Текст книги "Я, Чудо-юдо"
Автор книги: Игорь Мерцалов
Жанр: Фэнтези
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
– Что? – не поняла Настя.
– «Резоны» в данном случае означает «причины», – пояснил Баюн. – Наш Чудо-юдо почему-то любит иногда изъясняться на французский лад, словно по-русски ему слов недостает.
– Вот именно, свои причины, – кивнул я. – Ведь если Черномор – один из древних обитателей Радуги, то остров помнит его. И, видимо, крепко не любит. Я думаю, Черномор и раньше пытался завладеть островом – едва ли у Радуги остались об этом приятные воспоминания. Так что Цветок сам принял решение истребить гостей.
– Нет, зря ты меня утешаешь, – вздохнула Настя. – Благодарна я тебе, но ты не прав. Остров сам ничего не делает, ему это неинтересно.
Я вспомнил тот сон, в котором увидел себя островом, и не мог не признать: Настя права. Радугу не волновали людские дела, для нее безмолвный разговор со звездами (моими звездами, как сказал бы остров) наполнен большим смыслом, чем вся земная суета.
– Если бы остров сам так решил, – прибавила Настя, – он бы и впрямь всех врагов уничтожил. Всех до единого. Нет, он исполнил мое желание. Беда в том, что желание он исполняет не всякое, а только истинное, что из глубины души. Понимаешь? Значит – я так хотела, я так желала, чтобы враги пали мертвыми. Чтобы кровь их впиталась в песок. Чтобы рвало их на части и на куски резало… Вот что в душе у меня прячется.
Я промолчал, только покрепче обнял девушку, но она больше не плакала. Тихо сказала:
– Никогда ничего больше не буду желать.
– Ну это уж глупости! – воскликнул я. – Знаешь, у каждого человека есть в душе что-то темное. Это нормально, без этого не бывает людей…
– Это НЕнормально! – воскликнула Настя, отодвигаясь от меня. – Я не хочу тьмы в себе! Не хочу желать зла.
– Тьма для того и дана, чтобы от нее избавляться, – философски изрек кот и отошел к своим котятам, которые, угомонившись, сбились в кучу и сладко сопели.
Только эти слова и только это движение – и наш спор угас, не начавшись. И тут еще подал голос Рудя, как оказалось, уже очнувшийся и внимательно слушавший нас:
– Не ошибается тот, кто ничего не делает, но неделание не означает отсутствие греха. Не желать добра – не значит преодолеть зло.
– Кто не бьет по воротам – не забивает голов, – присовокупил и я красочное сравнение. Все уставились на меня, и пришлось добавить: – Потом объясню. А суть все та же: если заботиться только о том, как бы не сделать зла, то и добра никогда не сотворишь.
– Разве это так мало: не делать зла? – помолчав, спросила Настя.
– Смотря для чего, – пожал я плечами. – Конечно, есть люди, от которых большего требовать нельзя. Но разве самому не обидно в таких себя числить? Нет, ты не думай, я тебя убеждаю не для того, чтобы принудить использовать Сердце острова в своих целях. Я никогда и ни к чему тебя не стану принуждать. Решать будешь только ты.
– И просить не станешь? – настороженно полюбопытствовала она.
– Если ты сама не предложишь.
На минуту в капище воцарилась тишина, которую Настя прервала, шумно переведя дыхание и заявив:
– Что вы на меня смотрите? Ну сморозила девка глупость, с кем не бывает? Буду я желать… только прежде подумаю. Крепко подумаю.
Не очень-то я добрый человек. Иногда – совсем недобрый. Вот на эти слова, например, поначалу чуть не разозлился. Крепко думать она собралась, Спиноза в сарафане… Некогда думать-то! Тут гасить надо всех, кто без местной прописки, и дело с концом, а о прочем думать некогда и незачем!
Но, к счастью, роль Чуда-юда не лишила вашего покорного слугу последних мозгов – и, пораскинув ими в более спокойной обстановке, я понял, что Настя права. Совершенно права, а я – полностью неправ, хотя и не успел наглядно продемонстрировать свою неправоту.
