Текст книги "Клинки Юга"

6

– Линара! Зови скорей Линара! – приказал Фредерик Димусу.

Сам сел рядом с Брурой, приподнял его запрокинутую голову и положил себе на колени, чтоб у старика не напрягалась шея и чтоб легче дышалось.

Немой закивал и бросился вон из лаборатории.

– Что с ним? Неужели это из-за меня? – дрожащим голосом спросила Марта.

– Отчасти. Он сильно испугался – смерти испугался. А у старика, похоже, слабое сердце, – кивнул Фредерик, ощупывая пальцы знахаря.

– Что ты делаешь? – удивилась королева, не понимая его манипуляций.

– Я плохо помню, – бормотал молодой человек. – Но на пальцах есть особые точки. Когда у человека захлебывается сердце или приступ падучей, нужно надавить на эти точки и больному полегчает. Только я делал это один раз – лет десять назад. Одному старику. Я принес ему дурные вести – о гибели его сына и невестки. Случилось вот такое самое – сердце бедняги отказалось работать. Тогда у меня получилось – старик вернулся к жизни… Правда, он через месяц все равно умер – горе доконало… Но точки эти есть, они могут помочь, – и Фредерик все мял пальцами холодеющие ладони Бруры, совершенно забыв о собственной болящей руке. – Давай, старичок, не огорчай меня…

– Из-за меня, из-за меня… господи, – прошептала Марта, прижимая руку к губам.

– Я тебя ни в чем не обвиняю. Ты думала: он убивает меня, кинулась меня спасать. И поверь: если бы я увидел тебя в подобной ситуации, бросился бы делать то же самое – душить твоего мучителя. И я бы удушил, – хмыкнул Фредерик. – Принеси воды – это его оживит.

Марта встрепенулась, услыхав просьбу супруга, прыгнула к столу, дрожащими руками наполнила стакан водой и подала Фредерику, плеснув еще по дороге на пол.

– Успокойся, милая, успокойся, – мягко повторил король, – поддержи ему голову, одной рукой я не справлюсь, – и стал поить Бруру.

Тот, превозмогая судорогу, сжимавшую горло, сделал пару глотков. При этом давился и булькал – получалось плохо.

Фредерик убрал стакан в сторону и продолжил изучение узловатых рук знахаря, спокойно, без лишней суеты и спешки.

– Кажется, здесь, – молодой человек тряхнул головой, нащупав искомое. – Давай, старичок, покажи, что я не ошибся, – и надавил большим пальцем в мякоть ладони: один раз, второй, третий.

Брура в самом деле вдруг спокойнее задышал, посветлел лицом, и спина его перестала выгибаться. Король довольно улыбнулся и, отпустив руку знахаря, похлопал старика по морщинистым щекам, чтоб взбодрить еще больше – и Брура открыл глаза, мутные, полные боли и смертного ужаса, но живые.

– Сердце, – прошелестел он и по громкости уступил, наверное, даже мыши. – Мое сердце.

– Да-да, вижу-вижу, – успокоительно и вкрадчиво, как заболевшему ребенку, говорил Фредерик, поглаживая старика по голове. – Самое страшное – уже позади. Сейчас тебе будет все лучше и лучше. Вот и Линар прибежал, – посмотрел на доктора, который, громко топоча ногами, влетел в лабораторию. – А с ним – его волшебная сумка. Ну-ка, господин доктор, займитесь делом, – и хотел встать, отойти в сторону, чтоб пропустить Линара к Бруре.

– Нет-нет! – Знахарь вцепился в запястье короля, крепко-крепко, как утопающий хватается за того, кто его спасает. – Не отходите. Слушайте. Мне мало осталось. Я хочу успеть сказать, – тут он опять захрипел, потянул руку к воде – и Марта, не медля ни секунды, сунула вновь наполненный стакан в корявые, старческие пальцы азарца.

