Текст книги "Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1"

Щенников – Шелковскому 03.77

Игорь, здравствуй. Совсем отчаялся дописаться до тебя по почте. Три письма в ответ на № 8 ушли без ответа от тебя. У меня началась война с ГБ. Увезли меня на машине в лес и требовали работать на них. Я отказался. Тогда «объявили войну», мне грозили, говорили, что «пожалею очень». И вот уж после этого ничего не осталось, как попросить вызов из‐за границы. Даже несмотря на реакцию матери. А тут ещё и Серёжу [Есаяна] проводили. Состояние было ужасное. Оно и сейчас не лучше. Что делать? Как быть с матерью? А как быть с отъездом? Да и что ждёт нас там? Белле – 50. Игорю – 15. Да и потяну ли в тех условиях за троих? Даже ехать куда, и то не решили. То ли Израиль, то ли Штаты, или Франция, или Австрия, наконец? Я, кроме польского, не знаю никакого, Игорь да Белла немного английский. Вот и всё. А при моём комплексе совсем уж кажусь беспомощным. Но и здесь всё уж невмоготу. Кошмар сплошной. Что ты можешь нам посоветовать? <…>

Милый Игорёк! Я не ждала, что Алик напишет такое отчаянное письмо. Вообще-то он держится бодро, даже сделал довольно много интересных работ – графики. Он просил Алика С. [Сидорова] их сфотографировать и послать тебе, но, видимо, как-то это всё пропало. У нас теперь на улице [М. Грузинская, 28 – Горком графиков] часто выставляют – была интересная выставка «20»2525
  «Двадцать московских художников» («Двадцатка», «20»; 1978–1988) – группа московских художников. Лидер группы – Корюн Нагапетян. В первый состав «Двадцатки» вошли: С. Блезе, В. Глухов, Д. Гордеев, Т. Глытнева, В. Линицкий, А. Лепин, К. Нагапетян, В. Провоторов, Владимир Петров-Гладкий (ст.), Вячеслав Петров-Гладкий (мл.), Н. Румянцев, И. Снегур, М. Стерлигова, В. Савельев, Н. Смирнов, С. Симаков, В. Скобелев, В. Сазонов, А. Туманов, С. Шаров. Всего состоялось десять выставок.


[Закрыть] – ты о них, может быть, слышал. Перед этим была выставка графики, и на неё взяли три Аликовых работы. Вообще, интерес к этим выставкам огромен – часами стоят на холоде, почти без надежды попасть. Я тоже выставляюсь среди художников-педагогов во Дворце, но, разумеется, это не идёт ни в какое сравнение с тем, что происходит на Западе. Там наша стряпня может показаться устарелой и смешной. Недавно на Кузнецком была выставка Романовской, её мужа, и вообще «левого МОСХа». Интерес к выставке тоже был большой, но, к сожалению, много дряни нанесли в книгу отзывов. <…>

Пиши. Ты знаешь, что для нас вести от тебя. Целую. Белла.

Шелковский – Орловым 03.04.77

Дорогой мой Боря! Дорогая Люся! Здравствуйте!

<…> Итак, Боря, отвечаю на твои вопросы. Я не считаю ошибкой всё то, что я делал в Москве в последние годы. Приехав в Париж, я не почувствовал никакой художественной неполноценности, хотя я ставлю это не в заслугу себе, а в вину Парижу. Больше того, все мои последние работы (в фотографиях) здесь никому не нравятся, и это меня радует.

(А как иначе: прибежал, увидел – все бегут в другую сторону; скорее догонять, что ли?)

