил Платон, наблюдая за мной краем глаза.
Я сорвал пук травы, растер в ладонях, попутно отметив, что шерсть и когти закрашиваются просто замечательно, и заляпал получившейся массой одну сторону лезвия. Снова царапнул себя, и на сей раз худо-бедно добился задуманного. Глаз получился опухший, как от беспробудного пьянства, но все-таки это был глаз, а не что-то другое.
Перевернув секиру другой стороной, я всмотрелся в нее, но кроме себя ничего не увидел. Ну да, это ведь не исполнение желаний, следует «четко обозначить функции» и «закрепить», а для начала просто создать чары.
Дальше я действовал по наитию, вольно фантазируя и единственно стараясь, чтобы полет воображения не слишком выбивался из общего строя магических закономерностей.
В первую очередь я трижды повернулся вокруг своей оси под настороженным взглядом Платона, размахивая секирой на все четыре стороны. И, чувствуя себя несколько нелепо, продекламировал при этом:
И север, и запад, и юг, и восток —
Тебе все откроется, мой топорок…
Глупость какая… Надо конкретики добавить, иначе никакой четко определенной функции не видать.
Куда ни обратится взор,
Ты все прозреешь, мой топор!
Красное око
Видит далеко.
Кровью живою тебя заклинаю,
Верно служить мне повелеваю…
Так, и траву тоже надо как-то использовать.
Что знает земля —
Узнаю и я.
Все, что преградою плотною скрыто,
Нашему взору будет открыто…
Я не точно цитирую, всего и не помню, но что-то похожее, может, чуточку покорявее. Еще раз я помянул стороны света, в паре мест совершенно сбился с рифмы и ритма, но, когда счел «обряд» достаточно точно описывающим «четко определенную функцию» и посмотрел на чистую сторону лезвия, что-то там забрезжило новенькое. А отражения моей физиономии, кстати, не было…
Неужели получилось? Но что же я тогда вижу? Похоже на неровную коричневую сетку, едва различимую на фоне беспросветной тьмы.
– Корни травяные, – сообразил Платон, заглянувший из-под моей руки.
Ну конечно, я ведь держу секиру нарисованным оком вниз! Я поднял топорок.
Работает! Сквозь край террасы, будто его и не было, я ясно разглядел расположившихся лагерем викингов. Поле обзора, правда, было не ахти, и в нижней части образы искривлялись, но все это по существу мелочи. Одно было плохо: я ничего не придумал для управления «магическим взором», секира буквально восприняла слова о плотной преграде (одной, не больше). Только с большим трудом (к тому же чуть ли не бодаясь головами) удалось нам с Платоном высмотреть, как со стороны кораблей идут около двадцати человек, неся на плечах большие ящики.
Зато дозорных, давно окруживших нашу поляну, я заметил без труда. Судя по лицам, мои манипуляции с секирой их весьма обеспокоили, однако они не могли решить, посылать ли кого с докладом, или командиры сами с усами, и нечего отвлекать их по пустякам.
И Заллуса мы увидели – его фантом стоял посреди импровизированного лагеря и что-то втолковывал нескольким встревоженным голландцам.
– Вот чего они ждут, – подытожил я. – Эти ящики – что в них, интересно? Пушки?
– Пушки так проще носить, – усомнился Платон.
– Я вижу, на разведку мне уже идти не надо? – послышался рядом голос Баюна. – Ты молодец, Чудо-юдо. Как тебе это удалось?
– Не такой уж я и недогада! А в разведку бы стоило… Да толку что? С кораблей несут какие-то ящики. Ты же все равно не разглядишь, что в них?
– Не разгляжу. И вряд ли учую. Почти наверняка в них то, что недоступно моему чутью – помнишь, еще на корабле я говорил? Ох, чует мое сердце, там что-нибудь особенно пакостное…
– Да уж, вряд ли бухло… – В этот момент изображение «погасло». Я машинально тряхнул секиру, как забарахливший электроприбор, но это, разумеется, ни к чему не привело. – Ясно, опять они за нами подглядывали… А что котята?
