Текст книги "Музыка падших богов"

***

Остановившись в одном из дворов и отдышавшись, Константин громко выдохнул и задумался. Он не может выспаться, как с этим бороться? Как не стать окончательно антисоциальным элементом, как не загреметь в кутузку, как жить дальше среди людей?

И тут взгляд его остановился на трех предметах, лежавших перед одним из подъездов. Это были камень, ножницы и бумага. «Это знак», – подумал Костя и подобрал камень – он всегда выбирал камень в этой знаменитой игре. Положив камень в карман, Костантин вошел в подъезд.

Перепрыгнув через лужу мочи у входа, он пошел вверх по лестнице. Сверху доносились обрывки разговора. Переступив через лежавшие на лестнице трупы попугая и хомяка, Костя ускорил шаг.

На пролете между этажами незнакомая девушка, затягиваясь время от времени папиросой, разговаривала на повышенных тонах по мобильному телефону.

– Да, все нормально! Да, я выспалась! – Орала в трубку она.

– Ах ты ж сука, и ты туда же! – не помня себя закричал Костя, в три прыжка одолел лестничный пролет, выхватил из кармана камень и раскроил несчастной череп.

Преступление, как ни удивительно, внесло покой в душу нашего героя. Он вальяжным движением стер с орудия убийства отпечатки пальцев, вышел из подъезда и неспешным шагом пошел домой. Дома Константин лег спать и спал несколько дней, после чего во сне к нему явилась смерть и забрала его с собой.

***

«Father? – Yes, son? – I want to kill you». – Звучало в голове Носа. В тот день на площади бесплатно раздавали молоко «Подояринцев». «Подояринцев» – молоко, которое пьет даже футболист Подояринцев. Хорошая реклама, но владельцы предприятия на этом не остановились и решили раздавать свой продукт бесплатно на центральной площади города, сделать его потребление массовым. Улицы были завалены пакетами из-под молока, разбросанными падкими на дармовщину и неаккуратными горожанами.

Открыв дверь подъезда, Нос сморщился от резких запахов – воняло мочой и несвежими трупами. Первое объяснялось легко, кто-то справил малую нужду прямо перед входом. Лужа была такой огромной, что ее невозможно было переступить. Зато какой-то умник проложил к ступенькам импровизированный мостик из досок. Пройдя по этому нехитрому сооружению, Нос начал свой подъем по лестнице. Между первым и вторым этажом ничего примечательного его взору не открылось. Между вторым и третьим на ступеньках лежали трупики собаки, попугая и хомячка. Другой человек призадумался бы, что же здесь произошло, но Нос не был любопытен, кроме того был поглощен своим замыслом. Но то, что предстало перед его глазами между третьим и четвертым этажами заставило притормозить даже равнодушного ко всему Носа. Не площадке между этажами лежало мертвое тело молодой девушки. Череп ее был проломлен, руки измазаны краской, рядом с трупом лежала пачка папирос «Герцоговина-флор». Чуть в стороне валялся паспорт. «Ай-яй-яй,» – с жалостью в голосе произнес Нос, переступил через мертвую и продолжил восхождение. Дойдя до пятого, он остановился и позвонил в одну из квартир. Не прошло и полминуты, как пожилой мужчина открыл дверь, даже не заглянув в глазок.

– Привет, сына, – поздоровался с порога старик, – проходи.

– Привет, батя, – ответил Нос, после чего вошел, прикрыв за собой дверь.

Отец Носа был человеком, как уже говорилось, немолодым, но вполне хорошо сохранившимся. Лицо его, правда, выдавало в нем старого пьяницу, но во всем остальном мужчина тянул лет максимум на пятьдесят. Одет пожилой человек был вполне типично как для пенсионера с постсоветского пространства: в старые заплатанные тренировочные штаны и старую же рубаху. Да и вообще, помимо отменного здоровья, никаких черт, отличительных от черт других пенсионеров, обнаружить в отце Носа было практически невозможно.

– Чай будешь? – Спросил сына наш новый герой.

