Текст книги "Полный курс зарубежной литературы. С древнейших времен до конца XX века"

Данте попадает на шестое небо – Юпитер. Отдельные искры, частицы любви – это пребывающие здесь души справедливых. Стаи душ, летая, сплетают в воздухе разные буквы. Данте читает слова, которые возникают из этих букв. Это библейское изречение «Любите справедливость, судящие землю». При этом латинская буква «М» напоминает Данте геральдическую лилию. Огни, слетевшие на вершину «М», превращаются в голову и шею геральдического орла. Данте молит Разум «разгневаться неукротимо на то, что местом торга сделан храм». Клубы дыма, застилающие справедливый Разум, Данте сравнивает с папской курией, которая не дает земле озариться лучом справедливости, а сами папы славятся своим корыстолюбием.

Беатриче вновь призывает Данте двигаться дальше. Они возносятся на планету Сатурн, где поэту предстают души тех, кто посвящал себя созерцанию Бога. Здесь, на седьмом небе, не звучат сладостные песни, которые слышны в нижних кругах Рая, потому что «слух смертен». Созерцатели объясняют Данте, что «ум, здесь светящий» бессилен даже в небесных сферах. Так что на земле его сила тем более бренна и бесполезно искать ответы на вечные вопросы средствами одного только человеческого ума. Среди созерцателей много смиренных монахов, чье «сердце было строго».

Данте возносится в восьмое, звездное небо. Здесь торжествующие праведники наслаждаются духовным сокровищем, которое они скопили в горестной земной жизни, отвергая мирское богатство. Души торжествующих образуют множество кружащихся хороводов. Беатриче с восторгом обращает внимание Данте на апостола Якова, известного своим посланием о щедрости Бога, символизирующего надежду. Данте всматривается в сияние апостола Иоанна, пытаясь разглядеть его тело (существовала легенда, по которой Иоанн был взят на небо Христом живым). Но в раю обладают душою и телом только Христос и Мария, «два сиянья», незадолго перед тем «взнесшиеся в Эмпирей».

Девятое, кристальное небо, Беатриче иначе называет Перводвигателем. Данте видит Точку, льющую нестерпимо яркий свет, вокруг которой расходятся девять концентрических кругов. Эта Точка, неизмеримая и неделимая, – своеобразный символ божества. Точку окружает круг огня, который состоит из ангелов, разделяемых на три «трехчастных сонма»

Данте хочет знать, «где, когда и как» сотворены ангелы. Беатриче отвечает:

 
Вне времени, в предвечности своей,
Предвечная любовь сама раскрылась,
Безгранная, несчетностью любвей.
Она и перед этим находилась
Не в косном сне, затем что божество
Ни «до», ни «после» над водой носилось
Врозь и совместно, суть и вещество
В мир совершенства свой полет помчали…
 

Данте проникает в Эмпирей, десятое, уже невещественное, небо, лучезарную обитель бога, ангелов и блаженных душ.

Данте видит сияющую реку. Беатриче велит ему приготовиться к зрелищу, которое утолит его «великую жажду постигнуть то, что пред тобой предстало». А то, что представляется Данте как река, искры и цветы, вскоре оказывается иным: река – кругообразным озером света, сердцевиной райской розы, ареной небесного амфитеатра, берега – его ступенями; цветы – блаженными душами, восседающими на них; искры – летающими ангелами.

Эмпирей озарен невещественным светом, который позволяет творениям созерцать божество. Этот свет продолжается лучом, который падает с высоты на вершину девятого неба, Перводвигателя, и сообщает ему жизнь и силу влиять на ниже лежащие небеса. Озаряя вершину Перводвигателя, луч образует круг, гораздо больший, чем окружность солнца.

Вокруг светоносного круга расположены, образуя свыше тысячи рядов, ступени амфитеатра. Они подобны раскрытой розе. На ступенях восседает в белых одеждах «все, к высотам обретшее возврат», то есть все те души, которые достигли райского блаженства.

Ступени переполнены, но поэт с горечью отмечает, что этот небесный амфитеатр «немногих отныне ждет», т. е. указывает на испорченность человечества, и вместе с тем отражает средневековую веру в близость конца мира.

Обозрев общее строенье Рая, Данте принимается взглядом искать Беатриче, но ее уже нет рядом. Исполнив миссию путеводительницы, Беатриче вернулась на свое место в небесном амфитеатре. Вместо нее Данте видит старца в белоснежной ризе. Это Бернард Клервосский, богослов-мистик, принимавший живое участие в политической жизни своего времени. Данте считает его «созерцателем». В Эмпирее Бернард является таким же наставником поэта, какой в Земном Раю была деятельная Мательда.

