Текст книги "Клинки Юга"

2

Светлые, отчего-то полные карамельного (именно карамельного) аромата, воспоминания Фредерика прервались зычным криком рыцаря Элиаса Круноса:

– Государь мой! Государь мой!

Светловолосый богатырь в ярких бирюзовых одеждах, громко топая сапогами внушительного размера, влетел на террасу, где Фредерик безмятежно любовался чистым небом и голубями над столицей, перевел дух и объявил:

– У меня новости! Будешь рад! – наедине он общался с королем, как с приятелем, и Фредерик никогда на это ему не пенял, потому что сам не был приверженцем принятой при дворе субординации. – У дворцовых ворот – посланники из Чинарии!

У государя лицо стало белым, а глаза округлились:

– Чина… – не договорил – поперхнулся от волнения. – Бежим! Бежим!

Он выскочил на галерею первым и понесся по коридору с той скоростью, которой бы и породистая скаковая лошадь позавидовала. Элиас старался не отстать, но на поворотах ему приходилось тормозить, чтоб не завалиться на бок. Фредерик же с этим справлялся легко – легко вспрыгивал на стену (абсолютно не жалея роскошных шелковых шпалер), пробегал по ней по диагонали пару метров мелкими шажками, минуя опасный вираж, и вновь оказывался на полу. Все это проделывал стремительно и бесшумно, в отличие от топочущего и пыхтящего Элиаса.

Но на последнем повороте – уже у парадной лестницы – затормозили оба. Чтоб не сбить с ног поднимавшихся королеву Марту и ее дам.

– Фред, боже, что случилось? – увидав короля, спросила она. – Куда летишь?

– Милая, прибыли посланники от Тайры! Я лечу их встречать! – выпалил Фредерик, на ходу поцеловал красавицу жену в щеку и понесся дальше, прыгая через две-три ступеньки, мимо прижавшихся к мраморным перилам фрейлин; от ветра, что поднялся из-за короля, у дам с шелестом взметнулись вверх многослойные шелковые юбки.

Марта чуть нахмурилась: ей не особо понравилась такая поспешность супруга, а еще не понравилось то, что он забыл пригласить ее за собой встречать гостей из Чинарии. Это догадался сделать Элиас:

– Госпожа моя, позвольте сопроводить вас, – учтиво поклонился рыцарь (ему уже разонравилось по-мальчишески носиться по коридорам и лестницам).

– Спасибо, Элиас, – улыбнулась Марта. – Поспешим.

У Фредерика сердце в груди бешено заколотилось, когда он выбежал на парадное крыльцо и увидал в начале дорожки, ведущей ко дворцу, повозки и всадниц в чинарских шлемах и с красными копьями в сильных руках.

Пока он спускался по каменной лестнице и бежал с совершенно не подобающей королю скоростью к прибывшим, из одного фургона вышла высокая полная женщина в длинном белом платье, причудливом тюрбане и со смуглым малышом на руках.

Девушки-воины как раз спешились, шагнули навстречу королю и сняли шлемы.

– День добрый, – поклонилась одна из них – старшая, – мы из Чинарии, от капитана Тайры к королю Фредерику.

– Я. Это я Фредерик! – спешно закивал молодой человек, не отрывая глаз от темненького ребенка с большими светлыми, серыми глазами, и голос его неожиданно сбился в сиплость.

– Мы привезли тебе сына, король Фредерик, – опять поклонилась девушка-воин. – И сердечный привет от капитана Тайры.

Фредерик, широко улыбнувшись, протянул руки к малышу, и женщина в белом платье (наверняка, кормилица), улыбнувшись в ответ, передала ему ребенка.

– Здравствуй, кроха, – шепнул отец сыну.

Тот что-то прогудел в ответ и цепко ухватился за ворот куртки Фредерика. Пухлые теплые пальчики, смуглые щечки, широко раскрытые, полные младенческого удивления глаза, нежный рот, редкие, но темные кудряшки на макушке… «Глаза мои, мои глаза – как и хотелось Тайре», – подумалось Фредерику.

– Как его зовут? – спросил он у дружинницы.

