Текст книги "mASIAfucker"

Москва. Площадь трех вокзалов (Время в пути – бесконечность)

1

В 10:24 я вышел из девятого вагона Транссибирского экспресса. В Москве было жарко. Вокруг пахло жареным. Это был запах московского лета. Все-таки Москва – очень русский город. Для меня – чересчур русский. Все эти названия районов, заканчивающиеся на «ка»: Сретенка… Воздвиженка… будто американские инвестиционные компании: Сретен&Co, Воздвижен&Со. Прямо на газонах лежали нищие… очень много бездомных людей. Сначала я решил, будто это брошенный на траву мусор. Окружающие относились к людям именно как к брошенному на траву мусору. Бездомные женщины и мужчины плотно прижимались друг к другу, чтобы было теплее. Некоторые лежа читали потрепанные книжки. Один, косматый инвалид, спал в инвалидной коляске. Вокруг него были набросаны пустые бутылки от пива «Миллер». Мне вот пить такой напиток не по карману.

2

Чтобы скоротать время перед вечерним поездом на Петербург, я позвонил приятелям, и дальше не обошлось без нескольких модных московских клубов.

Клубы отличались друг от друга только тем, что в некоторых приятели порывались подраться с присутствующими, а других не рисковали. Дым. Кирпичные стены. На столах коробки из-под апельсинового сока, грязные тарелки огромных размеров.

Улыбчивые модники пили пиво. Грудастые девочки с чистыми волосами плечами прижимали к ушкам трубки мобильных телефонов. За соседним столиком красивая москвичка говорила подружке:

– Эта дура своим Йоджи Йомамото надушилась: весь вечер мне испортила.

Парни пробовали уговорить остаться в Москве еще на день.

– Зачем тебе уезжать?

– У меня билет.

– Поменяй билет.

– Нет. Хочу в Петербург. Там жена.

– Зачем тебе в Петербург? Поезжай лучше в Ленинград.

– Слушать Шнура?

– Да! Да!

– Терпеть не могу Шнура.

– И вообще, переезжай лучше в Москву, а?

– Что я буду делать в этом странном городе?

– А что ты у себя в городе делаешь? Романы пишешь?

– Романы я решил больше не писать. Платят плохо, и вообще… сволочной бизнес. Лучше уж вам, козлам, продаваться.

– Тогда чем ты будешь заниматься?

– Теперь я знаю, чем я буду заниматься. Теперь я отлично знаю, чем буду заниматься.

– Точно?

– Иногда я стану приезжать к вам за гонорарами. И рассказывать, чем я теперь занимаюсь.

– Кстати! Давно хотел спросить: куда ты тогда делся?

– Когда?

– Ну, мы как-то сидели… где-то месяц назад, а ты пропал.

– Я? Я не пропал. Я нашелся.

3

В аэропорту Новосибирска я просидел почти двое суток. Я открывал глаза с утра, закрывал их вечером, а остальное время просто сидел и молчал. За это время разбитое лицо даже успело немного прийти в себя.

Нет денег – нет жизни. Куда я мог идти?

От нечего делать я придумывал сюжеты рассказов, за которые московские журналы заплатят мне денег, и я отсюда уеду.

Утром третьего дня я впервые поднялся с кресла и начал рыться по карманам. Мне хотелось найти мелочи, а если мелочь не найдется (я знал, что не найдется), то хотя бы сделать вид, будто я все еще жив.

В заднем кармане грязных джинсов нашелся паспорт. Когда-то он был новенький, но давно перестал быть. В переднем обнаружился носовой платок и розарий – католические четки.

Розарий натолкнул на мысль сходить в церковь. Тот день не был воскресеньем, но ведь в воскресенье я тоже не был в церкви, потому что был в краях, где церквей не построили… почему не сходить сегодня?

Я пошел в самую обычную православную церковь и отстоял там всю целиком службу. Разумеется, служба была непонятная. Потом она кончилась, и прихожане разошлись по домам, а я все еще стоял… смотрел, как девушка в светлом платочке ходит по церкви, задувает свечки, гасит свет.

Батюшка подошел ко мне и улыбнулся:

– Все кончилось. Иди домой.

– Мне некуда идти.

– Каждому человеку есть куда идти. Где твой дом?

– Мой дом не здесь. Очень далеко.

– Почему же ты не там? Почему не вернешься?

– Это долгая история.

– Я не тороплюсь.

– В самом начале я сделал неправильный шаг. Мне нужно было двигаться в одну сторону, а я начал совсем в другую. Вы ведь, понимаете, батюшка: чем дольше ты идешь в неверном направлении, тем сложнее потом развернуться… начать движение в противоположную сторону.

– Понимаю.

– Сперва все было неплохо. Мне казалось, что вот сейчас все станет нормально… я смогу… сам все исправлю, сделаю, как раньше… но пришел момент, когда я понял, что это не в моих силах.

– И это я тоже понимаю.

– Это словно уже не зависело от меня. Я словно разрешил кому-то чужому распоряжаться маршрутом… и все стало не плохо, а очень плохо.