Наверное, Париж в принципе тоже провинциален сейчас. Но здесь есть неимоверное разнообразие, всё открыто, доступно. И самое главное – здесь другой строй и совсем другое отношение к художникам. В Москве каждый из нас как закупоренный, мы почти не знаем, что делается рядом. Какое уж тут самосознание. Наверное, искусство – это всё вместе, в совокупности, все направления. Каждое направление как ветка на дереве. Они и должны быть направлены в разные стороны и противоположные друг другу, иначе дерево было бы однобоким. А так они уравновешивают сами себя. Более поздние ветки повторяют направления более старых. А ствол, их объединяющий, – один. В Москве по провинциальности набрасываются на каждое новое ответвление, но оно, конечно, и чем дальше, тем слабее. Лишь то, что вверх, в центре, – всегда растёт. Мне всегда хотелось дорваться до самого нового, до самого современного. Посмотреть, пощупать, узнать, потом отойти в сторону и заняться своим делом, но уже со спокойной душой. Новое часто бывает внешним или эрзацем. <…>

Боря. Я не теряю внутреннюю связь ни с кем из вас. Мне непонятно, почему Слава [Лебедев] не ответил на моё письмо. Ты мне обещал прислать фотографии. Где ж они?

Ещё один ответ на твой вопрос. Ты спрашиваешь, как выглядят русские на фоне западного искусства (на выставках нонконформистов). Провинциально, запоздало и бедновато. Работы старые, далеко не лучшие, в основном социально-критического направления, современные передвижники. В то же время, если бы собрать действительно всё лучшее, что есть сейчас в Москве, – прозвучало бы, и очень.

В Москве мы все работаем как любители, для себя. Сделал одну картинку – показал друзьям, любуюсь сам. Зачем делать вторую такую же. А здесь всё, что делает художник, сразу же покупается, уходит от него, он остаётся ни с чем. Надо делать новое. Поэтому художники делают здесь в 50 раз больше, чем в Москве. А поскольку даже при повторении одной и той же идеи что-то меняется, то художник обогащается находками. Развивается.

Польза от знания языка: прочитал высказывание Пикабиа: чтобы идеи были чистыми, их нужно менять, как рубашки.

Живу я здесь так же, как в Москве, примерно с тем же распорядком дня. Встаю, пью чай и т. д. Пока более стеснённо. Пишите мне обо всём, что происходит, что сделали. Я уже несколько месяцев не получал ничьих писем, только Лёнины. Все ли мои открытки получил? Будьте счастливы, обнимаю вас, Игорь.

Косолапов – Шелковскому 06.04.77

Здравствуй, дорогой Игорь!

<…> Проблемы с мастерской, материалами сложны. Я понимаю. Но постепенно, не сразу, наладится, и я тому вещественный пример. У нас всё хорошо. Много работаем. Мастерская постепенно образуется, и сейчас я уже по инструментам богаче, чем когда-либо был. Всё придёт. Сейчас делаю ряд композиций – увеличиваю эскизы. Материалы: дерево, гипс. Возможно, это промежуточные материалы. Но в гипсе мне работать легче – его можно обрабатывать на всех стадиях и легче набирать из него объёмы. Подрабатываю сейчас у Эрнста Неизвестного, который делает огромные статуи. Для меня это приятно, т. к. любую профессиональную работу люблю. Вот и все наши новости. Получили из Москвы много писем от ребят.

Настроение паршивое. Там, в Москве, как мне представляется, бегство повальное. Давят всё сильнее. Лёнька Соков хочет уехать, но проблема с вызовами. Все мои усилия без результата.

Ну, вот и всё, Игорь! Большой поклон тебе от Люды. Ещё раз от всей души поздравляем тебя.

Твои Люда, Саша

Соков – Шелковскому 28.04.77

Дорогой Игорь!

Я давно ответил на твою открытку и, не дождавшись твоего письма, не знаю превратности ли почты или твоя занятость тому виной, решил написать ещё письмо. От Саши Косолапова получил письмо, он пишет, что у тебя дела идут хорошо и что у тебя купили работу. Поверь мне, что я очень рад за тебя. Для нас-то давно было ясно, кто из себя что представляет, но когда видишь, как это претворяется в жизнь, то это вдвойне приятно. Ведь много дерьма в том же Париже плавает, и их покупают, и они в фаворе – но это же ничего не значит, когда видишь их работы. Поэтому радуюсь за тебя искренне.

У нас застой в выставочной деятельности. Люди, которые раньше надеялись найти выход через это, теперь отчаялись, видя тщетность этих попыток. Многие собираются ехать, и дела их в большей или меньшей степени продвинуты в этом направлении.

