Текст книги "Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1"

Соков – Шелковскому 25.04.78

Дорогой Игорь!

Отослал тебе короткое письмо, писал второпях. Опять пользуюсь любезностью Серёжи [Есаяна] и посылаю через него. Очень трудно что-то пересылать. Вот с этой оказией отсылаю две плёнки – очень чувствительные, непроявленные, снимали Алик [Сидоров] и Ж. [Жак Мелконян]. Что касается меня, то там последние мои работы. Я очень хотел, чтобы это попало к открытию Туринской выставки. Сейчас, видно, этот материал уже не успеет. Также высылаю биографии и обмеры моих работ. И плёнки, и биографии в самое ближайшее время постарайся отдать Ж. Алик давно просил меня это всё переправить. Собираюсь всё сделать слайды с новых работ и отослать тебе, чтобы ты имел под рукой на всякий случай.

Что касается нынешней ситуации относительно дела, то я многого не понимаю. Не то, что я не одобряю то, что мне говорят. Я со всем почти согласен, но я очень многого и не знаю.

Герловины и Иван Ч. [Чуйков] сейчас устраивают выставку в Доме учёных. Меня не пригласили, правда, они устраивают вместе с Инфантами и компанией. Стали все держаться особняком. Эта сиюминутная ситуация, и я ей не придаю особого значения, но тенденция ясная, т. е. если мне сейчас надо что-либо предпринимать в смысле выставок здесь, то надо делать или одному или с другими людьми. Но, да может, это гордыня меня заела. Может, ошибаюсь.

Саша К. [Косолапов] прислал несколько писем и прислал магнитную плёнку, где говорил о своих впечатлениях и свою точку зрения. С одной стороны, он говорит о том, что он хочет стать американским художником. С другой стороны, он обращается к Глезеру с предложением сотрудничать с ним, и тот ему отказывает. Если обращается к Глезеру, то почему бы ему не поучаствовать в Венецианской биеннале. В магнитофонной плёнке он настаивает на том, что сильно изменился и в творчестве, и в отношении к жизни. Но наблюдая (насколько я могу) за его поступками, по-моему, он мало изменился.

Заходили Боря [Орлов] с Димой [Приговым].

Теперь о моих делах. Игорь, в конце концов, мне пришёл вызов, но на меня одного. Почему? Кто? Не знаю. Я отослал тебе рекомендательные письма. Отошли их, пожалуйста, соц-артам. Соц-арты молчат. Хочу, чтобы прислали на меня и на жену. Этим вызовом воспользоваться невозможно. <…>

На деланье вызова уходит половина моего времени. Почти всем начхать на мои усилия в этом направлении. Но я уеду, во что бы мне это ни обошлось. Здесь я жить и работать не могу. При первом же удобном случае пиши.

Твой Лёня. <…>

Шелковский – Чуйкову 01.05.78

Дорогой Иван!

Наконец получил письмо от тебя. Постараюсь ответить на все твои вопросы. Ничего не знаю о намерениях Ж. [Жака Мелконяна] относительно выставки-продажи. Очень и очень редко, к сожалению, мы с ним видимся, а теперь ещё всё усложнится тем, что я живу не в Париже, и у меня нет телефона (а будет, может быть, лишь к концу года). Выставка в Турине будет с конца апреля до середины мая, т. е. вот сейчас. Меня приглашают приехать туда 2-3 мая. Я дал туда твои фотографии «натюрморт», «виртуальная скульптура», текст о кинопроекции (фотокопию) и Ж. дал отпечатанные на ткани рисунки. Как они экспонируют последние, увижу только на месте. Твои слайды всё ещё у Криспольти (кроме позднее присланных). Насколько я понял за всё это время, правило здесь такое: никто ничего не возвращает. Только с вещами, посланными через официальное агентство со страховой оценкой, есть шанс получить что-то обратно (и то не всегда, одна моя скульптура в результате многих переездов пропала и ещё неизвестно будет ли найдена). Во всех остальных случаях возвращают лишь тогда, когда надо получить от тебя что-то ещё, да и то стараются возвратить взятое не полностью. Наверное, попридержать у себя какие-то предметы искусства считается таким же хорошим тоном, как обмануть государство в отношении налогов. Не знаю, как в Германии, Англии, весь мой опыт из общения с итальянцами.

Сейчас во всех моих архивах некоторый хаос, вызванный переездом, некоторые коробки я ещё не распаковал. Но пройдёт немного времени, и я во всём разберусь и наведу строгий порядок.