Легко сказать: гаси всех, кто… Конкретный признак несуществен, он варьируется от случая к случаю. Вшивые идеологи вроде тех, к числу которых так мечтал в свое время присоединиться мой Рудя, наслушавшись от меня же рассказов о фашизме, легко бросаются подобными словами – и, как правило, абсолютно не склонны отвечать за них. Собственно, никто не склонен отвечать, что указчиков, что исполнителей к ответу можно призвать только одним способом – ответным гашением. Словес не поймут-с.
Но есть же и другие ситуации! Если, скажем, под рукой «Дегтярев», а в глазах рябит от тех же фашистов, не в. ночь будь помянуты, – тут даже обсуждать нечего.
И, наверное, человек, обуянный жаждой не рассуждать, легко способен внушить себе, что он на поле боя. Но если осталась в душе хоть капля… ну, пусть не совести – самоуважения, включай мозги, не прогадаешь.
И что же мы имеем? Нас идут убивать – даже не карать за проступки, хотя бы и неизвестные нам, а убивать без объявления войны и объяснения причин. Это, конечно, дает нам право чувствовать себя в окопе, причем в каком надо.
Но дает ли мне это право требовать от дочери новгородского купца, чтобы она желала зла? Ни в коем случае.
Я оглянулся на Настасью и повторил про себя: ни в коем случае. Такого нельзя требовать в принципе…
И даже если спуститься с философских высот на грешную землю, остается вопрос сугубо практический. Хорошо, положим, Настя решилась извести врагов своим искренним желанием. Конкретно – как это сделать? «Желаю, чтобы все»? Ну за вычетом девушек, рыцарей и тех, кто имеет хвост. Положим, это сработало. На Радуге остается больше тысячи трупов. Куда их все девать? Хоронить – не успеем, задохнемся раньше.
Да, наверное, это я ерничаю. Это от нервов, пошаливают что-то…
Потом можно пожелать, чтобы трупы сами собой перелетели на корабли, а корабли отплыли домой… Ну-ну, и на сколько этак хватит лепестков? То есть ради благого дела, конечно, можно разориться, но…
Вот это я усвоил: цветок выполняет желания искренние, идущие из самых глубин существа человеческого. Что, если на словах у Насти прозвучит одно, а в душе шевельнется другое?
Как Машина Желаний, к которой сталкеры не подходят. Вот чего опасается Настя – и правильно, потому что этот принцип делает исполнение желаний чем-то принципиально непрогнозируемым.
В какую-то минуту я позавидовал Насте, но прошла эта глупая минута, и я остро осознал, как это хорошо, как замечательно, что не на мне лежит груз ответственности за исполнение желаний. Впрочем, радости я недолго предавался, даже устыдился ее, когда заметил, что теперь с легкостью говорю слова «ответственность», «груз», а ведь фактически радуюсь тому, что вся эта тяжесть ложится на плечи Насти, милой моей, заботливой Насти…
Мы покинули капище до зари. Не потому, что кто-то что-то почувствовал, а просто решили перестраховаться. Проснулись вместе с котятами, то есть именно потому, что котята уже пробудились и обнаружили, что Дымок добрался-таки до карниза и теперь ломает голову, как спуститься вниз. Хотя Дымок протестовал, его братья и сестры «вызвали» спасательную службу в моем лице.
Сегодня даже хлеб у скатерти был черствый.
Мы скудно позавтракали, потом собрали вещи. Настя освободила прихваченное при бегстве из терема лукошко и посадила в него котят, после чего мы покинули капище и укрылись в густых зарослях.
– Куда теперь пойдем? – спросил Рудя.
– Баюн, ты же не передавал Черномору, что цветок растет на горе? – обратился я к коту.
– Нет, – ответил тот. – Я ведь только вчера это узнал. Но он в свое время требовал от меня подробное описание острова и, боюсь, сам способен догадаться, что Сердце должно быть связано с горой.
Я припомнил все, что читал в своем мире о сакральном значении ландшафта, и согласился: другого места, чтобы спрятать Сердце, древние боги, наверное, избрать не могли. Хорошо хоть, гора не очень маленькая, за пять минут ее не осмотришь.
– Не так-то просто будет им найти цветок, – не без гордости заметила Настя.
– Так или иначе, а к горе они придут, если уже не пришли, – сказал я. – Вопрос: чего викинги ждут от нас?
– Что мы будем защищать цветок! – воскликнул Руля.