В середине амфитеатра сидит Дева Мария, и улыбается всем, чьи глаза обращены к ней. Напротив Марии сидит Иоанн Креститель. Левее Марии, первым в ветхозаветном полукружии, сидит Адам. Правее Марии, первым в новозаветном полукружии, сидит апостол Петр.

Старец Бернард призывает «воздеть взор очей к пралюбви», т. е. к Богу, и молить Богогоматерь о милости. Бернард приступает к молитве, говорит о том, что в утробе Богоматери снова возгорелась любовь между богом и людьми, и благодаря жару этой любви возрос райский цвет, то есть рай населился праведниками.

Данте смотрит вверх. Его взору предстает «Вышний Свет, над мыслию земной столь вознесенный». У поэта не хватает слов, чтобы выразить всю беспредельность Нескончаемой Силы, Света Неизреченного, свой восторг и потрясение.

Данте видит тайну триединого божества в образе трех равновеликих кругов, разных цветов. Один из них (бог-сын) кажется отражением другого (бога-отца), а третий (бог-дух) представляется пламенем, рожденным обоими этими кругами.

Во втором из кругов, казавшемся отражением первого (и символизирующем бога-сына), Данте различает очертания человеческого лица.

Достигнув наивысшего духовного напряжения, Данте перестает что-либо видеть. Но после пережитого им озарения его страсть и воля (сердце и разум) в своем стремлении навсегда подчинены тому ритму, в котором божественная Любовь движет мироздание.

Ф. Петрарка

Франческо Петрарка (1304—1374) был сыном флорентийского нотариуса, переселившегося из Ареццо в 1312 году в Прованс. Франческо с двенадцати лет изучал право – сначала в Монпелье, затем в Болонье. В 1326 году принял духовное звание, стал членом ордена францисканцев.

Петрарка заслуженно считается одним из родоначальников гуманистической культуры Возрождения. Он является автором философского трактата (на латинском языке) «О презрении к миру», в котором отразился конфликт внутреннего мира поэта, стремящегося к литературной славе и воспевающего любовь к женщине, с аскетической моралью. Жажда поэтической славы прозвучала и в краткой автобиографии «Письмо к потомкам». Петрарка был одним из первых европейских гуманистов, воспевших античный мир. Он – автор поэмы «Африка», повествующей (в стиле «Энеиды» Виргилия) о Второй Пунической войне, а также пастушеских эклог «Буколики».

Но особое место в творчестве Петрарки занимает любовная лирика, посвященная Лауре – женщине, которую он, по его словам, встретил в церкви в 1327 году. Канцоньере (собрание стихов) состоит из 2 частей: «На жизнь мадонны Лауры» и «На смерть мадонны Лауры» и содержит 317 сонетов, 29 канцон, 9 секстин, 7 баллад и 4 мадригала.

Изображение любимой женщины стало у Петрарки конкретным и жизненным, а любовные переживания показаны во всей их противоречивости и изменчивости. Петрарка обновил содержание поэзии, создал совершенную стихотворную форму. Кроме лирики, Петрарка посвятил Лауре поэму «Триумфы». Лирика Петрарки оказала огромное влияние на развитие европейской поэзии. Наряду с Данте и Боккаччо Петрарка является создателем итальянского литературного языка.

Сонеты Петрарки приводятся в переводе Вяч. Иванова.

Сонет XV

 
Я шаг шагну – и оглянусь назад.
И ветерок из милого предела
Напутственный ловлю… И ношу тела
Влачу, усталый, дале – рад не рад.
 
 
Но вспомню вдруг, каких лишен отрад,
Как долог путь, как смертного удела
Размерен срок, – и вновь бреду несмело,
И вот – стою в слезах, потупя взгляд.
 
 
Порой сомненье мучит: эти члены
Как могут жить, с душой разлучены?
Она ж – все там! Ей дом – все те же стены!
 
 
Амур в ответ: «Коль души влюблены,
Им нет пространств; земные перемены
Что значат им? Они, как ветр, вольны».
 

Сонет LXI

 
Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край, и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
 
 
Благословенна боль, что в первый раз
Я ощутил, когда и не приметил,
Как глубоко пронзен стрелой, что метил
Мне в сердце бог, тайком разящий нас!
 
