Текст книги "Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 2"

«Евразийский союз я вижу как неотъемлемую часть общеевропейской интеграции… Наш союз призван стать ключевым региональным игроком, который поможет выстраивать отношения с ведущими мировыми экономическими структурами… мы предлагаем интеграцию интеграций»

А. Лукашенко

Выраженный в эпиграфе смысл внешнеполитического выбора Республики Беларусь – достаточно уникальный не только в постсоветском пространстве. В мире слишком много государств, которые открыто демонстрируют свою ориентацию с непременной приставкой «про» какого-либо могущественного субъекта. Выбор Беларуси это прежде всего «самостояние» молодой нации-государства на основе признания геоглобалистских реалий и международного партнерства путем баланса интересов и силы права. Такой выбор осложняется тем, что суверенизация Беларуси, которая при всей своей предыстории была Минервой, внезапно явившейся из головы Юпитера, стала историческим испытанием способности экстерном и «на марше» пройти «приготовительные классы» и продемонстрировать миру политическую зрелость. Ее безошибочный индикатор – осознание, что национальный суверенитет – не только степень свободы, но и бремя ответственности, соразмерность потенциала внутренней свободы – национальной безопасности с ее внешней ипостасью – государственной безопасностью, и только в их синергии – необходимые предпосылки стабильного развития страны.

Если молодое белорусское государство – продукт не просто «беловежского сговора», а естественной, хотя и трагической цивилизационной катастрофы распада Союза, то было бы безответственным следовать королю Лиру, который передоверил дочерям свои владения и остался на семи ветрах. Не только возможные штормы геополитической динамики способны снести белорусский суверенитет, но и психология провинциального Санчо, довольного тем, что, хотя ему и неведомы великие деяния, зато он избавлен от побоев. Белорусской альтернативы государственному суверенитету не существует, а если она существует, то как его суррогат. Иными словами, ключ к подлинному самоопределению народа Беларуси – в завершении его формирования как самостоятельного исторического субъекта [Левяш, 1994, 1995].

«Наши гуси» не спасли «Рим» средневековой суверенной белорусской государственности, и ее историческая традиция требует кардинального и творческого обновления – эмансипации от заведомо слабых моментов, прежде всего дефицита стратегического мышления и пассионарной воли, отчетливого различения противников, партнеров и союзников и служения им на основе взаимности.

Однако прозападная оппозиция в Беларуси не отмечена стратегическим «глазомером» (М. Вебер), и ее маятник колеблется от сервильных ориентаций незабвенного Санчо до аппетитов амбициозного «льва». Незабываема глобальная утопия А. Сидоревича: «Нам не повезло на восточных и западных соседей. Польша и Россия, без различия, кто там правит, – Пилсудский или Сталин, коммунисты или монархисты – никогда не были нашими добрыми товарищами. Обе эти страны по меньшей мере хотели, хотят иметь Беларусь в зоне своего влияния, хотят иметь ее проходным коридором. С восточными и западными соседями нужно жить мирно, но не поискать ли нам союзников где-нибудь подальше?» [ЛiМ, 24.04.1992]. Речь, понятно, шла не о Китае, а о США. Этой иллюзии не избежали и российские либерал-реформаторы. Сегодня ни одна уважающая себя нация-государство в мире не взыскует такого «союзника», и Беларуси пришлось в этом убедиться.

Свидетельств тому немало, начиная с откровений З. Бжезинского. В интервью «Независимой газете» он не скрывал раздражения независимой политикой Беларуси и противопоставил ее более «податливой» Украине. «Я не считаю, что (на Украине) может быть использована белорусская модель. На Украине нет такой фигуры, как Лукашенко. Украинцы – это трезвомыслящие люди с реальным взглядом на вещи и не такие, так сказать, странные ребята, как в Минске» [НГ, 31.12.1998]. «Странность» белорусского руководства в том, что, как разъяснил известный политолог П. Ратленд, «недостаточно направить текст американской конституции в Минск, чтобы превратить Белоруссию в либеральную демократию» [2002, с. 16, 17]. Беларусь, отмечает эксперт, не приемлет окончательно дискредитированную политику «открытых дверей».

