Текст книги "Мёртвая точка"

79 день

Дадсон буквально ворвался в комнату Фейна. Тот даже от неожиданности подскочил.

– Скорей, скорей идем за мной, – встревоженным голосом и явной отдышкой пролепетал Дадсон.

– Что случилось? – спросил встревоженный Фейн, повинуясь и следуя за Дадсоном.

– Он в комнате управления, – сказал Дадсон. – Я уже позвал Голдмана, он направился туда.

– Успокойся и скажи, что случилось.

– Альбертон, он сидит за компьютером… Я не рискнул подойти ближе. У него на голове полоска крови, и он… – заикаясь от волнения, сказал Дадсон. – Он, не отвечает на вопросы, он молчит. Его лицо… Он не смотрит, он как будто спит, но глаза открыты. Ты бы видел его глаза, они…

Фейн не стал больше мучить Дадсона своими вопросами и просто следовал за ним. У самой двери они увидели беспокойного Эвенза.

– Кто первый увидел Альбертона? – спросил Фейн.

– Это был Эвенз, – ответил Дадсон, – а вот он и сам.

В руках у Эвенза был большой гаечный ключ.

– Зачем он тебе? – спросил Фейн.

– Так я, пытался открыть дверь, но…

– Какую еще дверь? – удивился Фейн.

– Вот, там уже Голдман, – сказал тревожно Дадсон, указывая на комнату управления.

Эвенз подергивал железным ключом так, словно собирался разбить им что-то. Его глаза бегали по сторонам, он не находил себе место.

– Хорошо, вы останьтесь здесь, и постарайтесь успокоиться, – сказал Фейн.

Он заглянул в окошко, расположенное в двери, и увидел Голдмана, склонившегося над Альбертоном, который спокойно сидел за компьютером. Если бы Фейн не знал, что произошло что-то страшное с Альбертоном, он бы подумал, что тот просто работает за компьютером. Фейн вошел в центр управления и подошел к Голдману.

– Что случалось? – спросил с тревогой в голосе Фейн.

– Вы видите тонкую полоску вдоль лба и виска? – спросил Голдман, указывая на сидящего и молчаливого Альбертона.

– Да, это смертельно? Меня беспокоят его стеклянный взгляд. Я уже понял, что он мертв. Но его глаза говорят, что он испытывал не только страх, но и неимоверную боль перед смертью.

– Да, его убийца на этот раз получил наслаждение сполна, – сказал Голдман, протягивая нетвердую руку к голове Альбертона.

– Что вы делаете?

Голдман коснулся волос Альбертона и двумя пальцами потянул их на себя. Волосы, словно поплыли в направлении Голдмана, легко поддавшись усилию. Казалось, что голова наклоняется и одновременно остается неподвижной.

– Боже! – вскричал Фейн, отпрыгивая назад.

Из окна двери за Фейном и Голдманом внимательно следили две пары напуганных глаз.

Верхний череп, на котором держались волосы, отвалился и соскользнул на пол, с хрустом столкнувшись с белоснежным полом и окрасив его в бордовый цвет в тот же миг. Оставшаяся часть лицевого и затылочного черепа оголила свое внутреннее пустое пространство. Отсутствовал мозг, и на его месте сияла красная кровь и пустота. Тело Альбертона немного наклонилось, словно пытаясь сказать людям о страшных и ужасных событиях.

– Что это все значит, черт возьми? – не выдержал Фейн.

Голдман смотрел на труп глазами сумасшедшего, его руки застыли, словно кисти манекена.

– Что это? – вновь спросил Фейн, пятясь к двери.

Голдман молчал, в то время как за дверью послышались спешные движения и возня. Фейн почувствовал, как его спина столкнулась с дверью. Она не открылась.

Фейн пытался открыть, он кричал, звал Дадсона, но никто не пришел на помощь. За дверью воцарилась полная тишина. Фейн остановился у двери.

– Мы не откроем! – закричал Дадсон.

– Теперь вы все трое в ловушке, – сказал голос Эвенза, – и вы вряд ли выберетесь оттуда.

– Вы с ума сошли! – закричал Фейн. – Немедленно откройте!

Он начал колотить по окну, в надежде разбить его.