 
Благословенны жалобы и стоны,
Какими оглашал я сон дубрав,
Будя отзвучья именем Мадонны!
 
 
Благословенны вы, что столько слав
Стяжали ей, певучие канцоны, —
Дум золотых о ней, единой, сплав!
 

Сонет CXI

 
Та, чьей улыбкой жизнь моя светла,
Предстала мне, сидящему в соборе
Влюбленных дум, с самим собой в раздоре,
И по склоненью бледного чела —
 
 
Приветствию смиренному – прочла
Всю смуту чувств, и обняла все горе
Таким участьем, что при этом взоре
Потухли б стрелы Зевсова орла.
 
 
Я трепетал; не мог идущей мимо
Я благосклонных выслушать речей
И глаз поднять не смел. Но все палима
 
 
Душа той новой нежностью очей!
И болью давней сердце не томимо,
И неги новой в нем поет ручей.
 

Сонет CXXIII

 
Внезапную ту бледность, что за миг
Цветущие ланиты в снег одела,
Я уловил, и грудь похолодела,
И встречная покрыла бледность лик.
 
 
Иных любовь не требует улик.
Так жителям блаженного предела
Не нужно слов. Мир слеп; но без раздела
Я в духе с ней – и в мысль ее проник.
 
 
Вид ангела в очарованье томном —
Знак женственный любовного огня —
Напомню ли сравнением нескромным?
 
 
Молчанием сказала, взор склоня
(Иль то мечта?), – намеком сердца темным:
«Мой верный друг покинет ли меня?»
 

Сонет CXXXIV

 
Мне мира нет, – и брани не подъемлю.
Восторг и страх в груди, пожар и лед.
Заоблачный стремлю в мечтах полет —
И падаю, низверженный, на землю.
 
 
Сжимая мир в объятьях, – сон объемлю.
Мне бог любви коварный плен кует:
Ни узник я, ни вольный. Жду – убьет;
Но медлит он,– и вновь надежде внемлю.
 
 
Я зряч – без глаз; без языка – кричу.
Зову конец – и вновь молю: «Пощада!»
Кляну себя – и все же дни влачу.
 
 
Мой плач – мой смех. Ни жизни мне не надо,
Ни гибели. Я мук своих – хочу…
И вот за пыл сердечный мой награда!
 

Сонет CLXXVI

 
Глухой тропой, дубравой непробудной,
Опасною и путникам в броне,
Иду, пою, беспечный, как во сне,—
О ней, чей взор, один, как проблеск чудный
 
 
Двух солнц, – страшит желанье. Безрассудный
Блуждает ум – и нет разлуки мне:
Я с ней! Вот сонм ее подруг: оне —
За ясеней завесой изумрудной.
 
 
Чей голос – чу! – звучит, слиян с листвой
Лепечущей, сквозь шум вершин зыбучий,
И птичий хор, и говор ключевой?..
 
 
Милей дотоль мне не был лес дремучий, —
Когда б лишь солнц моих игры живой
Не застилал от глаз зеленой тучей!
 

Сонет CXCIX

 
Прекрасная рука! Разжалась ты
И держишь сердце на ладони тесной,
Я на тебя гляжу, дивясь небесной
Художнице столь строгой красоты.
 
 
Продолговато-нежные персты,
Прозрачней перлов Индии чудесной,
Вершители моей судьбины крестной,
Я вижу вас в сиянье наготы.
 
 
Я завладел ревнивою перчаткой!
Кто, победитель, лучший взял трофей?
Хвала, Амур! А ныне ты ж украдкой
 
 
Фату похить иль облаком развей!..
Вотще! Настал конец услады краткой:
Вернуть добычу должен лиходей.
 

Сонет CCLXXIX

 
Поют ли жалобно лесные птицы,
Листва ли шепчет в летнем ветерке,
Струи ли с нежным рокотом в реке,
Лаская брег, гурлят, как голубицы,—
 
 
Где б я ни сел, чтоб новые страницы
Вписать в дневник любви, моей тоске
Родные вздохи вторят вдалеке,
И тень мелькнет живой царицы.
 
 
Слова я слышу… «Полно дух крушить
Безвременно печалию, – шепнула, —
Пора от слез ланиты осушить!
 
 
Бессмертье в небе грудь моя вдохнула,
Его ль меня хотел бы ты лишить?
Чтоб там прозреть, я здесь глаза сомкнула».
 