– Как ты и предположил: испугались взрывов и разбежались. Но Дымок молодец, весь в меня пошел, представляешь, сумел их всех остановить, собрать и уже назад вел! И голос такой, знаешь, зычный, прямо как у воеводы какого, глазенки сердитые. Я вот намедни говорил ему, что он из всех самый взрослый, значит, и ответ с него – так ведь запомнил. Что за умница! А то еще давеча-то…
– Стоп, хвостатый, это все приятно слушать, но – потом, потом. У меня тут, понимаешь, еще мыслишка появилась. Не создать ли такой магический артефакт – летающий топор, который бы сам по себе врагов разил?
Мысль была проста: привязать к одной из секир птичье перо как символ полета, изобразить на лезвии кровью сухой лист как символ увядания и смерти и прочитать заклинание: «Топор, лети, врагов рази». Простенько так и со вкусом. А главное – даже за короткое время, когда Черномор снова снимет Темный Покров, эффект будет произведен впечатляющий.
Но, хоть все гениальное просто, да не все простое гениально, и хорошо, что я не стал спешить, а взял сперва консультацию. Баюн только к птичьему перу не придрался, а все остальное осмеял и охаял. Сухой лист, если при помощи крови вообще удастся изобразить именно лист и именно сухой, скорее приведет к тому, что секира будет летать кругами, по ветру и вяло. А уж заклинание, сказал кот, может привести к самым неожиданным последствиям. Как топору определять, кто враг, если враги не нападают? Будет ли он разить, если я, как создатель артефакта, испытаю к кому-то конкретно ненависть или просто легкую неприязнь? Или это вообще не будет зависеть от моих настроений? А если топор сочтет, что главный враг – Заллус, и полетит за тридевять земель к его замку – нам что в это время делать? Наконец, если враги сдадутся – как топор поймет, что их больше не надо убивать?
И самое главное – есть вероятность, что Заллус и Черномор не полные идиоты и навесили на командиров обереги, отражающие заклинания. А еще Баба-яга юного Баюна поучала: отраженное заклинание возвращается с удвоенной силой.
В общем, не такое это просто дело – артефакты создавать.
У кота были еще какие-то доводы, но я только лапой махнул.
– Проехали. Толковое магическое оружие сделать – большая научная работа, я уже понял. Обойдемся. Есть у меня и другая идея, попроще, зато и надежнее.
С этими словами я взял один из принесенных с собой щитов, крепкий, с железной оковкой и заточенным краем, подошел к Цветку и на расстоянии примерно трех метров от него вонзил край щита в землю.
Я не в том смысле, что сила есть – ума не надо, но все-таки, ребята, как же хорошо быть сильным! Даже не просто сильным. Вгрызаясь в землю, я чувствовал, как в мышцах играет мощь.
Щит, даже с заточенным краем – скверная замена лопате, однако за счет его размеров я минут за двадцать вырыл вполне приличный окоп, полукольцом охватывавший аленький цветочек, глубиной чуть меньше метра. Из отваленной земли сделал бруствер, укрепив принесенными щитами. Потом мы с Платоном укрыли в окопе Рудю, рядом положили оружие, а из оставшихся щитов, вкопанных в почву и подпертых обломками копейных ратовищ, я соорудил укрытие для семицветика.
Я гордился собой, глядя на сие творение военно-инженерной мысли. Конечно, отдавал себе отчет в том, что в этом ПЗОТе (Пес Знает какой Огневой Точке) можно выжить только в крайне скрюченном состоянии, и то при известной доле удачи. И недолго. Но мы собирались огрызаться, и вообще, подозреваю, фантастическое везение, позволившее нам дожить до этих минут, все-таки разнежило нас. Мы искренне считали, что готовы к бою, хотя бы и к последнему.
Мы ведь еще понятия не имели, что там приволокли голландцы с «Левиафана», какой сюрприз заготовили для нас Заллус с Черномором.
Кстати, фантом Заллуса дважды появлялся ненадолго, молча наблюдал за нашими приготовлениями и исчезал. Тут уж ничего нельзя было поделать. В первый раз я показал ему язык, во второй – просто проигнорировал.
Я еще раз напомнил Платону, чтобы следил за Рудей даже во время боя, и чтобы сам по моему приказу исчез с глаз долой. По большому-то счету, для меня было важно только это. То, что Цветок мне не удержать, я где-то в глубине души понимал отлично. Но и сдаваться смысла не было, и… хотите верьте, хотите нет, но это мне нравилось.