Нос кивнул и прошел в комнату, хозяин же квартиры отправился на кухню ставить чайник. Нос, войдя в комнату, первым делом подошел к окну. Около минуты смотрел он на двор сквозь стекло. Затем, тихо вздохнув и рывком оторвав руки от подоконника, Нос развернулся на сто восемьдесят градусов и крикнул:

– Пап, подойди сюда!

– Да, стряслось что? – Взволнованно спросил отец, входя в комнату.

– Стряслось, батя. Я собираюсь убить тебя. – С этими словами Нос извлек на свет Божий свой ТТ и наставил его дулом на отца.

В это время произошло то, чего не ждал не только потрясенный до глубины души старик, но и злоумышленник Нос. Дверь гардероба внезапно открылась, и из нее вылез человек в костюме клоуна. На голове незваного гостя красовалась широкополая шляпа с бубенчиками, в руках он сжимал огромный мачете.

Подкравшись к оторопевшему пожилому человеку сзади, новоприбывший улыбнулся, поднял свое оружие и ловко оттяпал несчастному голову. Триумфально подняв отрезанную часть тела за волосы, клоун громко рассмеялся.

Отсмеявшись, убийца положил голову на пол, посмотрел на Носа и картинно протер глаза, после чего снял шляпу и низко поклонился, позванивая бубенцами.

– Разрешите представиться – Бим, ха-ха-ха. Выпускник Коклоу, дипломированный клоун.

Сказав это, Бим вновь взял голову за волосы и вышел из комнаты.

Нос на негнущихся ногах подошел к окну, на этот раз он стоял здесь минут пять, глядя сквозь стекло невидящим взглядом.

– Чертовщина, – наконец выдавил из себя Нос, взял пистолет и отправился на кухню, откуда доносился какой-то странный шум.

Бим, стоя у газовой плиты, смотрел на стоящую над огнем большую кастрюлю и тихонько посмеивался. В кастрюле он варил голову своей жертвы. Он так увлекся этим занятием, что не обратил на сверлившего ему спину ненавидящим взором Носа ровным счетом никакого внимания, а зря. Нос, несмотря на свое недавнее намерение убить отца, горел желанием отомстить за смерть оного. Он положил оружие на кухонный стол, четким выверенным движением сбил с клоуна шляпу, взял его за волосы и окунул голову в кипящую воду. Спустя короткое время выпускника Коклоу не стало.

Нос еще долго стоял на кухне, задумчиво глядя на обожженную руку и радуясь осуществленной мести. Впрочем, в конце концов, он помрачнел. «Эх, батя, батя, – подумал он, – войну прошел, а сгинул от руки клоуна».

***

Я вхожу в подъезд и открываю почтовый ящик. Мне почти никогда не пишут, но привычка ежедневно проверять ящик на наличие корреспонденции неискоренима. Вообще-то я с детства мечтаю о почтовом голубе. Можно было бы за это время и разжиться уже этой полезной птицей, но мне слишком сложно заставить себя решать бытовые проблемы, это один из основных моих недостатков. Если вспомнить коронную фразу музыканта Кепелова «Ты не животное, надо себя заставлять!», которую он говорит на каждой пьянке наименее выносливым в плане употребления алкоголя товарищам, можно сказать, что я ближе к животному. Не люблю себя заставлять. Интересно, может ли себя заставлять человек-животное? И как он вообще, черт побери, выглядит?

Внутри ящика я нахожу письмо от своего старого знакомого Антона. Мы с ним редко общаемся, хотя я уважаю его как мечтателя. Интересно, какого черта он мне пишет? Проще было позвонить. Поднимаюсь по лестнице, открываю дверь квартиры, вхожу, снимаю верхнюю одежду и уличную обувь, устраиваюсь в комнате на диване и распечатываю письмо. Нет, темновато читать, надо включить верхний свет – включаю. Так, посмотрим, что он пишет…

***

«Уважаемый Полиграф,

Я пишу именно тебе не потому, что я тебе доверяю, и даже не потому, что хочу попросить об услуге. Просто ты – самый иррациональный и психоделический чувак в кругу моего общения. Ты коллекционируешь мусор, собираешь тупые истории, исследуешь жизнь. Думаю, в момент прочтения тобой письма меня уже нет в живых.