Более неоднозначно взаимодействие Беларуси с Евросоюзом. Стоит еще раз подчеркнуть не совсем совпадающие смыслы нашего отношения к «онтологической» Европе как таковой и Евросоюзу. Прежде всего широким кругам белорусской общественности пора сбросить бремя «ветхого Адама» провинциальной неполноценности и исходить из того, что Беларуси ни в какую «Европу» нет нужды «возвращаться». Старый континент, на котором мы живем, это не мессианская Европа как критерий оценки, на основе которого выставляются баллы «недоевропейцам». Европа – реальность, напоминающая два ассиметричных и дополняющих друг друга полушария головного мозга. Это Бастилия и Зимний, Освенцим и Минское гетто, Елисейские поля и радзивилловы замок и библиотека, и многое другое по своему европейскому духу. Каждый из этих феноменов не самодостаточен, и только вместе они и есть Европа. Беларусь была, есть и будет в центральноевропейской системе координат. В равной мере это дает основания как для отклонения менторского тона в отношении Беларуси, так и для аксиомы сопричастности Беларуси к европейской судьбе.

Вместе с тем, судя по результатам проведенного автором монографии в 1994 г. национального опроса, союз с западными соседями сочли более эффективным (в %) 19,3 русских и 26,3 белорусов [Левяш, 1994]. Через двенадцать лет, исходя из результатов социологического исследования в «славянском треугольнике» СНГ в 2004 г., желание жить в объединенной Европе высказали в целом (в %): в России – 10,7, Украине – 14,7, Беларуси – 28,1. По уровню образования соответственно – 14,2, 21,5 и 35,8 [Фурман, 2007, с. 75]. Более или менее 1/3 населения Беларуси (более – молодежи) – было в принципе за интеграцию с Евросоюзом, и если это позиция не большинства, но все же достаточно весомый фактор.

Почему же даже просвещенное большинство, тем более – его политическая элита воздерживается от такого курса? Ответ неоднозначен, но главным образом он заключен в разрыве между словом и делом Евросоюза, его латентной ставке на достижение своих целей путем последовательной диффузии феномена «цветных революций», ее «прививки» в Беларуси. О смысле такого далеко идущего политического «садоводства» пишет Ю. Годин: «В геостратегических планах Запада Украине отводится роль, схожая с ролью, которую должны играть страны Балтии. По всей видимости, в западных кругах не расстаются с проектом создания «черноморско-балтийской федерации», то есть типичного «санитарного кордона» – геополитического образования, направленного на подрыв геополитической и экономической безопасности России. Белоруссия во главе с А. Лукашенко спутала эти планы, пойдя на единение с Россией на новой основе – вплоть до создания Союзного государства. Этот интеграционный ход двух стран вызвал плохо скрытое раздражение на Западе» [НГ, 2000]. Проблемный характер строительства такого государства повышает градус интереса к «санитарному кордону» и вызывает к жизни немало знакомых персонажей. Один из специалистов по «цветным революциям» в своем письме в английскую газету «Гардиан» признался, что «в Беларуси занимался тем же, чем в Никарагуа и Панаме, а именно «продвижением демократии» [Цит. по: ЛГ, 30.04.-6.05.2008].

Российские политологи практически единодушны в оценке такого «экспорта». «А что им нужно? – риторически вопрошает С. Кургинян. – Им нужен новый пояс, включающий в себя Кавказ и Украину. Этот новый пояс должен стать для нас своеобразной геополитической «берлинской стеной… Им нужно напрячь ожидания, рождаемые «оранжевыми революциями»… Если удастся легко сковырнуть такого… политика, как Лукашенко, то… это своего рода психологический мат… Посмотрите на карту! И представьте себе, что такое пояс из Прибалтики, Белоруссии, Украины, Молдавии и Закавказья… Если этот пояс замкнется, то речь пойдет о… тисках» [ЛГ, 27.04.–5.05.2005].

Такие – если не единые, то однопорядковые – замыслы полностью совпадали с прожектом так называемого Черноморско-Балтийского альянса – традиционной геополитической мечты белорусских и украинских этнократов. Белорусская оппозиция настойчиво пытается вдохнуть новую силу в «цветную революцию», заметно паразитируя на органичных белорусской культурной традиции европейских ценностях и ориентациях значительной части населения и заодно – на трудностях союзных отношений между Минском и Москвой. Это типичная софистика, подмена основания, незаметная обыденному сознанию (на него и делается ставка). Национал-оппозиция, подобно украинским «оранжистам», навязывает мифологему о том, что Россия – «это и есть Азия», и, акцентируя ее евразийское содержание, игнорируют европейскую сущность и европейский выбор новой России.