Я очень рад, что вы с Аликом всё делаете совместно, мне кажется, вы очень хорошо дополняете друг друга. Если Алик, наверное, будет занят больше стороной культурно-традиционной, то ты должен будешь внести оттенок авангардности, новизны. Я теперь всё больше осознаю, что необходимо от того, что уже признано и известно, отделиться со стороны эстетической. Это не должно означать войны, перепалки, но просто нужно показать новую, ещё мало кому известную сторону неофициального искусства. Исходя из принципа «никакая вражда не умиротворяется враждою», я решил попробовать сотрудничать с Глезером. Дал в его музей одну свою работу и 2 Лёниных [Сокова] мультипля. Был на собрании, которое он устроил среди здешних художников, посмотрел на всю эту атмосферу. Всё это производит впечатление какой-то бедности: и умственной и денежной. Сам «музей» (теперь, с приездом Рабина, переименованный в «Музей современного русского искусства»5353
  На основе вывезенной коллекции Александром Глезером (при финансовой поддержке «Комитета по адаптации советских эмигрантов»/Committee for the Absorption of Soviet Emigres) в январе 1976 года в Монжероне, под Парижем, затем в 1980 году в Нью-Джерси (США) был создан Музей современного русского искусства в изгнании (Musee russe en Exil; Museum of Soviet Non-official Art).


[Закрыть]) напоминает какой-то подмосковный барак (даром, что в замке). Где-то кое-как повешены или стоят на полу картины, рядом живут, готовят. На собрании должен был быть Максимов, но он не смог приехать, Шемякин явился, хотя и с большим опозданием. Глезер только что вернулся из Нью-Йорка, где провёл такое же собрание с нью-йоркцами. Старался всячески набить себе цену: «Должен вам сказать, что в Америке очень заинтересовались нашим музеем. Одна очень богатая дама даже собирается открыть филиал нашего музея. Она снимет квартиру из 5 комнат, и в одной будет жить сама, а в четырёх остальных будут висеть картины. Правда, ей 89 лет, но должен вам сказать, что выглядит она значительно моложе. Как мне сказали (улыбается), по утрам она обкладывается парной телятиной». Скульптор Ева (псевдоним): «А если она помрёт?» – «Ничего, мы это оговорим в контракте». Весь этот сыр-бор был устроен, чтобы уговорить художников платить ему по 50 фр. с каждого ежемесячно на музейные расходы. «Будет выбран казначей, и будет вестись полная бухгалтерия, чтобы вы не подумали, что я на эти деньги ходил туда, куда меня водил Миша Шемякин, когда я только что приехал в Париж. Помнишь, Миша?» Миша (блестя очками): «Конечно».

Второй стороной его и Шемякина деятельности будет открытие двух коммерческих (с участием французов) галерей с продажей русских художников: главной под названием «Петербург – Москва» (то ещё названьице!) и филиала «Киев – Тбилиси» (почему не Тифлис – Малаховка?). Из Киева там будет художник Макаренко, живущий в Таллинне, а из Тбилиси никого не будет, но все возражения отметаются на том основании, что так хочет французская сторона. Ну, это уж совсем их дело, нас это не может никак интересовать. Познакомился здесь больше с Рабиным. Уж на что я его всегда считал человеком дальновидным, объективным, но и он, наверное, не лишён некоторой ограниченности или предвзятости. Как-то в разговоре у него промелькнули слова «всякие там концептуалисты-кинетисты». Весь этот музей, весь круг пропагандируемых им художников – это всё художники шестидесятых годов (шестидесятники). Вся полная обойма: Зверев, Рабин, Калинин, Плавинский, Краснопевцев и т. д. То есть те, кто стал известен в начале шестидесятых годов. Сейчас уже, слава Богу, конец семидесятых.

Наш журнал просто просится наружу, все предпосылки есть для его проявления. Свой, в судорогах выпускаемый журнал «Третья волна», Глезер пытается всё больше ориентировать на художников. В сдвоенном 3–4 номере, который скоро должен выйти, обещает поместить очень много репродукций. В каком-то смысле это будет наш конкурент, и кто выиграет в соревновании, будет зависеть от нас. В общем же, например в литературе, все вновь появившиеся журналы, не говоря уже про множество старых, не мешают, а дополняют друг друга («Континент», «Время и мы», «Глагол»5454
  «Глагол» (Альманах «Ардиса»; США, 1977–1981). Издатели: C. Proffer (Карл Проффер), E. Proffer (Эллендея Проффер).