Я смотрю – наша выставка была очень своевременной и удачной. Делаются и сейчас выставки, но они гораздо слабее по идеям и очень уж провинциальны.

Мои дела по-старому. Иногда находит дикое отчаянье. Я предпринимал всё, что мог. Сейчас думаю искать какой-нибудь радикально другой способ. Ждать – это тоже не позиция. Можно прождать всю жизнь.

Видел недавно Серёжу Есаяна – пьяного. Ничего толком невозможно было понять. Костаки уезжает, ты, вероятно, слышал. Миша Рогинский передаёт тебе привет. Приходили ко мне соц-art, у них всё на колёсах. Вижу Ваню Ч. [Чуйкова] и Герлов [Герловиных].

С Эрнстом [Неизвестным] и Сашей Косолаповым поддерживаю связь постоянно. У Эрнста, как ты, вероятно, слышал, всё в лучшем виде. У Саши тоже неплохо.

Видел каталог выставки русских художников в Лондоне и «Аполлон». По-моему, тебе от них надо держаться подальше. Нельзя долгое время эксплуатировать идею, что ты русский. Да ты, наверно, сам там лучше видишь всё.

Если увидишь Эдика Зеленина, передавай ему от меня привет – он неплохой парень. Обнимаю.

Твой Лёня

Сидоров – Шелковскому 29.04.77

Игорь, милый! Я всё откладывал это письмо. Вот! Д. [Доменик] уезжает завтра, и осталась одна ночь. Не знаю, успею ли написать всё, что хотел. Боюсь, что когда я его прочитаю, то, как обычно, появится желание тут же разорвать – так всегда. Писем я писать не умею, чувствую свою закованность, а чтобы писать свободно, надо быть Ремизовым, не меньше. Кстати, только что прочитал чудесную его книгу – «Мышкина дудочка», если попадётся – непременно прочти.

Огромное спасибо за книги (правда, я получил не всё, что ты послал, но очень надеюсь, что когда-нибудь они до меня дойдут, особенно хотелось бы Зиновьева, хоть я его уже и читал, ещё в январе, но эту книгу можно и нужно перечитывать). И Миша [Утевский], и Алик [Щенников], и Ваня [Чуйков] – все довольны твоим выбором, и от всех тебе большое спасибо. Все твои просьбы непременно выполню. Русско-французского словаря у меня пока нет, но я уже заказал его во всех возможных местах и надеюсь скоро получить. Остальное днями вышлю почтой. Фразеологический уже послал (18 апр.). На днях получил твою последнюю открытку.

В этом месяце я не писал, т. к. был очень занят, но сейчас немного освободился и днями напишу большое письмо (после 6-го). Много работаю, а в свободное время занимаюсь живописью, ведь условия-то у меня идеальные: мастерская, краски, кисти и т. п. Желание тоже есть. Конечно, дилетантизм – страшная вещь, но ведь я не художник и ни на что не претендую. Если тебе интересно, я могу сфотографировать несколько работ и прислать, но надеюсь, ты не будешь слишком строг. Марина [Романовская] советует вступить в Горком, чтобы юридически закрепить мастерскую, но мне страшновато: такая акция с моей стороны (даже в случае успеха, на что я никак не могу рассчитывать) наложила бы на меня некоторые моральные обязательства, ведь никому не объяснишь, что я не считаю себя художником и поэтому имею право оставаться неумелым дилетантом. Для меня живопись – это только отдых и развлечение, и было бы кощунством называть себя художником. Может быть, ты мне что-нибудь посоветуешь? Мастерскую-то могут отобрать, и очень скоро. Уже звонили из фонда и интересовались: «кто там живёт»? Звонили Диме Сав. [Савицкому] из ОВИРа2626
  ОВИР – Отдел виз и регистрации. Подразделения, существовавшие в СССР и постсоветской России до 2005 года, ведавшие регистрацией иностранцев, прибывших в СССР и Россию, и оформлением выездных документов для советских и российских граждан.


