Текст книги "Опасный возраст"

Именно такова подлинная причина наших бесконечных поездок. Всю болтовню насчёт заработков, жадности, обогащения можно спокойно подложить под трамвай, хотя в самом желании разбогатеть нет опять-таки ничего уж такого зазорного. Разумеется, многие уезжают исключительно ради денег, чему, впрочем, трудно удивляться, но самое главное, в этих западных странах люди чувствовали себя людьми. Имели право сами решать, что и как, без особого на то разрешения первого встречного чинуши, наделённого властью. Такой чинуша всю жизнь мне определит исходя из своих представлений, а по какому праву, черт побери?!..

Раньше всех сформулировала своё отношение к делу Алиция.

– Я откровенно заявляю, – поведала она как-то. – Предпочитаю жить здесь хоть под мостом и жрать картофельные очистки, нежели там купаться в икре с шампанским. Primo, ни один старый хрен не диктует мне, что делать и как делать; как хочу, так и живу, например, в любую минуту могу поехать в Вену, a secundo, здесь мне никто не лжёт, лапшу на уши не вешает. Здесь не врут, может, заметила случайно? А у нас лгут на каждом шагу. Лжи не выношу, с меня хватит.

Решила выйти за Торкиля и остаться в Дании навсегда. Я поняла её прекрасно, хотя и не полностью: масштабы нашей лжи тогда ещё не доходили до меня в полном объёме. Позже поняла все это гораздо лучше.

С заключением брака неприятностей у Алиции тоже хватило, подробностей не знаю, была в это время в Копенгагене, а все осложнения, разумеется, обрушились в Польше. Сдаётся, очередная властелинша в паспортном бюро сообщила ей, что получит паспорт и уедет лишь в том случае, если принесёт справку насчёт датского мужа и свидетельство о заключении брака. Алиция едва не отказалась от Торкиля назло бабе. Непременным условием заключения брака является пребывание будущего мужа в Польше в течение по меньшей мере тридцати дней. Торкиль взял отпуск и приехал – Алицию он любил очень. Аккурат тут же тяжело заболела последняя родственница Алиции, тётка, жившая в Вельске. Алиция забрала жениха с собой в Бельск, где раздваивалась на равные половины: ухаживала за тёткой и пыталась хоть как-нибудь развлечь Торкиля…

Ничего не поделаешь, здесь неизбежны интимные подробности. Тётка уже не поднималась с постели, нуждалась в уходе, то и дело тихонько просила:

– Писать…

Торкиль глухотой не страдал, слышал эти тихие просьбы, хотя Алиция выгоняла его на прогулки и экскурсии. Ездил, конечно, ходил в горы, однажды выбрался на Климчок.

На горе съел бутерброд, запил пивом, спустился, осмотрелся в поисках соответствующего объекта, не обнаружил, наткнулся на двух баб, мывших пол в какой-то забегаловке. И к этим деревенским бабам с подоткнутыми подолами элегантно обратился:

– Do you speak English?[25]25
  Вы говорите по-англнйски? (англ ).


[Закрыть]

Бабы бросили своё занятие и уставились на него во все глаза. Торкиль попробовал иначе.

– Parlez-vous franзais?[26]26
  Вы говорите по-французски? (франц.)


[Закрыть] Снова не получил ответа.

– Sprechen Sie deutsch?[27]27
  Вы говорите по-немецки? (нем.)


[Закрыть] – осведомился он почти в отчаянии.

Бабы с поломойными тряпками в руках таращились на него, будто на говорящую лошадь. Торкиль сказал «dablju si», «nul nul»[28]28
  «Даблью си», «ноль-ноль» – обозначения уборной.


[Закрыть] – никакой реакции. И вдруг он вспомнил больную тётку Алиции.

– Писать! – охнул он.

Бабы расцвели от радости – поняли иностранца! Побросали тряпки, схватили его за руку, поволокли в соответствующее помещение, скандально компрометирующее страну, тем не менее служившее санитарным узлом. У меня слезы текли от хохота, когда Алиция рассказала мне этот эпизод, только датчанин способен на нечто этакое – «Parlez-vous franзais» к бабам, моющим пол под Климчаком!..

