Текст книги "Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 2"

Суть дела – не в масштабах и «ранге» проблемы, а в дефиците ее всестороннего видения в русле геоглобалистского потока. Принципиальная альтернатива в том, какой мир выстраивается – многополярный или многомерный. Обе тенденции имеют объективный характер. В первой ипостаси – это нарастающая тенденция к отчуждению и реанимации «холодной войны» между Россией и НАТО – ЕС. «Обычная схема рассмотрения обсуждаемой нами проблемы, – говорил на семинаре «Россия и Украина в евроатлантическом пространстве» (Москва, 1999) проректор МГИМО А. Загорский, – Украина должна сделать выбор, с кем она – либо с нами, либо с другими. Это обычное предположение враждебного окружения». Напротив, в многомерном мире, – отметил А. Загорский, – процесс объединения Европы – «коренной путь». В этой связи… и перед Украиной, и перед Россией… встает вопрос…, в какой форме, какими путями мы будем входить в Европу. Для решения этой задачи важны два серьезных требования. Первое и самое главное – и Россия, и Украина должны сначала справиться с домашним заданием, решить свои внутренние проблемы… Мы не должны и не будем разбегаться друга от друга, мы должны встретиться в европейском пространстве в новом качестве, в качестве новых партнеров, как полноценные и равноправные участники этого процесса».

Россия и Украина – «одинаково сильные души» (Гоголь), и существуют объективные и фундаментальные основания для строительства триединой Европы, в которой должно быть достойное место и роль и России, и Украины.

4. Субъектность Республики Беларусь как нации-государства

«Мы выбираем не Восток и Запад или же Восток или Запад – МЫ ВЫБИРАЕМ БЕЛАРУСЬ, которая в силу экономики, в силу истории, в силу географии, в силу культуры и менталитета будет и на Востоке, и на Западе»

А. Лукашенко

Хорошо известно, что мировое сообщество наций-государств не признает претензий пассионарных этносов, например, ирландцев, басков, курдов, чеченцев, на роль суверенных субъектов. Вместе с тем, уважая их интересы и ментальность, оно благосклонно к обоснованной мере их свободы – предельно широкой автономии. Иное дело – народы бывшей советской Прибалтики. По словам А. Солженицына, издавна зажатые между тевтонским молотом и великорусской наковальней, они, вопреки обстоятельствам, устойчиво хранили и воспроизводили традиции государственности, национально-культурную идентичность, сохранили заметные позиции в европейской культуре – и с распадом Союза не оказалось серьезных доводов против их вековечного стремления к суверенитету. Таков, вопреки праву силы альянса Риббентроп – Молотов, неоспоримый аргумент силы исторического права древних народов на государственный суверенитет – верной приметы их культурно-цивилизационной зрелости.

Всякое сравнение «хромает», но все же ведет к пониманию некоторых граней белорусского культурно-цивилизационного феномена, однопорядкового с другими народами Средней Европы. Однако такая параллель не объясняет его уникальности. На современном этапе это рельефно проявляется в таких фундаментальных факторах, как особенности самоидентификации ее субъекта – полиэтнического народа Беларуси, двуединство процессов становления государственного суверенитета Республики Беларусь и тенденции к ее интеграции с Россией, «особые», хотя и по-разному, отношения Беларуси с Западом.

4.1. Белорусская одиссея

«А хто там iдзе…, а хто там iдзе // Ў агромнiстай такой грамадзе? // – Беларусы. – А чаго ж, чаго захателася iм, // Пагарджаным век, iм, сляпым, глухiм? // – Людзьмi звацца»

Я. Купала

«Будем ли мы нацией?» – такой вопрос был беспрецедентным в новых постсоветских государствах 90-х гг. «Мы, – констатировал С. Дубовец, – не являемся в полной мере субъектами: нация – своей истории и современности, белорусские руководители – политики, возрожденцы – Возрождения» (1997). Исследователи проблемы полагают, что такая постановка вопроса должна стать исходной в объяснении истории и современности Беларуси. Методология белорусской истории и белорусского национального движения, писал А. Киштымов, пока не принимает тезиса о незавершенности процесса формирования белорусской нации. Между тем, он мог бы объяснить многие сложности политического развития Беларуси XIX и особенно XX века.