Об этом откровенно и с сожалением пишет известный российский аналитик В. Соловей: «Беларусь ближе к Европе. Конечно, белорусское общество – не антироссийское, но оно начинает постепенно дистанционироваться. То же самое происходит с белорусской элитой. Белорусский суверенитет стал реальностью благодаря нынешнему президенту Александру Лукашенко. Он очень умелый, талантливый и харизматичный политик, что отмечают и европейцы, и американцы, даже те, кто Лукашенко терпеть не может. Именно он создал и укрепил Беларусь как независимое государство. Все это прекрасно видит Европа, создавая предпосылки для европейской интеграции Беларуси. При этом Беларусь будет интегрирована в Европу гораздо быстрее Украины» [Соловей, Риск…, 2008].

Таковы не только благоприятные, но и проблемные слагаемые формулы, в конечном счете, солидарной для Беларуси и России европейской ориентации. Верно, что ныне это выбор не в пользу их «растворения» в ЕС, а при условии сохранения национального суверенитета, шире – выбор модели «Европы отечеств».

Конструктивная перспектива только в том, чтобы вместе с Россией «идти в Европу». В итоге, отмечает В. Третьяков, «Беларусь, несмотря на свои небольшие размеры, при Лукашенко демонстрирует максимально возможную для такой страны самостоятельность внутреннего и внешнего поведения. Беларусь является одной из немногих суверенных не по титулу, а в реальности стран мира… Белоруссия сегодня – это политический нонконформист, политический еретик, политический диссидент… В Европе нас таких, политических нонконформистов и еретиков, осталось всего двое – Россия и Беларусь» [МН, 24–30.03.2006]. Вместе с Россией Беларусь успешно ревизует претензии на однополярный и даже «полутораполярный мир» и утверждает свою роль реального субъекта многомерного мира.

«Пойдут ли двое вместе, не договорившись между собой?»

Библия

«Краткий курс» становления государственного суверенитета Республики Беларусь выявил жесткую реальность. Метафорически – беловежскую «сладку ягоду рвали вместе», а «горьку ягоду» практических забот – в режиме «одиночества вдвоем». Самодостаточная способность Беларуси обеспечить свой суверенитет оказалась мифологемой. В ней нет и не может быть ответа на решающий вопрос о степени взаимозависимости Беларуси с Востоком и Западом.

Как центральноевропейское государство, Беларусь неотделима от судеб европейского континента с его «западными» и «восточными» интересами и ценностями. Исторически они имели как цивилизационный, так и социокультурный характер. Однако «преданья старины глубокой» – не индульгенция на благоденствие в современном динамичном мире, тем более – перед лицом новой «Берлинской стены», которой Запад пытается рассечь Европу и по-своему «обустроить» еще не присоединившиеся к ЕС государства. Брюссельская «политика добрососедства» откровенно подкрепляется движением НАТО на Восток, в котором Вышеградской группе и новым прибалтийским государствам предложено занять «передовые рубежи», и это демонстративно геостратегический, с позиции авторитета силы, прессинг на Беларусь и Россию.

Риторический вопрос: рассматривает ли такой Запад Беларусь как равноправного партнера? Если мы безоглядно откроемся Западу, т. е. примем все условия международных финансовых структур, брюссельских «добрососедей» и проявим готовность поддаться силовому прессингу НАТО, у нас будет все – от «макдональдсов» до ракет среднего класса под западным контролем и «по мере необходимости», как нам популярно разъясняют. Все, кроме суверенитета.

В течение переходного периода формирования новой белорусской государственности в духе диалектики свободы и необходимости действовал принцип: «Суверенитет – насколько возможно, интеграция – насколько необходимо». Одной из иституциональных форм интеграции стало Союзное государство Беларусь – Россия. Начиная с 2012 г., этот союз действует в более широком контексте новых интеграционных инициатив России, Беларуси и Казахстана. 18 ноября 2011 г. А. Лукашенко поставил подпись под Декларацией о евразийской экономической интеграции, Договором о Евразийской экономической комиссии и решением о регламенте Евразийской экономической комиссии (ЕЭК). Речь идет о создании нового интеграционного объединения – Евразийского союза (ЕЭС).

Отвечая на вопрос о судьбе белорусско-российского Союзного государства в свете этих событий, белорусский лидер не исключил, что «проект Союзного государства, может быть и растворится». По словам А. Лукашенко, это будет возможно, если интеграционный проект трех стран, в частности, создания Единого экономического пространства (ЕЭП), будет очень быстро двигаться вверх. «Тогда возможно, ЕЭП догонит по своей степени интеграции интеграцию в рамках России и Беларуси. И тогда мы вправе поставить вопрос: надо ли нам параллельное Союзное государство, как мы его называем сейчас?» – сказал А. Лукашенко [Цит. по: Быковский, 2011].