Проблемой оставался для Алиции и Янек, хотя вопрос о расставании обсуждался с ним не раз. Янек вёл себя благородно и по-джентльменски, они остались друзьями, и Алиция во что бы то ни стало жаждала одарить его, позвонила, велела мне купить и переслать ортальоновый плащ соответствующего размера, у нас тогда раритет.

Мартина в универмаг я затащила силой – надо же на кого-то плащ примерить, на номер размера надеяться не приходилось – везде разные. Мартин ненавидел примерять одежду, можно сказать, пожертвовал собой, стоял столб столбом, с закрытыми глазами и сжатыми зубами, а я безумствовала вокруг него, стараясь выбрать наилучший вариант. Продавщицы посматривали на нас странновато и нерешительно, но я в раже не обратила внимания.

Выбрали наконец, я отослала и получила от Алиции письмо, начинавшееся так: «Янек, хотя мы и разошлись с ним, пол не менял…»

Да-да, купили дамский плащ гигантского размера, на чудовищно огромную бабу. Алиция ласково спрашивала, что с ним делать, ибо Горпин в Польше мало. Кажется, ей удалось-таки плащ загнать.

История с колбасой, увековеченная в «Лесе», тоже подлинная. Мартин получил из Польши колбасу, а может, и можжевёловку к тому же, его шеф, интересовавшийся польским языком, запомнил название продукта и почти правильно произнёс:

– Кал… баса…

– Моча тенора, – машинально пробормотал Мартин.

Шеф обладал хорошим слухом и с интересом спросил, о чем речь. Мартин растерялся от смущения и разъяснил – так, мол, называется сорт колбасы. Шеф запомнил.

Во время первого пребывания в Дании я начала писать «Крокодила из страны Шарлотты» и сразу убила Алицию лишь с одной целью – написать про рысаков в Шарлоттенлунде. Рысаки на Аматёре не вдохновляли меня, хотя там я выиграла на Хермода, там Флоренс пришла первой на короткой дистанции, там состоялись скандинавско-советские состязания по конному спорту, и мы с Мартином испереживались, на кого ставить из патриотических соображений. Решили дилемму, смешав датских лошадей с русскими, и угадали рекордный порядок, правда, обратный. Четырнадцать крон за пять. И все-таки я предпочитала Шарлоттенлунд.

Введу ещё маленькое отступление, чтобы при сём подходящем случае почтить датский Аквариум, одно из чудеснейших мест на земле. Я от многих слыхивала, что во время депрессий, хандры, стрессов люди едут посидеть в датский Аквариум и душевный хаос проходит сам собой. Там всегда царил небесный покой, конечно, не в туристический сезон и не во время экскурсии табуна разнузданных деток.

Как легко догадаться, там жили рыбы: барракуды, пираньи – и другие обитатели вод. И ещё змеи и черепахи, и одна черепаха чуть не заставила нас – моего сына Ежи и меня – проворонить бега. Разумеется, это случилось позже, приехал Ежи, я взяла его в Шарлоттенлунд, перед состязаниями мы отправились в датский Аквариум и чуть ли не у входа натолкнулись на роскошное зрелище – огромная черепаха влезала на пенёк. Действие разворачивалось следующим образом: черепаха, потихоньку нащупав, упиралась одной ногой в самую нижнюю неровность на пеньке, понемногу приподнималась и тихонько передвигала вторую ногу на следующую неровность, первая нога соскальзывала, и черепаха плавно и медленно сползала вниз. И все начиналось сначала: потихоньку упиралась первой ногой…

Происходило все это, ясное дело, в воде. Мы смотрели через огромное стекло, сидя напротив на скамеечке, поглощённые зрелищем, глаз не могли оторвать. За полчаса один только раз удалось черепахе упереться второй ногой, и мы уже возликовали, но тут же она снова соскользнула и опустилась вниз. Оторвались мы от этой картины с усилием, осмотрели все остальное и вернулись к черепахе, которая пребывала в процессе подъёма второй ноги. Когда через несколько месяцев я вернулась домой, сын прежде всего осведомился, влезла ли черепаха на свой пенёк.