Сделав глоток, Брура продолжил, с большим трудом, часто останавливаясь, чтоб сделать вдох поглубже, а на его лбу, изрытом глубокими морщинами, проступила нехорошая испарина:

– Круг Семи Камней. Самый восток Азарии, горы – Красные Перья. Димус знает, Димус проводит, – при этих словах немой, стоявший за спиной Фредерика, согласно замычал и энергично закивал. – Там будет башня из черного камня – ее зовут Крупора. На Крупоре – колокол. Бейте в него два раза в полночь, когда месяц в небе. К утру с гор, из Круга, придет человек с закрытым лицом и с посохом, обвитым змеиной кожей. Покажете ему вот это. – Знахарь пошарил у себя на груди и вытащил за кожаный шнурок из-за ворота некую бляшку из тусклого темно-красного металла, сунул ее в ладонь Фредерика. – Не потеряйте, иначе он убьет вас и всех, кто с вами будет. Скажете человеку с посохом, что я – Брура – вам это дал, и скажете, что вам нужен мастер Ахмар. И главное: скажете, что меня – Бруры – больше нет. Я умер от своего старого сердца…

В этом месте его прервал Линар:

– Никто тут не умрет. Пустите меня, государь, – и тронул Фредерика за плечо.

– Не надо, – прошептал знахарь. – Мне почти сто лет. Мне вполне хватит. – И он закрыл глаза, потом вдруг подхватился весь, как человек, забывший что-то важное, опять вцепился пальцами в руку короля. – Моя мазь! Больше ее не касайтесь! Во второй раз она отравит! – тут все его тело дернулось, и Брура, захрипев, испустил дух. Похоже, на это последнее предупреждение у него ушел весь остаток сил.

– Боже, боже, – прошептала Марта, закрывая лицо руками. – Из-за меня. Это из-за меня! – застонав, она упала в обморок.

Димус успел подхватить ее и осторожно опустил на кушетку.

Фредерик тут же оставил Бруру, чтоб кинуться к жене, поднял ее косы, что свесились на пол, и бережно уложил на подушку, вокруг головы.

– Бедная моя, как же тебе со мной тяжело, – поцеловал супругу в белую щеку.

Мастер Линар молча протянул ему флакончик с нюхательными солями.

– А что Брура? – спросил король.

– Ему я уже не помогу, – мрачно ответил доктор. – Если бы на минуты две-три раньше, я бы что-то смог сделать. Но… увы… Что вообще тут произошло? В моей лаборатории? Мне бы очень хотелось узнать! – Теперь он ворчал, очень плохо сдерживая раздражение и досаду.

– Потом, потом, – отмахнулся Фредерик и занялся женой: поднес к ее ноздрям пахучий пузырек, и Марта, расчихавшись, открыла глаза и с рыданием обхватила руками молодого человека, словно боялась, что он куда-нибудь исчезнет.

Без лишних слов король обнял ее в ответ, насколько сильно, насколько мог это сделать одной рукой – правая до сих пор болела, пусть меньше, но весьма чувствительно.

– Фред, Фред, я этого не хотела, не хотела, – шептала Марта сквозь слезы.

– Родная, как же тебе со мной тяжело, – повторил Фредерик, чувствуя, как тиски новой боли начинают щемить сердце…

– Что ж, деваться мне некуда… поеду в Азарию, – сказал Фредерик таким тоном, будто говорил об увеселительной прогулке в Серебряную пущу – роскошный лес, что подступал к стенам Белого Города с севера.

Король, расслабленно качая ногой, сидел на подоконнике в своем кабинете и смотрел, как бегает по траве в парке сын Гарет.

Было далеко за полдень, на небе не наблюдалось ни облака, как и положено летом, и королевич с несколькими детишками из числа дворянских отпрысков шумно и беззаботно играл в пятнашки под нежно-зелеными кронами ореховых деревьев. На скамье у кустов облепихи сидел гувернер Гарета – мастер Вавил. Он почитывал какую-то книжку, наверняка очень умную, и время от времени бросал внимательный взгляд на резвящихся мальчишек.

Фредерик вздохнул и погладил локоть правой, по-прежнему подвязанной руки, – там сделалось неприятно: будто закололи в кость тысячи иголок.