Та встрепенулась, потому что тоже позволила себе невольную улыбку, глядя на отца с сыном, тряхнула коротко остриженной головой и ответила:

– Имя мальчикам дает отец. Таков обычай в Чинарии. Назови ребенка, а мы скажем его имя капитану Тайре.

– Почему ж Тайра сама не приехала? Она обещала: если будет сын, то привезет его мне сама.

– Потому что кроме сына Тайра родила и дочку, – опять улыбнулась дружинница. – Получились двойняшки. Дочь, как ты и хотел, капитан назвала Корой. И у девочки тоже серые глаза, как у тебя.

Фредерик на миг потерял дар речи – так потрясла его эта необычная весть.

– М-марта! – обернулся он к подошедшей супруге. – Ты слышала? И сын, и дочь! У меня еще и дочь!

Его лицо сияло таким счастьем (а это происходило нечасто), что Марта отбросила куда подальше заскрежетавшую мелкими зубами ревность и обняла Фредерика и малыша, которого он держал на руках:

– Рада за тебя, милый, – шепнула она королю. – Я прикажу готовить праздничный обед – такие хорошие новости надо достойно отметить. – Затем обратилась к гостям. – Прошу вас отдохнуть в нашем дворце. Здесь у вас ни в чем не будет нужды…

Так у Фредерика появился еще один наследник – смуглый, чернявый и странно сероглазый Эльберт. С сыном Марты у него была разница всего в месяц, а то и меньше.

Нахмуренный бука Донат в тот же день встретил сводного братца, подсаженного к нему в манеж, возмущенным кряхтением и ударил погремушкой по голове. Эльберт скривился и оглушительно заревел, демонстрируя прекрасные легкие.

– Прекрасный горлопан! – расхохотался Фредерик, протягивая сыну в утешение сахарную палочку. – Вырастешь – дам тебе полк, будешь им командовать. – Затем погрозил развоевавшемуся Донату. – А ты смотри, бука, не обижай младшего. – Вручил точно такую же палочку и ему, так что оба карапуза затихли и зачмокали губами, наслаждаясь вкусненьким.

– Они поладят, – заверила короля Марта, присаживаясь рядом с манежем в мягкое кресло.

– А как насчет тебя? – вдруг спросил Фредерик. – Я вижу: ты подавлена.

– Я устала.

– Неправда, – нахмурился молодой человек. – Ты недовольна тем, что сегодня произошло.

– Сегодня произошло много хорошего, и я всем Довольна, – возразила Марта, чувствуя, что начинается тяжелый разговор, которого она не в силах избежать.

Фредерик понял и решил не усугублять:

– Милая, я прекрасно понимаю: тебе неприятно знать о том, что было между мной и Тайрой в Эрине. Но оно было. И не по моей воле… Но я ни в коей мере не оправдываюсь! – Он поднял вверх руку, предваряя слова супруги о том, что не стоит сейчас виниться (а Марта – Фредерик и это заметил – уже готова была прервать его именно такими речами). – Я просто представляю тебе факты, от которых не отмахнешься и на которые глупо обижаться. Тайра – это мое прошлое, и я его принимаю, целиком и полностью, как принимаю и своего сына от Тайры, как готов принять, если надо будет, свою дочь. Она в моем сердце уже сейчас. Как и Эльберт, и Гарет, и Донат, и ты. Всем там есть место, поверь. И я бы очень хотел, чтоб там, в моем сердце, меж вами не было раздора. Это нужно не только мне – это нужно нашей семье, королевской семье. Это нужно всему нашему государству. Обстановка в нашем доме влияет на обстановку в Королевстве…

– Ты всегда можешь положиться на меня, – вдруг сказала Марта, прикладывая палец к его красноречивым губам. – Не объясняй мне большего, иначе я стану себя презирать, за глупость.

Фредерик покачал головой, видя, что глаза ее мерцают слезами:

– Прости – я должен был это все сказать.

– Конечно, – кивнула Марта. – Ты король, ты Судья. Я просто на минуту забылась – подумала, что я жена простого человека.

– Это не так.

– Я знаю. И постараюсь больше об этом не забывать.