Возвращаюсь к «Крокодилу», для которого мне, естественно, потребовалось множество всевозможных сведений. Тип преступления навязывался сам, наркомания становилась настоящим бичом общества, а тогда никому ещё не пришло в голову везти наркоконтрабанду с востока через Польшу, опасаюсь, я выдумала это первая. Тем не менее как с самими наркотиками, так и с торговлей оными я имела мало общего, нуждалась в совете профессионалов.

В первую очередь пристала к полиции и добралась до господина инспектора Йерсиля, специалиста по наркотикам, к тому же говорившего по-французски. Французский в устах датчанина и отдалённо не напоминает ни одного из языков мира, поэтому я сразу предложила рациональный метод. Я буду рассказывать, а он лишь сообщит, имеют ли какой-нибудь смысл мои выдумки и можно ли о них написать или, напротив, все мои измышления – полная ерунда. Господин Йерсиль охотно согласился, думаю, по той простой причине, что всякая полиция предпочитает больше слушать, нежели говорить.

Очень подробно, просто, с соблюдением грамматики и с приличным акцентом я описала ему всю комбинацию с контрабандой в консервных банках, с переправкой товара и распространением его на ипподроме. Господин Йерсиль выслушал внимательно и спокойно, после чего осведомился:

– Откуда вы это знаете?

Вот холера, недоразумение какое-то, подумала я…

Начала сначала, объяснила, пишу, мол, книгу и так это дело представляю…

– Да, я понимаю, – сказал господин Йерсиль. – Но откуда вы это знаете?

Да ниоткуда не знаю, Боже мой, к нему пришла узнать! Я разнервничалась, начала рассказ снова, господин Йерсиль терпеливо выслушал.

– Все это хорошо, – настаивал он. – Но откуда вы знаете?

После долгих лингвистических мытарств я поняла, что самым обыкновенным образом и по чистой случайности попала в яблочко. Изобретённые мной ситуации имели место в жизни, оптовая и в розницу торговля наркотиками действительно производилась во время заездов. И несколько других мелочей тоже попало в цель. Подозрение, будто я участница событий, а теперь доношу на подельников, мне удалось рассеять, от господина Йерсиля получила информацию драгоценную, и, в конце концов, он уже просто оказался человеком приятным, поскольку писал ко мне письма, начинавшиеся с «Chиre Mademoiselle».

Воодушевлённая успехом в полиции, я решила использовать нашу Палату загранторговли. По моему требованию Иоанна-Анита извлекла из Палаты якобы умнейшего человека и договорилась о моем визите.

– Слушай, нашла в самом деле наиумнейшего, – сообщила она по телефону. – Не объясняла ему, в чем дело, встреча завтра…

Я поехала, представилась, мы уселись за круглым столиком с типом весьма солидных габаритов, и я начала без вступления:

– Хочу получить у вас совет – надо контрабандой переправлять в Данию наркотики, лучше всего в продуктах – ветчина в банках или ещё что-нибудь в таком роде. Не знаю, как все эти операции осуществляются. Помогите.

Тип отодвинулся от меня вместе с креслом.

– Но, пани, о чем вы… Это запрещено!

– Разумеется, – согласилась я. – Именно поэтому приносит большие барыши.

Тип отодвинулся ещё дальше, испуганно взглянул на телефон. Находись мы в Польше, он уже звонил бы в милицию, в Дании не знал, куда звонить, а телефон господина Йерсиля имела я, а не он. Я спохватилась – не объяснила: об этих преступлениях пишу книгу, а не совершаю их. Дала паспорт, удостоверение авторского объединения «ЗАИКС» и удостоверение Союза польских архитекторов, даже водительские права. Ничего не помогло. Залопотал, он-де занимается промышленными товарами, а в проблемах торговли продуктами не ориентируется, к тому же страшно занят. Вскочил с кресла и сбежал.

