Текст книги "Гоголь в Диканьке"

3

Первое свое прозаическое сочинение Гоголь напечатал в «Отечественных записках», журнале П. П. Свиньина. Это была повесть «Бисаврюк», потом получившая название «Вечер накануне Ивана Купала». Свиньин безжалостно выправил повесть, и Гоголь снял свою подпись. Меж тем со Свиньиным он подружился, бывал в его «Музеуме», находящемся на Михайловской площади, где было все – от картин Тропинина, Щедрина и скульптур Козловского до сшитого из паутины чепчика работы некой Бородиной. Тут были и минералогический кабинет, и собрание медалей и миниатюр, и собрания малахита и серебра, и коллекция старинного оружия. Все это Свиньин в 1834 году должен был продать с аукциона. Торги состоялись на Морской улице, в помещении диорамы Палацци. К тому времени Гоголь жил поблизости, в Малой Морской, и не исключено, что впечатления от аукциона Свиньина дали ему материал для описания аукциона в повести «Портрет».

Но встреча с Пушкиным на Обуховском проспекте в мае 1831 года никак не запечатлелась ни в письмах Гоголя, ни в его сочинениях. Все, что касалось личных отношений с Пушкиным, их переписки (весьма небольшой) и встреч, Гоголь оставлял про себя. Только письма Пушкина (числом три, считая короткие записки) он хранил в отдельном конверте и перед смертью, сжигая бумаги, отложил их в сторону.

На лето Гоголь и Пушкин поселились почти рядом – Гоголь в Павловске, Пушкин – в Царском Селе. Лето 1831 года было тревожным. В Петербург пришла холера. Всюду выставили карантины. В город нельзя было проехать. Гоголь несколько раз бывал у Пушкина в Царском, но свидания эти были недолгими. И хотя Гоголь писал Данилевскому, что почти каждый вечер встречаются в Царском «Пушкин, Жуковский и я», это было преувеличение. Пушкин проводил время с молодой женой (в феврале 1831 года он сыграл свадьбу), и ему было не до малознакомого провинциала Гоголя.

Пушкин снял квартиру в доме Китаевой на петербургской дороге. Дом этот стоял в двух минутах ходьбы от царского дворца, рядом, в другом дворце, жил воспитатель наследника Жуковский, частой гостьей Пушкиных была фрейлина А. О. Россет. Пушкин, гуляя по царскосельскому парку с Натальей Николаевной, не раз встречался в аллеях с царем и царицей. Гоголь в своем Павловске должен был по складам учить читать полоумного князя Васильчикова. Это был другой образ жизни и другая участь.

В. А. Жуковский. Портрет работы П. Ф. Соколова

Тем не менее, когда Гоголь, по снятии карантинов, поехал в Петербург, Пушкин передал с ним для Плетнева «посылочку» – «Повести Белкина».

Вернувшись из Павловска и начав печатать «Вечера» (первую их часть), Гоголь переехал из дома Зверкова и поселился на Офицерской улице, в доме Брунста. Тут он прожил недолго, с августа 1831 по ноябрь 1832 года. Но это были важные для него месяцы. Это было время признания и славы. Все журналы и газеты откликнулись на «Вечера». Сам Пушкин в «Приложении к «Русскому инвалиду» похвалил их. «Истинно веселая книга», – сказал он о них. Имя Рудого Панька сделалось известным в литературных кругах. Было известно и то, что под этим псевдонимом скрывается Николай Гоголь-Яновский, недавний студент, приехавший с Украины. Его и приняли сначала за веселого украинского Пасичника, который отныне будет тешить публику и развлекать ее историями из прошлого малороссиян.

Но Гоголь уже писал повесть «О том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», задумывал «Женихов» и «Портрет».

Осенью 1832 года он вновь переменил квартиру, но далеко от излюбленного района не уехал – на этот раз его пристанищем стал дом Демут-Малиновского в Новом переулке близ Мойки. Если поставить себе цель обойти сразу все квартиры Гоголя в Петербурге, то и дня не понадобится. Их можно сыскать и обойти за два часа. Они все лепятся рядом, как будто Гоголь не может расстаться с приглядевшимися ему домами, каналом, мостами через канал, пешеходами, вывесками на мастерских и лавках. Он упрямо кружит в одном и том же месте, боясь покинуть обжитую территорию. Он страшится расстаться с этими стенами и со своими героями.

