Текст книги "Проект «Лузер». Эпизод пятый. Тень эмира"

3

Рассказывают далее, что, прогуливаясь за городскими воротами, Фатима смотрела, как слуги ее отца сдирали шкуру с барана, чтобы нажарить мяса для угощения прибывших на праздник. Прилетел тут ворон и стал пить пролившуюся на белый песок пустыни кровь.

И тогда красавица сказала:

– Сижу одна целыми днями, а молодость моя проходит. Желала бы я полюбить такого человека, у которого будут эти три цвета: щеки, как кровь, волосы, как ворон, тело, как белый песок!

Оторвавшись от разделки туш, сказали слуги ее отца:

– Счастье и удача тебе, дочь эмира, ибо близко от тебя такой человек. Видели мы, что нынче утром вошел в город юноша, так вот он красавчик, каких поискать, и все, что только что тобой перечислено, у него воистину есть.

Девушка ответила:

– Не буду я здорова, пока не увижу его!

Быстрее исполнилось ее желание, чем могла представить себе Фатима. Вернувшись во дворец отца, она вышла на балкон, чтобы поприветствовать собравшихся на празднество гостей, и, кинув взгляд на площадь, сразу увидела того, о ком ей было сказано. Воистину ас-Сакалиба был еще краше собой, чем она могла подумать, слушая тех, кто видел его.

Выскользнув незаметно из дворца, девушка дождалась, пока он посмотрит в ее сторону, и улыбнулась ему.

– Красива юная верблюдица, что прогуливается возле нас, – удивился ас-Сакалиба.

Фатима ответила:

– Верблюдицы хороши, коли есть на них юные бактрианы.

– Рядом с тобой бактриан, каких поискать: твой отец, эмир этого города, который поклялся сшить себе плащ длинной в двенадцать локтей из бород обезглавленных врагов, а пока длина этого плаща лишь девять локтей.

– До сей поры равный тебе не входил в ворота этого города, и никто никогда не смотрел на меня так, как смотришь ты сейчас!

– Отведу взгляд, ибо борода у меня лишь пробивается и даже на плащ для твоего отца вряд ли сгодится.

– Ты отказываешься от меня?

– Воистину так! – ответил опечаленный ас-Сакалиба, развернулся и отправился искать в городе место для ночлега, да только что могут поделать влюбленные, если сердце начинает диктовать им, как быть? Следующим утром он проснулся от того, что в его мире теперь было два солнца, и если одно блистало на небосводе, то другое, еще более золотое, покоилось на подушке рядом с его собственной головой. Воистину больше не беспокоился юный ас-Сакалиба о том, что может с этой головой расстаться!

Музыканты били в бубны и дули во флейты, веселый праздник шел своим чередом, а на столы перед прибывшими выставлялись все новые кушанья, но чего стоит угощение, если не сопровождается оно приятной беседой и обменом новостей? И вот по рядам рассевшихся вокруг столов гостей уже поползла, будто степная гадюка, сплетня о том, что не свободно сердце дочери эмира, и что неспроста так довольно улыбается лишь накануне прибывший в город красавец ас-Сакалиба. Вползла эта гадюка и в уши грозного Сейфа ад-Даулы, хотя уж этого-то влюбленные хотели меньше всего.

Почернел лицом Сейф ад-Даула, лег на свое ложе, застеленное шкурами барсов и ланей, и приготовился умирать. Плач и воздыхания пронеслись над песками, хотя своим приближенным эмир велел не говорить ничего гостям, дабы не испортить им праздник, на который они собрались.

Только и повторял Сейф ад-Даула:

– Дочь моя! Дочь моя! Для того ли я растил тебя, чтобы теперь слышать о тебе такое? Глаза твои, Фатима! Шея твоя гордая, будто у лебедей, которые не водятся в нашем оазисе, и являются лишь в миражах, что видят караванщики за миг перед гибелью от жажды! Завтра я произведу справедливый суд: поставлю дочь перед священным камнем, именуемым «Нелживый», и заставлю ее дать присягу. Поразит ли ее молния с небес, не поразит ли, в любом случае, узнаю правду. И если выяснится, что сплетня правдива, оба умрут: и ас-Сакалиба, и отдавшаяся ему моя дочь!