– Это бесполезно, Фейн, – сказал голос позади него. – Даже если вы разобьете стекло, то не сможете вылезти, так как окно очень узкое.

Фейн беспомощно опустил руки.

– Вы правы, я просто с ума схожу.

– Этого он и добивается. Неужели не понятно. Сначала фильмы, о которых говорил Альбертон, теперь страх, агрессия в наших умах. Он сильнее нас, раз мы поддаемся его воле, – сказал Голдман, тяжело опускаясь на стул. – А вот и бумага, она торчит у него из-под рубашки, вот видите край. Мне надоело все это, я не стану доставать ее. Не буду идти у него на поводу. Если он хочет, то пусть сам явится ко мне, и убьет меня.

– Вы спятили, – сказал Фейн. – Нет, я не стану ждать того же. Я его обнаружу раньше.

– Нет, еще нет, пока я мыслю, я не спятил, ибо все наши мысли – это мысли неразумного. Мы пытаемся найти ответ там, где его нет, там, где нам никогда не суждено быть. – Голдман задумался, он начал покачивать головой, словно соглашался с новой мыслью, посетившей его мозг. – Убийца должен не только все знать о корабле, но и о каждом из нас. Он знает все о каждом. Кому все доверяли, кто контактировал постоянно и имел доступ к каждому все это время.

– Но он не убил нас во сне, пока мы все спали, – сказал Фейн. – Он хочет…

– Хочет получить наслаждение сполна, убивая нас постепенно, – добавил Голдман.

– Да, верно, похоже, это его забавляет. Он получает не только наслаждение. Похоже, оно его питает, придает ему силы, иначе бы он спятил, – заключил Фейн.

– Сами по себе деяния не могут дать силу, – сказал Голдман.

– Верно, но он необычный, вы ведь сами говорили об этом. Вероятно, он имеет то, чего у нас нет. Он владеет тем, что его побуждает к убийствам, и это его тянет на новое преступление, и оно дает ему энергию…

– От которой он и получает удовольствие? – предположил Голдман.

– Похоже, – подтвердил Фейн. – Но что это?

– Для начала, нам надо подумать, как выбраться из этой комнаты. Ведь вы и я не владеем компьютером, как это мог делать Альбертон.

– Дверь заклинило, скорей всего это дело рук Дадсона и Эвенза.

– Их напугали результаты теста, – предположил Голдман, – вот они и воспользовались этим случаем и заманили нас сюда.

– Может это один из них убийца, – предположил Фейн.

– А может и оба, сказал Голдман.

Эвенз и Дадсон заклинили дверь в центр управления, закрепив на ней гаечный ключ. Таким образом, Голдман и Фейн оказались в ловушке.

– Ты уверен, что мы всё правильно делаем? – спросил Дадсон.

По неуверенным шагам и задумчивому выражению лица, было видно, что он не одобряет поведение Эвенза.

– Не бойся, они заслужили, – сказал Эвенз, чтобы немного успокоить Дадсона. – Я уверен, что один из них, а быть может и все трое причастны ко всем смертям, ко всей этой чертовщине, творящейся на корабле. В моем сознании даже галлюцинации начали возникать. Надо взять себя в руки Дадсон.

Но, Дадсон, несмотря на то, что он шел рядом с Эвензом и слышал его болтовню, не был так уверен в его искренности. Напротив, он почти не сомневался в его виновности и потому он не позволил Эвензу вставить в дверь свой гаечный ключ, а предложил воспользоваться его ключом. Таким образом, он разоружил Эвенза, тогда как сам был при оружии. Таким массивным ключом можно было обороняться и при случае воспользоваться для самозащиты и нападения.

Пока Эвенз приводил все доводы – обвиняя Фейна и Голдмана, Дадсон вспоминал, он лихорадочно рылся в памяти, как будто от этого зависит его жизнь. Он с тревогой и надеждой на лучший исход для себя, вспоминал те последние моменты его пребывания на Земле. Ведь под гипнозом, который проводил Голдман, Дадсон кое-что вспомнил, к нему частично пришла память. Подобно, как вода возвращается на Землю в виде дождя, частично к Дадсону вернулась память. Он вспомнил, что последние минуты, перед тем, как его память отключилась, он на Земле видел подозрительного человека. Это лицо он запомнил и держал в памяти после гипноза, так и не рассказав о нем Голдману и Фейну. Он видел лицо Эвенза. Дадсон и для себя не мог объяснить, каким образом Эвенз находился в его воспоминаниях и почему он следил за ним. Поэтому он и не рассказал об этом Голдману и Фейну после завершения гипноза.