И лишь летом 1833 года он позволяет себе на некоторое расстояние отдалиться от них. Гоголь переезжает в дом Лепена на Малой Морской. Это дом под № 97, состоящий из двух этажей на подвалах. Расположен он во 2-й Адмиралтейской части, по соседству с Исаакиевской площадью. Малая Морская – это уже не Мещанская. Это широкая улица с высокими домами, ресторанами, кондитерскими. Тут гуляет уже иной народ. В соседнем доме ресторан Дюме – приют высшей знати Петербурга в обеденные часы. Напротив, немного наискосок, на углу Морской и Гороховой, – огромный дом княгини Н. П. Голицыной с роскошным подъездом, у которого останавливаются четверки и шестерки лошадей. Тут свет горит и по ночам, слышится из окон музыка, сюда наведываются и особы царской фамилии. Сама Голицына – «княгиня усатая», как прозвали ее из-за появившихся у нее в старости бороды и усов, – показывается иногда зрителям, когда ее выносят из дома к карете, направляющейся на очередной бал. Женщину эту, бывшую когда-то красавицей и царицей балов в Петербурге и Париже, изобразил Пушкин в своей «Пиковой даме». Пиковая дама, кстати, пережила поэта – она умерла в декабре 1837 года в возрасте девяноста семи лет.

Окна квартиры Гоголя (поворотя во двор, в третьем этаже направо) выходили не на Малую Морскую, а, как всегда, во двор. Он занял две комнаты, в одной из которых поместил постель и стол для гостей, в другой диван, стол, заваленный книгами (с этих пор убранство квартир Гоголя будет одно и то же), и бюро, за которым он писал. В окна смотрят стены петербургского четырехугольника, то есть того же самого дома, изгибающегося вокруг квадрата двора. Чахлая травка, поленницы дров, вид заспанного дворника, серое петербургское небо – клочок неба, в котором редко проглянет синева.

Здесь, в доме бывшего музыканта императорских театров, Гоголь написал «Ревизора».

В «Ревизоре» Хлестаков посылает письмо Тряпичкину – своему другу-журналисту, который пописывает статейки в газеты. В облике Тряпичкина можно угадать и Булгарина, и Сенковского. Оба они, как и адресат Хлестакова, жили в то время в Почтамтской улице.

С Булгариным Гоголь давно мечтал свести счеты. Он писал об этом еще Пушкину, предлагая тому «проект ученой критики» Булгарина, о котором Пушкин отозвался, что проект «удивительно хорош». Булгарин был враг пушкинской партии в литературе, его газета «Северная пчела» и собственная литературная деятельность (нравственно-сатирические романы и романы из русской истории) сделались примером дурного вкуса и ориентации на массовый спрос, который тогда уже начал зарождаться в России. Героями романов Булгарина выступали люди добродетельные, они на недолгое время впадали в грех, потом исправлялись и служили иллюстрацией к тезису о том, что «на одного дурного человека… можно найти пятьдесят добрых», или о том, что «дурное представлено на вид, чтоб придать более блеска хорошему».

Булгарин торговал литературою, так же как торговал он и своей газетой, давая в ней объявления о кондитерских и ресторанах и взымая за это дань «борзыми щенками» – то есть натурою. Хорошо знавший потребности публики, он угождал ей во всем – и в том, что не был чужд щекотливых тем, и в поношении дворянства, которое якобы должно уступить место третьему сословию, так как не может справиться с насущными проблемами торговли и промышленности, и в публикации в своей «Пчеле» разных диковинных известий из «Смеси», которые потом Гоголь высмеял в бредовой фантазии героя «Записок сумасшедшего».

«Пчела» и ее издатель появляются и в «Портрете», и в «Невском проспекте», и в «Ревизоре», есть намек на некую газету, дающую всякие объявления, и в «Носе», косвенно помянут Булгарин даже в «Игроках». Колоду карт, которая приносит сказочный доход, – крапленую колоду, над коей он работал многие месяцы, Ихарев называет Аделаидой Ивановной. Аделаида Петровна – имя героини романа Булгарина «Иван Выжигин». Аделаида Петровна Баритоно – мать Ивана Выжигина.

В 1834 году стал выходить журнал «Библиотека для чтения». Он помещался в Почтамтской улице, на квартире у О. И. Сенковского, издававшего свои повести под псевдонимом Барон Брамбеус. Сенковский объявил на обложке журнала имя Гоголя, но так ни разу его и не напечатал, отвергнув его сочинения по причине их «грязности». Сенковский сравнивал Гоголя с посредственным французским беллетристом Поль де Коком и объявил «Ревизор» фарсою.