Фредерик улыбнулся, поцеловал ее руку:

– Мне самому очень часто хочется быть простым человеком…

Тем временем у королевичей рассосались сахарные палочки, и карапузы вновь стали громко воевать – с криками рвать друг у друга забавную деревянную лошадку.

– Да, прибавится шуму во дворце, – засмеялась Марта.

– Будь с парнями построже, – сказал Фредерик. – И нянькам скажи, чтоб не миндальничали, не потакали капризам. Пока они малыши, я не могу заниматься ими так, как должно. Но через три года, господа хорошие… – Он наклонился в манеж и щелкнул по лбу каждого, чтоб привлечь их внимание. – Через три года, господа лорды, я начну делать из вас мужчин… А сейчас мне пора. – Король выпрямился. – Из-за Эльберта я перенес начало приема в Доме Хлебной Гильдии, но не могу же я все совершенно отменить. Можно мне поцеловать тебя? – обнял жену за тонкую талию.

Марта с удовольствием ему это позволила. Малыши в манеже теперь сидели тихо-тихо – их успокоил строгий голос отца…

Идиллия, счастье, безмятежность, которые, казалось, уже навеки установились в семье короля и во всем дворце, разрушились в среду. После полудня. В парке, на лужайке с изумрудной шелковой травой, залитой солнечным светом.

Фредерик учил Гарета фехтованию. Все проходило как обычно: отец показывал приемы, используя обычную палку, медленно и точно, а сын повторял, стараясь все проделать быстрее, но без потерь в точности и четкости.

– Пусть клинок станет тобою, – шептал король в розовое, мягкое ухо королевича, – твоей рукой, твоей мыслью. Наши мысли часто селятся в наших Руках и потому едины с ними. А мысль быстра – нет ничего и никого быстрее. Но твой клинок должен стать ею – мыслью. Тогда не будет тебе равных.

И Гарет понимал, хоть речи Фредерика и были временами слишком мудреными для пятилетнего мальчика. Тело королевича понимало, что делать с рукой, отяжеленной мечом. В свои юные годы он освоил и отточил сложный удар Южного Ветра и многие другие приемы.

– Не бойся промаха, – учил отец мальчика под сенью древних кленов, что шумели ветвями и листьями – словно рукоплескали успехам юного лорда. – Промах откроет тебе неожиданное преимущество. Главное: увидеть его и правильно использовать. Он также станет неожиданным для твоего врага, и этим тоже принесет тебе пользу. Если подчинишь себе промахи – нет тебе предела, и даже твоя ошибка будет твоей победой.

И Гарет все прописывал в своей голове – это было несложно. Ему казалось: вспоминаются временно забытые знания. Фредерик, глядя, как виртуозно и легко его сын управляется с детским мечом, ощущал себя на небесах: «Вот оно, мое бессмертие – в сыне, что взглядом и движениями похож на меня».

У него в последнее время часто ныло сердце. Так, едва заметно – потягивало что-то с левой стороны груди. Фредерик не обращал внимания. К тому же он считал, что знает причину: когда-то несколько лет назад он был ранен стрелой как раз в левую подмышку, а чуть позже – получил болтом из арбалета под левую ключицу. Так что левая сторона его груди имела полное право ныть время от времени. И молодой человек уже привык к тому, что в сырую погоду старые раны давали о себе знать. В такие моменты он просто пил травяные настои мастера Линара и ограничивал себя в резких движениях: проще говоря, меньше тренировался.

В этот раз все началось именно с этой занудной боли в левой подмышке. И как обычно Фредерик ни капли внимания ей не уделил – встал в позицию, что показать Гарету очередной хитрый удар.

– Этот прием как раз для тебя – он для низкорослых воинов. Называется Злая Коса. Пока ты маленький, он будет твоей коронкой, – сказал сыну. – Будь внимателен.

И Фредерик разогнал палку-меч по дуге, снизу вверх и наискось, подрубая левую ногу воображаемому противнику, но тут его самого словно кто-то ударил в левый бок – резко, сильно, заставив тело переломиться так, как сникает дерево от мощного удара топором. Перехватило дыхание, стало мало света, в глазах все запрыгало, и, словно тающий снег, потекли четкие контуры, сливая все окружающее в один мутный ком. Будто издалека услышал король испуганный крик Гарета:

– Папка!