На следующий день позвонил Иоанне-Аните с жуткими упрёками: посылает к нему каких-то провокаторш, он решительно отказывается, не желает иметь ничего общего и так далее. Наиумнейший работник нашей заграничной торговли!.. Неудивительно, что с этой торговлей мы все время остаёмся на бобах…

Сразу об этом же дальше. Вскоре после возвращения в Польшу, все ещё занимаясь «Крокодилом», в любимое рабочее время – в половине второго ночи—я позвонила в Главное управление милиции и попросила соединить меня с дежурным офицером, и не любым, а спецом по контрабанде. Пожалуйста, соединили.

– Добрый день, – начат я опять без всяких вступлений, – я хотела бы провезти контрабандой через границу труп, надеюсь, вы мне поможете.

– Охотно помогу, уважаемая пани, – галантно ответствовал хмырь с другого конца провода. – Проблема одна: в каком состоянии труп – свежий или так себе, малость подпорченный?

– Какое там подпорченный, свеженький, как живой! – заверила я.

Мы пробеседовали в таком духе довольно долго, он дал мне кучу драгоценных советов и подробно стей. Лишь в конце разговора я призналась, что пишу книгу.

– Так об этом, уважаемая пани, я с самого начала догадался, – сообщил с явной ухмылкой пан дежурный офицер.

Ну и как вам это нравится? Там официальный представитель страны, а здесь обычный милиционер. Так кого же мне любить?

Жильё у фру Скифтер имело дополнительную привлекательность, а именно за счёт своего местоположения. С работы я, как правило, уходила поздно, часто последней, по трём причинам: во-первых, приходила тоже последней, во-вторых, работала много, в-третьих, вкалывала с удовольствием и охотно оставалась дольше, потому что хотела заработать. Продовольствие закупала раз в неделю по пятницам, в остальные дни магазины закрывались слишком рано. Райскую жизнь зато имела с весны до осени, когда в Тиволи работали допоздна, ибо, как уже говорила, жила как раз напротив бокового выхода, по другую сторону улицы.

Не говоря о фейерверках, которыми могла любоваться трижды в неделю, в Тиволи работали до полуночи, и, возвращаясь из мастерской, я имела шансы перекусить. Входила в главные ворота, пересекала всю территорию, покупала полцыпленка или персик размером с дыню, задерживалась у автоматов, и жизнь казалась прекрасной. Дома никто не ждал, не спрашивал, где была, не нервничал из-за моего опоздания, не пилил из-за поздних возвращений, не скандалил, вообще не морочил голову…

Мало в жизни более прекрасных минут, когда сознаёшь – тебя никто не ждёт, ты свободен и волен делать что хочешь…

Да, забыла сообщить, что очередные пироги от матери и колбасу я получила ещё летом, когда пришёл «Баторий». На «Баторие» отправилась в Канаду мать Эльжбеты, жены Стефана, моего кузена. Соответственно раньше моя мать получила письмо с беззаботным сообщением: пани Марыся собирается в Канаду на два месяца, но уже не вернётся.

– Ну ясно, – констатировала я тогда меланхолически. – Хоть раз будет понятно, почему у человека отобрали заграничный паспорт!

Но пани Марыся поехала-таки, что служило неопровержимым доказательством небрежности нашей цензуры. Подтвердилось моё личное мнение – читают; однако не все, а лишь выборочно.

Я встретилась с пани Марысей в порту, она сошла с парохода, да и все пассажиры тоже, никто их не ограничивал, могли делать что угодно, посмотреть, например, город. Я отвыкла от своих соотечественников, и они, понятно, меня ошарашили. В транзитном зале, где я утрамбовывала любимое пропитание, к нам подлетела баба в шубе, лихорадочно допытывалась, где ближайшие магазины – ей необходим свитер, ужасно мёрзнет, совсем закоченела. Primo, стояло лето, secundo, на ней была меховая шуба, и от сообщения, как она страдает от холода, я малость обалдела. Объяснила – до магазинов далеко, да и без разницы, в пять все равно все закрыто. Она выглядела так, словно я её совсем добила.

Когда я вышла, подъехало такси с водительшей, я собралась взять машину, мне вовсе не улыбалось лететь в Эстерпорт пешком, с другой стороны к машине бросился какой-то мужик.