«Библиотека для чтения» имела неимоверный по тем временам тираж – 4000 экземпляров. Ее читали в городе и в провинции. Помещики зачитывались ею. Сенковский богател на доходах от литературы. В доме Лепена Гоголь написал статью «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 гг.», где сравнил «Библиотеку для чтения» с четвероногим животным. Он вдрызг высмеял в этой статье и «Северную пчелу», и другие русские печатные издания. Статья эта появилась в пушкинском «Современнике».

Петербург Гоголя – это не только целая страна, которая является страной фантазии Гоголя, поэтического воображения Гоголя, но и пространство реального исторического Петербурга, который существовал при Гоголе и до сих пор – в своих каменных свидетельствах – продолжает существовать.

Границы этого Петербурга неочертимы. Это и центр города – Адмиралтейские части с Невским, с близостью дворцов и Невы, – и Гороховая, и Мещанские улицы, петербургские церкви и соборы, цирюльни, ресторации и магазины. Это Таврический сад, где прогуливался нос майора Ковалева, и Садовая, где Ковалев живет, и улицы за Невским, где обитает проститутка Липа[6]6
  Так зовут героиню в черновом варианте повести.


[Закрыть] из «Невского проспекта», портной Петрович, Поприщин, и сумасшедший дом на Пряжке – последнее прибежище несчастного «испанского короля», и редакция газеты, и департамент. Это и безымянное кладбище где-то за городом, куда свезли безвестных Акакия Акакиевича и Пискарева, и Гостиный двор, и Казанский собор, и Адмиралтейская площадь.

Площадь эта была известна тем, что здесь дважды в году – на Масленице и на Пасхальной неделе – устраивались гулянья и воздвигались балаганы. Зимою здесь происходило также катание с ледяных гор. В одной из записей Поприщина есть такие слова: «После обеда ходил под горы. Ничего поучительного не мог извлечь». Бывали здесь и развлечения другого рода: качели, карусели, диковинные шатры, в которых фокусники показывали разные штуки, выступали дрессированные обезьяны и другие животные. Иногда в этих веселиях принимали участие даже великие князья. Осип в «Ревизоре» тоже вспоминает адмиралтейские гулянья и вздыхает о беспечной петербургской жизни: «…Житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеатры, собаки тебе танцуют и все, что хочешь». Танцующие собаки – это собаки адмиралтейских балаганов, пользующихся большим спросом у простого народа. Вход туда стоил копейки.

Невский проспект

Гоголевский Петербург – это и Щукин рынок, где Чартков покупает злосчастный портрет, и Васильевский остров, и Ревельский трактир, где приютился капитан Копейкин, и Дворцовая набережная, где стоит дом министра, к которому Копейкин обращается за прошением, и перевоз на Неве, и огород на Выборгской стороне, которым владеет Агафья Тихоновна («Женитьба»), и купеческие палаты, и кабинет делового человека, и лакейская, и сени театра. Это и приемная «значительного лица», и Калинкин мост, возле которого бродит мертвец, сдирающий с генералов шинели, и пятнадцатая линия Васильевского острова, и Коломна.

Краски Петербурга у Гоголя по преимуществу серы, однотонны, изредка мелькнет на фоне общего тусклого цвета какое-нибудь яркое пятно: красные рубахи гребцов на Неве, которые видит Пискарев, или плащ незнакомки на Невском. Цвет пепельно-серый, иногда палевый (когда робкое северное солнце коснется потекших стен домов), он не радует Гоголя, гасит в нем радостный дух, дух сына юга, привыкшего к буйству и разнообразию малороссийской палитры. Сравните цвета «Вечеров на хуторе близ Диканьки» с гаммою петербургских повестей: там (в «Вечерах») оргия красок, здесь – их бедность, выморочность, притушенность. Вот кусок Петербурга из отрывка «Дождь был продолжительный»: «Ни одной полосы света; ни в одном месте нигде не разрывалось серое покрывало. Движущаяся сеть дождя задернула почти совершенно все, что прежде видел глаз, и только одни передние домы мелькали будто сквозь тонкий газ. Тускло мелькала вывеска над вывеской, еще тусклее над ними балкон, выше его еще этаж, наконец, крыша готова была потеряться в дождевом тумане, и только мокрый блеск ее отличал ее немного от воздуха; вода урчала с труб…» А вот характеристика народа, живущего в Коломне: «…тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельных людей, которые со своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную пепельную наружность, как день, когда нет на небе ни бури, ни солнца, и бывает просто ни се ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у предметов».