Воистину кончилось бы все не просто плохо, а наихудшим из возможных способов, но не таковы были влюбленные, чтобы отказаться от своего счастья. Тем же вечером Фатима велела передать избраннику, чтобы он ждал ее на берегу арыка, снабжавшего оазис водой, но не в своем обычном виде, а изменив обличье. Выполнил ее просьбу ас-Сакалиба и явился в назначенное место, изменив внешность.

Он встал на берегу, а Фатима в сопровождении служанок несла пирующим гостям очередную порцию угощений, ибо существовал в том городе обычай, согласно которому на третий день пира именно дочь эмира должна была угощать гостей. Пытаясь перейти через арык, Фатима оступилась, начала падать и крикнула юному ас-Сакалиба:

– Друг! Подойди поближе и помоги мне!

Юноша схватил ее за руки, но не удержался и грохнулся на землю, не выпуская ее из объятий. Увидев это, все гости вскочили с мест и бросились к ним, но ас-Сакалиба успел ускользнуть, скрыться, а потом переоделся и вернулся на главную площадь. Никто его так и не узнал.

4

Вторник, 17 октября, 15:07

Часов около трех Осипов вытащил из кармана телефон, посмотрел, сколько времени, и сказал, что сил его больше нет тут находиться. Стогов, последние полтора часа тупо просидевший на подоконнике, воодушевился:

– И?

– Да нет. Я не в том смысле.

– А чего? Тут наверняка есть какое-нибудь кафе. Добежали бы, и вернулись.

– Не успеем. Майора дожидаться все равно придется.

– Тогда что?

– Может, просто выйдем на улицу? Выкурим по сигарете?

– Зануда ты, – сказал Стогов, но на улицу выйти согласился. Все лучше, чем скучать в тесном кабинете.

Миграционная служба, похоже, закончила заполнять свои бумаги. Может, они быстрее работали, а может, их начальство просто не требовало от подчиненных такого количества отчетов. Офицеры в штатском, перепрыгивая через лужи, грузили в багажники своих дорогих авто картонные коробки с документацией, сотрудники помладше руководили посадкой задержанных в автобусы. Гастарбайтеры не спорили. Когда им велели ждать, садились на корточки и ждали, когда приказывали лезть в автобус, послушно лезли.

– Глупостями мы с тобой занимаемся, – сказал Осипов.

– В смысле?

– Сидим, бумажки из папки в папку перекладываем.

– Во! – обрадовался Стогов. – Так ведь и я об этом! Пошли уже, а?

– Да я не в этом смысле. На самом деле мне еще год назад предлагали к этим мигралам переводиться. А я чего-то ступил, не стал рисковать. А то давно бы уже на Range Rover’е ездил.

– Всем, кто переводится в миграционную службу, Дед Мороз сразу присылает по Range Rover’у?

– Не помню, я говорил, что у меня брат занимается строительным бизнесом? Он рассказывал, как там все устроено. Когда строительная фирма получает подряд, то первым делом прикидывает, сколько рабочих ей понадобится. Они переводят бабки работорговцу, чтобы тот навербовал по кишлакам нужное количество рабочих рук. И знаешь, куда работорговец девает эти бабки?

– Ну, куда? Наверное, выплачивает рабочим.

– Половину суммы работорговец сразу забирает себе, а половину засылает мигралам. Понимаешь? Там даже на улицу выходить не нужно: портфель с деньгами тебе прямо в кабинет принесут.

– Ты бы смог взять эти деньги?

– А ты бы не смог?

Стогов еще раз посмотрел, как в автобусы грузят бессловесных рабочих. Эти смуглые парни никому не нравятся. Когда в пятимиллионный город приезжает миллион людей, живущих по совершенно иным правилам, что тут может понравиться? Хотя с другой стороны, сами-то гастарбайтеры тоже не в восторге от переезда. Живут они тут в грязи, питаются растворимой лапшой, зарабатывают меньше $200 в месяц. Даже крысы в Петербурге живут комфортнее, чем эти люди. Для них тут все чуждое: и климат, и язык, и люди. Но все это не важно. Переезд не нравится горожанам, и точно так же не нравится приезжим. Зато он нравится тем, кому прямо в кабинет приносят портфели с бабками. Молодым ребятам в отутюженной форме. Смуглые люди и дальше будут ехать с юга на север, чтобы вести тут, на севере, жизнь рабочей скотины. А их ровесники из просторных кабинетов будут и дальше покупать себе красивые машины Range Rover. Изменить тут все равно ничего нельзя.