– Кого-нибудь, – упав в траву, прошептал Фредерик. – Позови кого-нибудь.

Ему еще хватило сил перевернуться с объятого острой болью левого бока на спину, он еще увидел абсолютно чистое голубое небо, зубчатые листья кленов и испуганное, с широко раскрытыми глазами, лицо сына. Потом все это – цветное, яркое – крутнулось в одну большую черную дыру и проглотило его, вместе с болью…

3

Так было почти каждое утро, исключая пасмурные дни: солнце прокрадывалось мягкими лучами сквозь невесомые занавеси на высоком окне и украшало пятнами света шелковые покрывала королевской кровати. И почти каждое утро мужчина и женщина, мирно спящие в этих покрывалах, пробуждались от вкрадчивых солнечных поползновений, тянулись друг к другу и начинали любовные игры с нежными поцелуями и жаркими объятиями.

В этот раз все вышло по-другому.

Свет привычным курсом проплыл по шелку кровати, чуть задерживаясь в складках простыней, и замер на белом, неподвижном мужском лице. Ни единый мускул не дрогнул на нем, даже ресницы закрытых глаз не отозвались на шаловливое заигрывание солнечных зайчиков. Тогда солнце продолжило поиски жизни в огромной комнате и скользнуло золотистыми щупами к темноволосой молодой женщине, которая спала, подобрав под себя ноги, в мягком, широком кресле у постели. Спала тревожно: вздрагивали пальцы ее тонких рук, стискивая белое льняное полотенце; вздрагивала поникшая голова, тревожа разметанные по спинке кресла волосы; шевелились изящные губы, бормоча что-то непонятное.

Тут лучи добились желаемого: веки, по которым они скользнули, широко распахнулись, обнаруживая темную бездонность больших, красивых глаз, с губ сорвался громкий прерывистый вздох (такой, какой бывает у человека, только-только вынырнувшего из холодной воды), а правая рука, выпустив полотенце, взметнулась ко лбу, чтоб отбросить за ухо прядь волос, упавшую на лицо.

– Господи. Который час? – пробормотала она и, чтоб удовлетворить свой вопрос, глянула на часы: высокие, напольные с причудливым медным маятником в виде фрегата, они величаво темнели лакированными, дубовыми боками в дальнем углу спальни и глухо отсчитывали минуты. – Семь. Скоро семь утра… Фред, Фред, – позвала дама неподвижно лежащего в постели мужчину. – О, неужели ты и сегодня не проснешься? – в ее покрасневших глазах заблестели слезы, а голос задрожал, грозясь озвучить всхлип.

Она отбросила лоскутный плед, укрывавший ее колени, покинула кресло и подошла к маленькому круглому столику, где стоял серебряный колокольчик на золотом подносе. Позвонила, нервно, требовательно.

Высокая резная дверь открылась – в спальню явился величавый, толстый и совершенно лысый господин в богато расшитой золотом ливрее королевского камердинера. Он церемонно поклонился и поздоровался так, будто явление государя объявил:

– Доброе утро, ваша милость! Чего изволите?

– Зови Линара, Орни и этого старика, что вчера приехал, – приказала Марта.

– А как его величество? – позволил себе поинтересоваться камердинер.

– Никаких изменений, Манф. Потому – торопи господ лекарей со сборами.

– Да, ваша милость, – опять поклонился Манф и пошел выполнять распоряжение королевы.

Минут через двадцать у постели короля Фредерика собрались целых шесть человек. Пришли званные Мартой знатоки лекарского дела – мастер Линар, его супруга Орнилла и знахарь Брура из далекой страны Азарии, а также явился лорд Гитбор, Судья Южного округа Королевства. Последним, бесшумно закрыв дверь, зашел камердинер Манф.