Эвенз что-то говорил и говорил, жестикулируя при этом, а Дадсон спокойно рассматривал его, незаметно сжимая массивный гаечный ключ в правой руке. Внезапно он остановился, случайно заметив то, в чем и не сомневался.

– Что это у тебя выглядывает из кармана? – спросил Дадсон.

– Какого еще кармана? – удивленно переспросил Эвенз. Он недовольно поглядел на товарища, за то, что тот не слушал его.

– Да вот, это, – указал Дадсон на откидной карман сбоку жилета Эвенза.

Из кармана торчал краюшек какого-то белого предмета. Эвенз осторожно взял его за край двумя пальцами и вынул. Дадсон застыл в недоумении, его глаза выражали тревогу и ужас. Эвенз был в не меньшем замешательстве, его дыхание затихло, а глаза расширились. Но Дадсон этого всего не замечал, его взгляд был прикован к предмету, который повис на пальцах Эвенза и раскачивался, словно волны при легкой ряби. Пальцы Эвенза затряслись, и он обронил белоснежный лист бумаги.

– Что это значит? – спросил Эвенз, словно он обнаружил лист не у себя, а у кого-то другого.

– А ты хитер, – сказал Дадсон, – заманил их в ловушку, чтобы я остался наедине с тобой.

– Что ты мелишь, о чем ты? – удивился и смутился Эвенз.

– Да вот об этом листе. Ты его для меня приготовил или не успел подложить Альбертону?

Эвенз хотел парировать эти обвинения, но от волнения, которое так неожиданно охватило его, он был словно в тумане. Неожиданно он со страхом в глазах, заметил, как массивный гаечный ключ поднялся над его головой. Он видел лишь чей-то темный силуэт. Прозвучал глухой, но отчетливый удар. Еще несколько не внятных слов эхом раздались по коридору, зловеще разбежавшись по его отдаленным углам. Кое-какие звуки долетели и до комнаты центра управления. Фейн и Голдман услышали, как какой-то тяжелый предмет упал в коридоре на пол.

– Нужно торопиться, – сказал Голдман. – Я не той комплекции, не пройду, а вы сможете пролезть.

– Если вы подставите вот этот стул, я смогу дотянуться до крышки, – сказал Фейн, поднявшийся к вентиляционному проходу.

– По этой вентиляции можно попытаться выбраться наружу, – сказал Голдман, подставляя стул, – и отворить дверь снаружи.

Еще несколько движений и Фейн выбил решетку и залез в вентиляционную трубу.

– Я полез, – сказал уверенно Фейн, а сам был напуган новой ситуацией.

Несмотря на тревогу, охватившую его, он глубоко в душе знал, что иного выхода нет, ведь дверь нужно было открыть, и лишь он мог сделать это. Голдман был широк в плечах и не смог бы пролезть по вентиляционной трубе.

Спустя десять минут изнурительных передвижений в замкнутом пространстве, он почти добрался до второй решетки, которая возможно выходила наружу. Внезапно, когда он уже в темноте почти нащупал решетку, к его ушам донесся истерический крик. Это были вопли не животного, а очень испуганного и отчаявшегося человека. Фейн запаниковал и заторопился. Он начал бить руками наугад, пытаясь попасть по решетке и выбить ее наружу. Неожиданно для себя, у него это получилось, и он увидел свет, ослепивший его.