– Но как? – удивился Баюн. – Без магии это самоубийство.
– Вот на это Черномор и рассчитывает, – кивнул я. – Значит, на горе нас ждать не должны.
– Но стоит ли самим лезть в пекло? – усомнился кот.
– А ты думаешь, нам удастся избежать встречи с викингами? Нет, ребята, Черномор в любом случае не оставит нас в живых. Так что я вижу один выход: отступать к горе. И думать. Спрячем где-нибудь котят и посмотрим, что можно сделать.
– И к капищам больше не подходить, – заметил кот, когда мы тронулись в путь.
Я напряг слух и различил позади громкие крики. Но прежде, чем я успел об этом сказать, донесся громкий треск, и все обернулись. Преследователи обнаружили следы нашего пребывания в капище!
Баюн первым сказал:
– Ну что, пошли, ребята?
Рудя молча перекинул на руку щит и зашагал в обратном направлении.
– Вам обязательно нужно геройствовать? – слегка дрогнувшим голосом спросила Настя.
– Надо пугнуть их, – пояснил я. – Слишком близко, могут догнать. Ты вот что, пройди по ручью, чтобы со следа сбить. Где ждать будешь?
– У подножия, – вздохнула она, опустив глаза.
– Хорошо. И не бойся, это же только маленький отряд, а я большой и страшный! Не надо ничего желать, мы сами управимся. Ну иди же!
– Да. Чудо! Вы там поосторожнее…
Она решительно вернула в лукошко Дымка, который, кажется, намеревался последовать за нами, и зашагала к горе. Со стороны капища уже слышалось гудение огня и тянуло дымом.
Мы успели отойти от ночлега метров на двести, но обратный путь показался мне бесконечным. Баюн прочно прописался в разведке. Крупный для кота, он все же ловко и бесшумно ходил по самым густым зарослям, там, куда человеческий взор не проникнуть был не в силах. Мы с Рудей медлили, замирали, крались, а кот скользил от тени к тени и возвращался, коротко сообщая:
– Чисто. Впереди никого. – И вот наконец: – Идут. Двадцать человек. Семь или восемь ружей, три лука и факелы.
Ночное побоище на пляже, кажется, оказало на викингов поистине «магическое» воздействие. Они разом выкинули из головы якобы дедовские заветы о бесконечной отваге, о чести для погибших в бою и проявили отличные способности к дисциплине. Не гурьбой валили, а шли попарно, держа дистанцию.
В числе первых двигался голландец, в котором я узнал одного из приближенных ван Хельсинга. Он явно чувствовал себя неуверенно среди морских разбойников. Однако викинги слушались его как родного папу. Стоило ему, присмотревшись к следам, поднять руку, весь отряд замер, словно окаменел.
– Эй! Кто есть Чуден-юден, виходи бистро-бистро! – крикнул он и помолчал, ожидая ответа. – Ми знайт, что ти тут есть! Виходи с поднят лапи, и ми не будем тебя пуф-пуф!
Мы с Рудей, затаившись в зарослях, переглянулись. Он медленно потянул меч из ножен, но я отрицательно мотнул головой: ученый уже, на заряженные «пуф-пуфы» лезть желания не испытываю.
Жестами показав Руде, чтоб не предпринимал необдуманных действий, я сместился немного влево и, отвернув морду от прогалины, на которой застыли викинги, глухо зарычал. Стволы тут же вскинулись, халландцы завертели головами, пытаясь определить направление. Куда там! Густая субтропическая растительность и влажный воздух глушили звуки.
Стайка пичуг вспорхнула с ветвей неподалеку по другую сторону прогалины. Стволы и стрелы тотчас нацелились туда, а я опять зарычал, только теперь повернул морду направо. Мой рык отразился от деревьев, каждый раз накатывая на викингов с новой стороны. Они неосознанно сбились в кучу. Замешкавшийся голландец с разбегу попытался проскочить в ее центр, но был отторгнут.
– Чуден-юден, сдавай себя! – приказал он опять, но уже совершенно испуганным голосом.
Я решил, что момент настал, поднял с земли ветку и швырнул в кусты слева. Халландцы не обманули моих ожиданий и дали залп. На несколько долгих секунд прогалину заволокло дымом.