Кот дежурил у секиры, которую я врыл в землю так, чтобы лезвие находилось на уровне его глаз. Рукоять не была вбита плотно, и Баюн мог касанием лапы поворачивать мой кустарный «артефакт» из стороны в сторону. Иногда Платон или я брали секиру и глазели по сторонам, но за исключением кратких периодов, когда появлялся Заллус, она ничего не показывала.
Заскучав от такого времяпрепровождения, Баюн отпросился-таки в разведку и, вернувшись, сообщил, что почти сотня викингов сидит за краем террасы, но как будто они не собираются ничего предпринимать.
– Жрут, пьют, – доложил удивленный кот. – Кое-кто ухаживает за ранеными или точит оружие, а вообще – как на привале.
Посты бессменно караулили нас, чтобы мы не удрали с поляны, а носильщики, часто сменяясь (все-таки не по газону шли, да и груз у них, похоже, был тяжеленный), все ближе подходили к горе.
– Не понимаю, – в десятый, наверное, раз сказал я. – Как хотите, а не понимаю, для чего Заллус дает нам столько времени. Он же сам сказал, что викингов ему не жаль, так и гнал бы их в атаку. Массой все равно задавят. А так – мало ли что мы можем придумать?
– Мне кажется, – подал голос кот, – Заллус дает нам время отчаяться. Он уже убедился, что Цветок нам воевать не помогает, вот и ждет, что мы не выдержим.
– Прибежим милости просить?
– Нет, – спокойно ответил кот. – Что мы сами Цветок погубим. – Он на секунду повернулся, полюбовался моим ошарашенным взглядом и пояснил: – Я почти уверен, что это и есть его конечная цель. Если бы Цветок представлял для него ценность, он бы не стал доводить Хранителя до такого отчаянного положения.
Что ж, наверное, подсознательно я давно понимал это – теперь удивился, конечно, но мне показалось, будто что-то в душе встало на свои места. Может быть, именно оттого так искренне хотелось защитить Цветок…
– О, зашевелились! – напрягся кот. – Что это их так взбудоражило?
На тропе появились люди: плотная масса викингов с теми самыми ящиками на плечах и пара голландцев, в которых я узнал ван Хельсинга и ван Дайка. Пятьдесят метров, чуть меньше ста шагов – стрелять уже можно, но, по правде говоря, бессмысленно, все-таки гладкоствольные кремневые ружья не для снайперской стрельбы. Лук на таком расстоянии намного надежнее, впрочем, бруствер и от стрел укроет, если только не начнут метать стрелы по дуге…
Однако викинги не собирались открывать огонь. Держали оружие наготове и бросали в нашу сторону зловещие взгляды, а на ящики голландцев посматривали с заметным испугом.
Вообще, с викингами все было до безобразия просто. Народ, с одной стороны, бесшабашный, они были при этом циничны и себялюбивы, с удовольствием неся смерть, терпеть не могли умирать. А природная склочность позволяла им спорить даже с былым благодетелем Заллусом. Судя по всему, получив отпор на тропе, они попросту наотрез отказались идти первыми. А поскольку Заллус и Черномор физически на острове присутствовать не могли (должно быть, до тех пор, пока на почве Радуги цвел волшебный Цветок), им пришлось пообещать, что первыми на островное чудовище двинутся порождения магии.
– По-прежнему не могу ничего учуять, – пробормотал кот. – Магический щит, да и только…
– Скоро узнаем, – успокоил я. – Ты бы отошел за бруствер, хвостатый. Или вообще к котятам иди. Я сильно сомневаюсь, чтобы в ящиках были мыши.
Баюна передернуло.
– Не люблю мышей. А такого их количества испугался бы еще быстрее тебя.
– Да, но ведь и мышам полагается бояться котов…
Браве риттер слабо застонал.
– Рудя! – обрадовался я. – Ты меня слышишь? Эй, Рудя, очнись! Рудя, ты мне нужен, срочно.
Никакой реакции. Е мое… Сколько он уже так лежит? Зелье, хотя и ослабленное, должно было помочь.
– Крышки открываются! – объявил кот.