Фейн поспешно вылез наружу, покинув вентиляцию, и цепляясь за стены, вывалился на пол, немного травмировав плечо левой руки. Он начал смутно вспоминать обстановку и то место, в котором оказался, и вдруг до него дошло, что напротив него находится дверь в комнату Альбертона. Неуверенным шагом он направился туда. Он перерыл все вещи и обнаружил под кроватью маленький предмет – это была электронная записная книжка. Здесь могли быть записи Альбертона, которые могли пролить свет на его гибель. Фейн включил прибор и начал читать. Он увидел какое-то сообщение, скопированное в виде отдельного файла. Фейн открыл его и прочёл: «Мы думаем лишь о себе – такова природа любого человека, отсюда равнодушие, цинизм, в нас рождается гордыня, жадность. Все это приводит к агрессии, в нас вселяется страх, появляется непонимание. Все это ведет к ограничению человека, к его одиночеству внутри себя. Человек разумен, благодаря тому, что сохраняется память, последнее имеет право на существование, когда человека рассматривают в обществе, неотделимо от него, так как это общество есть неразделимый живой организм.

Человек сам по себе, вне общества – ничто. Удовлетворяя свои безграничные потребности, мы становимся циничнее, агрессивнее, мы отдаляемся от мира людей и превращаемся в одиноких, бездушных монстров, опускаемся в мир мрака – за пределы мертвой точки, из которой возврата нет. Люди стремятся к управлению и подчинению других…».

– Он, наверное, спятил, – сказал Фейн своему сознанию, и с презрением охваченное отвращением отбросил электронную книжку на кровать.

Тут он вспомнил, что у Альбертона в комнате должны были храниться листы, найденные на теле жертв. Фейн еще раз перерыл все, но не обнаружил ни папки, ни листов покрытых кровью. Улики пропали. Тяжело опустившись на кровать, он почувствовал под собой какой-то твердый предмет. Поднявшись, он увидел на кровати электронную книгу. Фейн еще раз включил ее и продолжил читать дальше:

«Мы слишком большого мнения о себе – мы не любим, когда нас не понимают, когда игнорируют наше суждение, когда нас не замечают, словно нас и вовсе не существует. Это и есть наше проклятие. Мы не любим чужое мнение и уважаем лишь свое, единственно верное, потому что ценим себя выше других, выше общества, ставим себя над миром…

Я не боюсь тьмы, потому что постоянно живу в ней. Она и есть моя обитель, мой оазис. Я пребываю в ней всю свою жизнь. Созданный человечеством идеальный мир, мне также непонятен и нелеп, как обществу мой мир – мир мрака и тьмы… Если жизнь это страдание, тогда я выбираю ту жизнь, которая наполнена наслаждениями в страдании. Отныне страдание и есть наслаждение, в котором я отдаю первое всем, а последнее оставляю за собой».

Неуверенным шагом и с беспокойством в сердце, Фейн направился к двери. Возле выхода, у самой двери он обнаружил на стене небольшой лист бумаги. На нем были написаны физические упражнения и дозировка. Фейн еще раз подошел к кровати и взял электронную книжку. Он открыл расписание Альбертона, и остолбенел. Каждые пять часов Альбертон выполнял физические упражнения, состоящие из приседаний и отжиманий. Зачем? Зачем Альбертону понадобилось выполнять так часто физические упражнения? Немного покопавшись в книге, он нашел ответ на этот вопрос.

«Наконец-то я нашел способ подавлять в себе страх и зарождавшуюся агрессию. Этими простыми физическими упражнениями я утомлю свое тело и успокою разум, что в свою очередь снизит агрессию внутри меня, которая постоянно накапливается. Так, я смогу контролировать внутри себя то зло, что впустил…».

Фейн брезгливо отбросил книгу в угол и выбежал из комнаты. Его переполняло беспокойство за свою жизнь. Сознание лихорадочно искало ответа: кто? Кто этот таинственный монстр, который остается невидимым для всех и вместе с тем оставляет ужасающие следы своего присутствия в виде изуродованных тел и искалеченных душ?

Фейн шел в раздумьях и непроизвольно двигался в направлении к центру управления, пока не дошел до тела притуленного к стене. Это было тело Эвенза. Он был мертв. Широко раскрыты глаза. Перед смертью он смотрел на убийцу, который нанес удар каким-то тупым предметом в голову. Кровь все еще текла тоненькой струйкой. Но, что-то здесь было не так, думал Фейн. Такая рана могла лишь ранить, разрезать кожу, оставить гематому. С другой стороны, глаза полные ужаса и широко открытый рот, словно Эвенз проглотил что-то перед смертью, свидетельствовали о том, что бедняга умер не от удара в голову. Фейн с тревогой и брезгливостью осторожно заглянул в открытый рот Эвенза и в ужасе отшатнулся от него. У него не было языка. Убийца не только оглушил свою жертву, ему показалось, этого мало и он отрезал язык.