Не всегда нужна магия, если хочешь стать невидимым…
Я действовал на вдохновении. Не раздумывая, вылетел из зарослей, нырнул в серо-белое облако пороховых газов, сцапал голландца и метнулся обратно. Пленник слабо пискнул и обвис, однако я на всякий случай зажал ему рот. Не к чести викингов будь сказано, они не сразу заметили отсутствие командира. Дым уже развеялся, а они все топтались на месте, грозя лесу наконечниками стрел и копий.
Но вот один, потом другой подали голоса. В потоке старонорвежского наречия проскакивало имя:
– Ван Дайк!
Голландец шевельнулся, я перехватил его поудобнее и углубился в чащу. Вскоре ко мне присоединились Рудя и Баюн.
– Ловко ты его!
– Как мыша!
Пленный задергался, я разжал ему рот и попросил:
– А ну-ка, поори нечеловеческим голосом.
Голландец вращал глазами и дрожал, однако из горла его вырывалась только какая-то хриплая икота.
– Перевести? – предложил кот.
– Не надо, – сказал я и оскалился, подтягивая перекошенную физиономию голландца поближе.
Это оказалось куда как убедительно. Истошный вопль сотряс округу.
– Будь добр, глянь, как там викинги реагируют, – попросил я кота.
Баюн нырнул в заросли и вскоре вернулся, поводя хвостом, словно пытаясь свить из него кольцо – что у него служило эквивалентом задумчивой улыбки.
– Ну что викинги?
– Не знаю. Нет там никаких викингов. Только ветки качаются.
– Это очень хорошо, – задумчиво произнес я. – Как думаешь, минут пять у нас есть?
– Конечно, – понимающе кивнул кот и вновь направился к прогалине. – Побеседуйте с ним, а я покараулю.
На фиг, не буду больше пленных допрашивать. Сплошная морока и нервотрепка, и страшно неприятно, когда тебя искренне считают способным на любую гадость.
Первым делом я обобрал пленника, сняв с него перевязь с пистолетами, сумку с порохом и пулями, нож, а также отцепив от пояса две нелепо болтавшиеся ручные гранаты – набитые порохом тонкостенные ядра с торчащими фитилями. После чего напустился:
– Кто командует захватом острова? Какова численность отрядов? Отвечай, какой приказ получил ты лично?
Бедняга мелко трясся и мычал что-то нечленораздельное.
– Не придуривайся, я слышал, ты по-русски неплохо шпаришь. Ну говори!
Опять без результата.
– Тебя как, сразу убить или предпочитаешь помучиться? – сменил я тон.
И зря так сделал. Юмора тут все равно никто не оценит (да и в качестве шутки фраза так себе, если честно). Голландец только затрясся сильнее, и в его бормотании я разобрал одно слово. В общем, и нетрудно было разобрать: «нет», кажется, в любом иноевропейском языке узнать можно.
– Что – «нет», дубина? Говори по-человечески!
– Ты неправильно делаешь, – заявил Рудя, отстраняя меня от пленника.
– А ты, значит, спец? – скептически хмыкнул я, однако уступил место. – Ну пожалуйста, мне не жалко.
Рудя и впрямь все делал иначе. Прежде всего он встал в позу, хоть картину рисуй, прокашлялся и заговорил как с трибуны:
– Жалкое ничтожество! Презренный червь! Не надейся, что мы станем марать об тебя благородную сталь и наши руки. Позор своей нации, ты недостоин даже того, чтобы мы утруждали себя взглядом в твою сторону…
Потом он перешел на немецкий, а может, и на голландский, тут различие, по-моему, непринципиальное, во всяком случае, для этого мира и этой эпохи. Впрочем, судя по интонации, содержание речи не особенно изменилось. Рудя вещал, с брезгливой презрительностью кривя губы и лишь изредка снисходя до болезненной полуулыбки, точно ему и впрямь было мучительно общаться со столь низменной тварью.
Ван Дайк искоса поглядывал на меня с явной опаской, но быстро отходил. Сизоватый оттенок лица сменился нормальной бледностью, глаза перестали казаться мутными стекляшками. Вот только не возникло у меня впечатления, что он всерьез проникся осознанием собственного ничтожества.