[Закрыть], «Эхо»5555
  «Эхо» – литературный журнал, выходивший в Париже (1978–1986). Выпускали журнал Владимир Марамзин и Алексей Хвостенко на средства Марамзина. Публиковал в основном писателей ленинградского самиздата, как эмигрантов, так и живших в СССР.


[Закрыть], «Ковчег»5656
  «Ковчег» – русский литературный журнал, выходивший в Париже (1978–1981). Редакторы: Николай Боков и Арвид Крон.


[Закрыть] и др.).

Та ваша выставка, которая была в Милане, была, если я не ошибаюсь, в каком-то институте или университете (это лучше, поскольку галерея – это всегда булочная, лавочка). То, что о ней говорит Монкада, – не показатель, т. к. она очень ревниво относится к русским выставкам, организованным помимо неё. Ревность между людьми, занимающимися русскими художниками, тоже необходимо учитывать. Каждый считает, что только он в курсе всех дел и имеет право представлять русских. Идёт глухая война Глезер – Монкада (я, конечно, не на стороне первого), как продолжение войны Шемякин – Нусберг. Стягиваются все газетно-журнальные, критические силы. На русском фронте тоже подспудная борьба за общественное мнение, как и на всех прочих (на прочих в ещё больших масштабах). Меньше всего надо думать, что критика – это нечто серьёзное, независимое, объективное. Наверное, всегда так было и всегда так будет. Но эта тема для целого письма, а у меня уже нет сейчас времени. В следующий раз пошлю вырезку из швейцарской газеты (с переводом) как образец того, что здесь о нас пишут. Но важно, что пишут и выставляют, истина постепенно нащупается. <…>

Игорь

С нетерпением жду вашей долгой работы, но прошу ещё раз – будьте осторожны при пересылке, чтобы все результаты не пропали одним разом.

Прочти письмо Алику, и наоборот.

Шелковский – Космачёву 12.05.78

Дорогой Вадим!

Очень хорошо, что ты меня подробно информировал о твоём теперешнем положении. Я думаю, что дальше всё будет зависеть, больше чем от каких-либо других факторов, от твоей последовательности и упорства. Меньше всего соглашайся на эту процедурную игру с ОВИРом, инициатива должна исходить от тебя, а не от них. В противном случае, это всё растянется на бесконечное количество лет. Протестуй, делай всё, что ты можешь делать в твоём положении, вплоть до демонстрации с плакатом в руках в соответствующем месте. Возможности помочь отсюда довольно ограничены. Весь социалистический лагерь исходит воплями и криками о помощи. Внимание общественности – величина не бесконечная, его можно сосредоточить на каком-то особо ярком случае, но нельзя приковать к тем сотням, тысячам несправедливостей, которые творятся ежедневно. Самое реальное, что я могу сделать, – это дать какую-то информацию о тебе в газету «Русская мысль» или поместить там твоё письмо. Пока все, кто был последователен и бескомпромиссен, добивались своего, хотя это и было нелегко.

Если ты потерял мастерскую, у тебя нет возможности работать, то что тебе терять ещё? Теперь всё зависит от твоей активности, нужно сделать так, чтобы власти сами захотели от тебя избавиться, как это было в случае с Зелениным.

То, что я пишу тебе, относится также к Серёже [Есаяну] и Лёне Сокову. Поверьте, что от вас самих ваша судьба зависит больше, чем вы думаете. Единственное, о чём я вас прошу, – не молчите, информируйте о всех ваших делах. И вообще, не молчите. Чем больше будет гласности, тем лучше.

Твои работы в фотографиях экспонировались на всех выставках в Италии. Сейчас они в Турине. Я их видел неделю назад. Чем больше своих работ ты сможешь провезти с собой, тем будет лучше, хотя перевозка скульптуры – дело сложное, по себе знаю.

Желаю тебе успеха во всех твоих делах.

Игорь

Шелковский – Сокову 14.05.78

Дорогой Лёня!

Получил твои письма, присланные через Серёжу [Есаяна]. Плёнок не получил. Я также уже писал тебе, что ни одной работы из Норвегии я не получил. Прислали письмо, обещали, но не сделали.

На выставке в Турине твоих работ очень много, может даже слишком много для того пространства, которое отведено для каждого художника. Это общее впечатление от выставки – впечатление перегруженности. Можно было взять меньшее количество работ, но повесить с большим эффектом.

Эта выставка была задумана как часть большого мероприятия – конференции о положении свободомыслящих в Сов. Союзе. Рядом, в соседнем дворце, была большая выставка Самиздата (и очень интересная). Ежедневно проводились лекции и выступления на определённую тему.