Словно в продолжение тяжелых переживаний и для обострения чувства страха – раздался душераздирающий крик, будто чье-то тело разрывалось медленно, не давая сразу погибнуть. Сердце Фейна сжалось, ноги подкосились и он облокотился о стену, чтобы не упасть, и медленно опустился. Спустя десять секунд страшные вопли также резко оборвались, как и начались.

Прошло минут пятнадцать. Фейн все еще бесчувственно сидел у стены, в коридоре в полной тишине. Это безмолвие ему казалось еще более зловещим, чем любой звук. Он уже готов был вынести что угодно, лишь бы не убивающая тишина. Она казалась ему предвестницей чего-то более страшного и зловещего. И все же сознание уловило отдаленные крики его души, и он нашел в себе силы подняться и медленно направиться в сторону недавних криков. Ведь кому-то было больно, и он, этот кто-то, звал на помощь. Фейн дошел нетвердым шагом до столовой. Там, среди многочисленных белоснежных столов, стульев и различной столовой мебели, он обнаружил красное пятно. Не потому, что это пятно было на полу или стене, просто от волнений и страха, он перестал видеть предметы на большом расстоянии. Нечто красное, расплывчатое находилось среди белоснежных предметов. Он подошел ближе, что бы разглядеть и увидел еще одно человеческое тело, но в отличие от тела Эвенза, это тело узнать было невозможно. Каждый дюйм кожи был аккуратно вырезан и свисал на столе, заляпанном кровью. Это было сплошное красное месиво. Вот почему Фейну поначалу показалось, что он плохо видит. Это была иллюзия его перепуганного сознания. Крови было слишком много. Фейн даже подумал, что столько крови – слишком много для одного человека. Он попытался узнать кто это, но не смог. Кожа на лице также была изрезана, словно лист бумаги, на мелкие полосы. Он не смог опознать, но зато увидел открытую грудную клетку и дыру в ней.

– Не было сердца, не было сердца, не было…, – многократно повторял Фейн, быстро шагая в направлении моторного отсека. Там, по словам Альбертона, хранились запасные аккумуляторы, необходимые для питания обогрева и работы приборов в челноке. Этот челнок Альбертон должен был подготовить для возврата на Землю. «В этой капсуле поместится лишь один человек», – вспоминал Фейн слова Альбертона».

– Да, да, мне нужны, эти чертовы аккумуляторы, – пробубнил невнятно Фейн.

Он не мог уже ни о чем думать, лишь о них и о своем спасении. Он и сам не понял, как оказался у двери в комнату управления. Он знал, что ему нужно делать, но почему-то, вместо того, чтобы ноги принесли его в моторный отсек, они привели его в центр управления. Почему? Он еще некоторое время стоял недвижим перед дверью и вдруг обнаружил большой гаечный ключ. Он лежал на полу и совсем не блокировал дверь. Фейн вспомнил, что Эвенз и Дадсон закрыли его и Голдмана за этой дверью. Фейн подошел к двери и осторожно заглянул в небольшое окошко. Он слышал, как бьется его собственное сердце, выдавая его присутствие. Удивительно, но в комнате он обнаружил лишь тело Альбертона, которое уже склонилось пополам над клавиатурой. Бедный Альбертон, – подумал Фейн. Но так ли все на самом деле? Что-то неописуемое почувствовал, а скорее увидел в своем сознании Фейн. Что-то здесь было не так. Почему Голдман исчез? Как он мог выбраться, без посторонней помощи? Ведь Голдман не мог подняться к вентиляции, и уж тем более пройти в ней. Ему не позволила бы в этом его тучная фигура. Кто-то освободил его, – думал Фейн.