Ладно, по крайней мере он оправился достаточно, чтобы внятно говорить. Он даже перебил Рудю в середине какого-то особенно уничижительного периода.
Саксонец обернулся ко мне и сказал:
– Представляешь, этот жалкий смерд заявляет, будто является одним из самых богатых людей Брегена-ан-Зе! Как будто деньги могут составить хотя бы долю славы старинного герба. Да и не трудно ли поверить…
– Рудя, не отвлекайся, времени мало. Если кто-нибудь слышал выстрелы, сюда вот-вот нагрянут его приятели. Когда он уже заговорит?
– Сейчас! – заверил меня рыцарь и вновь обрушил на голландца поток презрения.
Пару раз он ткнул пальцем в герб на щите – ну, все ясно, можно не прислушиваться, вылавливая знакомые слова. Я уже разуверился в действенности Рудиной методы и обдумывал, пригрозить ли ван Дайку чем-нибудь исключительно мерзким или просто отвесить затрещину. Однако в рыцаре, похоже, всколыхнулась старая страсть к аристократическому самоутверждению.
Голландец между тем смелел на глазах и даже пытался вступать в пререкания. Рудя горячился и повышал голос.
Время уходило. Хотя Баюн по-прежнему высматривал возможную опасность, я против воли сам стал прислушиваться к лесным звукам, да так старательно, что почти убедил себя, будто мы находимся в кольце врагов. Нервы…
– Пушистые хвостики! Вы все еще возитесь? – раздалось рядом. Баюн, оставив пост, подбежал к нам и решительно оттеснил от пленника. Мы с Рудей попытались возразить в том смысле, что пленник нынче глуповатый пошел, но кот оборвал нас обоих жестким: – Брысь отсюда, душеведы! Слушай меня внимательно, ван Дайк. Вообще-то мы не любим убивать людей, если нас не вынуждают. Но ты своим упрямством сейчас вынудишь. Сам понимаешь: война, нервы… Тебе это надо? Нет? А что надо? По глазам вижу: все, что ты хочешь, – это уйти отсюда живым и невредимым. Так вот, давай договоримся, и задери меня псы, если я совру хоть словом. Я сейчас досчитаю до трех. Либо ты согласишься ответить на наши вопросы, и тогда, обещаю, уйдешь живым, либо нет, и тогда Чудо-юдо оторвет тебе голову. Все понял? Раз…
– Я отвечать, – кивнул голландец.
– Спрашивайте, – предложил нам кот. – Я переведу, если что. И ради всего святого, не тяните время.
Рудя смущенно отвернулся, словно что-то заинтересовало его в обступившей нас стене зелени.
– Кто вами командует? – спросил я.
– Черномор.
– Кто такой ван Хельсинг, откуда взялся?
Баюн, заметив тень замешательства на лице ван Дайка, перевел. Голландец в ответ разразился восторженной речью. У Руди даже челюсть отвисла.
– Это занятно, – сказал, выслушав его, Баюн. – Ван Хельсинг слывет великим оккультистом и заклинателем демонов, а также укротителем древних чудовищ. Они с Черномором несколько раз помогали друг другу… Уже много лет ван Хельсинг искал способ подчинить себе упырей, кровососущих мертвецов. Две недели назад ему пришло сообщение, что Черномор готов уступить ему древнюю тайну магрибских магов, которые владели этим искусством… Черномор не обманул и действительно поделился секретом, но взамен потребовал помощи в войне с Чудом-юдом.
Ван Дайк, следя за ходом изложения, что-то добавил.
– Усмиритель древних чудовищ охотно согласился помочь, потому что никогда прежде не доводилось ему сражаться с чудами-юдами, – перевел кот.
– Как ему удается побеждать чудовищ, ван Дейк?
– Ван Дайк, – поправил меня голландец.
– Пардон. Ну так какой магией он пользуется?
– Я не знать, правда-правда. Хозяин ревнует свой тайни. Ми есть слуги и ничто. Но хозяин силен и мудр, много-много знайт. Еще ни один чудовищ не побеждайт его божественный ум.
– Ясно. Сколько с вами викингов?
– Я не считайт этот мразь, – скривился ван Дайк. – Сотни три…
– Что именно тебе приказали делать?
Голландец опять замешкался, но на сей раз кот, переведя вопрос, добавил от себя нечто такое, от чего наш пленник опять посерел.