Осипов открыл было рот, чтобы дорассказать насчет нюансов работорговли, но тут из-за поворота показался, наконец, их майор. Куртка у него была насквозь мокрая, а выражение лица не обещало ничего хорошего. Вместо «Здрасте» он спросил, все ли они успели оформить? Осипов ответил, что почти все. Майор стряхнул капли с одежды и вытер лицо носовым платком. Осипов помолчал, а потом подхалимски поинтересовался:

– А как вы, товарищ майор? Задержанный признался?

– Нет.

– Нет?

– Уперся, как баран. Утверждает, что в момент убийства сидел в кафе на соседней улице.

– Кто он вообще такой, этот парень?

– Какой-то деловой партнер убитого. Как я понял, работал в строительном бизнесе. Имел с погибшим какие-то общие темы. Последнее время вроде как ухаживал за его дочкой. Имел с ней, типа, романтические отношения.

Стогов с Осиповым разом задрали брови:

– С узбечкой?

– Сам удивляюсь. Но этот факт все как раз подтверждают. Что-то у них там было. Вроде как даже серьезно. А папа был категорически против. Вот, между прочим, и мотив.

Стогов автоматически полез в карман за новой сигаретой. Рыдающая девушка из кабинета запомнилась ему плохо. Осталось лишь общее впечатление: тоненькая, с круглым лицом, волосы заплетены в косу. Никогда в жизни он не слышал, чтобы кто-нибудь из его знакомых имел отношения с узбекскими барышнями.

– И какой теперь, товарищ майор, план?

– Зайду в кафе. Спрошу на всякий случай, вдруг его там действительно кто-нибудь видел. Вы, если закончили наверху, можете пройти со мной.

Прежде чем выйти под дождь, Стогов накинул на голову капюшон. Помогло это плохо: куртка все равно почти сразу промокла, а по лицу все равно стекали капли дождя. Свернув за угол, они действительно почти сразу уперлись в вывеску «Дастархан». В осеннем Петербурге темнеет рано. А тут еще эти дожди. Фонари на улице горели тускло и почти не давали света. Вымокшие фасады домов казались грязными. На их фоне ярко освещенное заведение выглядело оазисом уюта. Надпись в стеклянной витрине обещала плов, самсу, люля и разливную водку. Последний пункт заинтересовал Стогова особенно.

Прежде чем войти внутрь, майор задрал голову и долго осматривал фасады домов.

– Вон она. А вон там, похоже, еще одна.

Осипов тоже успевший прочитать про водку, переминался с ноги на ногу и не понимал, о чем речь:

– Вы о чем, товарищ майор?

– Видишь камеру наружного наблюдения?

– Где?

– Вон та снимает перекресток. А вот эта – начало проспекта. Да вот же! Куда ты смотришь! Видишь ее?

– А! Теперь вижу.

– Здесь мы разделимся. Ты сейчас сходишь позвонить на пульт и запишешь сегодняшние коды доступа. А мы со Стоговым подождем тебя здесь, понял? Ноутбук у меня с собой. Вопросы?

Вопросов у Осипова было много. Но задавать их он не стал. Если бы взглядом можно было убивать, жизнь майора оборвалась бы прямо на пороге кафе. Полшага не дойдя до вожделенной барной стойки, Осипов развернулся и ушел добывать видеозапись. А майор со Стоговым прошли внутрь кафе.

Кафе было не то чтобы из приличных, но и не совсем дыра. По крайней мере, фантазии на то, чтобы нарядить бармена в чалму и расшитую азиатскую жилетку, хозяевам хватило. Посетителей в кафе не было ни единого человека. Бармен попробовал было улыбнуться долгожданным гостям, но майор сразу расставил приоритеты:

– Мы из милиции. Хозяину скажешь, что кафе закрыто. И принеси кофейку.