Такая вероятность требует всесторонней верификации. Беларусь и Россия во многом продолжают жить в одном культурно-цивилизационном, геоэкономическом и геополитическом пространстве. Однако определение институциональной формулы динамики и вероятностной судьбы нашего Союза требует учета трех составных.

Первая из них заключается в исторической традиции «старажытнай» Беларуси как восточного ареала семьи средних и малых центральноевропейских народов – в большинстве своем ныне членов Евросоюза.

Проблема, однако, в том, что европейский архетип Беларуси недостаточно укоренен в народном сознании и в идеализированной форме сохранился в сознании определенной части элиты белорусского этноса.

Вторая «величина» в этой формуле обусловлена смещением центра тяжести дальнейшей эволюции Беларуси к исторической доле фронтира – вначале «Крэсаў Усходніх» Речи Посполитой, а затем – пограничья с Европой-3, или Россией, инкорпорацией Беларуси в Российскую империю и далее – ее статусом БССР как западного фронтира России/СССР. Произошла трансформация белорусского архетипа. Трехвековой русский культурный мессианизм, вопреки негативным результатам цивилизационного миссионерства и ассимиляции, из внешнего фактора-необходимости преобразился во внутреннюю потребность народного менталитета. Ностальгия по относительно «благополучной» БССР – лишь камертон мощной гравитации трехвекового бытия вместе с Россией.

В-третьих, такое единение не может выстраиваться по иллюзорной или циничной «вертикальной» логике «Старшего» и «младшего брата», но это не отменяет ценностей и смысла подлинного братства. Реально братской является семья, в которой никто не является «захребетником», и все напряженно сопричастны к общему делу.

В конечном счете, нынешняя практика формирования Союза Беларуси с Россией имеет органический характер. Глубинное основание его проблематичности – в реанимации и творческом обновлении белорусского национального архетипа в таком институциональном взаимодействии с Россией, которое на деле способно эффективно обеспечить «нашу и вашу свободу». Одним из индикаторов сложностей на этом пути является уже то, что «Договор о Союзе Беларуси и России», в котором речь шла о двух государствах, был заключен в 1997 г., а в акте ратификации договора, как законе Республики Беларусь (1999), уже провозглашалось создание единого «Союзного государства». Иными словами, центральный вопрос – какой институциональный тип Союза является нормативным – остается по-прежнему открытым.

Экспертиза состояния дел в основном сводится к действительно существующим, но все более – к следствиям, чем причинам, и их интерпретация российской стороной напоминает претензии не к Республике Беларусь, а скорее к БССР как «сборочному цеху», однонаправленному на «Центр». Констатируется, что происходит «постепенное сползание с ранее достигнутых позиций». Так, по итогам 2007 г. Беларусь оказалась пятым торговым партнером России, а до 2004 г. она была второй (после Германии). Обретение новых торговых партнеров расценивается не как успех спасенного от «шоковой терапии» и возрожденного производства в Республике Беларусь, а ее «измена». Любое выгодное Беларуси экономическое, геополитическое и культурное партнерство с «дальним зарубежьем» – Китаем и Индией, Саудовской Аравией и Венесуэлой – интерпретируется в эмоциях «ревнивого мужа». Аналогичным образом, как «факторы давления на Москву», расцениваются воздержание Минска от перехода на российский рубль, проект строительства белорусской АЭС, активизация сотрудничества Минска с Киевом и Тбилиси, и т. п.

В основании реальных проблем союзного строительства по меньшей мере три фундаментальных фактора.

Первый из них заключается в том, что строительство не союза двух государств, а единого союзного государства сталкивается с синдромом разных «весовых категорий». Стабильное союзное государство может состояться только при таком непременном условии, как относительное равенство потенциалов – территориально-ресурсного, демографического, экономического, оборонного, культурного. Их явное несоответствие в рассматриваемом ракурсе угрожает если не поглощением Беларуси, то заведомо обрекает ее на долю «младшего брата».