– Какое у вас сопровождение? – спросил Судья Гитбор из необъятного, крытого медвежьим мехом кресла, что стояло у камина.

– Шесть рыцарей – шесть лучших из моей гвардии. Все элитные мечники и отличные лучники. Трое прекрасно управляются с копьями. Среди них – Элиас. Кроме того, мы возьмем с собой ружья. С такими парнями и вооружением мне черт не страшен. Да и сам я кое-чего стою, даже с одной рукой.

– Правая, что же, совсем никак?

Фредерик опять вздохнул:

– Не совсем, а почти. Кое-что мазь Бруры сделала: рука теперь болит. Часто. И пальцами я слегка двигаю. Но даже яблока им не удержать. Что уж про меч говорить…

– Как вы поедете? Через Эрин? – задал следующий вопрос Гитбор.

– Это слишком долго. Поедем напрямую – через ваш округ и дальше.

– Но дальше – болота – Хворова топь! Вы что? Через нее попретесь?! – Южный Судья даже из кресла подпрыгнул.

– У меня есть выбор? Я и так чудовищно рискую, отправляясь туда, где всяк мне враг, – холодно ответил король. – А через болото раза в три быстрее получится. Хочу быстрее разобраться с этой проблемой.

– Если получится вообще! – Гитбор даже ладонью по столу хлопнул. – Чтоб меня перекосило! Мальчишеского в вас так и не убыло! Хворова топь – гиблое место. Туда почти никто не ходит.

Фредерик улыбнулся:

– Вы сказали «почти» – этого вполне довольно. Если кто-то туда ходит, то и мы пройдем. В конце концов, топи – часть моего государства. А мы очень мало про них знаем. Да и что мальчишеского в том, что я желаю как можно быстрее спастись от болезни?

Южный Судья фыркнул, вернулся обратно в кресло и налил себе из хрустального графина клюквенного морсу в бокал и принялся ворчать:

– Ну да. Вот именно теперь, с одной отвисшей Рукой, самое время туда прогуляться. Может, у вас и голова местами онемела? Или вы таким образом решили свести счеты с жизнью – чтоб не ждать двух месяцев?

Фредерик пожал плечами: довольно резкие выпады старика никогда не были ему обидны. Гитбор тем временем отхлебнул настойки и неожиданно сказал:

– Она не отпустит вас одного.

– Марта? Отпустит. Сейчас не та ситуация, чтоб ей упрямиться.

– Как так?

Фредерик довольно улыбнулся:

– Она опять ждет ребенка.

Южный Судья не смог не улыбнуться в ответ:

– Да у вас либо пусто, либо густо. Радостная весть.

– Разве не этого вы от меня требовали? Королевству нужна королева и ватага королевичей. По-моему, меня стоит похвалить.

Лорд Гитбор упреждающе поднял вверх указательный палец:

– Но-но, Королевству в первую очередь нужен король.

– Если что – это будет Гарет…

– Это будете вы, и не отбрыкивайтесь от короны! Кстати, я не первый раз делаю вам такое замечание. Поэтому с полным правом сейчас обзову вас бараном, до которого с первого раза не доходит!

– Мальчишку я еще терплю, но с бараном – тут у вас перебор, – нахмурился Фредерик, оставляя подоконник. – Поэтому говорю вам, уважаемый лорд Гитбор, попридержите язык.

Гитбор тоже встал, тоже сдвинул седые брови, грозно-грозно, и его лоб прорезали глубокие вертикальные морщины. Он посмотрел на короля, который выжидательно застыл перед ним, и сказал:

– У меня никогда не было сына. У меня никогда не будет сына. Но вольно или невольно я вижу сына в вас. В свое время я жалел, что после смерти лорда Гарета лорд Конрад взял вас к себе на воспитание… А сейчас я, наверное, сказал вам то, что сказал бы сыну. Но все-таки вы мне не сын. Я забылся. Простите, государь. – И он сдержанно поклонился.