Титул первого издания

Но именно эту-то резкость и любил более всего в предмете Гоголь. Он любил, когда предмет очерчен со всех сторон, объемен – объемен в окружении воздуха, света, воздухом и светом лепленный, обтекаемый, обозначенный. Гоголевские украинские пейзажи врезываются в память как отлитые, литые, в них все видно, при раздолье, огромном охвате пространства каждая подробность, часть пейзажа как будто впечатана, им сопутствует ясное небо юга. Разве что в финале «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» серый цвет ложится на поля – но то осень, грязь на дорогах, мертвая зелень на полях. По большей части в малороссийских повестях Гоголя светит солнце, а если речь идет о ночи, то в описаниях ее нет ущербности, есть полнота тайны, полнота мрака, если можно так сказать, контрастирующего с резким светом месяца или луны.

Петербург не радовал Гоголя. Он мерз в нем в своей продуваемой ветрами с Невы шинели, задыхался летом, когда вся аристократия выезжала на дачи, а бедный чиновник должен был коротать лето в каменной клетке, раскаляющейся в июльском зное, зной этот был тяжел от накопившейся влаги, поднимавшейся с болот и с моря. Гоголь бежал из Петербурга в 1832 и 1835 годах домой, в Васильевку, а в 1835 году задержался на летних вакациях настолько, что, когда вернулся в Патриотический институт (в ноябре), его едва приняли на старое место.

Снимал он комнатку на дачах в Стрельне и на Поклонной горе.

В 1836 году Гоголь покинул Петербург и уехал за границу. Петербург, как ему казалось, не принял его, он – в ответ – не принял Петербурга. «Театральный разъезд» Гоголя – горькое объяснение с петербургской публикой по поводу своей комедии. «Ревизор» был сыгран в Александрийском театре (премьера его состоялась 19 апреля 1836 года), но осмеян. «Все против меня, – писал Гоголь, – купцы против меня, чиновники против меня, литераторы против меня». Он был не совсем справедлив в своем отчаянии, но пьесу действительно не поняли. Кроме того, на Гоголя обиделись. Обиделись сословия, которые он выставил в пьесе, его обвинили в отсутствии любви к России, в поношении чиновничества, дворянства и т. д.

Пушкин как-то сказал, что Гоголя в Москве любят больше, чем в Петербурге. И был прав. Москва гораздо радушнее принимала Гоголя, Москва почувствовала в сердцевине его смеха сострадание к русскому человеку. Гоголя в Москве любили именно потому, что в нем слышали любовь к России. Петербург, за исключением «Современника» и окружения Пушкина, считал, что Гоголь поносит Россию.

Кажется, ему было грех жаловаться на критику, на непризнание, но все же понимания публики, которого он добивался и с молодым максимализмом хотел иметь сейчас же, он не получил. Это и послужило одной из причин бегства.

К тому же и журнальная деятельность Гоголя в «Современнике» не удалась. Первая же его статья – статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 годах» – принесла ему и журналу немало огорчений. Пушкин должен был даже поправлять эту бестактность Гоголя (высмеявшего всю русскую прессу), не называя его по имени.

«Петербург, снега, подлецы, департамент, все это, кажется, мне снилось», – напишет Гоголь о Петербурге из-за границы.

Эти слова часто цитируют, забывая, что у Гоголя есть и другие картины великого города, другие отзывы о нем. Написаны эти строки тоже на чужбине, вдали от Северной Пальмиры, но в них как бы сдернут серый цвет с постылого петербургского пейзажа, сдернуто покрывало, и краски и линии весеннего Петербурга предстают пред глазами читателя омытыми, освеженными, чистыми. «Столица вдруг изменилась. И шпиц Петропавловской колокольни, и крепость, и Васильевский остров, и Выборгская сторона, и Английская набережная – все получило картинный вид. Дымясь, влетел первый пароход. Первые лодки с чиновниками, солдатами, старухами-няньками, английскими конторщиками понеслись с Васильевского и на Васильевский… Когда взошел я на Адмиралтейский бульвар, – это было накануне светлого воскресения вечером, – когда Адмиралтейским бульваром достиг я пристани, перед которою блестят две яшмовые вазы, когда открылась передо мною Нева, когда розовый цвет неба дымился с Выборгской стороны голубым туманом, строения стороны Петербургской оделись почти лиловым цветом, скрывшим их неказистую наружность, когда церкви, у которых туман одноцветным покровом своим скрыл все выпуклости, казались нарисованными или наклеенными на розовой материи и в этой лилово-голубой мгле блестел один только шпиль Петропавловской колокольни, отражаясь в бесконечном зеркале Невы, – мне казалось, будто я был не в Петербурге…»

Петербург в этом воспоминании Гоголя играет цветами: тут и зеленый цвет яшмовых ваз на набережной, и розовая материя неба, смешанная с лиловостью, с голубою мглой, и блеск золотого шпиля Петропавловки, освещающий всю картину, и резкость очертаний, и зеркало Невы, отражающее эту резкость.