Еще недавно проблематический характер самоидентификации Беларуси подтверждался экспертами, вполне благожелательными к ней. «Беларусь – специфическая страна, – говорил в интервью белорусской «Деловой газете» А. Михник. – Так сложилось исторически, что до развала Союза Беларусь никогда не имела своего государства. Страна, по-настоящему не знавшая ни государственности, ни свободы, ни права… Беда белорусов – в отсутствии у них какой-то мало-мальски выраженной национальной идеи, мифа… Они есть у Польши, Литвы, даже Украины, которая в своей истории имеет казачье движение. Белорусская шляхта, к сожалению, не создала мифа. Поэтому сила Беларуси – в ее знаменитых писателях и деятелях культуры» [БДГ, 9.03.1999].

В этой оценке – явная ассиметрия: с одной стороны, признание значимости, «знаменитости» белорусской духовной культуры, с другой – констатация дефицита политического самоопределения белорусов в истории, прежде всего традиции собственной государственности. В степени адекватности последнего суждения, особенно потребности в национальном мифе, еще предстоит убедиться, но в принципе оно свидетельствует о действительной незавершенности становления современной белорусской нации-государства. Такое противоречие требует рационального объяснения хотя бы в кратком историческом экскурсе.

Безотносительно к дискуссиям о времени возникновения белорусского этноса, народ, испокон веков населяющий Беларусь, всегда был самостоятельным или составным субъектом европейской политической истории и современности. Предпосылки белорусской государственности восходят уже к VI–VIII вв., когда здесь образовались зрелые государственные структуры – княжества, прежде всего Полоцкое и Туровское. Полоцк, отмечают исследователи, сыграл важную роль в создании крупнейшего государственного образования восточных славян Киевской Руси и занимал в нем привилегированное положение. Он стал крупнейшим, наряду с Киевом и Новгородом, восточнославянским центром и по территории, в которую входили 15 городов, равнялся Герцогству Баварскому или Королевству Португальском у.

В Полоцком княжестве действовала «Русская правда» – древний свод законов Киевской Руси. В XI–XIII вв. все более заметную роль приобретал своеобразный средневековый парламент – вече – орган законодательной и судебной власти и рада – исполнительный орган. Названные структуры оказывали существенное воздействие на власть князей. Этим обеспечивалось участие в политической жизни всех полноправных людей. Вместе с тем, система государственного управления была несовершенной, основывалась на обычном праве, а княжество представляло особый конгломерат во многом самодостаточных княжений-городов.

На смену раннефеодальной государственности в XIII в. пришло Великое княжество Литовское, Русское и Жамойтское (ВКЛ) как договорное объединение Литовского, Полоцкого и Витебского княжеств. Это было государство формально унитарного типа, но с широкой автономией входящих в него княжеств. Первой столицей объединения стал белорусский город Новогрудок (ныне – Гродненской области), а затем Вильно (сейчас Вильнюс). По оценке известного историка начала XX в. М. Любавского, «на этом фундаменте создавалась и вся дальнейшая стройка литовско-русского государства», начал формироваться жизненный уклад, «имеющий много сходного со средневековым западно-европейским феодализмом» [1915, с. 75–76, 80].

Непреходящее значение для белорусской и европейской истории имеют Статуты Великого княжества – своды законов феодального права, которые были нормативными на континенте. Автор последнего Статута (1588 г.) – Лев Сапега (получил образование в Лейпцигском университете) – правая рука великого князя Стефана Батория – тонкого политика, реформатора и мецената. Известный политик Речи Посполитой Г. Коллонтай сказал о Статуте как «о той книге, которую нельзя вспомнить без великого восхищения… Статут дает уважение человеческому уму… его можно считать самой совершенной книгой законов во всей Европе» [Цит. по: Кожедуб, 2008]. Характерно, что в тексте Статута отмечается официальный характер русского (точнее, старорусского) языка: «А писар земский маеть по руску литерами и словы рускими все листы, выписы и позвы писати, а не иншим езыком и словы» [Статут, 1989, с. 140].