Баюн помедлил, прежде чем изложить сбивчивый ответ.
– Очень странный приказ, – сказал он. – Своих подручных ван Хельсинг отрядил с викингами, чтобы узнали о Чуде-юде все, что возможно. Причем изначально у них был приказ взять в плен кого-нибудь из сожителей Чуда-юда. А совсем недавно пришел новый приказ: всех обитателей острова убивать. Капища взрывать порохом или сжигать. Лес тоже…
– Что – «лес тоже»? – удивился Рудя.
– Тоже сжигать – везде, где мы только можем спрятаться.
– Но это же глупость! Зачем?
– Он не знает, – ответил Баюн. – Он больше ничего не знает. Ладно, пойдемте, время поджимает.
– У меня еще вопрос, – сказал Рудя. – Если Адальберт ван Хельсинг, то почему он при этом еще и ван Бреген-ан-Зе?
– О, хозяин убивать много-много древний чудищ и там, и там! – расцвел ван Дайк.
– Все? Больше ни у кого нет важных вопросов? – уточнил кот и повернулся к пленнику: – Дуй отсюда, ц впредь не попадайся, больше у нас разговоров не будет.
– Понимайт, – кивнул ван Дайк и, взяв низкий старт из положения «полулежа под пальмой», скрылся в лесу.
Погони пока что не было слышно, но мы предпочли задержаться еще немного, чтобы предпринять хотя бы элементарные меры безопасности.
Ближний берег ручья был глинистым. Затоптав следы Насти, мы вошли в него, как бы собираясь двигаться в сторону побережья, пересекли, наскоро наследили на другой стороне, потом вернулись по камням и опять вошли в воду. Детская уловка, но хотя бы из предосторожности викинги должны будут проверить все направления.
По руслу ручья мы прошли метров сто, наконец, набредя на россыпь камней, выбрались на берег и припустили к горе.
– Надо было спросить, как ван Хельсинг собирается колдовать, если Черномор гасит любую магию на острове, – заметил Рудя, когда мы на минуту остановились перевести дыхание.
– Вы что, ничего не поняли? – удивился кот. – Ван Дайк боготворит своего хозяина, он бы ничего вам не сказал. Он ведь даже про османского колдуна обмолвился только потому, что считал, будто нам это ни о чем не говорит. Да и то, по правде, насколько важны эти сведения?.. В общем, ван Дайк перед вами дурака валял, а вы и впрямь его таким простаком сочли… душеведы липовые. Из вас психологи, как из меня балерина, – добавил он полюбившееся выражение из моего мира.
Я представил себе кота в балетной пачке и подумал, что нет, Баюн все-таки мог рассчитывать на успех, хотя бы комедийный. Совсем не то, что мы с Рудей на психологическом поприще.
– Диковато звучит, но, по-моему, он просто влюблен в своего ван Хельсинга, – заметил кот и двинулся дальше.
Я ни о чем подобном не думал, но не вижу причин считать, что Баюн ошибся. Однако, если так, древние боги, пожалуй, недостаточно сильно затормозили историю.
Часа три мы к горе пробирались, не меньше. Все извелись, особенно кот – хотя физические нагрузки давались ему легче, в глазах у него стояло легко читаемое: «Котятки мои, котятки…» Я говорил ему, что верю в Настю, но сам сильно беспокоился за нее. А Рудя вообще так красноречиво молчал о девушке…
Оглядываясь на открытых местах, я насчитал шесть столбов дыма.
Наконец мы достигли подножия горы. С какой стороны искать Настю, я не представлял, но Баюн без колебаний свернул налево, ведомый отцовским инстинктом, и вскоре мы оказались на укромной поляне, где Настасья поджидала нас с уже разложенной скатертью.
Однако мы без сил повалились на траву, кроме Баюна, конечно, который сразу взялся пересчитывать чад и выслушивать отчеты о хорошем поведении. Только минут через десять я смог пошевелиться.
Самобранка тянула наше пропитание из последних сил. Ни крошки хлеба, вода и какая-то зелень. Так уж скатерочка устроена: легче всего ей подавать то, что она видит вокруг.