Недавно на меня снизошло откровение, мне открылось, что случается с людьми после их смерти. Имеется два варианта загробной жизни.

Первый. Умерев, человек попадает в серую комнату. В комнате постелен грязный антиэстетичный линолеум, стены похожи на больничные. Окна и двери отсутствуют. Комната освещена светом непонятного происхождения, что сильно напрягает. На стене табличка «Бога нет». Так и приходиться сидеть веки вечные. Пленнику комнаты хочется есть, ему скучно. Он даже помолиться не может, потому что некому.

Второй. Человек попадает в другую комнату, тоже без окон и дверей, но раскрашенную в ярких красках и освещенную разноцветными лампочками. На стене табличка «Бога есть». В комнате есть кресло, в нем удобно устроилась Бога. Она курит длинную тонкую трубку. Бога – довольно необычное существо с шестью лапками, мохнатой головой, она чем-то похожа на пчелку, только без крыльев. «Привет, я – Бога», – представляется Бога. Затем она на протяжении долгих веков подшучивает над гостем, издевается над ним, травит анекдоты и хохмы. В принципе, существо беззлобное и где-то даже милое, но ужасно доставучее.

Как видишь, ничего хорошего после смерти нас не ждет. Так что придется выкладываться на максимум в этом мире. Так устроим же хорошее шоу!

Успешного общения с Богой, когда придет твое время,

Антон.

После прочтения сжечь».

***

«Вообще-то я вполне рациональный человек. И это очевидно», – думаю я, сжигая письмо. И мусор я не коллекционирую. Просто однажды моя муза подарила мне немного мусора. Я положил его в спичечный коробок и некоторое время носил с собой, такой вот необычный талисман. Но муза, узнав это, отчитала меня и сказала, что я должен хранить это дома. Теперь коробок с мусором лежит у меня в маленьком деревянном сундучке вместе с деньгами моей советской родины. В моих детских играх этот сундук играл роль пиратского клада.

Вместе с тем в нашем городе есть настоящий коллекционер мусора. Невдалеке от главного здания Харьковского национального университета им. Каразина есть детская площадка. Если регулярно сидеть на лавочках на территории площадки и пить пиво, можно увидеть немало занимательнейших личностей. В том числе и коллекционера мусора. Он ходит по дорожкам с огромной тачкой, иногда толкая ее перед собой, чаще же везя ее за собой за ручку, обходит все имеющиеся урны. Он всегда в шляпе и в элегантных перчатках. Коллекционер выгребает из мусорок объект своей страсти, бережно и внимательно, складывает добычу в тачку. Затем он уходит домой. Вернувшись, смотрит на портрет ушедшей к любовнику супруги, горестно вздыхает и метает в глаз изображения своей бывшей второй половины остро наточенный кухонный нож. Снимает перчатки, тщательно моет руки под струями холодной воды, идет на кухню и ест мюсли. Покончив со скудной своей трапезой, моет посуду, возвращается в прихожую и перекатывает тачку в комнату. Там он выгружает все на пол, тщательно перебирает, откладывает лучшие экземпляры мусора и работает над мусорным натюрмортом, своим хобби, он художественно располагает добычу на полу, время от времени перекладывает сор, добиваясь гармонии, совершенства. Неподходящий же материал впоследствии отправляется в мусоропровод. Наш герой весьма прихотлив, за новым мусором ходит он в среднем раз в неделю, над натюрмортом работает уж месяцев семь, а готова едва ли половина.