Сонет CCCXXXVI

 
Я мыслию лелею непрестанной
Ее, чью тень отнять бессильна Лета,
И вижу вновь ее в красе расцвета,
Родной звезды восходом осиянной.
 
 
Как в первый день, душою обаянной
Ловлю в чертах застенчивость привета.
«Она жива, – кричу, – как в оны лета!»
И дара слов молю из уст желанной.
 
 
Порой молчит, порою… Сердцу дорог
Такой восторг!.. А после, как от хмеля
Очнувшийся, скажу: «Знай, обманула
 
 
Тебя мечта! В тысяча триста сорок
Осьмом году, в час первый, в день апреля
Шестый – меж нас блаженная уснула».
 

Сонет CCCXLVI

 
Когда она почила в Боге, встретил
Лик ангелов и душ блаженных лик
Идущую в небесный Град; и клик
Ликующий желанную приветил.
 
 
И каждый дух красу ее приметил
И вопрошал, дивясь: «Ужель то лик
Паломницы земной? Как блеск велик
Ее венца! Как лен одежды светел!..»
 
 
Обретшая одну из лучших доль,
С гостиницей расставшаяся бренной,
Оглянется порою на юдоль —
 
 
И, мнится, ждет меня в приют священный.
За ней стремлю всю мысль, всю мощь, всю боль
«Спеши!» – торопит шепот сокровенный.
 

Сонет CCCLXIV

 
Лет трижды семь повинен был гореть я,
Амуров раб, ликуя на костре.
Она ушла – я дух вознес горе.
Продлится ль плач за грань десятилетья?
 
 
Страстей меня опутавшую сеть я
Влачить устал. Подумать о добре
Давно пора. Твоей, Господь, заре
Я старости вручаю перволетья!
 
 
Зачем я жил? На что растратил дни?
Бежал ли я змеи греха ужасной?
Искал ли я Тебя? Но помяни
 
 
К Тебе мой вопль из сей темницы страстной,
Где Ты меня замкнул, и чрез огни
Введи в Свой рай тропою безопасной!
 

Ф. Вийон

Франсуа Вийон (между 1431 и 1432—дата смерти неизвестна) родился в Париже. Настоящая его фамилия была Монкорбье или де Лож. Воспитывался он приемным отцом, капелланом Гийомом де Вийоном, имя которого носил. Учился Вийон на факультете искусств в Сорбонне, где получил звание бакалавра, затем магистра искусств. Отличаясь буйным и разгульным нравом, Вийон в 1455 году убил в драке священника и был вынужден бежать из Парижа. Высшей волей он был помилован, однако, вернувшись, связал свою судьбу с воровскими шайками, впоследствии не раз сидел в тюрьмах. В 1456 году Вийон написал поэму «Лэ» в 320 стихов, известную под названием «Малое завещание». Это насмешливая исповедь студента-бродяги, пародирующая юридический документ. Произведение это полно не только лиризма, но и иронии, и даже грубоватого юмора. «Большое завещание» Вийона со вставными балладами («О дамах минувших времен», «Парижские женщины», «Толстуха Марго» и др.) содержит 2023 стиха. Поэт воспроизводит сценки из жизни парижских низов, рисует образы смутьянов-бродяг, воров, трактирщиков, спившихся церковнослужителей. В стихах содержатся размышления об утраченной юности, неразделенной любви и горькой нужде, «матери всех преступлений», предчувствие неизбежной гибели, покаянные молитвы. Все это перебивается порой весьма язвительной иронией. Не чужды были Вийону и патриотические настроения («Баллада против врагов Франции»). В 1463 году Вийон снова был осужден за драку и на этот раз приговорен к повешению. В ожидании смерти он написал «Балладу повешенных». Но казнь была отменена, а Вийон изгнан из Парижа. Известно, что позднее он участвовал в состязаниях поэтов при дворе герцога Карла Орлеанского.

С 1464 судьба Вийона неизвестна. Год и место смерти неизвестны, по отдельным свидетельствам, он был либо повешен за какое-то преступление, либо зарезан в драке.

 
Прохожий, здесь присевший отдохнуть,
не вздумай нас насмешками колоть.
К нам, бедным, сострадателен ты будь,
чтоб и к тебе был милостив Господь!
Всех восемь нас висит тут; наша плоть,
которой в мире были мы рабами,
висит насквозь прогнившими клоками,
и наши кости тлеют понемногу;
но вместо издевательств злых над нами,
за нас вы помолитесь, братья, Богу!
 