Второй источник напряженности – различные политико-экономические траектории эволюции Беларуси и России в переходный период. Подписание союзного договора произошло, с одной стороны, в условиях стабилизации политического режима и жесткого неприятия «дикого рынка» в Беларуси, а с другой – в «смутное время» олигархической диктатуры в России. Ее полпреды сделали все, чтобы добиться контроля над белорусским производственным комплексом, прессинговали отказом от энергетических преференций, вполне нормальных в отношениях с союзным государством. В. Путин вначале, еще не обладая полнотой властного контроля, шел на поводу у олигархов, и лишь после их обуздания Россия, не без понятной оглядки на рыночные отношения, вернулась к относительно приемлемым преференциям для Беларуси. Но физически снятый энергетический шок не может пройти бесследно и остается в политической памяти и ментальности.

Наконец, в-третьих, на первом этапе восходящая политическая траектория в Беларуси и нисходящая – в России стимулировали Минск к форсированию идеи именно единого союзного государства, а не союза или иной институциональной формы двух государств. Расчет заключался в том, что рядом с президентом Союзного государства (тогда Б. Ельциным) должность вице-президента должен был принять А. Лукашенко. В случае референдума по договору, опираясь на симпатии большинства россиян к нему как харизматическому лидеру и «сильной руке», не говоря уже о симпатиях к Беларуси, позиции Минска будут прочно обеспечены. Несколько позднее политолог А. Цыпко в беседе с помощником белорусского президента В. Цепкало заметил, что «конструкция союзного государства, созданная Лукашенко и Ельциным, нежизнеспособна, и назвал «громкими словами» сентенцию собеседника: «Я уверен, что Беларусь самостоятельно выживет, России тоже, естественно, нечего опасаться, но тогда на всех попытках постсоветской интеграции можно будет поставить крест» [ЛГ, 2002].

Путинская Россия, добившись стабилизации, первоначально предложила Беларуси дилемму: либо модель Евросоюза, либо вхождение Беларуси в Россию фактически в статусе прежней БССР. Оба варианта были и остаются неприемлемыми: первый – в силу остающейся неопределенности институциональных оснований Евросоюза, второй – как «мягкая» инкорпорация. Отсюда – вялотекущая стагнация в союзном строительстве.

Многие аналитики указывают на «камень преткновения» в отношениях Минска и Москвы. Он ясно назван в статье А. Астафьева «Беларусь хочет быть в Союзе, а не в России». Автор констатировал, что, при всей регулярности заседаний Высшего государственного совета Союзного государства, основные проблемы его строительства «остаются нерешенными… Не может же быть процесс строительства Союзного государства бесконечным» [ЛГ– Лад, вып. 15, 2003]. Действительно, в роли одного из субъектов Российской Федерации Беларусь не сможет полноценно решать свои внутренние и международные проблемы. Ее императив – синтез национально-государственного «самостояния» вместе с Россией, в новом Союзе с ней, но как одного из среднеевропейских государств, с ориентацией на собственную позицию в строительстве Большой Европы и ее центральноевропейского ареала.

Как ныне относится к этому официальный Минск? В ежегодном послании президента Республики Беларусь отмечалось, что стратегических изменений во внешнеполитических приоритетах республики не последует, и «ключевым партнером» Минска остается Москва. «Если кто-то ждет, что Белоруссия из-за возникших трудностей будет колебаться и менять направление своего движения, то глубоко заблуждается. Наша позиция в отношении интеграции с Россией неизменна» [МН, 27.04.-3.05.2007].

Российские эксперты не ставят под сомнение, что значение такого стабильного курса выходит далеко за пределы белорусско-российского взаимодействия. По словам В. Третьякова, «Чем же… Лукашенко так раздражает Запад и особенно США…? Тем, что Лукашенко гипотетически может привести Беларусь к созданию полноценного союзного государства с Россией» [МН, 24–30.03.2006]. Накануне визита Путина в Минск лидеры белорусской оппозиции побывали в Вашингтоне, встречались с Дж. Бушем и госсекретарем К. Райс, которая пообещала «защитить свободу в Белоруссии». Лидер Объединенной оппозиции А. Миленкевич говорил «об опасности аншлюса Беларуси Россией». По его словам, в Беларуси невозможно проведение свободного референдума по вопросу создания Союзного государства, но не потому, что он в принципе исключен, а потому что, как утверждал экс-кандидат в президенты, «результаты этого плебисцита, никогда не признает цивилизованный мир» [МН, 14–20.12.2007]. Прозападный оппозиционер верно просчитал, какими с высокой вероятностью будут итоги гипотетического референдума, но забыл, что Минск и Москва как полноценные субъекты международного сообщества, конечно, нуждаются во внешней легитимации, но в качестве вторичного фактора своего союзного «самостояния» и выбора.