Статут был классическим документом не только зрелой политической культуры, но и выражением формирования в ВКЛ культуры Возрождения, воздействия его гуманистической философии и общественно-политической мысли. В поздний период западноевропейского Ренессанса (XVI век) в Беларуси наступило кардинальное культурное обновление, которое обрело общеевропейскую ценность и одновременно ярко выявило национальное «лица необщее выраженье». Уже тогда многомерно выразился смысл максимы Ларисы Гениюш: «Быць людзьмі. // Ня толькі імі звацца», и вместе с тем Ф. Скорина, оценивая впечатления об Италии, ясно подчеркнул свое «самостояние», когда писал, что «адчуў гвалт чужацкiх культур i не прызнаў iх сваiмi ў сваiм сэрцы» [Абдзiраловiч, 1993, с. 11].

В то время «бури и натиска» было создано отечественное книгопечатание, основаны академии (в 1569 г. ведущая из них – Виленская иезуитская Академия). Культурный мир обогатился творениями Франциска Скорины, Симеона Полоцкого, Миколы Гусовского, Михалона Литвина, Сымона Будного, Лаврентия и Стефана Зизаниев, Василя Цяпинского, Андрея Волана, Андрея Римши и многих других подвижников христианского гуманизма.

В этой плеяде, несомненно, выделяется Франциск Скорина – не только белорусский, но и общеславянский просветитель и культурный гигант. Он получил образование в известных европейских университетах, ученые степени бакалавра философии Краковского университета и доктора «лекарских наук» Падуанского университета. По инициативе ЮНЕСКО в 1979 г. была подготовлена и издана в Париже книга «Франциск Скорина», и феномен Скоринианы – международных исследований этого замечательного мыслителя и общественного деятеля отмечен непреходящей актуальностью. По оценке известного белорусоведа А. Мальдиса, его деятельность способствовала усилению и расширению духовных связей европейских народов задолго до того, как в среде политиков созрели еще абстрактные идеи общеевропейского дома.

Пик творчества Скорины – перевод Библии на старорусский язык, подобно ее переводу Лютером на немецкий язык. Глубокое понимание смысла и назначения сакрального текста содержится в предисловиях и послесловиях к нему Скорины. Своей творческой интерпретацией и распространением через книгопечатание он «первым на восточнославянских землях начал практическое осуществление культурного проекта массового приобщения людей к книжному знанию», обосновал ценность Священного Писания как универсального источника знаний и практической мудрости, подчеркивал воспитательное значение Книги в духовном развитии человека» [Павильч, 2005, с. 6].

Ф. Скорина оставил непреходящие заветы социально-политического характера. Жизнь общества должна основываться на согласии – «с нея же все доброе всякому граду и всякому собранию приходит, незгода бо и наибольшие царства разрушаеть». Закон должен быть «почтивый, справедливый, можный, потребный, пожиточный подле прирожения, подлуг обычаев земли, часу и месту пригожий, явный, не имея в себе закритости, не к пожитку единого человека, но к посполитому доброму написаный». Особые требования – к служителям Фемиды. «Судьи и справце да судят людей судом справедливым, и да не уклонятся ни на жадную страну, и не зрять на лица, и не принимають даров, дары бо ослепляют очи мудрых и отмещут словеса праведных».

В целом период ВКЛ было органичным для белорусского народа, его акматическим взлетом (греч. акмэ – расцвет). Классическое белорусское Возрождение – подлинная культурная «скала», золотой век духовности народа. У него, как отмечает Я. Запрудник, была «общенациональная родословная».

Однако верно сказано, что «геополитику никто не отменял» (Тренин). Под жестким натиском Тевтонского ордена, с одной стороны, и Московского царства – с другой, во второй половине XVI в. на основе Люблинской унии 1569 г. ВКЛ объединяется с Польшей в формально федеративную республику – Речь Посполитую. В оценках этого этапа белорусской истории немало предрассудков «старого спора среди славян», и реально в нем было все – «и жизнь, и слезы, и любовь».