На траве она лежала неровно, и в ее складках мне померещилось что-то стыдливое: вот, мол, не обессудьте, чем богаты, хотя и совестно подавать такое убожество героям… Я ласково потрепал скатерть по краю. Ничего, мы еще повоюем…
Настя заметно разнообразила наше меню, нарвав плодов с ближайших деревьев. Пожевав, я вкратце рассказал о стычке, избегая подробностей. И наконец завел речь о том, что давно не давало покоя.
– Ставлю вопрос ребром: когда вы покинете остров? Стоп, стоп, дайте сперва договорить. Вы не хотите меня бросать, и это радует, но поймите: если станет по-настоящему плохо, мне без вас легче будет. Убьют тебя, – обратился я к Насте, – что я, по-твоему, чувствовать должен? Вот то-то. Короче, я требую, чтобы вы оба сейчас дали клятву: кольца носите при себе, и когда станет туго, без разговоров разлетаетесь по домам. Я жду.
– Только в том случае, если Анастасия покинет остров первой. Уйти раньше мне не позволит рыцарская честь.
– Так ведь Темный Покров! Разве кольца…
– Сейчас не о том речь, – перебил я девушку. – Насчет Покрова еще поразмыслим. Ты главное скажи: при первой же возможности – обещаешь? Решайся, Настя. Может быть, от твоего промедления жизнь человека зависит.
Она вскинула на меня горящий взор, но кивнула:
– Клянусь.
– Хорошо. Теперь ты, Рудя.
Рыцарь, напротив, не сразу посмотрел мне в глаза, что-то прикидывая в уме, но все-таки согласился:
– Клянусь и я.
– Отлично. Теперь, для вашего же удобства: куда перемещаться будете?
– Ты же сам сказал – домой, – удивилась Настя.
– В какое именно место дома? Знаешь, какая история с Рудей произошла? Так что давай, говори, что представишь себе, когда кольцо наденешь.
– О том ли сейчас нужно думать, Чудо? Успеется.
– Нет, – решительно возразил я. – Может быть, у вас не будет лишнего мгновения, может, вы замешкаетесь? Нужно, чтобы все было продумано и отработано заранее. Рудя, у тебя есть местечко на примете?
– Я, я! – оживился рыцарь. – Прекрасное место. Заброшенная часовня в версте от Готтенбурга. Там никого не бывает.
– Точно?
– В ней водятся привидения, – пояснил саксонец. – Поэтому никто даже близко не подходит к ее мрачным стенам.
– А сам не боишься? – округлила Настя глаза.
– Я быстро убегу, – пожал плечами Рудя. – Я это давно уж придумал, на всякий случай.
– А ты, Настя? Твой отец, помню, жалел, что Сарему плохо знает, но вроде бы придумал, как очутиться дома, не привлекая внимания…
– Ага, «не привлекая», – фыркнула Настя. – Да он прямо в доме и объявился. Вылез из погреба… Хм, а что, может, и мне? Чай, домашние после батюшки уже не так испугаются.
– Возможно, – сказал я. – А теперь давайте-ка, попытайтесь проверить свои закутки, часовню да погреб. Покров не все одинаково глушит, может быть, кольца и преодолеют его. Слетайте прямо сейчас, посмотрите, все ли там в порядке. Потом времени может не быть.
– Да что там сделается! – возмутился Рудя.
Но я был непреклонен. К счастью, и Баюн меня поддержал:
– Чудо-юдо дело говорит.
Рыцарь пожал плечами с видом, дававшим понять: уступаю, потому что считаю ниже своего достоинства спорить с глупостями. Прикрыл глаза, надел кольцо. И остался на месте.
Я вздохнул:
– Что ж, тогда «план Б»: летите домой, как только появится малейшая возможность. Думаю, рано или поздно Черномор или ван Хельсинг попытаются прибегнуть к магии. Едва заметите, что Покров снят, – прыгайте по домам. И, уж пожалуйста, не подведите…
И вдруг случилось неожиданное: самобранка сама по себе расправилась, точно взбодрившись, и выставила груду роскошных блюд!
– Черномор колдует! – сообразил Баюн.
– Вот и возможность, – сказал я. – Что замерли? Давайте быстро, как договорились!
Рудя спохватился, сунул мизинец в кольцо и исчез. Настя вздрогнула, подбросила кольцо на ладони. И взглянула на меня, будто в каком коварстве подозревала.