Текущее состояние проблемы резюмировал Е. М. Примаков. На вопрос «Литературной газеты» о перспективе Союзного государства России и Беларуси многоопытный политик заметил, что «есть трудности, которые необходимо преодолеть в ходе создания этого государства. Например, у нас некоторые считают, что Белоруссию можно включить в состав России в виде одной или двух губерний. Это – вредная крайность. Никогда на такое Белоруссия не пойдет… Белоруссия, даже находясь в Советском Союзе, была членом ООН! Белорусская сторона тоже склонна к некоторым крайним предложениям… Это, на мой взгляд, большой политический промах» [ЛГ, 6–12.04.2008].

Создание Союза как целостности своих основных составных остается открытой проблемой. Она автоматически не решается ни исторической традицией общности наших народов, ни известной ментальной предрасположенностью президента Беларуси к России.

Как быть? Примечательна конструктивным духом статья В. Дашичева «В интересах всей Европы. Союз России и Беларуси в контексте международной и национальной безопасности». «Можно наверняка сказать, – писал автор, – что исходная база для новой интеграции России и Белоруссии неизмеримо шире и прочнее, чем у стран Западной Европы в начале их интеграционных процессов в начале 50-х гг… На мой взгляд, наиболее подходящей и реалистической формой Союза России и Белоруссии было бы создание не «единого государства», а конфедерации» [НГ – Содружество, № 3 (15), 1999].

В этом ключе есть смысл прислушаться к идее, которая буквально «витает в воздухе» белорусского общественного мнения уже более десятка лет. Еще в 1996 г. НИСЭПИ в национальном опросе населения (1535 человек), выявил эволюцию белорусского общества взаимосвязанным и центральным вопросам – о суверенитете и интеграции.

Отношение населения к независимости Беларуси и объединению с Россией в одно государство (в %)

Исследователям такая позиция представилась «в формально-логическом смысле – парадоксальной… На самом деле, никакого парадокса нет… Многие рядовые граждане (отчасти осознанно, отчасти интуитивно) поддерживают идею конфедерации. Они исходят из того, что конфедерация позволяет иметь одновременно и суверенитет, и союзное государство» [Шавель, 1996]. Искомая институциональная форма сближения с Россией на ближнюю перспективу уже подсказывалась большинством населения республики. В сроки формирования такого объединения внесла коррективы сама жизнь, но его исходные позиции и искомая институциональная форма «схвачены» верно.

Сама жизнь вносит коррективы в технологии и сроки формирования такого объединения, но его исходные позиции и адекватная институциональная форма «схвачены» верно. Известные возражения вообще против конфедеративной институции на том основании, что она «недолговечна», действительно подкрепляются некоторыми историческими прецедентами, но это не довод для вывода, что они должны быть моделью взаимоотношений Беларуси и России на современном этапе. Если же искать аналогии, то их скорее можно найти в Евросоюзе – de jure Союза, но de facto во многом – конфедерации. Следует подчеркнуть, что это именно аналогия, а не модель, поскольку основания Евросоюза и предлагаемой конфедерации Беларусь– Россия, наряду с выражением общей закономерности интеграции, во многом специфичны.

Такая вероятностная перспектива не ослабела, а, напротив, возросла с активизацией евразийского интеграционного строительства. Хотя Евразийский экономическая интеграция наделяется полномочиями новой наднациональной структуры – Евразийской экономической комиссии, речь однозначно идет именно об экономической интеграции. Многие ее функции уже сейчас, пусть и относительно скромно, но выполняет Союзное государство. Но далеко не только эти функции. Союзное государство – многомерная структура, включающая в себя научно-образовательные, социальные, военно-политические, а главное – культуротворческие функции синергии не только наших государств, но и народов. Только экономическая интеграция не вмещает в себя белорусско-российское сотворчество компьютеров последних поколений (здесь нужна не коммерческая мотивация), устойчивое воспроизводство уникального в постсоветском пространстве белорусско-российского двуязычия, исторически сложившуюся «безбарьерную» общность нашего приграничья, тесноту родственных связей и т. п.

Эти, как и многие другие, функции Союзного государства растворятся в только экономической интеграции, и альтернатива в том, чтобы заново воссоздать его как многомерную конфедерацию двух государств, способную стать действительной моделью перспективы Евразийского союза [Левяш, Идея, 2011].