Ван Дайк, вооружившись фомкой, сорвал с ящиков сургучные печати и вскрыл их, после чего ретировался, но и здесь ему не удалось ввинтиться в толпу викингов, разом отступившую на шаг. Адальберт, не обращая ни малейшего внимания на возню за спиной, простер над ящиками длани и стал нараспев что-то читать. Слов не удавалось разобрать, хотя викинги замерли не дыша, и было слышно, как жужжат над поляной беззаботные насекомые.
Голос Адальберта поднялся, он читал заклинание с чувством, но в какой-то момент сбился. Выудил из-за пазухи скомканный листок и завершил декламацию по нему.
– Платон, как там Рудя? – спросил я.
– По-прежнему.
– Постарайся привести его в чувство. Покров снят, он может сейчас уйти…
– Едрен макарон, – протянул вдруг кот.
И этого он от меня зимой наслушался. Вроде не к месту, а как-то обидно мне стало: мало проблем, так еще давайте напомним чудовищу то, что оно само вспоминать стыдится!
Около ящиков, потягиваясь, разминая мышцы, стояли три фигуры. Они помахивали руками, наклоняли корпус, улыбались друг другу и время от времени подмигивали напряженным викингам.
– Ну? – не дождавшись продолжения, поторопил я. – Ты-то что замолчал, чай не контуженный?
– Тихо. Я думаю.
– О чем?
– О том, как преподнести тебе плохие новости. А, песье охвостье, это не просто плохие, это отвратительные новости!
– Да что ж ты душу выматываешь, пес тебя возьми. Кто это?
– Упыри, – ответил Баюн.
– Упыри? – спросил у меня Платон, не торопясь покидать окоп.
– Если Баюн говорит, видимо, так и есть, но на вид обычные люди. Только бледные.
– Это карпатские упыри, – сказал Баюн. – Трансильванские.
– Ну упыри, эка невидаль, – хмыкнул Платон.
– Что, доводилось встречаться?
– Не, своими-то глазами не видал. Мал еще был, меня не взяли. Это у нас под Новгородом в былые времена водились они, так ничего, как заводились, так и ловились. Из нашей артели мужики, было стать, цельно гнездо этих тварей разворошили.
Один из упырей, между тем размяв шейные позвонки, шагнул к ван Хельсингу и о чем-то спросил. Тот поспешно замотал головой и указал пальцем в нашу сторону. Викинги, быть может, и не знали языка, но смысл диалога уловили и тоже стали тыкать в нас пальцами. Упыри, щурясь против солнца, осмотрели наше укрепление, потом еще раз придирчиво оглядели халландцев, посовещались между собой и двинулись-таки к поляне. Шли неспешно, вразвалочку, явно играя на публику. По рядам викингов пронесся вздох облегчения, а ван Дайк поспешил поддержать Адальберта, у которого вдруг подкосились ноги.
– Это трансильванцы, – возразил кот новгородцу. – Как видите, способны действовать даже при солнечном свете. Необычайно живучи и необычайно сильны.
– Что вообще с упырями делают? – спросил я. – Осиновый кол, серебряная пуля?
– Да, это все неплохо, – подтвердил Баюн. – Во всяком случае, не помешало бы. Но, во-первых, у нас нет ни серебра, ни осины, а во-вторых, я ведь уже сказал: это карпатские упыри. Серебром их для начала можно угостить, осинкой закончить, но в промежутке обязательно надо голову срубить.
– Так в чем дело? – спросил Платон. – Наши баяли, так же с упырями обходились. Голову с плеч, потом осинкой к земле…
– Понимаешь, Платон, трансильванцев очень трудно уговорить подставить голову под топор. Говорю же: сильны и живучи.
– Насколько? – спросил я.
– Если верно то, что я о них слышал, – ответил Баюн, – с одним мы все вместе еще бы справились. С двумя – уже вряд ли. Чудо, что делать будем?
– Персонально ты – сматывать удочки и уходить к котятам. Платон, сможешь попасть им из ружей, скажем, в ноги?
– Попробую. Так ведь если это не насмерть…
– Зато даст выигрыш во времени. Только уж постарайся попасть.