Утром на лавочке просыпается дух огня. Ранее я думал, что у него есть дом. Но один странник, носящий нерусское имя SSS (Some Strange Subject) поведал, что это не так. На самом деле дух огня – бомж, он бродит по миру, возвращаясь спать каждую ночь на одну и ту же лавочку неподалеку от детской площадке. Дух огня носит красную бороду, огненные длинные волосы, красный камзол и красные же высокие сапоги. Он весел и добродушен, знает много хороших историй. Единственное – не стоит его обижать, вести себя некультурно в его присутствии, это чревато неприятными последствиями, в особенности для курильщиков. Они рискуют всю жизнь покупать проклятые зажигалки, не зажигающиеся у них в руках, и это в лучшем случае. Ведь есть еще проклятые зажигалки, опаливающие брови, ресницы и волосы, и даже выжигающие глаза – такие попадаются прогневившим духа огня гопникам. Помимо гопников дух огня ненавидит милицию. Когда представители этого ведомства пытаются разбудить его, спящего на лавочке, или же проверить у него документы, дух огня испепеляет несчастных людей в форме без предупреждения. У него нет документов, они ему не нужны, и он очень не любит, когда его будят. В центре города нередко можно увидеть горстки пепла, некогда бывшие милиционерами. Многие прохожие плюют на них до тех пор, пока не приходят коллеги убиенных, не сгребают бережно, роняя слезы, пепел в совок и не уносят на кладбище.

Меж играющих детей петляет велосипедист, похожий на Пиздеца Иваныча. Помимо внешней схожести – не хватает разве что божественного блеска в глазах и знаменитой пиздецовской ухмылки – он схож и по роду занятий – велосипедист занимается сбором бутылок. Разумеется, бутылки с остатками пива, оставленные в жертву вышеупомятому божеству велосипедист не трогает. Пусть он и не в состоянии остановить других боттлхантеров, готовых даже на такое кощунство, но сам достоинства не теряет. За спиной этот человек носит рюкзак с пластинками, на которых записаны концерты старых рок-н-ролльных групп, он очень дорожит ценными записями и боится оставлять их дома. Вполне возможно, впрочем, что изредка здесь бывает и сам Пиздец Иваныч, собирает принесенные ему жертвы. Возможно, он тоже приезжает на велосипеде и веселит ребятишек, спускаясь на нем с детских горок и перепрыгивая качели.

Перечисленное мною – лишь ничтожная доля происходящих здесь чудес, но история моя не совсем об этом, посему прервемся.

***

Вот я и на детской площадке, встречаю там старого знакомца Носа. Он сидит на лавочке и пьет водку из горла, закусывая плавленым сырком. Рядом с ним стоит сумка. Подхожу, здороваюсь.

– Ну, как там ваш Клуб паталогоанатомов?

– Да никак. Пиздец клубу, – угрюмо отвечает мой знакомый.

– Что так? – Удивляюсь я. – Ведь с таким энтузиазмом работали.

– Да, нечего там рассказывать. Некрасивая история вышла… Давай выпьем лучше. У меня отец умер, помянуть надо. Он протягивает мне бутылку и сырок, я пью, закусываю.

Вдруг я случайно цепляю ногой сумку Носа, и та раскрывается. Моему взору предстает обложенная подтаивающим льдом голова какого-то мужика.

– Что это? – Изумленно спрашиваю я. Вообще-то не привык лезть в чужие дела, но не так часто встречаешь людей с чьей-то головой в сумке.

– Это, дружище Полиграф, голова моего бати. Он завещал похоронить ее в местах его боевой славы. Я, значит, допью сейчас, и сразу на вокзал, поеду завет исполнять.

«Любовь это наше все, хотя если ее нет, ничего не меняется – мы бухаем, чтобы почувствовать вкус воды – кстати, как фамилия Лены, не помню, блядь, хоть убей – что за бред – похоже вырубаюсь,» – такие мысли пронеслись в моей голове, и я заснул.

Проснулся я на лавочке, оттого, что меня кто-то тряс за плечо. Это был милиционер. Нос уже ушел, и слава Богу, как бы он объяснил этому бездуховному существу в форме, почему у него голова в сумке?

– С Вами все в порядке, молодой человек? – Спрашивает работник милиции.

– Иди к черту, – отвечаю я.

Глава 10

Место было крайне неприятным, хотелось убежать, но в комнате отсутствовали окна и двери, бежать было элементарно некуда. Темно, но не так, как ночью, а как-то неприятно темно, такое впечатление, что все вокруг заполнено какой-то темно-коричневой вязкой субстанцией. Было очень холодно.