Он вошел внутрь, так как услышал какой-то странный и пугающий протяжный писк, идущий от динамика компьютера. Фейн медленно и с тревогой подошел к монитору. Сигнал был прерывистым и непрерывно повторялся. Монитор мигал синим цветом, и на этом фоне виднелись красные буквы: «Приближение к объекту». «Что это? – думал Фейн. – Неужели корабль добрался до цели своего полета. А может быть какое-то другое судно приближается к нам. Люди, – пробежала мысль, словно легкий ветерок по телу. – Наконец-то люди, я спасен, – думал Фейн. – Надо помочь им пристыковаться».

Фейн начал нажимать на все кнопки, пытаясь убрать этот чудовищный писк, стоящий в его ушах. Не может хорошая новость иметь такое неприятное звучание, в виде этого прерывающегося тонкого писка.

Неожиданно, то ли из-за наугад нажатой клавиши Фейном, то ли из-за запуска какой-то программы, работающей в автономном режиме в таких случаях, но неприятный писк прекратился, а вместо него на экране появились слова: «Объект идентифицирован. Корабль приближается к «Чёрной дыре». Возврата не будет… Корабль попадет в поле действия черной дыры через несколько часов».

Теперь Фейн знал, что ему нужно делать. Это было единственное решение из числа многих приводящих неминуемо к смерти. Но это решение давало шанс, хоть и маленький, на выживание. И Фейн, поддавшись древнему но верному инстинкту самосохранения, не обращая внимания ни на что, помчался в моторный отсек. С час Фейн уже возвращался к челноку, держа несколько тяжелых блоков, на которых было написано: аккумулятор.

Ему нужно было лишь добраться до шлюзовой двери, ведущей к челноку – спасательной капсуле, к безопасности, к свободе. И он твердо и уверенно шел. И в самый неподходящий момент, как это бывает, он вдруг начал вспоминать последние часы перед тем, как потерял память. Видимо действие какого-то явления на его память начало отступать и к нему постепенно начала возвращаться память. Он шел к свободе и безопасности, а в его голове зарождались мысли давно утраченные из его мозга.

Перед глазами промелькнули кадры кабинета, где он был у психотерапевта. Он вспомнил, как после работы посетил его, чтобы успокоить свое сознание, встревоженное из-за непонятных ему причин. Он вспомнил фитнес центр на краю города, где он наслаждался медитативными видами природы лесов и гор, по совету врача. Он увидел перед глазами маленький красный цветок и вспомнил, как приблизился, что бы запах наполнил и успокоил его тревожное и помутненное сознание. Удивительный запах проник в его легкие, наполнив их чудесным ароматом цветущей природы. Он почувствовал… Боже, что это, – ужаснулся Фейн. Только теперь он вышел из грез и обратился к реальности. Этот знакомый ему удивительный запах, который так покорил его на Земле и запомнился, отложившись навеки в одну из ячеек памяти, он чувствует вновь. Сомнений быть не могло, приятный аромат постепенно наполнял легкие.

Недалеко находилась та дверь, за которой была безопасность. Он добежал до нее и на слабых ногах буквально влетел в шлюзовую камеру, нажав на кнопку закрытия двери. Отбросив аккумуляторы, он поднялся на нетвердых ногах и почувствовал, как действие старого и знакомого ему запаха, проникает в кровь и замедляет его реакцию. Почти в бреду или во сне, он, шатаясь, добрался до двери и посмотрел в маленькое окно двери. Он вспомнил слова Альбертона, – капсулу можно отправить лишь снаружи. Ее центр – небольшая панель запуска, она находится за дверью. И для того, чтобы отправить или отсоединить челнок, необходимо кому-то нажать на кнопку запуска. А это значит, что нужно было кому-то находится вне челнока – у пульта запуска.

Неожиданно, перед Фейном, но по ту сторону двери, возникла, словно в страшном сне, чья-то голова, покрытая белой повязкой, какую обычно надевают больные на рот и нос, чтобы обезопасить себя от вдыхаемого зараженного воздуха. Не зная, почему и словно во сне, Фейн спросил незнакомца, – зачем ты это делаешь?

– Я и сам не знаю, – ответил незнакомец, сквозь марлевую повязку. – Наверное, потому что я не такой как все.

После этих слов сознание Фейна помутнело, мысли расплылись и он отключился то ли от страха, то ли от газа, который проник через легкие и кровь к каждой клетке его воспаленного мозга.