– Поэтому сейчас ты не знаешь, как тебе попасть домой?

– Я уже почти забыл о том, что у меня есть дом. Я перестал верить в то, что мне есть куда вернуться.

– Это неправильно.

– Я знаю.

– Ты должен подняться еще раз. И продолжать идти.

– Это сложно. У меня совсем-совсем не осталось сил.

– Я знаю. Это всегда так бывает. Но по-другому никак.

– Я не могу. Я один. Это очень трудно.

– Ты не один.

– Нет, батюшка… не один я был раньше, пока не начал двигаться в неправильном направлении. А теперь я один… и я больше не могу так.

– Я говорю тебе: ты действительно не один. И никогда не был один. Ты просто не хочешь об этом вспоминать.

– Да?

Я посмотрел на батюшку. Он был молодой, от силы на пару лет старше меня, а мне в этом году тридцать один. У него была борода… обычный православный батюшка.

– Знаешь что? Дай-ка мне посмотреть твой паспорт.

– Вы не поняли. Я ни о чем не прошу.

– Вот и зря, что не просишь. В любом случае, выбираться-то тебе отсюда нужно, так?

– Так.

Мой паспорт батюшка рассматривал долго.

– Мы здесь живем бедно. Живых денег у меня, конечно, нет. Но раньше, пока я еще учился, мы с матушкой… в смысле с моей супругой… иногда закладывали в ломбард обручальные кольца… ну, и по мелочи: цепочку, сережки, кулончик у нее есть… в виде коровки.

– Понимаю.

– Я заложу кольца и кулон и отдам деньги тебе. Этого должно хватить. Только обязательно пришли потом деньги, а то мне будет все это не выкупить, понимаешь? Адрес я тебе запишу.

Он снял с руки кольцо и велел принести кулон… своего теленка из золота. Этого просто не могло происходить.

– Я же католик!

– Ну, католик, да. В Иисуса Христа ведь веришь?

– А если бы не верил?

– Я – верю.

…

Через пять часов я сидел в вагоне поезда Новосибирск – Москва, а Азия оставалась у меня за спиной.

4

Макс делился с собутыльниками новостями. Новости были ужасающими.

В октябре прошлого года в московском клубе с дорогим входом группа «Ленинград» давала концерт. Макс отправился на концерт, вдоволь наорался, выпил пива… выпил еще пива… проснулся вечером следующего дня. Лицо разбито. Куртки нет. А в куртке, в кармане, лежали ключи от квартиры.

Ключи были настолько сложные, что менять пришлось не замок, а всю дверь. Это было дорого. Макс заработал денег, и все равно ее поменял.

Неделю назад группа «Ленинград» в том же самом клубе презентовала свой новый альбом. Макс пообещал себе, что пить не станет и вообще будет осторожен.

Он пошел в клуб, вдоволь наорался, решил, что баночка пива погоды не сделает… и две-три, тоже не сделает… проснулся вечером следующего дня. Лицо разбито. Куртки нет. А в куртке, в кармане, лежали новые ключи, от новой двери в квартиру.

Он попытался вспомнить. Подробности вспоминаться не желали. Может быть, им было стыдно. Всплывало круглосуточное кафе… девушки, к которым он лез с разговорами… но где куртка с ключами?

Макс порылся по карманам брюк. Из необычного там лежала лишь салфетка с записанным номером телефона и именем: «Людмила».

Это ничего не меняло, потому что никакой Людмилы Макс тоже не помнил.

Он умылся, выпил пива и начал реконструировать ситуацию. Вчера в кафе он знакомится с девушкой. Она приглашает его в гости. Раздеваться они начали сразу, прямо в прихожей… но тут раздался звонок в дверь: вернулся муж.

Оставив куртку на полу, он прыгает в окно. Это, кстати, объясняет разбитое лицо. Логично?

Лицо болело. Денег вставить новый замок не было. Плюс было жалко модной куртки. Макс решил набрать номер.

– Алё! Людка?

– Кто это?

– Это я.

– Кто, я?

– Ну, это… мы вчера в кафе…

– Я не ходила вчера в кафе.

– Как это не ходила?

– Вчера я ездила к ребенку на дачу.

– Во! Точно! С утра – к ребенку. А вечером в кафе! Мы еще Шнура слушали, припоминаешь?

– Молодой человек! Я НЕ ходила вчера ни в какое кафе.

– Слышь! Вонючка! Ну-ка давай, вспоминай!

Потом трубку на том конце выхватил Людмилин муж. Разговор не сложился…

5

Приятели обсудили рассказанную историю. Общее мнение сводилось к тому, что живут же, черт побери, типы вроде Макса интересной… насыщенной жизнью, а у других в жизни никогда не происходит ничего интересного… fuck!

Мы сидели в буфете Ленинградского вокзала. Вокруг сидели безногие, парализованные, глухонемые, однорукие и изъеденные неприятными язвами люди. Возможно, физически полноценным пассажирам следовало сидеть в каком-нибудь другом буфете.