– Почему это кафе закрыто?

– Сейчас я вот этой авторучкой выколю тебе глаз.

– Вам эспрессо или американо?

– Все равно. Главное, побыстрее.

Бармен уплыл готовить кофе, а майор расстегнул куртку и плюхнулся за столик.

– Чучело, блин, нерусское! Вот скажи мне, консультант, откуда их столько в нашем городе?

Стогов усмехнулся. За все те месяцы, что он проработал под началом майора, ни разу они не оставались вот так – с глазу на глаз.

– В нашем? Вы родились в Петербурге?

– Я-то? Нет, я родился не здесь, а на Волге. Но, согласись, между мной и этими смуглыми ребятами есть некоторая разница.

– И в чем она состоит?

– Хамишь? Зря.

Стогов разглядывал стоящую на столе пепельницу. Она была дешевая, с отбитыми краями.

– Ты же, консультант, понимаешь: есть мы и есть они. Мы можем не нравиться друг другу, но если мы не будем друг друга поддерживать, они захватят все. Согласен?

– Нет.

– Нет? А с чем тут можно не согласиться? На свете есть люди, а есть как бы не совсем люди. Не очень гуманно, но иначе все равно не бывает. И если мы, люди, не будем бороться за место под солнцем, не-совсем-люди у нас его отнимут.

Бармен принес кофе и молча поставил его на стол перед майором.

– Приятного аппетита. Что-нибудь еще?

– Крути педали, пока не дали!

Бармен уплыл назад за стойку. На тон майора он не обратил никакого внимания. Стогов проводил его взглядом.

– Вы действительно уверены, что «люди» – это именно вы?

– Все-таки хамишь? Ну-ну…

Стогов поднял на него глаза. Молодой, энергичный, с четко очерченной линией рта и аккуратно подстриженными височками. Наверное, нравится женщинам. Ему, Стогову, майор не нравился совсем.

– Вам правда хочется об этом поговорить?

– Если честно, мне хочется поговорить с тобой совсем о другом. Именно для этого я и попросил Осипова оставить нас вдвоем.

– Ну так и поговорите, о чем хочется. К чему эти экзистенциальные обобщения?

Майор отхлебнул кофе и тоже посмотрел на Стогова. Небритый, с нездоровым цветом лица, черт знает во что одетый. Трудно поверить, что еще неделю назад этот парень вызывал в нем лишь неконтролируемое раздражение. Потому что теперь майор смотрел на него совсем иначе. Ему было бы трудно объяснить, как именно, но иначе.

Этот их разговор все равно должен был когда-то состояться. И, в общем-то, неплохо, что начался он именно сегодня. Но с чего начать, майор все равно так и не придумал.

– Прекрасный кофе, – сказал он. – Ты не хочешь?

– В это время суток я предпочитаю уже другие напитки.

Майор вытряхнул из рукава часы.

– А сколько там? Да, действительно. И с каких напитков ты обычно начинаешь?

5

Вторник, 17 октября, 16:58

Снаружи на них смотрел человек. Лица его было не разглядеть, а на правой руке не хватало указательного пальца. Вернее, одна фаланга все-таки сохранилась, но вот двух верхних фаланг у пальца не было. Встать человек постарался так, чтобы не бросаться в глаза, и теперь разглядывал этих двоих, сидящих за столиком и о чем-то вполсилы разговаривающих. Они его не видели, зато он видел их прекрасно.

Он медленно подносил к губам сигарету, глубоко затягивался, а потом не торопясь выпускал дым. Все это уже было, – думал он. Один раз он уже вот так же разглядывал сидящего за столиком кафе Стогова. В тот раз стрелок промахнулся, – первый и единственный раз за всю карьеру. Нелепая случайность, – пуля прошла в сантиметре от стоговской головы. Брызнули осколки стекла, витрина рассыпалась на миллион искрящихся капель, пуля ушла в пол. Вечно пьяный парень, который должен был умереть в тот дождливый вечер, остался жив.