Петербург был городом не только неудач Гоголя, его поражений (он потерпел поражение на поприще службы, на поприще ученом, преподавая в Санкт-Петербургском университете, откуда был уволен в связи с «сокращением штата»; он не стал актером, хотя пытался попасть на сцену), но и местом, где безвестный студент Гоголь-Яновский, явившийся с Украины, сделался сначала Пасичником, заставившим смеяться Россию, а затем Гоголем. На Малой Морской улице, в доме Лепена, под номером 97, были написаны лучшие творения Гоголя. Здесь – в какие-нибудь два с небольшим года – родились «Записки сумасшедшего» и «Невский проспект», повести «Миргорода», «Ревизор», «Нос», «Коляска», были начаты «Мертвые души».

Когда Гоголь уезжал из Петербурга, Пушкин жил на Гагаринской набережной в доме Кадашева. Квартира Пушкина состояла из двадцати комнат, с выездом. Гоголь иногда забегал к Пушкину, чтоб прочесть ему свое новое сочинение, показать набор книги, посоветоваться о заглавии, о беспокоящей его строке. Пушкин правил, Пушкин вычитывал, Пушкин, как мог, помогал Гоголю. Он и сюжеты свои ему дарил – дарил без сожаления, хотя и жаловался друзьям, что с «этим хохлом» надо держаться поосторожнее, того и гляди обчистит.

Пушкин добивался постановки комедии Гоголя на сцене (помогали тут и В. А. Жуковский, и П. А. Вяземский, и М. Ю. Вьельгорский), Пушкин привлек Гоголя к участию в «Современнике», доверил ему всю критику и «Новые книги», Пушкин хлопотал о делах Гоголя в Москве. Да, у Пушкина было двадцать комнат и жена-красавица, у Гоголя было две комнатки на третьем этаже и не было жены. Его женою была Муза – ей он отдал все: и любовь, и здоровье, и лучшие часы вдохновения, – но и она не обделила его своим вниманием.

Впрочем, Муза и Пушкин стояли у Гоголя рядом, трудно было отделить Музу от Пушкина, а Пушкина от Музы. Все, что при жизни Пушкина делал Гоголь, что он писал, замышлял, было связано с именем Пушкина, с грядущим судом или одобрением Пушкина. Без Пушкина Гоголь не мог представить своей поэтической жизни. Поэтому, когда он в Париже услышал о смерти Пушкина, он понял, что остался один. До этого он был не одинок: взгляд Пушкина, шутка Пушкина, записка Пушкина о его новом сочинении – все поддерживало в нем веру и жизнь. Смерть Пушкина стала одной из причин перелома, который произошел позже в Гоголе и привел его от состояния веселья и брызжущих сил молодости к печали и задумчивой улыбке зрелых лет.

Кажется, объявление, появившееся 17 мая 1836 года в «Прибавлениях к «Санкт-Петербургским ведомостям», объявление, гласившее, что среди отъезжающих за границу числится некто «Николай Гогель, 8 класса», ни о чем не говорило русскому глазу (тем более и фамилия была перепутана), но уезжал из столицы не коллежский асессор Гоголь, не какой-то очередной путешественник и не тот, кто въехал в Петербург морозным вечером в декабре 1828 года, сын полтавской помещицы Марии Ивановны Гоголь-Яновской, а великий русский писатель, гений России, который по свершении того, что он уже совершил, мог быть отнесен к числу лучших ее сынов.

Н. В. Гоголь. Портрет работы Горюнова

Как сообщали те же «Санкт-Петербургские ведомости», погода в день отъезда Гоголя, 6 июня 1836 года, была пасмурная. Низкие облака стояли над Петербургом, накрапывал дождь. Термометр показывал около одиннадцати градусов по Реомюру. Маленький пароходик подошел к Английской набережной и принял на себя пассажиров, которые должны были переправиться на нем в Кронштадт, где их ждал большой пароход «Николай Первый». Среди провожающих – Гоголь уезжал вместе с А. Данилевским – был князь П. А. Вяземский. Он отсылал за границу жену и дочь, которые тоже стояли на палубе. Прощальные слова, слезы, маханье платком, пароходик отошел от причала – и город на Неве поплыл, закачался на волнах, теряясь в дымке дождя.