Бледные трансильванцы приближались с самыми зловещими ухмылочками, как закоренелый обитатель пятого класса средней школы надвигается на песочницу с замершими от ужаса дошколятами. Блин, а ведь действует на нервы… В нашем случае, как понимаете, угроза была посущественней…
– Чего же Заллус сразу свою нечисть не выпустил? – борясь с неприятной дурнотой, спросил я.
– Слишком дорогое удовольствие, – ответил кот, и не подумавший тронуться с места. – Упырей можно заставить служить себе только один раз. Потом нужно отпускать, не то непременно напакостят.
Трансильванцы, одетые в какие-то пестрые обноски, но глядящие по меньшей мере королевскими фаворитами, остановились шагах в двадцати от нас и сделали вид, будто очень удивились, рассмотрев на дороге препятствие.
– А что бы это такое было, Молкай? – на вполне сносном русском спросил самый бледный у другого, почему-то красноносого.
– Ума не приложу, Мозжай, – ответил тот. – Кроты, наверное, тут водятся, ишь как землю изрыли.
– То ли я кротовых нор не видал? Они-от, памятно, повнушительней смотрятся. Не, то, наверное, землеройки полянку испортили.
– Или черви дождевые, – согласился Молкай и обернулся к третьему, щупленькому на вид и вроде бы самому молодому из троих: – Момса, ты поглазастей, не видишь ли там кого?
– Баюн, – тихо спросил я. – А к чесноку трансильванцы как относятся?
– Я слышал, недолюбливают. Только где…
– Платон, попроси-ка у самобранки чеснока.
– Да ведь она в чистом виде, поди, не даст…
– Ну чесночного супа, да чего угодно!
Новгородец, с сомнением отодвинувшись от ружей, развернул скатерть.
– Эх, Настю бы сюда, – вздохнул он, выпрашивая щучьи головы с чесноком. – Ее-то самобраночка слушалась – залюбуешься!
– Ага, вот только Насти тут и не хватало… Давай, Платон, еще давай!
Упыри между тем продолжали ломать комедию. Момса, пощурясь в нашу сторону, шумно потянул ноздрями воздух и сообщил:
– Глаза не видят, господари, а нюх-от чует: то не кроты и не землеройки, то еда от нас прячется, под землю хоронится. Чую еду: одну большую и сочную, другую жесткую и пугливую, а третью полудохлую!
– Да неужто? – обрадовался Молкай. – Славно, славно, я вот давеча как раз подумал: а хорошо бы нам, господари, покушать. Как же делить будем еду?
– Я всех больше проголодался, возьму большого, – заявил «права на меня» Мозжай.
– А я люблю, чтоб мяско погрубее было, – подпел Молкай, пристальным взглядом сгоняя краску с лица Платона.
– Ну а я, по молодости лет, и полудохлым обойдусь, – смиренно согласился Момса. – Да уж позвольте, господари, за то прихватить и закуску. Бегает там мелочь какая-то с семью закусончиками, так я их приправой возьму себе?
– Бери, бери, нам не жалко, – разрешил Мозжай. – Так пойдем, что ли, обедать? А то как бы еда не разбежалась.
В этот момент Платон приподнял деревянную крышку, выпустив из миски, мягко говоря, трогающий душу аромат чесночной похлебки. Я же говорил, самобранка у нас молодчина, все понимает. Дыхание сперло, беспамятный Рудя застонал и слабо махнул рукой, будто отгоняя муху от лица. Упыри тоже учуяли чеснок и сбились со своего развязного шага, на их лицах отразилось отчетливое отвращение. Момса икнул.
Платон тотчас метнулся к ружьям, а я демонстративно (хотя и пришлось задержать дыхание) побрызгал себе похлебкой на шею.
– Зря ты так, чудовище, – прохрипел, борясь с рвотными позывами, бледный Мозжай. – То бы мы тебя без боли высосали, а теперь жди смерти лютой.
– Да заждался уже! – крикнул я в ответ. – Подходи, бледнолицые!
Куда девалась их вальяжность? Упыри рванули в атаку как спринтеры в финальном забеге. Платон шарахнул из ружья с безнадежным опозданием, Момса ушел с линии прицела намного раньше, чем прогорел порох на полке. Одна польза – он все-таки отшатнулся и запрыгнул на бруствер позже остальных.