– Сколько стоит доехать до города? – судорожно допытывался он. – Пани, я вас спрашиваю, почему вы не отвечаете?

Я не выдержала.

– Эта пани не отвечает, ибо не говорит по-польски. – ядовито объяснила я поверх машины.

– Как это не говорит?! Почему?!

– Потому что тут Дания, и эта пани говорит по-датски.

– Вы же говорите по-польски… – упрекнул он меня подозрительно и с обидой.

– А я из Польши и говорю по-польски с рождения.

Мужик смирился и оставил проблему языков в покое.

– Скажите, пожалуйста, где здесь какие-нибудь магазины? И что можно купить?

– Нигде и ничего нельзя, – разозлилась я. – Все закрыто, разве что на вокзале, но там все очень дорого.

Я села в машину и уехала. Что за безумие всех их одолело, до сих пор не пойму, зачем так кидались за покупками в Дании, ведь плыли в Канаду, там снабжение тоже неплохое. Со всех сторон только и слышалось: где магазины? А как раз в ту пору дело с магазинами обстояло не наилучшим образом, датчане в порту как-то не предусмотрели покупок. Эх, наше дорогое общество…

Пришла и мне пора возвращаться. Жила я в Дании уже год и три месяца, ностальгия помаленьку и меня начинала одолевать. До сих пор ощущение счастья оттого, что нахожусь здесь одна, преобладало, отдаление от моего семейства само по себе было неимоверным блаженством. А вот теперь мне уже хотелось побывать у них, хорошо бы недельку-другую, так ведь нет – приеду и засяду надолго, правда, я предусмотрительно оформила себе возможность снова приехать в Данию на работу.

За второй подержанной машиной я опять поехала в Гамбург; памятуя о предыдущем путешествии, не морочила себе голову спальным вагоном, все равно не спать, так хоть платить за это не стану. Взяла обычный первый класс, удобный, с мягкими креслами.

Все бы отлично, да со мной в купе поселился гиппопотам – не вмешался между подлокотниками, я попробовала подсчитать, сколько мог весить: никак не меньше двухсот пятидесяти килограммов. Пыхтел как паровоз, пока что мне это не мешало, пускай пыхтит, все равно шведская группа в соседнем купе что-то отмечала – выли, орали, пели, заглушая все скрежеты поезда, никакой надежды хоть подремать. На пароме шведы надрызгались окончательно, позасыпали и утихли, понадеялась я на покой, не тут-то было, гиппопотам начал чихать.

Чихал и чихал без продыху каждые пятнадцать секунд и, Богом клянусь, дочихался до самого Гамбурга.

Вот и подтвердилось окончательно: поезда меня не любят, опять бессонная ночь, одно утешение – меньше стоила. Встретилась я с тем отличным мужиком, помогавшим в прошлый раз, владельцем косметического магазина, я даже купила у него сливки для лица, после чего решилась на «опель-капитан» в отличном состоянии. Он оформил все бумаги, печень на сей раз не допекала меня, и опять я начала, дав задний ход – машина стояла у самой стены. Я же говорила: ни разу не довелось мне двинуться новой машиной сразу вперёд.

При въезде на паром на меня ринулся было столбик, я ведь привыкла к габаритам горбунка, а «опель» таки основательно от него отличался. Все обошлось, лишь чуть-чуть задела бампер. При выезде с парома впервые столкнулась с контролем машин. Открывали все и проверяли багаж. Я, конечно, тут же полюбопытствовала.

– А вы не наркотики ищете? – спросила я, сунув таможеннику целую кипу бумаг.

– Да, конечно, а у вас есть?

– Мне ужасно неприятно, – призналась я с искренним огорчением, – но у меня нет, машину купила сегодня, всего несколько часов назад, только духи.

Косметические сливки лежали в сумочке, бутыль Диора, которую купила на пароме, лежала на заднем сиденье и никого не интересовала. Не пожелали меня проверять. Даже багажник не просили открыть, я почувствовала себя прямо-таки обиженной.