Фредерик вздохнул – как-то не стало у него ни слов, ни желания сердиться. Поэтому он прогнал тучи с лица и направил разговор в другое русло:

– Месяца через два-три я надеюсь вернуться. И здоровым. В мое отсутствие прошу вас традиционно взять на себя мои обязанности по управлению государством.

Гитбор опять поклонился:

– Как пожелаете, государь. Но если вы не против, я вызову лорда Бертрама из его округа. Мне нужна подмога. Я старик – по другому не скажешь – и мне, возможно, осталось меньше того, что вам отмерил азарец Брура. Если где-то есть лекарство от вашей хвори, то от старости, что меня точит, еще ничего не придумали.

– Мое вам согласие, – кивнул Фредерик. – И моя вам рука, – улыбнулся все еще нахмуренному старику. – И можно мне тоже признаться: когда вы рядом, с вашими советами или даже с бранью, у меня чувство, что это отец рядом со мной.

Лорд Гитбор все понял и примирительно пожал руку молодого человека.

Марта перебирала струны тонкими пальцами, извлекая из старинной лютни тихую, печальную мелодию, и вполголоса пела —. для Фредерика. Они сидели вдвоем у фонтана в деревянной беседке, убранной в виноградную лозу.

 
Прекрасный сэр, я так боюсь спросить
О том, о чем спросить мне все ж придется:
Быть может, ваше сердце отзовется,
Коль я скажу, что мне без вас не жить?
 
 
Прекрасный сэр, как только вижу вас,
Горю огнем, душа моя стенает,
И образ ваш как солнце мне сияет…
Ах, улыбнитесь мне еще хоть раз.
 
 
Прекрасный сэр, вы – мой весенний сон,
Который я не расскажу подругам…
В нем я и вы идем цветущим лугом,
А где-то впереди – венчальный звон…
 
 
Прекрасный сэр, позвольте рядом быть,
Касаться нежно ваших губ губами
И укрываться вашими руками.
Прекрасный сэр, позвольте вас любить…
 

Фредерик, слушая, пребывал именно в том состоянии, которое считал полным счастьем. Он отражался в прекрасных темных глазах супруги, и для него нежный голос пел старинную песню-признание девушки. Даже его правая рука-предатель, которая сейчас покоилась на перилах скамьи, на солнце, не тревожила острой болью, а наполнялась приятным теплом, словно лучи света вливались в нее и оживляли.

Марта закончила петь и отложила лютню в сторону – на мягкий стульчик. Фредерик не дал коленям супруги пустовать: растянувшись на скамье, устроил на них голову и, довольно жмурясь, как сытый кот, улыбнулся своей красавице:

– Твой голос – чудо. И песня тоже.

– Все только для тебя, – ответила Марта, поглаживая его подернутые сединой волосы. – Когда ты едешь?

– Завтра.

– Так скоро?

– Чем быстрее, тем лучше. Ты же знаешь…

– Знаю, все знаю. Не стоит лишний раз объяснять.

Они минуту помолчали, не отрывая глаз друг от друга.

– Тогда ты и это должна знать: я все силы приложу, чтоб вернуться, – заметил Фредерик.

– А ты должен знать: если не вернешься, я жить не буду, – вдруг ответила Марта, и голос ее ничуть не дрожал.

Король хотел было нахмуриться, сказать что-нибудь грозным, приказным тоном, но передумал. Вместо этого поднял руку, чтоб погладить жену по щеке:

– Я не могу ехать в Азарию и думать о том, что, умерев, убью и тебя, и лишу своих детей матери.

Марта поняла и расплакалась, обхватив голову мужа руками, уткнувшись лицом в его грудь:

– Фред, Фред, прости, прости…

– Никогда, – зашептал ей Фредерик, – никогда больше не проси у меня прошения за свои слова. Никогда я не слышал от тебя ничего такого, за что тебе надо просить прощения. И уверен: никогда и не услышу. Запомни это, милая. Ты моя жена, моя королева, моя часть, мое целое. Слышишь?

– Слышу.

– Не плачь.