Что ж, стоя на пустой улице и снова глядя сквозь забрызганную витрину на Стогова, он склонен был думать, что все обернулось как нельзя лучше. Даже тот досадный промах. Потому что сегодня живой Стогов ему нужнее, чем мертвый. И вообще: в тот раз никто, похоже, так и не понял, что это была именно пуля. Решили, что просто треснуло стекло. Даже догадливый Стогов ничего, похоже, не заподозрил. Да и как бы он заподозрил, в том-то состоянии, в котором он тогда пребывал?

Если бы Стогова нужно было застрелить сегодня, стрелок бы не промахнулся, уж это точно. И он, и майор отлично смотрелись за столиками совершенно пустого узбекского кафе. Бах! Бах! – два выстрела, два трупа… и растерянный бармен в чалме еще долго пытался бы сообразить, что именно в таких ситуациях положено делать. Но сегодня стрелка не было. Выстрелы прозвучат, обязательно прозвучат… но не сейчас. Пока что эти двое могут спокойно беседовать дальше.

Он достал из кармана телефон и набрал номер.

6

Вторник, 17 октября, 16:58

У майора зазвонил телефон. Звонил Осипов. Майор нажал кнопочку «Dial» и сказал «Алло!». Стогов протянул руку и вытащил из пачки сигарету.

– Алло! – повторил майор.

– Товарищ майор? Это Осипов!

– Слышу тебя, докладывай.

– Все в порядке. Я съездил на пульт, ГИБДДшники дали код доступа. Запишете?

– Сейчас погоди.

Майор достал из сумки свой старенький ноутбук, пощелкал клавишами, отыскивая сайт службы дорожного наблюдения.

– Ага, есть. Диктуй.

Осипов продиктовал двенадцатизначный номер.

– Есть. Я зашел.

– А мне что делать, товарищ майор? К вам ехать?

– Не нужно. Давай сразу в отдел. Мы будем там минут через сорок. Подъедешь, допросим этого, задержанного.

Осипов сказал «Хорошо» и повесил трубку. Стогов пододвинулся так, чтобы видеть монитор. Все камеры наблюдения в городе соединены в большую сеть, которую контролирует дорожная полиция. Миллионы гигабайт, поступающие с тысяч камер, хранятся на сервере дорожной полиции. Если тебе известен ежедневно обновляемый код, ты просто заходишь, отыскиваешь нужную камеру и смотришь все, что камера смогла записать. После того как несколько лет назад эта система, наконец, заработала, жизнь оперативников стала прекрасна и беззаботна. Как если бы раньше у них было только два глаза, а теперь удалось отрастить еще несколько тысяч. Щелчок клавиатуры, и можешь посмотреть, что происходило в любой момент в любой точке города.

Отыскав-таки нужную камеру, майор спросил:

– Ты не помнишь, во сколько застрелили нашего узбека?

– Помню: без двадцати десять по тайм-лайну на камере наблюдения.

– Да? Тогда мы посмотрим, что именно происходило вокруг кафе за час до выстрела.

Майор аккуратно вбил в окошечко поиска «8:40» и нажал клавишу «Play». На экране появилась та самая улица, которую они видели за окном. Вход в кафе был виден отлично. В нижней части монитора скакали секунды, но больше на картинке ничего не менялось. Пустая улица, ни единого прохожего, нудно моросящий дождь. Когда прошло несколько минут, смотреть надоело, и майор все-таки нажал «Ускоренное воспроизведение». Ничего не изменилось даже и после этого. Разве что светать стало немного быстрее.

– Стоп! Кажется вот он!

Из-за угла появился неторопливый пешеход. Чуть ли не первый за все утро. Майор нажал на паузу и, наклонившись поближе к экрану, внимательно его рассмотрел. Сомнений не было: по улице шагал тот самый парень, которого сегодня утром они видели в кабинете убитого работорговца. Та же куртка, те же дорогие ботинки, та же кривоватая усмешка на лице.

– Это он?

– К бабке не ходить!

– Смотрим дальше.

Майор снова нажал на «Play». Наклонившись к самому монитору, они смотрели, как парень зашел внутрь кафе. Сквозь стекла витрин было видно, как он сел у самого окна (будто специально, чтобы не исчезать из поля зрения камеры), долго пил принесенный барменом кофе, долго разговаривал по мобильному телефону.