За эти мгновения многое произошло. Первым делом я подцепил правой нижней лапой блюдо с каким-то варевом, и пнул точно в лицо Мозжаю. Каша не каша, скорее даже чесночный соус это был, точно не помню – но прилипло намертво. Мозжай завизжал, как женская сборная, в чью раздевалку «случайно» завернул представитель чужого пола.
И тогда красноносый Молкай, распластавшись в прыжке, с неожиданной силой обрушился на меня и повалил на спину. Только тут я понял, насколько опасны упыри.
Молкай был не просто силен, он был намного быстрее меня. В падении я успел взмахнуть лапой – кому угодно такой удар снес бы башку с плеч, а трансильванец легко отдернул голову. И тотчас сомкнул пальцы у меня на шее. Будь на мне лечебный амулет, снижавший болевые ощущения, это бы не имело такого большого значения, а теперь цветные искры вспыхнули перед глазами, и я бестолково замолотил лапами… И вдруг почувствовал, что могу дышать.
Издевательский фарс меня выручил! У Молкая сработал древний рефлекс упыря, он потянулся зубами к моей шее, но тут концентрация запаха оказалась слишком высока для его нервной системы. Упыря передернуло, он отвернулся, забыв об осторожности, и в этот миг один из моих, уже вслепую наносимых ударов достиг цели. Что-то хрустнуло. Еще не проморгавшись, я откинул обмякшее тело в сторону, а сам откатился в другую.
Вовремя! Рядом раздался глухой удар: это Момса собирался, спрыгивая с бруствера, обрушиться на меня. Платон навел ружье ему в спину, но упырь, будто глаза на затылке имел, только рукой назад махнул – и ружье вылетело из рук новгородца.
Мозжай, наконец-то прочистив глаза, яростно взревел, стукнув себя кулаком в грудь. Еще я слышал, как восторженно орут викинги, точно болельщики на матче…
В глазах прояснилось. Упырь слегка нагнулся, намереваясь прыгнуть на меня, я встал в защитную стойку, хотя и подозревал, что это бесполезно. Он быстрее, а значит, наверняка сумеет обойти мою защиту. Но тут заявило о себе еще одно быстрое существо.
Баюн прыгнул с низкого старта и вцепился в упыриную рожу, но задерживаться не стал и тотчас приземлился. Момса, вскинув руки к лицу, стукнул себя по носу, гневно зыркнул вниз, на обидчика, а когда поднял глаза, я уже был рядом.
Мощным ударом под ребра я опрокинул Момсу на спину, а Платон, не растерявшись, схватил нашу секиру-«гляделку» и отсек ему голову.
Краем глаза я заметил движение на тропе, расслышал и крики. Викинги пошли в наступление, не дожидаясь исхода нашей встречи с упырями. В центре внимания, конечно, оставался Мозжай, бывший, похоже, наиболее старшим, опытным, а значит и опасным.
– Платон, не лезь, – предупредил я.
Слишком поздно. Воодушевленный первой удачей Платон таки полез – пришлось и мне вслед за ним выскочить на бруствер. Мозжай поднырнул под секиру и непременно бы вышиб дух из осмелевшего новгородца, но ему пришлось сосредоточиться на моей атаке, поэтому Платона он просто толкнул плечом, забросив обратно в окоп. А вот меня уже встретил во всеоружии: растопырив сильные крепкие пальцы, оскалив клыки, сверкая налитыми неприятной желтизной глазами.
От моих ударов он уклонился, часть блокировал, обнаружив неплохое знакомство с основами рукопашного боя. Выбрав момент, сделал подсечку. Каким-то чудом я успел зацепиться за его лохмотья и потянул вслед за собой, падая в окоп. Пока падали, он трижды укусил меня, ударил под дых и выдрал клок шерсти на боку – хорошо еще ребро не сломал.
И все бы ничего, но этот гад, видя, что мне мало, под конец вцепился зубами мне в нос! Ох, вот это, я вам скажу, было испытание… Я совершенно потерял контроль над собой, лежа на спине, стал отбиваться всеми четырьмя лапами сразу, рискуя зашибить и Баюна, и Платона, и Рудю, окажись они поблизости, но только не трансильванца, так ловко устроившегося у меня на животе, что мои лапы скользили по его бедрам и плечам, не нанося никакого ущерба.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.