– М-да, – таким неопределенным и невнятным словом начал мастер Линар свою речь, посмотрев на бледное и недвижное лицо короля. – Так и есть: никаких изменений. – И он почесал за ухом, ероша каштанового цвета волосы (когда-то доктор ходил лысым, выбривая не только щеки, но и макушку, как камердинер Манф, но, женившись, был вынужден позволить волосам покрыть голову – так затребовала супруга Орнилла: по ее словам, блестящий череп мужа часто пускал ей в глаза зайчики, что было малоприятным). – Предлагаю опять попробовать ледяную ванну. В прошлый раз государь отреагировал…

– Отреагировал, как же, – скептически фыркнула Орнилла, нащупывая едва слышимый пульс на шее Фредерика. – У него просто кожа посинела и пошла пупырышками – вот и вся реакция. Я изначально была против. Человек болен неизвестно чем, а его в лед! Так и горло, и легкие застудить можно. Что тогда делать будешь?

Пустив в супруга стаю упреков, она сложила руки на груди, озабоченно нахмурившись. Встретилась взглядом с Мартой и сокрушенно покачала головой, отвечая на немой вопрос королевы:

– Не ждите от меня чудес. Я с такой хворью не встречалась. Вы же помните: мои бодрящие настои на государя не подействовали. Будто камень поили, а не человека.

– Помню, помню, – согласно кивнула Марта и в отчаянии закусила губу. – Но что же? Как же? Ведь прошло почти пять дней, а он – как труп, холодный, неподвижный. Сколько так может продолжаться?

– Такое уже было – там, в Эрине, – отозвался Линар, извлекая из кармана куртки некий инструмент, сильно напоминавший шило сапожника – И про это я тоже говорил, – он взял безвольно лежащую на поверхности покрывала руку Фредерика и уколол ее «шилом» в подушечку безымянного пальца – вяло выступила рубиновая капелька крови, и все. – В другое время за такое государь не поскупился бы на выражения для меня… И в который раз я спрашиваю мастера Бруру: что нам делать? – грозно возвысив голос, повернулся к знахарю.

Тот, вечно сгорбленный и сжатый в комочек старик, держался, как обычно, в тени и пытался как можно дольше оставаться незамеченным.

Фредерик после победы в Эрине над азарским князем Хемусом забрал знахаря, служившего князю, с собой в Южное Королевство. Во-первых, убивать жалкого и забитого старика (пусть даже он и натворил много злого) было делом, недостойным короля, рыцаря и просто мужчины; во-вторых, Брура мог оказаться очень полезным, как человек, знающий тайны трав и минералов. К тому же и мастер Линар намекнул Фредерику о том, что был бы не против вести свою медицинскую и химическую практику, пользуясь знаниями старика. Однако долгий переезд из Эрина в Королевство совершенно подкосил здоровье Бруры, и его не довезли до столицы, а оставили в Цветущем замке – фамильной крепости Фредерика – чтобы поправлялся. Там он пробыл всю зиму, весьма суровую по сравнению с родной азарской зимой, всю весну и начало лета. Брура подхватывал по очереди неизвестные ему ранее простуды, и спасла его только чудесная настойка дамы Ванды, медовая с перцем, которая заставляла старое нутро трепетать и гореть, а хвори – уступать выздоровлению захваченные ранее позиции в теле.

И вот теперь – в июле-месяце за ним приехали гонцы из Белого Города. Чтоб вести в столицу и спасать неожиданно и надолго впавшего в беспамятство короля…

Брура вздрогнул, услыхав из уст Линара свое имя, и сделал шаг назад, к окну, словно желая спрятаться за портьерой. Но отвечать пришлось – старик это понимал.

– Простите меня, – заговорил он, робким, дрожащим голосом, – простите, милостивая госпожа! – Он увидел, как блестят от слез глаза королевы, как дрожат ее губы, и упал перед ней на колени, понимая – она не будет на него гневаться.

– О, нет! – простонала Марта. – Вы опять! Опять бросаетесь мне в ноги!

– Встаньте, встаньте, мастер Брура. – Манф взялся поднимать знахаря. – Вы же знаете: у нас так не принято, и их величества такого не любят. Очень не любят.

– Кто знает, кто знает, – пожал плечами Линар, с усмешкой глядя, как камердинер отряхивает Бруре коленки и поправляет смявшуюся одежду. – Еще пара таких падений и, возможно, государь очнется, чтоб наорать на неслуха.