Из Рёдбю направилась в Копенгаген за автобусом дальнего следования – стемнело и спустился туман. Автобус имел противотуманные фары и пер сто двадцать пять в час, опережая по пути всех. Вперив глаза в его задний свет, я тоже обгоняла всех, прилипла к автобусу, словно загипнотизированная, – вздумай он прокатиться по картофельному полю, я рванула бы за ним. Вышла я из транса, когда он припарковался в незнакомом предместье Копенгагена, а я поняла, что совсем не соображаю, куда меня занесло.

Полночь, в городе ни души. План города, естественно, с собой не взяла, где центр, распознать не удалось – зарево света одинаковое со всех сторон. Господи, где же я живу?!..

Что я только ни вытворяла, чтоб обратить на себя внимание: поворачивала в запрещённых местах, переехала линию с двойным кирпичом, попрала все правила дорожного движения. Никому до меня не было дела, во всем городе я одна-одинёшенька. После длительных метаний, в ходе коих потеряла и стоянку моего автобуса, рассмотрела вдруг типа на тротуаре. Подъехала, опустила стекло.

– Где центр?! – заорала я, не вдаваясь во всякие вежливости.

У типа хватило ума не болтать, а просто показать пальцем направление. Оказалась совсем близко от центра, узнала район и добралась-таки до дому. И ничему не научилась: то же самое происходило потом в Чехословакии, в Варшаве, в Алжире – всегда забывала карту…

Движение транспорта в Дании с самого начала вызывало полное моё восхищение. Манера датчан ездить основана на принципе полного доверия друг к другу, прямо наоборот нашей манере, где обязателен принцип полного недоверия. Двигались все плавно, если перед красным светом стояло двадцать машин, все двадцать начинали движение синхронно и никто ни на кого не наезжал, я наблюдала за этим с полным упоением. Более того: все двигалось на расстоянии двух сантиметров друг от друга, и никто не изменял этого расстояния ни на волос. Обучение водить машину якобы происходило так: инструктор заслонял адепту зеркало заднего вида и говорил:

– Никаких зеркал. У водителя глаза должны быть и сбоку, и на затылке.

Я сама за две короткие недели езды по городу успела привыкнуть, что не имею права двинуться, пока не оглянусь вокруг. К тому же первые два дня приспосабливалась к размерам машины и ездила как циркачка – на миллиметры от остальных. В третий день держала дистанцию на целый сантиметр и сохранила такую дистанцию уже сознательно.

С чем я так и не примирилась, так это велосипеды. Датчане маниакально преданы велосипедам, об этом я знала с детства, но велосипедисты до самого конца будили во мне ужас. Ещё взрослые – полбеды; например, из автобуса я наблюдала такую сцену: ехал хмырь на велосипеде в двадцати сантиметрах от края тротуара, перед самым перекрёстком вытащил из кармана носовой платок и обеими руками начал вытирать нос, одновременно поворачивая вправо. Я высунулась из окошка, чтобы досмотреть – вытирал нос, поворачивал, третьей руки для руля не имел и все время ехал ровнёхонько в двадцати сантиметрах от края прохожей части, как по трамвайной линии. Ладно, этот тип явно владел велосипедом, а дети?.. Семилетние дети возвращались из школы на велосипедах, в центре города, вокруг море машин, за ними автобус, почти касающийся задних колёс велосипедов. Увидев такое, поневоле вздрогнешь. И всё вместе двигалось в идеальном спокойствии, в том самом слаженном дружном движении, которое во мне вызывало разом и восхищение и ужас.

Неимоверно законопослушная Аня с лёгкостью приняла датские принципы. Но приехала все же из Польши, и её польская душа реагировала. Описала мне сцену, из которой моментально извлекла выводы.