В какой-то момент я осознал, что это сон, после чего едва не проснулся. Мне стоило больших усилий удержать картинку, но усилия были приложены, и меня не выкинуло. Не самый лучший сон, разумеется, но все-таки интересно, у меня большие проблемы с практикой сновидения, приходится цепляться за любую возможность.

Надо сказать, мои старания были вознаграждены сполна, даже более чем следовало ожидать.

В какой-то момент комната заполнилась мягким светом и прогрелась до приемлемой температуры, я осмотрелся. Ни дверей, ни окон действительно не было, я не проглядел в темноте. Мебели тоже не было. Из стен росли волосы черного цвета, они были измазаны какой-то зеленоватой гадостью.

Помимо света и тепла в комнате возникла еще одна персона, вероятно, эти самые свет и тепло с собой и принесшая. Это был ни кто иной, как Сотона, Князь Добра и Света. Он повисел немного в центре комнаты, затем сотворил из пустоты два кресла и уселся на одно из них. Второе он жестом предложил мне, я не преминул воспользоваться оказанной любезностью. Устроившись поудобнее, Сотона поздоровался:

– Привет, Полиграф. Как спится?

– Привет. Неплохо, только местечко не из приятных, не так ли? Что это за шняга на стенах?

– Мне-то откуда знать? – Изумился Князь Света и помял руками свое огромное пузо, – Я не зонимаюсь дизайном снов. Кокая разница?

– Так, любопытствую… Зачем мы здесь?

– Ты хороший чувак, Полиграф, – получил я впервые в жизни поощрение со стороны высших сил, – я собираюсь помочь тебе. Я знаю, ты ищешь двери.

– Ищу, – согласился я, – то есть вообще ищу, в этой комнате они не требуются. Из нее и так выйти можно. И моя любимая группа «The Doors» здесь ни причем.

– Я это и имею в виду. Я помогу тебе открыть дверь. Хоть и не совсем ту, что ты ищешь, но это поможет тебе в поисках.

– Не совсем ту?

– Да, но тебе будет интересно, – уверенно сказал Сотона, – наверняка. Я научу тебя открыть на один день дверь в шестьдесят восьмой год. Причем, не в Харьков шестьдесят восьмого, а в твой шестьдесят восьмой.

– Но меня на свете не было тогда, – удивился ваш рассказчик.

– Не было. Но твой шестьдесят восьмой – шестьдесят восьмой твоего воображения. Ты рок-н-ролльщик, а это было время, когда рок-н-ролл был не просто музыкой. Он значит для тебя много.

– Да, тогда вышел альбом Pink Floyd'а «Piper at the gates of dawn». Переворо…

– Он в шестьдесят седьмом вышел, осел. – возмущается Сотона. – Стыдно такого не знать. А еще меломан. Не перебивай, у нас мало времени. Слушай внимательно. У тебя на балконе стоит старая дверь, которая некогда была входной. Она там не нужна. Выбрось ее. Ты должен сбросить дверь с балкона, тогда она станет той дверью, что тебе требуется.

Сказав это, Сотона растворился в воздухе. Он любит уходить эффектно.

***

Я проснулся и сразу же вскочил с кровати. Надо действовать, путь мой лежит на балкон. Выхожу, вдыхаю свежий ночной воздух, наслаждаюсь обволакивающей меня тьмой. Скоро рассвет, я пью последние капли тьмы. Сделав подряд несколько глубоких вдохов и выдохов, возвращаюсь в комнату за сигаретами. Сигареты прекрасны во всех отношениях, ими только надо уметь правильно пользоваться. Казалось бы, все просто – зажигай и кури, но это лишь поверхностный взгляд. Нельзя превращать курение в дурную привычку. Надо наслаждаться связью с дымом, любой дым прекрасен, а табачный в особенности. Никотин это наркотик, и самое замечательное, что недостаток никотина это тоже наркотик. То есть курильщик может получать удовольствие, как от курения, так и от отсутствия возможности курить.