– Не буду…

Она вдруг ахнула, будто вспомнила что-то важное, выпрямилась и сдернула с расшитого жемчугом пояса небольшой бархатный кошель:

– Я же забыла, совсем забыла! – растянув пестрые шнурки кошелька, достала два небольших овальных медальона из белого золота. – Их сегодня доставили от ювелира. Я хотела, чтоб это был подарок ко дню нашей свадьбы. Только праздник этот нескоро, а ты… Но ты посмотри. Мастер очень старался, – протянула их королю, открыв тонкие крышечки.

Фредерик посмотрел. Улыбнулся. Внутри изящных медальонов, украшенных мелкими сапфирами, были превосходно выполненные миниатюрные портреты его и Марты.

– Как кстати. Этот – с твоим прекрасным лицом – поедет со мной в Азарию. Я буду носить его, не снимая, – сказал молодой человек.

– Я свой тоже ни за что не сниму, – пообещала супругу королева.

7

Второй раз за месяц булочник с Песочной улицы, выкладывая рано утром на прилавки свежие булочки и крендели, увидал возле своей лавки отряд вооруженных всадников. Только теперь это были не девушки-воины, а мужчины, и ехали они со стороны Королевского дворца. А еще – в одном из рыцарей булочник узнал короля Фредерика – по мышастому жеребцу, чья могучая шея была украшена ожерельем из волчьих клыков. Этот конь звался Мышкой и был известен, если не во всем Южном Королевстве, то в столице уж точно, как любимый государев скакун.

– Утро доброе, господин булочник, – весело поздоровался с хлебопеком высокий, широколицый и кареглазый рыцарь-блондин в блестящем панцире и с тяжелым мечом при поясе. – Есть ли у тебя нынче плетенка с абрикосами?

– И про кексы с изюмом спроси, – подал голос король, чуть придержав мышастого.

– Как же, как же, все есть, – торопливо отвечал булочник и, взяв корзинку, принялся укладывать в нее стребованное, причем кексов – побольше, – все свежее.

Сложив выпечку и накрыв ее салфеткой, он принял из рук кареглазого рыцаря деньги, сунул их в карман фартука и низко поклонился Фредерику:

– Приятно вам откушать, государь мой. – Потом так же низко поклонился другим всадникам. – Приятно вам откушать, господа рыцари.

– А тебе – успешной торговли, дружище, – ответно кивнул Фредерик.

Он легко тронул бока Мышки пятками, и скакун, тряхнув головой, зарысил дальше по улице. Управлять им было одно удовольствие: серый, казалось, читал мысли седока и слушался с полуслова, полужеста. Именно за это замечательное качество Фредерик и выбрал Мышку себе под седло для поездки в Азарию.

Следом за государем направил коня сэр Элиас Крунос, уже принявшийся за поглощение любимых плетенок с абрикосами. Похожей выпечкой баловала молодого рыцаря супруга Роксана. Она вместе с малолетним сыном Гедиусом уже более двух лет жила в Осенней усадьбе – поместье родителей Элиаса – и часто-часто присылала мужу, служившему в столице, гонцов с ласковыми письмами, румяными булками и толстыми колбасами. Из-за пристрастий к сдобе и свинине Элиас за последний год прибавил в объемах – поплотнел и покруглел. Правда, это никак не сказалось на его качествах воина. Наоборот, увеличение веса придало ударам рыцаря сокрушительную силу. Даже Фредерик признал это во время одной из тренировок: Элиас так саданул государя деревянным мечом, что тот, хоть и отразил удар, а отлетел метров на пять назад и врезался спиной в двух других рыцарей, наблюдавших за поединком с безопасного (так им казалось) расстояния. «Ну, ты кабан! – заметил тогда Фредерик, потирая ушибленный при падении бок. – С тобой я больше не дерусь!» Зато сделал Элиаса одним из наставников в Северном рыцарском корпусе, где обучались военному делу сыновья северных баронов. Молодой Крунос, которому едва исполнилось двадцать шесть лет, легко, как бархатную куртку, носил стальной панцирь гвардейца, в совершенстве владел своим фамильным мечом, метательными ножами и наручным арбалетом, когда-то принадлежавшим лорду Конраду – Судье Северного округа. Поэтому сомнений в том, что Элиас будет сопровождать короля в Азарию, ни у кого не возникло с самого начала.