– Слушай, стою перед красным светом, люди тоже стоят. Я оглянулась – боковая улица абсолютно пуста, можно перейти десять раз, не будь тут этих датчан, я бы перешла. Только подумала, на огромной скорости пронеслась машина, не представляю, откуда и взялась, одно совершенно очевидно: водитель уверен, что путь свободен, зелёный свет и ни одна живая душа под колёса не полезет. Тут-то я и поняла, они безгранично друг другу верят…

Мне это очень понравилось – люблю доверие. Воспитали меня датчане так, что и сама стояла на красный свет в два часа ночи в абсолютно пустом городе и послушно ждала зелёный…

Не уверена, вернулась бы я в Польшу в запланированные сроки или нет, если бы не Рождество. Чистый идиотизм и трата денег этот мой отъезд на Рождество, ведь паспорт и визу мне продлили до марта, а в мастерской работы хватало, и я могла бы подштопать прорехи в финансах. Так нет же, тут у меня ума никогда не хватало, видите ли, тянуло домой.

Вместе со мной собрался ехать Томек, тоже архитектор, молодой парень, приблизительно возраста Мартина, может, чуть старше, уже закончил вуз. В подарок от друзей получил глобус без малого кубический метр в объёме, пластиковый, освещённый изнутри, очень красивый, за глобус Томек просто дрожал, как бы чего не потёрлось в поезде, искал безопасный вид транспорта. «Опель» большой, сзади места на два глобуса хватит. Томек принял отчаянное решение.

Не будь глобуса, не поехал бы со мной – у него комплекс на пункте машин. Совсем недавно его отец, возвращаясь на машине из Швейцарии как раз на Рождество, разбился в Альпах, с тех пор Томек не переносил автомобилей.

Кстати, только по поводу смерти отца, чтобы поехать на похороны, ему выдали паспорт. До того шесть лет хлопотал и шесть лет ему отказывали по таинственным соображениям. Смерть отца заставила проверить документы, выяснилось, в Польше скрывается преступник с теми же именем и фамилией. А посему, на всякий случай, не проверив связи между преступником и Томеком, в выдаче паспорта ему просто отказали, рассматривая их чуть ли не как одно лицо. Дело выяснилось случайно, когда в паспортное бюро пришёл работать парень, с которым Томек вместе учился в школе.

Заодно расскажу ещё один случай из этой серии: я стояла в очереди в паспортном бюро вместе с женщиной, уже несколько лет хлопотавшей о заграничном паспорте. Она со слезами поведала мне о своих мытарствах.

Обратилась она за паспортом давно, собрала все документы, паспортное бюро не видело препятствий, не хватало лишь какой-то маловажной бумажки. Женщина пообещала бумажку принести, и паспортистка, милая и доброжелательная, поставила на документах галочку, чтобы не забыть про эту бумажку. На следующий день паспортистка попала в больницу с аппендицитом, а проклятая галочка её заместительнице показалась подозрительной. Несколько лет ушло на то, чтобы выяснить все про галочку, и только теперь женщине обещали наконец паспорт.

И нет ничего удивительного в том, что во время пребывания в зарубежных странах нам всем снятся одни и те же кошмары: потерялся паспорт, деньги, в паспорте нет визы или штампа о пересечении границы, и вот плакала надежда куда-нибудь снова поехать…

Времени у меня оставалось мало, уже двадцать второе декабря, сочельник послезавтра. Паром из Гесера отходил в девять утра, я выехала в половине седьмого, впереди сто сорок семь километров пути. Было совсем темно, морозно, падал мелкий сухой снежок. Естественно, об антифризе для стёкол забыла, лобовое стекло заиндевело, не успела оглянуться, как затянуло последний маленький чистый кусочек. Единственное, что маячило впереди, – мерцающие лучи всех встречных машин, я направляла «опель» так, чтобы держаться подальше от этого света, но не слишком далеко. Спасти меня мог только день.

– Томек, – безнадёжно вопрошала я, – не знаешь случайно, когда сегодня взойдёт солнце?

– Понятия не имею, – ответил Томек терпеливо.

Через несколько минут я начала снова.

– Слушай, во сколько сегодня всходит солнце?

– Не знаю. Наверное, поздно, – ответил Томек, пока ещё владея собой.

– Томек, может, ты ориентируешься, в котором часу взойдёт солнце?..

– Не ориентируюсь! Не знаю!

– Томек, как бы проверить, когда взойдёт солнце?..

– Черт подери солнце! Как ты собираешься это проверить?!