[Закрыть], спрашивали твой адрес: хотят написать тебе письмо. Дима сказал, что ничего не знает. По-моему – он ответил правильно. <…>

Алик

Шелковский – Романовской и Шимесу 01.05.77

Дорогие Марина и Павел!

Пошёл в музей Modern Art, он оказался закрытым, и на обратной дороге попал под грозу. Промочил свой вельветовый пиджак, но зато и полюбовался вдоволь. На парижских широких просторах, около Сены это было особенно эффектно. Ярко-зелёные каштаны с чёрными стволами стали ещё зеленее. Машин очень мало по случаю выходного дня, небо фиолетовое, дома светло-серые. В мае даже такой казенный и безликий город, как Москва, бывает красив, а уж чего говорить про Париж. Здесь, наверное, в сто раз больше всякого изящества на душу населения. Не только в музеях, а скульптуры, ограды, сады, решётки – ничто не разрушалось.

В который раз столкнулся по дороге с соотечественниками. Общество больное и люди больные – одутловатые, бледные, со злыми глазами, боятся провокаций, напуганные. Соединения комплекса собственной неполноценности с агрессивностью.

Человечество совершенно запуталось в словах. Разнородные вещи называются одним и тем же словом, очень сходные по духу называются различными словами. Как придумываются эти клички, непонятно, неизвестно, что они означают. Если то, что здесь есть, называется капитализмом, то я бы выдвинул такой лозунг: «Да здравствует капитализм, светлое будущее всего человечества!»

Шелковский – Орлову 17.05.77

Дорогой Боря, получил быстрый ответ от тебя, наконец-то ты откликнулся. Рад за тебя, за Диму [Пригова], буду с нетерпением ждать фотографий. О своих делах ничего не пишу, потому что в принципе то же самое. Расспроси у Алика [Сидорова], он всё знает. День раздирается на лоскутки: на курсы, работа дома, бегаю по вернисажам, не успеваю посмотреть всё то, что надо посмотреть. Всю эту зиму проработал вопреки условиям, потому что подходящей мастерской у меня пока нет. Делаю почти то же, что и в Москве, у меня страстное желание восстановить тот мир, который меня окружал в Просвирином переулке. Выставляюсь. Не тороплюсь продавать работы: жалко, самому нужны. Совершенно с тобой согласен в отношении «Аполлона». Свобода требует ответственности, в искусстве тоже. Иначе получается голое самоутвердительство. Кажется, в эмигрантской печати он получил резкую отрицательную оценку (не «шалость», а «гадость» и т. п.). Поздравь Славу [Лебедева] с его новым произведением! Обнимаю. Игорь

Шелковский – Герловиным 24.05.77

Дорогие Римма, Валерий!

Хотелось бы вам написать большое, спокойное, неторопливое письмо, но каждый день похож на чехарду, едва успеваю обегать все концы, повидаться с кем нужно, сделать необходимые дела, отстреляться письмами в Америку, в Японию и т. п. Сегодня отвёз рельеф на выставку «Молодая скульптура» в помещении Юнеско. Висит он теперь напротив фрески Пикассо. Скульптуры масса, заполнены все холлы и сад, громадные вещи из прекрасных материалов. А ведь это только одна из примерно 10 таких же по объёму весенних выставок (салонов). Ходил по солнцепёку, любовался на расставленные в саду вещи и, в конце концов, совсем потерял представление, что хорошо, что плохо, – всё нравится.

Сезанн когда-то предлагал устраивать ежегодно отстрел художников.

Спасибо вам за письма, они очень хорошие, и я их все получил и с ностальгическими картинками тоже. (Смотрю сейчас на второе письмо, на бланке – выставка Татлина с напечатанной сноской: «Просим опустить в ящик для отзывов». Как это характерно: стали бояться даже заводить книгу для отзывов, стараются людей предельно разобщить. Ведь раньше часто эту книгу читали вслух – тоже своего рода Самиздат.) Да, я примерно так и представлял атмосферу в Москве сейчас. А что здесь? Вот сегодня была всеобщая забастовка: метро, автобусы, мусорщики, по радио лишь записи. Поезда в метрополитене, кажется, ходят, но каждый десятый. В сентябре в такой же день я попал в такой поезд. Вагон был набит, как в Москве на перегоне пл. Свердлова – Речной вокзал в 6 часов вечера.