 
О брат мой, не отринь моей мольбы!
Пусть осудил закон нас – все равно!
Ты сам ведь знаешь: прихотью судьбы
не всем благоразумие дано.
И так как мы уж умерли давно,
то нам теперь одни молитвы наши
могли б помочь избегнуть горькой чаши
и отыскать к Спасителю дорогу.
Мы умерли, но живы души наши:
за них вы помолитесь, братья, Богу!
 
 
То мокли мы от мартовских дождей,
теперь от солнца сухи и черны;
нас птицы проклевали до костей,
и мы навек покоя лишены:
от ветра мы, как старые штаны,
без отдыха весь день должны болтаться!
Нам с виселицы нашей не сорваться,
не подойти нам к вашему порогу,
вы можете нас больше не бояться…
Молитесь же за братьев ваших Богу!
 

(перевод Пр. Б.)

 
Скажите, где, в стране ль теней,
Дочь Рима, Флора, перл бесценный?
Архиппа где? Таида с ней,
Сестра-подруга незабвенной?
Где Эхо, чей ответ мгновенный
Живил, когда-то, тихий брег,
С ее красою несравненной?
Увы, где прошлогодний снег!
 
 
Где Элоиза, всех мудрей,
Та, за кого был дерзновенный
Пьер Абеляр лишен страстей
И сам ушел в приют священный?
Где та царица, кем, надменной,
Был Буридан, под злобный смех,
В мешке опущен в холод пенный?
Увы, где прошлогодний снег!
 
 
Где Бланка, лилии белей,
Чей всех пленял напев сиренный?
Алиса? Биче? Берта? – чей
Призыв был крепче клятвы ленной?
Где Жанна, что познала, пленной,
Костер и смерть за славный грех?
Где все, Владычица вселенной?
Увы, где прошлогодний снег!
 
 
Посылка
О, государь! с тоской смиренной
Недель и лет мы встретим бег;
Припев пребудет неизменный:
Увы, где прошлогодний снег!
 

(перевод В. Я. Брюсова)

XXXVI

 
Когда, о бедности грустя,
Я плачу, сердце мне твердит:
«К чему печалиться, дитя,
Удваивая боль обид;
И как Жак Кер ни знаменит,
Но лучше жить, кляня судьбу,
Чем сохранять надменный вид
И гнить в изваянном гробу!»
 

XXXVII

 
Чем быть сеньером!.. Что ж я сам?
Сеньер, он был и погребен!
Мне, по Давидовым словам,
И не узнать теперь, где он.
Что ж до избытка, я смущен
Его принять, ведь грешник я;
Теологам он принесен,
Как жертва лучшая моя.
 

XXXVIII

 
Не сын я ангела, о нет,
Венчан короной золотой
Из звезд иль из иных планет.
Отец мой… дух в стране иной,
А тело скрыто под землей…
И Мать готова опочить,
Бедняжка знает жребий свой;
И мне ее не пережить.
 

XXXIX

 
И знаю я, бедняк, богач,
Безумный, мудрый, скряга, мот,
Граф, хам, священник иль палач,
Вор, честный, стройный иль урод,
И дамы, красящие рот,
Увы, кто б ни были они,
В серьгах и кольцах… всех возьмет
Смерть в им назначенные дни.
 

XL

 
Мертвы Елена и Парис,
А умирает всяк с тоской,
Летит, глотая воздух, вниз;
Желчь льется на сердце волной,
И смертный пот… о Боже мой!
Ему ничем нельзя помочь,
С ним не обменится судьбой
Ни брат его, ни сын, ни дочь.
 

XLI

 
Заставит смерть его бледнеть,
А жилы кровью налиты,
Рука повиснет, словно плеть
Совьются нервы, как жгуты.
О, тело женское, и ты,
Ты, драгоценнее, чем май,
Узнаешь ужас пустоты?
Да, иль иди, живое, в рай.
 

(перевод Н. С. Гумилева)

 
Царица рая и Царица ада,
Владычица и Неба, и Земли,
О Приснодева! Ты лишь мне ограда.
Влачусь в греховном прахе и пыли,
Но мне с высот, Заступница, внемли.
К Тебе, к Тебе, всеславимой, всепетой,
Я из земной юдоли, тьмой одетой,
Взываю – небеса твои узреть
Дай мне, молю, хоть недостойна. С этой
Хочу я верой жить и умереть.
 