Потом он, наконец, встал, положил на стол несколько купюр и вышел из кафе на улицу. Засунув руки глубоко в карманы, он несколько секунд постоял в дверях, а потом шагнул прямо под дождь. Но прежде чем сделать шаг, скосил глаза и посмотрел прямо в объектив камеры. Стогову даже показалось, будто он успел усмехнуться.

– Стоп! Можно немного назад?

Картинка начала двигаться в обратном порядке. Парень вытащил ногу из лужи и спиной переместился к двери кафе. Майор снова нажал на паузу. Сомнений не было: парень отлично понимал, что его снимает камера и, глядя прямо в нее, нахально усмехался.

– Во сколько ты говоришь, застрелили узбека?

– По тайм-лайну камеры, которая снимала кабинет, в девять часов сорок минут. Ну, и сколько-то там секунд.

Оба они одновременно опустили глаза в левый нижний угол монитора. Цифры показывали ровно девять часов сорок минут и сколько-то там секунд.

Майор откинулся на спинку дивана.

– Ты когда-нибудь о таком слышал?

– О каком?

– Чтобы человек был способен одновременно оказываться сразу в двух разных местах?

Ответил Стогов не сразу. Но все же ответил:

– Знаете, товарищ майор, вообще-то слышал. Но только, пожалуйста, не спрашивайте меня, где именно, ладно?

– Почему? – удивился тот.

– Боюсь, мой ответ вам не понравится.

7

Вторник, 17 октября, 20:19

– Фамилия, имя, отчество?

– Головачев Михаил Сергеевич.

– Возраст?

– Двадцать шесть лет.

– Семейное положение?

– Холост. Хотя на следующей неделе должен был жениться.

Парень опустил глаза. На запястья у него были надеты наручники. Еще одними наручниками его браслеты были пристегнуты к столу. Вряд ли кто-то из присутствующих боялся, что парень сбежит или бросится на милиционеров. Пристегнули его вовсе не поэтому.

Майор не уставал повторять подчиненным: задержанный сразу должен понять, – прежняя жизнь для него осталась в прошлом. Теперь с ним будут происходить лишь самые ужасные ужасы. В этом новом мире возможно все… даже самое страшное… даже то, что прежде казалось ему невозможным… даже его собственное тело больше ему не принадлежит. Его можно наручниками пристегнуть к столу, и задержанный станет сидеть не в той позе, в которой ему удобно, а скрючившись, неловко изогнувшись.

– Это полезно, – говорил майор. В такой позе они куда как искреннее отвечают на вопросы.

– Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте на них как можно правдивее. Это в ваших интересах, понимаете?

– Да, понимаю.

– Тогда приступим?

– Хорошо. Давайте приступим.

На самом деле в интересах задержанного было бы вообще не отвечать на вопросы, которые задавал ему майор. В большинстве случаев, если задержанный на допросе молчал и отказывался отвечать, то после допроса им приходилось просто отпустить его и извиниться. Да только никто из попадавших в этот кабинет подобных тонкостей обычно не знал. Им казалось, будто милиционеры и вправду способны смягчить их участь. И поэтому все они послушно отвечали на заданные вопросы. А по окончании беседы отправлялись в тюрьму.

– Что за отношения связывали вас с убитым?

– С Рашидом? Мы были с ним деловыми партнерами.

– Что конкретно это означает?

– Я работаю на довольно крупную строительную корпорацию. А он занимался рабочими.

– Занимался рабочими?

– Ну да. Для строительных работ нашей корпорации нужны люди. Он привозил рабочих из ближнего зарубежья.

– То есть он был работорговцем, а вы его заказчиком?

Парень усмехнулся. Даже несмотря на прикованные к столу руки, выглядел он все равно так, будто вел несложные бизнес-переговоры, сидя где-нибудь в лобби-баре. Сейчас контракт будет подписан, и он на дорогой машине уедет решать другие, более важные вопросы.

– Можно сказать и так. А можно посмотреть на это с другой стороны. Вы когда-нибудь были в Средней Азии? А я вот был. Работы там нет вообще. Никакой. Население целых государств просто выкинуто на помойку. Здоровые мужики целыми днями сидят по рюмочным и хлещут алкоголь. А мы все-таки худо-бедно предоставляли им возможность заработать. Пусть это небольшие деньги, и достаются они им большим потом, но других-то возможностей заработка у них все равно не было, понимаете?