Гошисты (от слова gauche – левый), кажется, весьма активны. От разговоров с некоторыми создалось впечатление, что эта левизна из зависти (формула социальной жизни – богатые скучают, бедные завидуют). Наверное, отчасти из снобизма. Некоторым смутно мерещится какая-то ещё большая сексуальная свобода. (Хотя, куда уж больше. Май начался с недели гомосексуальных фильмов. Передачи по радио: национальная проблема – женский гомосексуализм. Как в анекдоте – нам бы ваши заботы.)

Париж красив необыкновенно, сейчас особенно. Только что прошла гроза с молниями. <…>

Игорь

Шелковский – Чуйкову 25.05.77

Дорогой Иван!

<…> Все спрашивают в письмах, что я делаю, просят прислать фотографии. Можно сказать, что эта зима прошла для меня впустую. Мне было совсем не до искусства, не до работы. Чтобы работать, нужны хоть какие-то минимальные условия, нужна мастерская, материалы. Я же едва сводил концы с концами. Тот прожиточный минимум, который мне выплачивают, вполне достаточен для жизни, но никак не рассчитан на другие расходы, тем более на расходы, связанные с работой скульптора. Они сюда никак не укладываются.

Мне всё ещё трудно здесь ориентироваться. Я очень немного, но всё же надеялся на помощь некоторых здесь живущих людей, но она свелась лишь к просьбе информировать их о состоянии моих дел, т. е., другими словами, ты барахтайся, а мы посмотрим, выплывешь ты или нет. Зато это избавило меня от необходимости звонить, ходить на обеды. Появились другие знакомства. Один владелец галереи, парень лет 30, побывав у меня, повёл меня в магазин, купил мне два шикарных электроагрегата для обработки дерева (дерева у меня нет). А ведь он совсем не богат. У него небольшая галерея в хорошем месте, около центра Помпиду. Он устраивает различные авангардные выставки, но доходов с них не имеет никаких. Почти ничто не окупается. Чтобы содержать галерею, он работает сторожем в том самом центре Помпиду, проводя ночи среди Дюшанов и Пикабиа. Он мне очень симпатичен, и у него можно сделать выставку, но все отговаривают: тебе это не даст денег.

В Москве мы все занимаемся чистым искусством, работая для себя, безо всякой корысти, важно выразить идею; третью, десятую работу такого же плана делать не хочется. Здесь же надо зарабатывать себе не хлеб. Обычный подход галерейщика к художнику примерно таков: «да, мне это нравится, таких ещё сорок штук». Это, конечно, не говорится, но подразумевается. Его можно понять, ему нужна торговля, галерея – это магазин, прежде всего.

Когда я говорил тебе про литографию, то имел в виду, что графику выставить гораздо легче, она быстрее продаётся, её легче транспортировать.

О том, что намечается, я написал в письме Алику С. [Сидорову]. Меня это очень и очень вдохновляет. Важно осуществить это наилучшим образом.

Что касается названия, то мне кажется, оно должно быть самым сухим и нейтральным, но мне кажется, не мешало бы иметь небольшую графическую эмблему, которая переходила бы из издания в издание. Нет ли каких идей на этот счёт? Мысленно я уже держу в руках это издание, пахнущее типографской краской. Я представляю всё до мельчайших деталей: цвет обложки, размер, характер шрифта, качество продукции. Как вы всё это представляете? Видели ли вы такое издание, как Шемякинский «Аполлон», «Третья волна»2727
  «Третья волна» («3-я волна») – журнал, основанный в 1976 году при «Музее современного искусства в изгнании» в замке Монжерон около Парижа. Главный редактор А. Глезер, ответственный секретарь М. Муравник, заместитель главного редактора В. Юргенсон. Редакционная коллегия: Н. Боков, Н. Галацкая, Т. Паншина, М. Шемякин, Л. Юргенсон.