С формально-правовой стороны на белорусских территориях продолжала действовать особая государственная администрация, судебная система и свои законы. Главным источником права на Беларуси и во всем княжестве Литовском в составе Речи Посполитой оставался Статут ВКЛ 1588 года. Попытки его трансформации в интересах Польши были отклонены, и он без коренных перемен действовал на территории Беларуси вплоть до 1840 года. Вместе с тем, отмечают эксперты, «иное этническое самосознание белорусов и их самопонимание как части политической нации Речи Посполитой уже в начале XVI в. знаменует битва под Оршей в 1514 году, когда белорусские войска, руководимые князем Константином Острожским, разбили численно превосходящие войска Василия III» [Липатов, 2003, с. 86].

С другой стороны, Западную Беларусь – одну треть Польской республики – составляли так называемые «национальные меньшинства» – русские, белорусы, украинцы. Государственные инстанции называли их собирательными именами – русины, русичи, а белорусской этнической идентичности вообще не признавали. В 1697 г. ее язык был запрещен. При выдаче документов белорусам графа «национальность» не заполнялась. Ее не было и в анкетах во время народной переписи, производившейся каждые десять лет. По программе польского правительства белорусы являлись объектом полонизации, а Западная Беларусь называлась «Крэсамi Всходнiмi», т. е. восточными окраинами Польши [Маркос, с. 312].

Об отчужденном состоянии белорусского народа в составе Речи Посполитой свидетельствует и эволюция его менталитета. Еще в начале XVI в. М. Гусовский поэтизировал смирение зубра-рыцаря («не трогай – не зацепит»), но позднее, в XVII в. Ф. Кмита-Чернобыльский уже иначе интерпретирует эту черту характера: «Давно резать стали литвина. И то де, с прыроженя натуры… просто як овца: где их больш берет волк, там оне дальше за ним идут! Большы будет жычлившый народу польскому, ничели своему!.. не ведаем, куды в сию есмо диру влезли!».

Однако сова Минервы все же прилетает в полночь, и a posteriori в Польше признают, что, по словам польского публициста С. Братковского, у Польши есть «кое-какие обязательства перед Беларусью, Украиной, Литвой и Латвией». Об этих долгах напоминает то, что «треть нашей интеллигенции носит фамилии, по которым легко установить, из каких земель она происходит». Достаточно напомнить, что официально польский поэт А. Мицкевич сильно тосковал по родине, когда утратил ее. В поэме «Пан Тадеуш» («Pan Tadeusz») он писал: «Litwo! Ojzyzno moja! Ty jestes jak zdrowie, // Ile cie trzeba cenic ten tylko sie dowie // Kto cie stratil. Dzis pieknosc twa w caley ozdobie // Widze i opisuje, bo teskne po tobie».

С XVII в. начинается смена вектора эволюции Беларуси, ее «дрейф» на Восток. В результате войны между Речью Посполитой и Московским государством 1654–1667 гг. и в особенности ее последующих разделов в 1772, 1793 и 1795 гг. большинство белорусской территории было включено в состав Российской империи. В 1840 г. самое название «Белоруссия» было заменено на «Северо-Западный край».

Даже националистически ориентированные исследователи отмечают, что приобщение Беларуси к России привело к фундаментальным положительным результатам. Оно положило конец феодальной анархии, которая тормозила социально-экономическое развитие, способствовало росту производительных сил, принесло некоторую политическую стабилизацию. Вместе с тем имперская Россия не избежала и негативного воздействия на

Беларусь, прежде всего в форме принудительной русификации. «Западный край, – утверждал П. Столыпин, – был, есть и будет русский навсегда!» [19 2 8].

Тем не менее, значимо и русско-белорусское социокультурное взаимодействие. Заметную роль играли миграции. С одной стороны, массовые переселения русских, в особенности бегущих от закрепощения и преследуемых за веру («староверов») в Белую Русь, а затем – в Северо-Западный край, с другой – бегущих в Московию от ополячивания, главным образом – фактически принудительного обращения в католическую веру. В XVI–XVII вв. белорусы интенсивно заселяют Москву и составляют до 20 % ее жителей (ремесленники).