– Говорите же, мастер Брура, – затребовала Марта, махнув доктору рукой – «молчи!».

– Если бы я мог, то в сию же минуту обнадежил вас, милостивая госпожа. Если бы мог, то сразу же исцелил бы государя, – низко поклонившись, сказал старик. – Но я ничего не могу. Да, я знал, что такое может быть – что смертный сон может повториться. И разве я скрывал это? О, нет. Я все рассказал и вам, и милостивому государю Фредерику. И даже про возможность смерти я не умолчал, хотя боялся, очень боялся говорить о ней вам и вашему супругу. И сейчас повторю, хоть дрожат мои колени, и не от старости дрожат: король может не проснуться…

– О, боже! – не сдержала стона Марта.

– Смертный сон обрушился на государя по твоей вине, – напомнил Линар. – Твое зелье заставило короля забыть себя и пойти против своих же воинов. Твое зелье терзало его голову, и оно – причина смертного сна. Так неужели ты не знаешь какого-либо противоядия? От своего же собственного яда? Хоть подскажи!

Брура молчал.

– Отец, милый, – вдруг заговорила Марта, обращаясь к старику, и умоляюще сложила руки. – У моего мужа – целое государство, и он нужен своей стране. У моего мужа – трое сыновей, и он нужен им больше, чем я. У моего мужа – дочь где-то далеко-далеко, и я знаю: он рано или поздно отправился бы к ней, чтоб увидеть, обнять, поцеловать. И это мне надо падать вам в ноги, чтоб просить – помогите нам всем! – И Марта в самом деле, спрятав лицо в ладонях, опустилась на колени, но тут все бросились к ней – и Брура первый – чтоб поднять и успокоить.

– Все, что хочешь, все, что пожелаешь, – бормотала королева, цепляясь красивыми, молодыми пальцами за сухие, узловатые руки знахаря.

А у Бруры в голове эхом звучали только два ее слова: «Отец, милый». Последний раз его так называла погибшая дочка, лет шестьдесят назад. Он даже вспомнил, когда именно это было: дочь, худенькая чернявая девушка, уходила к ручью собирать ракушки для бус и издалека помахала ему вот такой же тонкой, как у Марты, рукой: «Отец, милый, я скоро вернусь и напеку лепешек!» Но не вернулась – ее через пару дней принесли на грубой мешковине крестьяне, прочищавшие оросительный канал. Опозоренную, изломанную, мертвую. И Брура никогда больше не ел ее медовых лепешек…

Марту, давшую волю слезам, Линар и Судья Гит-бор усадили в кресло, а Орнилла уже подсовывала ей стакан воды, в которой своевременно растворила щепотку зеленого порошка – успокоительное.

– Милостивая госпожа, – сказал Брура, вновь подходя к Марте и вновь касаясь ее руки. – Я постараюсь, я буду искать нужные составы. А пока надо ждать. Государь Фредерик очнется – я уверен. Его тело, дух очень сильны – их мощь еще в Эрине удивили меня. То зелье, которое я ему давал при Хемусе, уже давно убило бы обычного человека, но государь Фредерик до сих пор жив…

– Конечно, – весьма довольно кивнул Судья Гитбор. – Фредерик из особой породы. Судью просто так не сломать! Так что верьте Бруре, милая государыня. – Он, насколько позволяло брюшко, поклонился Марте. – Король проснется и еще порычит на нас всех.

Королева улыбнулась, сквозь слезы, но все-таки.

– Что ж, – напомнил о себе мастер Линар. – Не будем терять времени, мастер Брура. Идемте. Моя лаборатория к вашим услугам.

– Лаба-что? – подивился незнакомому слову азарский знахарь.

– Идемте, идемте, старина, – понимающе улыбнулся молодой доктор и взял старика за руку. – Покажу вам свое хозяйство. Вам должно понравится… Орни, ты с нами?

Та отрицательно мотнула головой:

– Я останусь с королевой. Не думаю, что будет правильным оставлять ее одну.

Линар согласно кивнул и вышел с Брурой из спальни.