– Ну что ты?
– Хочешь, чтобы я возвращаться не захотела?
Была такая мысль, не спорю. Или, например, пусть она захочет вернуться, но не успеет до восстановления Покрова. Конечно, об этих возможностях я думал не без волнения, так как не представлял себе, что можно сделать с захватчиками без помощи Сердца, а значит, и Насти. Однако стоило вспомнить, что ожидаемое сокрушительное чудо так или иначе будет насилием над ее душой, всякая внутренняя дрожь проходила.
– Решать тебе и только тебе, – постарался я выразиться как можно нейтральнее.
– Волю даешь? – усмехнулась она. – А зачем девке воля?
Я не понял, к чему она это сказала, но не успел удивиться, как девушка воскликнула:
– А вот вернусь! – И просунула палец в кольцо.
Мы с Баюном остались одни. Он молчал, но я почти слышал, какие мысли бродят в его голове.
– Да, жаль, что на твою детвору, хвостатый, колечек не накатано, – сказал я, жуя печеную камбалу. – Странно, уже и Сердце нашли, а с производством магии у нас все не клеится.
– Ничего удивительного. Для этого нужно время, а времени Черномор нам ни за что не даст.
– Хоть бы Заллус заглянул, что ли? Мне начинает казаться, что я ошибся насчет него: ни шиша он магию не чувствует… Ладно, пес с ним. Ты, хвостатый, не переживай. За деток, конечно, боязно, но сам посуди, нарочно за ними никто не станет охотиться. Да ведь и мелюзга они еще, под любым листочком спрячутся – их и не видать. А, малышня, умеете в прятки играть?
Возившаяся неподалеку «малышня», обрадованная взрослым вниманием, окружила нас плотным кольцом:
– Не-а, не, не умеем, а это чего, дядь Чуд-юд?
– Игра такая, очень интересная. Сперва посчитаться надо, кто вышел – водит. Встает, например, у определенного дерева, закрывает глаза и говорит: «Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать…»
Я вкратце изложил правила. Котята от новшества пришли в полный восторг и тут же взялись считаться по подсказанной мною же системе: «Вышел немец из тумана…»
– Потише, дети! – потребовал Баюн. – Не забывайте, что на острове сейчас опасно.
– Не убегайте далеко, – присовокупил я.
– Дядь Чуд-юд, а ты меня на войну возьмешь? – вдруг подскочил ко мне один из котят. Дымка? Нет, Дымка – девочка, она чуть поменьше, а это Дымок. Прочие от рыжей матери хоть шерстинку, да унаследовали, а эти двое – совершенная копия отца.
– Мал ты еще воевать, – сурово заявил Баюн.
– Мал, да удал, – парировал котенок. – Ты не бойся, папа, я ведь не маленький уже, понимаю. В бой мне еще нельзя. А зато я дозорным могу, еще как! Э, то есть разведчиком.
– Верю, – серьезно ответил я. – Твой отец – великолепный разведчик, наверняка и ты таким же станешь, когда вырастешь. Но чтобы стать разведчиком, надо много учиться. Надо в совершенстве уметь прятаться и находить. Вот и потренируйся.
Кот наклонился к чаду и шепнул на ухо:
– Да за малышами заодно присмотри, чтоб не разбежались никуда. А то как я буду Чуду-юду помогать, если не на кого маленьких оставить?
Преисполнившись осознания собственной значимости, Дымок выпятил грудь и заявил:
– Задание понял! Эй, хватит галдеть, я водить буду! – обратился он к остальным. Котята с непривычки сбились и крутили считалку уже по третьему кругу.
– Спасибо, – негромко сказал мне Баюн. – А ты молодец… так, глядишь, и, правда, за дядю тебя сочтут.
– Разве благородный баюн назовет братом неведомое чудовище?
– Да я тебя кем хочешь назову, лишь бы котятки были в порядке, – вздохнул Баюн.
В этот миг вернулись Настя и Рудя – одновременно, и тут же посмотрели друг на друга, будто в скорости соревновались. Рыцарь был вполне доволен, Настя взволнована.
– Что случилось? Дома все в порядке? – спросил я у нее.
– А? Да… Место осмотрела, подходящее.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.