Пассионарии белорусской культуры Петр Мстиславец и Иван Федорович (Федоров) были основателями первой типографии в Москве, а Симеон Полоцкий, просветитель, поэт, драматург, автор первого устава Московской академии, был духовным наставником Петра I. Список этих имен без труда может быть умножен, но достаточны имена этнических белорусов Ф. Достоевского и М. Глинки. А. Пушкин впервые писал: «Народ, нам родной…» [1976, с. 84] и почти буквально – Ф. Достоевский: «Народ, издревле нам родной… Без этой веры в себя не устоял бы… в продолжение веков белорусский народ». Интересно, что в программе организации «Земля и воля» (1878), наряду с тем, что «наша обязанность – содействовать разделению теперешней Российской империи на части соответственно местным желаниям», Беларусь не фигурирует среди тех, кто «при первой возможности готовы отделиться, каковы, например, Малороссия, Польша, Кавказ и пр.» [Цит. по: МН, 2–8.09.2005].

«Честное зерцало» органичного белорусско-русского культурного взаимодействия – позиция выдающегося деятеля белорусского национального движения В. Богдановича (член Сената II Речи Посполитой, «душа» журнала «Православная Беларусь»). По оценке эксперта, это «общенациональный белорусский лидер, независимый от конфессиональной ориентации» [Лабынцев, с. 161[, защитник белорусского языка, боле того – узник польского концлагеря вплоть до освобождения войсками НКВД в Вильно в 1939 году.

XX век стал новым вызовом самостоянию народа Беларуси. По словам Маркоса, «неокрепшее национальное движение вошло в период Первой мировой войны и Февральской революции. В условиях оккупации оно нашло поддержку немецких властей… ориентация на Германию скомпроментировала идею создания национального государства и, по сути, погубила ее реализацию» [Маркос, с. 16].

Такой «компромат» не прошел бесследно. После краха Российской империи и накануне Великого Октября вопрос судьбоносного выбора Беларуси «во весь рост» встал на Всебелорусском съезде (Минск, декабрь 1917 г.). Ориентации депутатов были далеко не однозначны и четко выявили двойственный феномен Беларуси. Непреходящую значимость имеет произнесенная на съезде речь лидера белорусских социал-демократов А. Вазилло. «Но встает вопрос, – говорил он, – что же дальше? Как самоопределиться?… С плеча рубить судьбу целого народа – преступление… Наша белорусская судьба слишком тесно переплетена с судьбой всей России… И, будучи широко автономным народом, Белоруссия должна войти в Великий Русский Союз, образовав Федеративную Российскую Республику» [Вазилло, 1996, с. 45–53].

Не всем надеждам белорусских социал-демократов суждено было сбыться. Согласно Рижскому договору 1921 года, заключенному между РСФСР, УССР и Польшей, к последней было отнесено 40 % территории современной Беларуси, где проживало 2,6 млн человек, однако по польским данным – 1035 тысяч человек [Народная газета, 4.07.1992]. В 1939 и 1946 гг. значительная часть этнической Беларуси то соединялась со своей западной частью, то передавалась другому государству (Белостоцкий край). Тем не менее, белорусский зубр, проявляя традиционное великотерпение, выбирал меньшее из двух зол. Профессор Я. Гросс в книге «Революция из-за границы. Советское завоевание Польши, Западной Украины и Западной Белоруссии» [Gross, 1988] писал, что во время вступления Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину в 1939 г. польские войска учинили расправу над местным белорусским, украинским и еврейским населением. Поэтому оно приветствовало приход Красной Армии. Но затем, в свою очередь, были репрессированы 10 % населения Западной Белоруссии и Украины, из них – 50 % поляков, 20 % белорусов и 30 % евреев [Свабода, 1992. № 9–10].