Беру сигареты, иду обратно на балкон, закуриваю. Прочищаю сознание, вспоминаю. Я обычно плохо запоминаю сны, но сегодняшний отложился в памяти отчетливо. Гляжу на старую дверь, решаюсь. Докуриваю, беру дверь обеими руками и сбрасываю с балкона, стараясь отбросить как можно дальше от окна, чтобы соседи ничего не поняли. Также пытаюсь не попасть на асфальт, чтобы было меньше шума, мне это удается.

Вспоминаю случай, происшедший с одним моим другом. Однажды ночью мы зависли на хате на Холодной Горе. Курили на балконе. И вот во время одного из перекуров этот парень загорелся идеей осквернить соседскую клубнику, он расстегнул штаны, встал на табурет и помочился вниз. Этот человек вообще отличался редкой любовью к бытовому анархизму. Так вот, сколь велико же было его разочарование поутру, когда мы обнаружили, что клубника растет в другом месте, под балконом же ничего, кроме сорной травы, нет.

Что ж, дело сделано, можно вернуться и еще немного поспать. Что я и делаю.

***

Просыпаюсь четко в одиннадцать часов одиннадцать минут. «Одиннадцать одиннадцать в Столице мира, – громким командным голосом провозглашаю я, – время подрываться, Полиграф! Пора бы убедиться, не наебала ли тебя эта толстая тварь». Разумеется, некрасиво так отзываться о Сотоне, но он не обидчив, да и не любит подслушивать. А я хам, у меня такой имидж. Строевым шагом марширую в совмещенный санузел, отливаю, привожу себя в порядок. Принимаю душ. В новый мир необходимо входить чистым, во всех смыслах этого слова. Иду на кухню, варю кофе в турке. Обычно я пользуюсь кофеваркой, но раз в год предпочитаю турку. Съедаю кусок медовика – с утра лучше всего идет сладкое, выпиваю кофе, выкуриваю сигарету. Настало время выйти на улицу и посмотреть на результаты, надеюсь, они не ограничатся пиздежом соседей. Интересно, что это – мой шестьдесят восьмой? Одно радует, это не произошло со мной в более раннем возрасте. Лет до семнадцати-восемнадцати я не умел создавать образы в своем сознании. Если я пытался представить себе какого-нибудь человека или предмет, мне, как правило, представлялось слово – имя этого человека или предмета – написанное на темном фоне. Не помню уже, каким цветом, возможно, разными. Или, в лучшем случае, очень слабый и расплывчатый образ, состоящий, впрочем, процентов на восемьдесят из текста. То есть мир моего воображения представлял собой текст. Мечта постмодерниста.

Выхожу во двор. Двор как двор, ничего особенного. Деревья за ночь не выросли. Хотя… Что это? Вижу троих скинов, они избивают Джими Хендрикса.

– Получай, долбанный ниггер. Не сиделось тебе в Африке, теперь ты горько об этом пожалеешь.

Джими явно ширнулся, он неадекватен. Тут дело не только в том, что он уже получил немалую порцию ударов от нацистской молодежи, никакие кулаки и берцы не могут произвести такого эффекта.

Подавляю в себе порыв помочь, мне, разумеется, жаль Хендрикса. Но в конце то концов, он давно умер. И умер не так как все приличные американские музыканты, не в двадцать семь лет, а в двадцать восемь. Интересно, что будет, если рок-идол погибнет во второй раз. Но ответа на этот вопрос я не получаю.

Джими каким-то чудом доползает до гитары и преображается. Это больше не избитый негр-наркоман, это воин. Он вскакивает на ноги и со всей силы бьет одного из скинхедов гитарой по голове. Тот вырубается. Хендрикс с поразительной легкостью уворачивается от двоих оставшихся и несколькими ударами своего инструмента отправляет в нокаут второго. Затем музыкант вырывает из гитары одну струну и душит ей последнего оставшегося. Рассправившись с неприятелями, великий гитарист бьет струной о гитару и та словно бы врастает на место. Теперь все окружающие, а это, впрочем, только я да черный кот на лавочке, могут насладиться игрой живого Джими Хендрикса. Или мертвого? Живой игрой, во всяком случае, музыкой с рок-н-ролльных небес.