За Элиасом, который блистал панцирем и высоким шлемом, двигался мастер Линар, вооруженный длинным мечом из южной стали, небольшим круглым щитом, средним луком и колчаном стрел к нему. Грудь и спину доктор самонадеянно отяжелил кольчугой из крупных пластин, и теперь – из-за жаркого летнего солнца – взмокал под ней, но собирался и дальше мужественно терпеть тяготы похода.

За скакуном доктора на упитанной лошадке соловой масти ехал хмурый Димус, а уже за ним семенил толстоногий мул, груженный тремя коробами, плетенными из толстых ивовых веток. Короба были набиты соломой, в одном находились банки, склянки, мешочки со всякими целебностями и прочий лекарский скарб, во втором содержались два пестрых почтовых голубя – Крупка и Озорник. А в третьем покоились десять железных яблок-бомб. По мнению Линара, без всего этого поездка в Азарию не могла обойтись. Еще у мастера под курткой на груди были запрятаны книжицы покойного Бруры – Линар намеревался потихоньку-полегоньку изучать записи знахаря.

Фредерик не хотел брать в поход взрывных штук, считая, что бомбы – лишняя тяжесть, и она замедлит движение отряда. Но доктор настоял, его поддержали Судья Гитбор, Марта и Элиас, и король уступил. Правда, предупредил Линара, что при первых же признаках неудобств со стороны бомб, он прикажет выбросить их в ближайший овраг. «А мула пустим на жаркое», – сердито буркнул под конец Фредерик.

Сам король снарядился в дорогу, как обычно – без особых изысков. В кожаных куртке и штанах, в простых сапогах под колено он выглядел чуть ли не обычным оруженосцем на фоне того грозного сопровождения, которое являли собой его рыцари. К седлу лошади короля был приторочен мешок с минимумом необходимых в походе вещей: сменой одежды и обуви и с теплым плащом. Из боевого снаряжения Фредерика взял только надежный и легкий шлем-салад без забрала, тонкую кольчугу, не раз испытанную в боях и надеваемую под куртку, и верный белый меч, который пришлось теперь поместить не за спину (как он привык), а к поясу, на правый бок, под леворучный захват. Болезную же руку молодой человек облек в латный рукав и подвесил на прочный ремень, чтоб хоть обороной помогала, если придется воевать.

Их небольшой отряд быстрой рысью пронизал пока еще дремлющую столицу и выехал через Лучистые Ворота за городские стены.

Фредерик сперва пустил Мышку в галоп, но под кронами березовой рощи остановил коня. Чтоб обернуться и посмотреть на город. Он понимал, что, возможно в последний раз видит эти длинные стяги на высоких башнях и гордые белые стены. За ними – его жена и дети. И их он тоже, вполне возможно, этим утром видел последний раз…

Прощание с Мартой вышло коротким, спокойным и обычным: поцелуй и объятие, тихая просьба женщины: «Береги себя», твердое обещание мужчины: «Конечно, милая». Разве что рука королевы чуть дольше задержалась на шее мужа, и голос ее чуть дрогнул, самую малость. Фредерик заметил, но не подал вида, не сказал ни слова. Потому что смысла говорить о том, что они оба давно поняли, не было…

Вспоминая сейчас эти минуты, краткие и тяжелые, молодой человек с досадой поджал губы, сам себе приказал: «Не закисать!», рявкнул Мышке: «Вперед!» и поскакал дальше, уверенно сжимая левой рукой поводья. Элиас, Линар и остальные последовали его примеру.

Первый день их путешествия прошел безо всяких интересностей и неожиданностей. Тракт желтой лентой мирно тянулся себе через поля, леса, луга и уютные деревеньки на юг; музыкально щебетали над этим всем невидимые жаворонки, сходящие с ума от летней жары; с тонким писком мелькали туда-сюда шустрые трясогузки, пересекая дорогу, как челнок ткача – звенящие нити основы. Крестьяне, попадавшиеся на пути, останавливались, снимали шапки и низко кланялись всадникам, правильно угадывая в них важных персон.