Где-то я читал, что руки-ноги нищим ампутируют специально. С целью повышения сборов. Впрочем, скорее всего это писал парень, просто не желавший давать инвалидам денег. Я каждый раз, когда у меня просили купюрку, лез в тесный карман джинсов.

Я тоже слушал Максовы истории, но – вполуха. Я просто сидел и смотрел в окно. Очень привычное занятие. Как телевизор, только звук нельзя прибавить.

Все-то я видел, все-то я знаю… сижу… тихонечко выживаю.

Макс спросил, неужели я совсем не пью алкоголь? Я сказал, что да, совсем. Тогда Макс спросил, может быть, я и курить бросил? Я сказал, что нет, курить не бросил.

– Тогда давай курить сигареты.

– Давай.

– А ведь когда-то, на конкурсе по скоростному выпиванию пива, ты взял сразу два первых места.

– Это было давно.

– Ты считаешь, что не пить алкоголь, это правильно?

– А ты вспомнил, чей телефон был записан на салфетке?

– Вспомнил.

Спустя несколько дней, Макс проснулся посреди ночи, от того, что картина полностью всплыла в памяти. Он сел и громко рассмеялся.

Выйдя с концерта группы «Ленинград», он, шатаясь, добрел до кафе, сел за столик и тут же начал лезть к девушкам с разговорами. Девушки попались суровые, а может, он просто был чересчур пьян. Девушки обзывали его алкоголиком и советовали лечиться. Они продиктовали ему телефон народной целительницы, кодирующей от запоев: целительницу звали Людмила…

Все сказали: «Й-й-йух ты!» И еще сказали: «Вот это история!»

6

По Ленинградскому вокзалу бродили цыгане. Цыгане в Москве практически не отличались от петербургских, казахских или римских аналогов.

В Риме я был несколько лет назад. Сам городок, если вы не были, совсем крошечный. Зато битком набитый антиквариатом. Автобусная остановка, возле которой зарезали Юлия Цезаря. Макдональдс, больше похожий на Колизей, чем сам Колизей.

Какая-нибудь мраморная пердула, торчащая из асфальта, расписанная пульверизатором и засиженная римскими бомжами, которые не знают, где бы приткнуться и попить винца из бумажных пакетиков, может оказаться наиболее древней статуей континента.

В то утро я, помню, шел в град Ватикан, на службу. Я был выбрит и чист. Свернул за угол римской улочки и увидел, что навстречу мне идет целый табор точно таких же цыганских дамочек с детьми, какие бродят в районе Старо-Невского проспекта.

Растянутые «адидасовские» тренировочные… Цветастые платки… Как известно, цыгане – главные проводники мирового глобализма.

Напротив Ленинградского по-прежнему стоял Казанский вокзал. Туда прибывали поезда с теневой стороны планеты.

Два дня назад я на поезде проезжал место, где с одной стороны от железной дороги расстреляли самодержца и святого православной церкви Николая II Романова, а с другой – дуэлянта и реинкарнацию Чингисхана, черного барона фон Унгерна… места обеих казней располагались совсем рядом.

У выхода из здания Ленинградского вокзала спали бездомные собаки. Целые стаи облезлых псов. А вот, например, в индийских кварталах Йоханнесбурга, ЮАР, совсем нет бездомных собак. В Южной Африке собакам жарко, у них не осталось шерсти – только кожа. Индусы ловят своих собак, кастрируют, сажают их в клетки, держат в клетках, как домашних канареек.

Радиоголос объявил посадку на мой поезд. Перед выходом на перрон цепью стояли милиционеры. Они проверяли у пассажиров наличие билетов. Тех, у кого билетов не было, заворачивали назад.

Милиционеры были похожи на караульного возле королевского дворца в Стокгольме. Перед входом во дворец там стоит длиннющий нескладный швед в форме и с длинным ружьем. Когда туристы хотят с ним сфотографироваться, он отставляет ружье в сторону, обнимает туристов за плечи и улыбается в камеру.

Через восемь часов буду дома и никогда в жизни больше его не покину… а может быть, и покину.

За сегодняшние сутки в Москве я устал больше, чем за предыдущую неделю, проведенную в Транссибирском экспрессе. Болели глаза и ноги. Прости меня, мое бедное тело, что тридцать один год и пять месяцев я таскаю тебя по самым вонючим дырам Восточного полушария… по местам, которые невозможно запомнить и еще невозможнее понять, зачем я там побывал.

Потерпи, тело, осталось – децл. Скоро я положу тебя рядом с той, которой тебе не хватало… она станет гладить тебя по обгорелой коже… плохое закончилось, осталось хорошее. С этой минуты и навсегда – только хорошее.

Я буду богатым и бедным, валяющимся перед ТV и шагающим под дождем, раздраженным и дремлющим после ужина, толстым и не очень толстым, мучающимся от зубной боли и гладящим детей по голове, пьяным, старым… очень разным… и все это время кто-то будет меня ждать. Кто-то будет переживать, что на улице ночь, а меня до сих пор нет.

Я протянул проводнику билет. Он кутался в форменную синюю шинель и не желал разглядывать мои билеты.

Я шагнул внутрь вагона. Там было прохладно.