Общий знаменатель этого калейдоскопа цифр и событий – по сути неустраненный дефицит политической субъектности Беларуси, но теперь – в иных конкретно-исторических формах. В течение 70 лет XX века Беларусь жила в режиме коммунистического «безнационала». Первый секретарь КПБ В. Кнорин писал: «Белорусы не являются нацией… те этнографические особенности, которые их выделяют среди остальных русских, должны быть изжиты». Эта установка осуществлялась в системной и последовательной политике русификации Беларуси. Об этом убедительно свидетельствует статистика [Вестник, 1990, с. 77]:

Было бы дальтонизмом не видеть, что русификация, в отличие от полонизации, была дозированной и далеко не всегда и не во всем принудительной. В БССР было введено изучение белорусского языка в школах. Белорусский язык, вопреки обстоятельствам, стихийно хранила вёска (деревня), а сознательно – многие творцы высокой культуры. Они следовали завету Ф. Богушевича: «Наша мова для нас святая, бо яна нам ад Бога даная, як i другiм добрым людцам, i гаворым жа мы ёю шмат i добрага, але так ужо мы самi пусцiлi яе на здзек… Яно добра, а нават i трэба знаць суседскую мову, але найперш трэба знаць сваю… ото ж гаворка, язык i ёсць адзежа душы» [Багушэвiч, 1952, с. 25–26]. По-белорусски писали Я. Купала и Я. Колас, и их творения вошли в золотой фонд не только советской, но и польской культуры (об этом напоминает памятник им в центре Варшавы).

Вместе с тем, пространством появления великих произведений стал белорусско-русский билингвизм. Его глубинный источник – в исторически сформировавшейся и ставшей народным архетипом способности глубоко и ярко выражать свою духовную сущность на двух языках – прецеденты выдающегося писателя, «белорусского Ремарка» В. Быкова, С. Алексиевич, замечательных «Песняров» В. Мулявина. Эти феномены – в русле высокой культурной традиции.

Как известно, так называемые «факты», объективные в своей основе, остаются «вещью в себе» и вписываются в историческое наследие в зависимости от их интерпретации. Опыт свидетельствует о способности народа Беларуси к созданию и развитию суверенной (на ранней ступени) или составной государственности, и ее обретения и потери сопоставимы с политическими объединениями других народов. Тенденция к возрождению полузабытого феномена белорусского Зубра в политической ипостаси это «свое-другое» более глубокого и непреходящего культурно-цивилизационного процесса. Белорусы издревле, благодаря или вопреки обстоятельствам, были и остаются оригинальным и значимым культурным субъектом в славянском ареале и общеевропейском контексте. Чем объяснить этот феномен?

Такое самоутверждение происходило в уникальных обстоятельствах неотделимости от Запада и Востока – одновременно исторического шанса и рока белорусского народа. Как отмечает белорусский исследователь Я. Риер, «отвергать историческую особость белорусов, как это повелось со времен появления так называемого «западнорусизма»… неверно… славянская основа и, одновременно, связь с западной культурой позволили Беларуси стать мостом между западным и православным типами культур» [2006, с. 181]. К степени адекватности термина «мост», скорее подходящего прочному объекту, чем деятельному субъекту, еще предстоит вернуться, но здесь достаточно отметить, что, вопреки далеким от однозначности политическим взаимоотношеним, многовековая коммуникация белорусской культуры с культурами-соседями, их взаимообогащение, опыт во многом органичного общения между народами – все это привело к формированию одной из важнейших, самоценных и общепризнанных черт белорусского менталитета – толерантности. Она означает не только неагрессивность, незаинтересованность в экспансии, склонность к поиску компромиссов, но и способность к миротворчеству – не сводимой к вопросам войны и мира синергии культурного потенциала народов. Так было веками, вплоть до увенчания белорусско-российской культуры такими общепризнанными мировыми шедеврами, как творчество этнического белоруса Ф. М. Достоевского, школа М. Шагала и др. Этим достигался тот всечеловеческий синтез, который «русский Екклезиаст», как принято называть Достовского, венчает культуротворчество братских народов.

Однако объективной тенденции восходящей культурной субъектности белорусов в творении национальной культуры и культур соседних народов все более противостояла нисходящая цивилизационная и нередко впадающая в варваризацию тенденция – превращения Беларуси в пограничье Запада и Востока, в ристалище их противостояния. В русле такой устойчивой традиции Беларусь вступила в период суверенизации постсоветских государств.