– Я думала, вдруг случайно ты в курсе, когда взойдёт солнце…

– Боже, спаси и помилуй! Вообще не взойдёт!!!..

– Да нет же, должно взойти. А вот когда оно взойдёт?..

Томек только стонал и скрипел зубами. Дорогу, целиком отмеченную проблемой восхода солнца, мы таки проехали, в Гесере солнце уже взошло, но я на первой же заправочной станции вылетела из машины с криком:

– Ice in Glas! Psik, psik!

Служитель понял безошибочно, тут же принёс антифриз в аэрозоле для стёкол за пять крон. На паром я въехала, имея полную видимость.

Второй мой идиотизм – опять забыла автомобильную карту, вспомнила о ней только в ГДР. А в ГДР, хоть лопнуть, хоть повеситься, автомобильная карта – мечта в голубую полосочку…

Паром в те времена плыл три с половиной часа. Мы позавтракали. В Варнемюнде все ещё было светло. Напротив углядела соотечественника, ехал «фольксвагеном» -горбунком.

– Вы, пани, на Колбасково? – доброжелательно осведомился он. – Будьте внимательны, за Ростоком сплошной лёд. Вон как меня потрепало…

И в самом деле, весь капот у него был разбит. Я поблагодарила за предупреждение и озаботилась, ведь «опель» везла на продажу, на шикарно отлакированную машину при покупке старалась не смотреть, чтобы лакировка не искушала, – ведь не лакировка же мне нужна. Тем не менее любая царапина на этом произведении искусства снизила бы цену по меньшей мере на десять тысяч злотых, таких убытков я не могла себе позволить.

На заправочной станции нам вежливо показали автомобильную карту, продать отказались, но позволили переписать названия мест, через которые нам предстояло ехать. Переписывал Томек, на пароме немного пришедший в себя. Двинулись дальше.

От Ростока, согласно совету, ехала осторожно, и дай Господь Бог здоровья тому человеку да и его потомкам за предупреждение. Гололёд начинался внезапно, просто тонкая чёрточка пересекала шоссе. Не знай я о нем заранее, влетела бы на лёд со скоростью сто километров, и дальше мы уже пошли бы пешком, если бы вообще могли самостоятельно передвигаться.

Господи Боже, этакого мне ещё не пришлось испытать. Лёд. Успела сбросить скорость, после чего с ходу забыла о существовании педали не только тормозной, но и газа. Изменение скорости хоть на пять километров тут же заставляло машину съезжать в сторону, в направлении, вовсе не запланированном, – заносило то в кювет, то к середине шоссе. Не представляю, было ли холодно, я обливалась потом. Треклятое шоссе через ГДР отличалось большим разнообразием – крутое, почему-то выпуклое, узкое и обсажено деревьями. К тому же грызла мысль, только я, старая корова, неумёха, так еду, однако вскоре утешилась: немногие встречные машины тащились точно так же. Меня не обогнал ни один автомобиль. Перед глазами у меня так и сияла ослепительная лакировка моего «опеля», и каждое дерево становилось моим возможным личным врагом, хотя в принципе-то люблю природу.

Сто пятьдесят один километр я ехала почти пять часов. Через час сорок снова стемнело. В Пренцлау перестала отличать проезжую часть от тротуара, но и себя ощущала одним целым с машиной, что прекрасно. Мы остановились, решили съесть обед, хотя время было вечернее и полагался скорее ужин.

В кафе появилась проблема. Ни Томек, ни я не говорили по-немецки, а хотелось только горячего мяса, лучше говядины. Wurst?.. Никакое не «Wurst» – это колбаса, а мы не хотим колбасы. Желаем добрую котлету, в крайнем случае печень под соусом.

К счастью, мне вспомнились лингвистические упражнения в Дании. На работе меня спросили по-датски, как по-польски будет «dumme swine»? Только дебил не понял бы.

– Глупая свинья, – ответила я.

Все с энтузиазмом заучили эти слова.

Минутку, пожалуй, я опять чуть-чуть отступлю от темы, хотя понимаю, что делаю это в драматический момент. В связи с глупой свиньёй я услышала две датские шутки, передам их в авторизованном переводе.