Всю художественную часть организовывала Габриэлла Монкада. Ещё начиная с Венецианской биеннале, Глезер питает к ней бешеную злобу и ревность: почему эти выставки не поручают ему. И он ищет любой предлог, чтобы устроить скандал и обвинить Монкада в некомпетентности. В Венеции он обнаружил, что слишком мало внимания уделено Звереву и Шемякину. В Беллинзону он притащил всю свою коллекцию, всё, что нужно и не нужно, и заявил, что без его коллекции не может быть выставки диссидентов. Здесь скандал разразился где-то посередине выставки. Компания Глезера – Шемякина явилась в Турин и потребовала снять все работы Нусберга. Им показалось, что слишком много его работ там висит и на слишком хорошем месте. Затем, по словам самого Глезера, они составили протест, «который подписали Буковский, Григоренко и многие другие», что впредь ни одна подобная выставка не должна организовываться Габриэллой Монкада, потому что она ничего не понимает в сов. неофициальном искусстве, мешает искусство с политикой (именно, с больной головы на здоровую) и т. п. Под угрозой общественного скандала им удалось снять часть работ Нусберга. Теперь вернулись в Париж, и во все трубы трубят о своей победе над Монкада, Криспольти и др. Глупее и бездарнее всей этой глезеровской грызни и придумать трудно. Деятель он типично советский. Безо всякого стеснения копает под себя, грызётся, лается, заводит интриги. Давит на художников, чтобы давали работы в Русский музей, а когда ему выгодно, говорит, что это его личная коллекция и он с ней что хочет, то и делает, и ему плевать на всякие мнения и указания. Вот так-то вот здесь всё не просто.

Теперь о твоих делах. Почему ты не можешь ехать один? Почему? Ты должен немедленно использовать полученный тобой вызов и подать документы. Если твой брак не фиктивен, если ты хочешь уехать вместе с женой, то ты сможешь добиться её выезда потом, вслед за тобой. Вспомни случай с Сашей Косолаповым. Ведь это гораздо легче сделать для женщины, легче добиться разрешения на её выезд вслед за тобой, чем ждать нового вызова для двоих. Сколько ещё лет пройдёт, пока ты его дождёшься. А времена могут измениться. Я совершенно не понимаю, почему ты медлишь и колеблешься. Учти, что здесь тоже каждый посланный, но не использованный вызов вызывает отрицательную реакцию: вот, мол, уезжать и не собираются, а просят прислать так, на всякий случай. Мой тебе совет: не тяни и не теряй времени зря. Если ты действительно решил уезжать, то уезжай сейчас, т. к. что будет потом – неизвестно.

Передавай привет всем ребятам. Присылай работы, пиши. Желаю тебе успехов. Обнимаю. Игорь

Шелковский – Монкада 05.78

Дорогая Габриэлла,

узнал от Глезера об учинённом им в Турине скандале, снятии работ, заявлении в газетах и т. д. Если это так, то всё это очень прискорбно. Ты должна знать, что его ревность не позволит тебе устроить больше ни одной подобной выставки. Он всегда найдет повод придраться, на какие бы компромиссы ты ни шла, так как считает только себя полномочным представлять русское неофициальное искусство.

Возможно, ты сможешь этого избежать, если будешь делать выставки под названием «Новые тенденции в русском неофициальном искусстве». Под этим углом зрения вся его коллекция не имеет большой цены, так как всё собранное там в основном 60‐е годы. Сейчас в Москве уже новые имена, новые художники. Да и работы старых ты можешь взять из других коллекций.

Теперь, что касается выставки в Турине, то мои впечатления о ней не очень положительные. На мой взгляд, она не очень получилась. Может быть, в силу своей перегруженности. Ведь самое главное на выставке – это объект, который экспонируется: картина, скульптура, произведение художника. В идеале, каждая вещь должна бы экспонироваться так, как будто это уникальный шедевр, Мона Лиза, ей должно быть подчинено всё внимание. На твоей же выставке часто работа висит на работе и мешает смотреть и воспринимать. Работам Сокова явно не хватает отведённого места, они не смотрятся. Вместо моих 6-ти вещей можно было оставить 2-3, и было бы только лучше для восприятия. Зачем надо было брать 3 громадных холста у Зеленина и вешать их один на другой? Можно было взять три маленькие вещи и создать ими больший эффект. Если же у тебя были большие холсты, то вешать их надо было совсем по-другому. Эта тенденция безразличия к самой вещи, к сожалению, характерна. И если ты вызываешь художников, то лучше это делать до открытия, так как автор всегда знает, как лучше развесить его работы.