Он помолчал и добавил:

– В любом случае, я никогда не относился к гастарбайтерам просто как к рабочей силе. Разве что, может быть, когда-то давно… Я старался видеть в них людей. Не приехавшие к нам руки, которые после поломки можно будет в темпе заменить новыми, а живых людей с конкретными проблемами.

(Первый раз он увидел ее, когда заехал подписать какие-то бумаги к Рашиду домой…

Тоненькая высокая девочка. Она не опускала глаза, как обычно их опускают женщины Востока, а смотрела прямо ему в лицо. Она чему-то рассмеялась, и он тогда удивился, какая длинная у нее шея.

Они даже не поговорили в ту самую первую свою встречу. Не перекинулись и парой слов. Осталась только картинка: стоящая в дверях по-европейски одетая красивая девочка с длинной шеей. Мог ли он представить, что всего неделю спустя она будет лежать, голая и такая желанная в его объятьях, а он лицом станет зарываться в ее черные волосы, целовать эту ее шею и осознавать, что так хорошо, как с ней, ему не будет уже ни с кем? Что он будет готов на все, лишь бы она и дальше так вот лежала рядом с ним?)

– Давайте перейдем к сегодняшнему утру. Камера наблюдения показывает, что приблизительно в девять часов сорок минут вы вошли в служебный кабинет пострадавшего и после небольшого диалога выстрелили ему в голову.

– Я уже говорил: в кабинете меня не было.

– Упорствуете? Зря. Камера четко зафиксировала все происходившее в кабинете. Хотите, покажу вам эти кадры еще раз?

– Не хочу.

– Кроме того, сотрудники убитого вами человека в один голос утверждают, что на это утро у вас была назначена встреча с ним.

– Как раз это я совсем не отрицаю. С Рашидом мы должны были встретиться. Только я немного опоздал. Зашел по дороге в кафе, выпить эспрессо. А когда поднялся к его кабинету, тут уже были ваши люди. Они, кстати, могут подтвердить, что на место преступления я пришел позже милиции.

Майор откинулся на спинку стула. Парень вел себя как-то слишком уж уверенно. Не просто пытался выгородить себя, придерживаясь заранее продуманной версии, а быстро и не задумываясь парировал любые вопросы.

Самое обидное, что все это было правдой. Сотрудники действительно подтверждали, что к кабинету с трупом он подошел не раньше, чем через двадцать минут после выстрела. И видеозапись из кафе действительно подтверждала, что во время выстрела он находился в нескольких кварталов от места преступления. Но как, черт возьми, быть со второй видеозаписью? Той, на которой четко видно: именно этот улыбчивый и уверенный в себе человек проходит в кабинет, говорит что-то не слышное смуглому работорговцу, а потом достает из-за пазухи пистолет и стреляет ему ровно в середину узкого лба?

– Не хотите говорить правду – не нужно. Давайте попробуем зайти с другого конца. О чем именно вы должны были поговорить с убитым?

– С чего вы взяли, что я не хочу говорить правду?

– Но вы же не признаетесь в убийстве, так? Хотя улик, указывающих на вас, в распоряжении следствия более чем достаточно.

– Нет у вас никаких улик.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я действительно его не убивал. Я собирался жениться на его дочери. Вот вы стали бы убивать своего тестя? Вот и я бы не стал.

(Днем он делал все то же, что и всегда. Беседовал с бизнес-партнерами. Работал с документацией. Ездил на объекты. Обедал в дорогих заведениях. Даже не стал забрасывать тренажерный зал. Но теперь это была не настоящая жизнь. Это была тоненькая пленочка, под которой было скрыто то, что действительно важно.

Этой своей тайной он не мог поделиться ни с кем. Ни с родными, ни с коллегами, вообще ни с кем. Пару раз пробовал заговорить с теми, кого раньше считал друзьями. Но один из них вообще не понял, о чем речь, а второй по секрету сказал, что ему точно известно: узбечки устроены совсем не так, как белые женщины… как бы это поделикатнее?.. короче, у них там все идет не вдоль, а поперек, и при ходьбе громко чавкает… именно поэтому узбечки ходят такой семенящей походкой… Над этим рассказом все долго смеялись. Те, кого прежде он считал своими друзьями, громко ржали, а он смотрел на них, и в голове пульсировала только одна мысль: животные… это просто животные.