Фредерик молчал – идиллические картины, царившие вокруг, никак не отражались ни в его глазах, ни в душе. Элиас, ехавший рядом, попытался разговорить государя, памятуя, что тот любит пообщаться, но не угадал. Король на вопросы отвечал либо односложно, либо вообще не отвечал – хмыкал или пожимал плечами (точнее – одним плечом, левым). По всему было видно: не хотелось ему отрываться от своих мыслей. И Элиас придержал коня, чтоб поравняться с мастером Линаром и оставить Фредерика в одиночестве.

Но доктор тоже был занят – перелистывал одну из книжек Бруры, пытаясь для начала в рисунках разобраться. Поэтому гвардеец отстал еще больше и сблизился с рыцарями. Те не особо скучали: двое дремали (было видно, что они в совершенстве овладели этим искусством – спать в седле), еще двое с громким хохотом обсуждали свои похождения по столичным кабакам, а последний что-то самозабвенно вырезал из деревянной чушки.

– Скучновато, – заметил Элиас, чтоб влиться в компанию.

– А мы с Люком как раз песню затянуть удумали, – ответил ему рыжий Аглай. – Вливайся, братишка.

– И то дело, – кивнул древорез Генрик и отправил свои поделку и ножик в поясной кошель. – Ну, а какую?

– Какую-нибудь веселую, под стать хорошей погоде, – сказал Люк.

– Конечно, веселую, – отозвались, проснувшись, Мартин и Платон.

Аглай и Люк начали – их первые удалые вопли заставили шарахнуться в сторону лошадь мастера Линара. Фредериков Мышка тоже отреагировал, дернув головой. К запевалам, узнав текст, присоединились остальные рыцари, и над полем, которое они как раз проезжали, понеслось:

 
Мы отправились в поход,
Позабыв набить живот.
 
 
Воют волки в животе:
Где свинина? Утка где?
 
 
Где колбасы, пиво, лук?
Плачет брюхо – жуткий звук.
 
 
Без мясного путь немил,
И на бой не хватит сил.
 
 
Вот харчевня! Вот трактир!
Ну, закатим, братцы, пир!
 
 
Лишь наевшись, можно в бой!
Лишь напившись, ты герой!
 

Мастер Линар недовольно косился на веселых горлопанов – они мешали ему читать и думать. А Фредерик ехал впереди и улыбался, слушая нехитрые припевки своих рыцарей, как бы там что ни складывалось, а жизнь была хороша…

Вечером, у разложенного на лесной поляне костра, король тренировал левую руку, приучая ее к тем хитрым приемам, которые до недавнего времени в основном проводила правая. Обеими руками Фредерик владел одинаково хорошо, но были кое-какие выпады и удары, которые левой были знакомы хуже.

Неискушенному в фехтовании могло бы показаться, что у молодого человека нет причин беспокоиться о собственной боеспособности: старинный белый меч свистал и сверкал серебряными бликами, выполняя сложные элементы, подчиняясь твердой руке и быстрой мысли хозяина. Элиас, сидевший напротив на ворохе папоротниковых листьев, затаив дыхание следил за боевым танцем короля: такие выступления его всегда восхищали. Из приемов судейского фехтования гвардеец постиг лишь самую малость, и даже эта малость далась ему с трудом. «Все потому, что осваивать их следует с детства, чтоб приучить к ним растущие кости и мышцы», – говорил Фредерик. Именно поэтому Элиас не упускал случая хоть посмотреть на то, что ему не удавалось. Например – на прыжки. Ноги Фредерика, казалось, имели под кожей не кости и не мышцы, а пружины. И кроме прыжков – гвардеец прекрасно знал – эти ноги могли наносить смертельные удары в голову или туда, куда заблагорассудиться хозяину. Вот последними возможностями Элиас не мог похвастать: его ноги еще могли прыгать, пусть не особо высоко и быстро, но вот ударять ими так же ловко и точно, как кулаками, молодой рыцарь не умел: не хватало гибкости.