И самое главное, то, что меня возмущает больше всего. Почему я, когда ты меня просишь о чём-либо, делаю всё, что могу, и почему ты не делаешь ничего, о чём тебя прошу я? Почему ты рассматриваешь сотрудничество как вещь одностороннюю, всё только с моей стороны, а с твоей – ничего? Почему, когда выставка только готовится, я получаю письма, телеграммы, телефонные звонки, а после того как она открылась, меня как будто не существует?

Зачем я ездил в Турин? Чтобы хорошо обедать 2 дня? Но у меня нет времени для этого, поверь мне. Я мог бы рассказать о положении моих друзей в Москве, вообще о положении художников, но никто не поинтересовался меня спросить, меня вызвали 2-го, а об искусстве говорили 6-го. Почему так?

До сих пор я не имею ни одного каталога выставки. Все два дня в Турине я не мог найти никого, кто мне сказал бы что-нибудь путное. Все кивали друг на друга, и всегда кого-то не было, кто был нужен.

Я просил прислать мне 15 каталогов и несколько плакатов, чтобы переслать их потом в Москву, как я делал раньше, и до сих пор не получил ничего.

Большое спасибо устроителям за бесплатный билет, обеды и за сумку с вином, но я бы предпочел, чтобы эта сумка была бы заполнена каталогами и афишами.

Лично с тобой мы договаривались, что ты мне присылаешь сразу же все фотографии, которые я тебе посылаю для перефотографирования. Почему ты не делаешь этого? Если ты ещё не всё перефотографировала, то пришли то, что уже сделала. Всякое сотрудничество хорошо тогда, когда оно взаимно.

Всего тебе хорошего. Игорь

Соков – Шелковскому 01.06.78

Дорогой Игорь!

Наконец я получил вызов на себя и на жену! Представь мою радость. Сразу начал действовать. Проблем несколько. Но они мне кажутся лёгкими относительно получения вызова. Это в большей степени будет зависеть от меня. Надо срочно сдавать мастерскую и заказ (деньги на отъезд нужны). Ждать – да или нет – придётся полгода. Вызов прислал совершенно посторонний человек. И это для тех, кто в Израиле, не так сложно, даже очень просто. Все напрочь забывают про то, что другие, которые остались, также могут страдать, как и они когда-то. Вот единственная причина, почему я так долго ждал. Теперь каждый день до подачи документов зависит от меня. Огромное тебе спасибо за те усилия, которые ты приложил к этому.

Теперь о делах. Проводили 3 дня назад Мишу Рогинского. К сожалению, я с ним не так давно сошёлся и познакомился поближе. Это один из первых русских поп-артистов. Такие великолепные работы делал в 1964 году! К моему великому огорчению, он сейчас занимается традиционной живописью. Я, конечно, не осуждаю этого. Но то, что у него было, на мой взгляд, здорово. <…>

Игорь, говорят, что в Риме эмигрантам очень плохо, многие сейчас едут через Париж. Это, конечно, рано узнавать, но при случае узнай. Возможно ли нам, если мы будем в Вене, прислать вызов из Парижа? В Париже те же организации отправляют эмигрантов в Америку, но это сделать гораздо легче, потому что их там меньше. Напиши.

Игорь, у меня в 10 раз больше стало сил с моей новостью. Привет от нас с Наташей и от всех ребят.

Обнимаю. Твой Лёня

Есаян – Шелковскому 04.06.78

Дорогой мой Игорь!

Все твои письма получены. Я бесконечно тебе признателен за участие и за теплоту ко всем нам. Это больше, чем помощь.

Франсуаза уезжает, и этот канал на время закрывается, так что это – последнее письмо. Мы в состоянии ожидания визы (или отказа) со дня на день. Пошлю тебе телеграмму.

Виделся ли, списался ли ты с Андрэ [Наковым] после Рима? Я очень обеспокоен тем, что мои опусы где-то заблудились – для меня это будет трагично весьма. Потереби, если не трудно, Андрэ. Плёнки Андрэ тебе передал или нет? – Говорит – да.

Сегодня ночью видел тебя во сне – в Абрамцевском пейзаже – огромное романское шато – без стёкол окна, заросшая дерьмом кровля, – в окнах ты, переносил какой-то деревянный куб. Я долго стоял, не решаясь тебя окликнуть.

Дай Бог, чтоб скорее увиделись.

Обнимаю тебя, твой S.

Вера и дети шлют тебе свой привет.

Посылаю тебе странную вещь – записную книжку Мишеньки Рогинского – храни её до востребования.