[Закрыть] или «Леонардо»2828
  «Леонардо» – международный научный журнал, посвящённый использованию современной науки и техники в области искусства и музыки и, шире, применению и влиянию искусства и гуманитарных наук на науку и технологии.


[Закрыть]? Мне хотелось бы, чтобы всё принципиально отличалось от них и в смысле полиграфическом, тем более что, кажется, к этому есть возможности. Издание должно быть изданием, т. е. вещью, к которой бы тянулся глаз, которую было бы приятно взять в руки и сейчас и через десять лет, которую хотелось бы иметь дома. Большинство западных журналов по искусству, наполовину забитых рекламой, поражают своей равнодушной казёнщиной. Как будто они рассчитаны только на то, что купил, полистал и шваркнул об асфальт. Хотелось бы знать твоё и других мнение по всем этим вопросам.

Ты, конечно, видел и знаешь малую серию Fernand Hazan’a2929
  Имеются в виду миниатюрные издания по искусству, выпускаемые парижским издательством Fernand Hazan.


[Закрыть]. Что ты думаешь по этому поводу (это на дальнейшее)? Мне кажется, подобные вещи значительно важнее таких монументов, как «Аполлон», тем более что монументальность эта отчасти дутая.

Упор, наверное, надо делать всё-таки на материал изобразительный, а не литературный, искусствоведческий, иначе всё может быстро исчерпаться. Вспомни разговор при нашем первом посещении Риммы и Валерия [Герловиных]. Кроме того, недаром есть поговорка, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Репродукции можно было делать форматом в открытку и выпускать дополнительным тиражом, как почтовые открытки.

Видел ли ты открытки 30‐х годов из Музея нового западного искусства с текстом на обороте?

У меня в Москве остались швейцарские журналы «Кунст нахрихтен» 3030
  Kunst Nachrichten («Новости искусства») – швейцарский академический журнал, посвящённый искусству.


[Закрыть], посмотри их с целью прикидки.

Первый номер сделать будет не трудно, и он в любом случае будет иметь успех. Хотелось бы, чтобы 3, 4 и т. д. были ещё интереснее. Самое главное, на мой взгляд, чтобы этот журнал был интересен не узкому кругу лиц, а всем, даже людям всех возрастов, у всех вызывал определённый энтузиазм.

Я смотрел внимательно твои слайды, всё-таки с технической стороны они, наверное, не идеальны, на некоторых очень резкие тени, некоторые места затемнены. Желательно бы более отчётливо снять твой куб со знаком. Работы Риммы здесь пока никто не воспринимает как искусство. (Дина Верни: «ни к селу, ни к городу», «не из нашей оперы» и т. п.) Приведу такой пример. На выставке Дюшана стоят его почтенные шедевры: писсуар, чехол от пишущей машинки – всеми признанная классика. Но попробуй сунуться с подобными предметами в какую-нибудь галерею – на тебя посмотрят как на сумасшедшего. У меня большой расчёт на наше издание.

Перечитал это письмо – довольно мрачным оно получилось. На самом деле я не так уж пессимистичен. Начало лета, везде свежая зелень, напоминает немного наши ночные города. Солнце, небо, тепло, много всяких поющих птиц. Всё хорошо.

Обнимаю и целую тебя, Галю и Женьку. Ваш Игорь

Шелковский – Романовской 26.05.77

Марина, дорогая!

<…> Московская жизнь мне теперь вспоминается, как тихий отдых, приятное времяпрепровождение. Все московские художники – как узкий кружок любителей искусства, спокойно работающих в собственное удовольствие.

Господи, а как хорошо, наверное, где-нибудь в Вологде или Саратове, кружок ещё уже, ещё спокойнее. Один – обязательно местный гений, остальные – просто выдающиеся таланты. И жизнь полна, и солнце светит ярко, и пивной ларёк открыт.

 
Мне б кое-как проковылять пору пустынную,
пока не соберутся люди и предметы в общую гостиную.
 

В. Хлебников

Не дописал я этого письма, но ничего, потом ещё напишу. <…>