Встречаться часто не получалось. Зато каждую встречу он помнил до сих пор. Потом он подолгу перебирал в памяти все подробности этих встреч, будто скряга свои бриллианты.

Прежде он никогда не любил подолгу целовать женщин. Вовсе не этого он от них хотел. А с ней он готов был ночь напролет просто лежать в постели… кончиком языка щекотать ей мочки маленьких ушей… легонечко целовать маленькую и такую упругую грудь… проводил ладонью по ее бедру… такого, как с ней, у него не было ни с кем. Он вообще не думал, что так бывает.

Руки твои, Фатима… губы твои…

Если бы понадобилось умереть за тебя, я бы умер, Фатима…

Или убил бы).

– Так о чем вы собирались поговорить с убитым?

– О предстоящей свадьбе.

– Вы собирались жениться на его дочери?

– Да.

– А он был в курсе ваших отношений?

– Думаю, о чем-то догадывался. И точно их не одобрял. Женить сына на русской он, думаю, был бы не против. Но выдать за русского дочь – совсем иной разговор. Он не хотел для Фатимы такого мужа, как я.

– Давайте поговорим об этом поподробнее.

– Я понимаю, о чем вы. Со стороны вроде как вполне тянет на мотив. Восточный папаша заартачился, и я решил его убрать. Но, поверьте, это ложный след. Рашид был не тот человек, чтобы с ним нельзя было договориться. То есть он, конечно, был не в восторге от всего что происходило… а если бы ему стало известно, что я с Фатимой сплю, то, возможно, он и вообще закатил бы мне скандал. Может, даже сказал бы что-нибудь о своем знатном происхождении и об ущербе, который нанесен его чести. Но все это не повод хвататься за пистолеты.

– То есть вы признаете, что имели с дочерью убитого интимные отношения?

– А я этого никогда и не скрывал.

– Вам не кажется, что для мусульман это вполне тянет на мотив?

– Да при чем тут мои отношения с Фатимой? Может быть, он и не хотел, чтобы мы спали, но при чем тут убийство? Это ведь не он меня застрелил, а наоборот, кто-то выстрелил ему в голову. И потом, не та это публика, чтобы подозревать тут сицилийские страсти. Уж мне, офицеры, можете поверить. Узбеки ведь не кавказцы. Это древний и культурный народ. Они решают вопросы безо всяких лишних криков.

(Она закидывала свои длинные ноги ему на спину, обхватывала его, прижимала к себе как можно теснее… она кричала что-то на своем гортанном языке и задыхалась, и не могла насытиться им, и прижимала его все теснее к себе, будто боялась потерять… будто знала, что все это ненадолго… подозревала, что все равно скоро потеряет… а он обессилено отрывался от нее, ложился рядом… так, чтобы чувствовать запах ее чистого и такого красивого тела и слышать, как она шепчет его имя, повторяет его имя много-много раз… по-русски говорит, что станет любить его всю жизнь… никто другой не станет любить его так, как она… просто не сможет… его белые женщины, они вообще не знают, что такое любить… а она знает.

– Ты не бросишь меня?

– Конечно, нет! Зачем, Фатима?

– Не бросай. Я хочу, чтобы ты всегда был мой, хорошо? Я буду такой, как ты захочешь. Стану любой, лишь бы ты не уходил.

– Я не уйду Фатима.

– Правда? Не уходи. Никто не сможет тебя любить так, как я.

– Я не уйду. Мы всегда будем вместе. Уж я об этом позабочусь).

Осипов, которому опять выпало вести протокол, строчил уже восьмую страницу подряд, прекрасно понимая, что конца-края этой беседе не будет. На этот раз, похоже, ничего-то их майор не добьется. А Стогов сидел у себя за столом, молчал, вертел в пальцах дешевую прозрачную зажигалку, и непонятно было даже, слушает он или задумался о чем-то своем.