 
Молитва мне единая отрада.
Меня в свой рай по смерти посели,
И от греховного очисти смрада,
И за меня ты Сына умоли,
И смерти страх от сердца удали!
Как Феофил, уж с дьявольской отметой,
Прощен Тобою был, о Матерь Света,
Прости так и меня! Дай мне стареть
Безгрешно, да предстану чистой. С этой
Хочу я верой жить и умереть.
 
 
Небесного мне дай достигнуть града.
И пусть моих молитв от бед вдали
Горит неугасимая лампада;
Мне место уготовь в том бытии,
В пределах тех, где ангелы твои
На арфах и на лютнях, там, где лето
И где весна, играют песнь привета.
И с этой верой я жила, и впредь,
Старуха неученая, лишь с этой
Хочу я верой жить и умереть.
 
 
Великая Заступница, воздеты
И длань моя, и мысль к Тебе. Согреты
Любовью мы твоей. Покров везде ты
Любви простерла на весь мир. Стереть
О дай мне пятна с совести. К стране той
Небесной проведи мне душу. С этой
Хочу я верой жить и умереть.
 

(перевод С. Пинуса)

М. де Сервантес

Мигель де Сервантес Сааведра (1547—1616) родился в семье небогатого лекаря Родриго де Сервантеса Сааведры, дворянина по происхождению (идальго). Несмотря на ограниченность средств, приличное его сословию образование Мигель де Сервантес получил в коллегии иезуитов. Как каждому юному идальго, ему открылись три пути: дворец, армия, церковь. На протяжении своей жизни Сервантес испробовал все три. Вначале он поступил на службу к кардиналу Джулио Аквавива-и-Арагону и последовал за ним в Рим. К тому времени он был уже автором нескольких сонетов (образованные испанские юноши XVI века нередко сочиняли стихи по разным поводам).

Пока Сервантес служил в Ватикане, на Средиземном море разворачивался театр военных действий. В 1570 году Сервантес сделался солдатом, а через год в победоносной для испанской короны битве при Лепанто проявил себя геройски и получил три огнестрельные раны, в результате чего лишился способности владеть левой рукой – «к вящей славе правой», как сам говорил позже. Галеру «El Sol» («Солнце»), на которой он возвращался с войны домой, в виду французского берега захватили алжирские пираты. Их предводитель посчитал пленника, имевшего при себе рекомендательные письма на имя короля Филиппа II, персоной, без сомнения, знатной и назначил за него семье Сервантесов выкуп, как за гранда, – пятьсот золотых эскудо.

Родственники постарались и за пять лет собрали необходимую сумму. Алжирский пленник за это время трижды устраивал себе и товарищам по несчастью побег, но попытки заканчивались неудачами. В 1580 году, вконец разорившись, де Сервантесы выкупили Мигеля, и он вернулся на родину. Здесь Сервантес с новой силой принялся делать карьеру (он не оставил своего намерения добиться благосостояния при помощи службы). В 1581 году он – военный курьер короля, в 1588 – комиссар по продовольственным заготовкам для «Непобедимой Армады», в 1597 – сборщик недоимок в провинции Гренада.

Попутно дон Мигель занимался и литературой. Однако директора театров неохотно брали для постановки комедии, трагедии и интермедии незнакомого ни им, ни публике автора.

Но вот в 1602 году по ложному обвинению в утайке казенных денег Сервантес был заключен в севильскую тюрьму (это был уже третий раз его пребывания в тюрьме на протяжении не слишком удачливой чиновничьей карьеры) и там, на пятьдесят шестом году своей жизни, сочинил первые главы книги о хитроумном идальго Дон Кихоте Ламанчском, рыцаре Печального Образа, и его верном оруженосце Санчо Пансе.

После этого Сервантес прожил еще пятнадцать лет, написал и выпустил в свет обе части «Дон Кихота» и, помимо них, некоторые другие литературные труды. Он стал известен не только в Испании, но и в сопредельных королевствах. Однако слава не принесла ему благоденствия, до самой смерти Сервантес так и остался бедняком. Вступив перед смертью в Орден терциариев, он был похоронен за счет братства. Могила Сервантеса со временем затерялась.

В настоящее время Сервантес – один из самых знаменитых и почитаемых испанцев. На главной площади в Мадриде установлен памятник хитроумному идальго Дон Кихоту Ламанчскому, его верному оруженосцу Санчо Пансе и создавшему их автору.