Сам Фредерик был теперь недоволен: некоторые движения левая рука исполняла без необходимой скорости и точности и быстро уставала. Слишком быстро. Возможно, это являлось следствием недавнего шестидневного беспамятства, от которого молодой человек еще не совсем оправился.

Когда от пота взмокли волосы, лоб и спина, Фредерик остановился и тут же скрипнул зубами – правая рука решила, что пора напомнить о себе и опять колко заболела в локте.

– Боюсь, когда мы доберемся до Азарии, я развалюсь совершенно, – пробормотал он, присаживаясь у костра на свою кучу папоротников и устраивая меч рядом.

– Боишься? Удивительно, – пожал плечами Элиас. – Если бы я так управлялся с мечом, да еще левой рукой, я бы ничего не боялся. И не забывай, что ты совсем недавно серьезно заболел.

– Ничего не боятся только дураки, – нахмурился Фредерик. – А страх бывает разным. Я не боюсь погибнуть в бою – я всегда к этому готов. Но я боюсь того, что перестану быть хозяином своему телу. Проще говоря – стану калекой. Я уже им становлюсь, – он опять скрипнул зубами и потер упрямо болящий локоть. – И, признаюсь тебе, братишка, такого ужаса я еще не испытывал. Наверное, потому, что никогда не думал так попасться.

Элиас ничего не ответил. Он вдруг представил себя на месте короля, и сам пришел в ужас от такого будущего. Быть сильным, молодым, здоровым человеком, уверенным в своих силах; быть прекрасным наездником, мечником, стрелком, бойцом. А потом враз лишится всех этих своих доблестей. «Да это наказание какое-то», – подумалось парню.

– Брура не говорил мне, – продолжал тем временем Фредерик, подбрасывая в спокойное пламя мелкие хвойные веточки, – но, кажется, онемение расползается по моему телу. Я не знаю, через сколько дней превращусь в неподвижный кусок мяса. Но если это произойдет, я не хочу жить таким. Не хочу, чтоб вы таскались со мной, как с мешком. Слышишь? Не желаю, чтоб таким увидела меня жена и сыновья, мои подданные. Ты понимаешь? – Он пронзительно глянул на Элиаса.

Того словно ледяной водой окатило. И язык занемел.

Фредерик, не слыша ответа, переспросил, голосом низким и раздраженным:

– Ты понимаешь? – и дернул рыцаря за плечо.

– Ты хочешь, – хрипло начал Элиас, – чтоб я тебя…

– Точно, – выдохнул король. – Ты молодец.

– Я не смогу, – мотнул головой гвардеец.

Фредерик дернул краем рта – недовольно. Кинул еще одну веточку в костер – резко, нервно. Буркнул – разочарованно:

– Я думал: ты мне друг.

Поднял глаза к темнеющему небу – там волшебно замерцали первые звезды – и пожал плечами:

– Что ж, попрошу врага.

– Кого? – дернулся Элиас.

– Димуса. – Фредерик кивнул в сторону немого битюга, который сидел с другой стороны костра и с видом человека, предвкушающего знатное застолье, нанизывал на прутики мясо куропаток и свиное сало. – Он не откажется. Я убил его брата, я хотел убить Бруру. В сущности из-за меня Брура и погиб. У Димуса очень мало причин отказать мне в этой маленькой услуге. К тому же, спорим: он все сделает быстро – с эдакой-то силищей…

– Ты ненормальный! – так Элиас высказал свое отношение к государевым планам.

– Ты не сказал ничего нового относительно моей персоны, – заметил Фредерик. – Я же, как обычно, просчитываю все варианты.

Гвардеец так сжал кулаки, что ногти впились в ладони, и сказал, цедя слова сквозь зубы:

– Хорошо. Если желаешь, я сделаю это. Своим мечом. По шее. Коротко, без боли…

– Рад слышать, – кивнул король и протянул Элиасу руку для пожатия.

– Только момент для сего деяния уж позволь мне определить самому.

Фредерик опять пожал плечами:

– Надеюсь на тебя, братец…