– Я тоже вас оставлю, – сообщил Марте Судья Гитбор. – Сегодня слушания в Зале Решений по вопросу обновления дорог в Северном округе. Не люблю я всю эту болтовню, но ничего не поделаешь. – Южный Судья не изменял своей привычке сетовать на проблемы вслух. – Жаль государя нашего там не будет. Он бы решительно стукнул кулаком по столу (это у него славно выходит), и все вопросы отпали бы. От хороших дорог стране много пользы, потому что торговля идет бойчее и налоги от этого растут. Только не все в Финансовом Совете это понимают.

– У вас все получится. – Марта вновь улыбнулась на его ворчание. – Вы всегда рядом в самые тяжелые минуты.

– Это судейская привычка, – как бы оправдывался лорд Гитбор, ответно улыбаясь в седые усы. – Ну, я побежал. Если можно назвать бегом мое ковыляние.

Королева улыбнулась еще шире, и Южный Судья сам себя похвалил: он ведь добивался именно этого: чтоб леди отвлеклась от горьких мыслей. С целью закрепить результат, лорд Гитбор поцеловал Марте руку и попросил не унывать. С тем и вышел.

– Мне кажется: наш господин Южный Судья в молодости был побойчее некоторых теперешних молодых людей, – заметила Орни. – Да и сейчас он не промах. Жук – сам себе на уме.

– Ваше величество, будут еще какие-нибудь распоряжения? – спросил Манф у Марты.

Королева покачала головой. Тогда Орни ответила за нее, бойко и громко:

– Конечно, будут! Пусть нам принесут завтрак в соседнюю комнату: что-нибудь вкусное с умопомрачительными запахами. Говорят, аромат курицы с чесноком кого угодно на ноги поднимет! Да еще – вина молодого. И яблочного снега на десерт. Сладкое замечательно поднимает настроение. – Орни ободряюще подмигнула Марте – та ответила улыбкой и согласным кивком.

С некоторых пор они крепко сдружились. Особенно после того, как Орни легко справилась с первой болезнью маленького Доната – кишечными коликами – а чуть позже состряпала замечательную мазь для десен королевича, которые начали болеть из-за режущихся зубов. Надо сказать, мастер Линар, знающий много чудесных снадобий для заживления ран и лечения лихорадок всех видов и мастей, сдавал позиции перед детскими хворями. Скорее всего, потому что у него ранее почти не было пациентов столь юного возраста.

– А следовало бы получиться в этом направлении, – такое замечание Орни регулярно делала супругу. – Во-первых, у короля куча детишек, во-вторых, сам скоро отцом станешь.

В самом деле, она уже могла похвастать округлившимся животом. Всего-то пять месяцев, а уже было заметно. Наверное, из-за худобы знахарки. Как ни хорошо жилось ей в королевском дворце, а крупнеть и толстеть, как у того же Линара или Элиаса, у хрупкой Орни не получалось. «Сгорает во мне все, как в печке: и курятина, и оленина, и колбасы жирные», – смеялась знахарка…

– Государыня, я жду вас в гостиной, – сказала она и вышла из спальни вслед за Манфом.

Марта задержалась. Чтоб еще раз наклониться к неподвижному Фредерику и еще раз поцеловать белые, почему-то твердые губы больного. Если бы не едва заметное дыхание, он ничем бы не отличался от мертвого. У королевы опять задрожали губы-предатели. Ее не оставляла надежда, глупая, детская, что, как в сказке про спящую красавицу, он проснется от поцелуя. Только жизнь не сказка – чудес в ней не бывает. Не случилось и сейчас.

Вздохнув, Марта прошла в гостиную. В самом деле, глупо сидеть день и ночь у постели. Разве это способно вернуть Фредерику сознание?

«Надо держаться самой и заниматься детьми», – дала себе приказ королева и, оказавшись в соседней комнате, где ее ждал накрытый к завтраку стол, не могла не улыбнуться: кроме Орни и Манфа, который взялся прислуживать им за трапезой, там уже был и шустрый Гарет.

– Доброе утро, мама. – Мальчик поздоровался, не отрывая зеленых, полных тревоги глаз от Марты, и подбежал, чтоб поцеловать ее руку. – Как папа?

– Он спит. – Королева погладила мальчика по лохматой голове. – Наверное, он очень устал…