Текст книги "Научи меня радоваться, ба!"

– Надо же! Какая-то животинка завелась, – сказала Элла. – Ну что ж, живи! Буду и тебя кормить. Теперь нужно готовить на двоих. – С этими словами женщина вошла в дом.

Она включила телевизор на кухне и приготовила обед. Жаркое получилось очень даже ничего, и, мысленно поблагодарив себя за вкусную еду, Элла выловила несколько кусочков мяса, положила в миску и щедро полила картофельным соусом. «Это для тебя, животинка, – она открыла дверь и выставила угощение на крыльцо. – Посмотрим, понравится тебе или нет».

По телевизору начался новый фильм про фокусников и медиумов конца девятнадцатого века «Магия лунного света», и Элла решила посмотреть его. Магия привлекала её с детства. А луна прямо-таки завораживала. Особенно лунное затмение. Девочкой она ловила лунный свет и солнечные лучи и заточала их в маленькие баночки, варила колдовское зелье из собранных на участке трав, придумывала заклинания. И верила, что она колдунья.

Досмотрев фильм до конца, Элла получила подсказку на мучивший несколько дней вопрос: «Как можно вернуться в детство?» Прихватив с собой чашку чая и розетку с яблочным вареньем, она поднялась наверх.

Компьютер подавал сигналы. Это был Смирнов. В последнее время он стал особенно назойливым, и это раздражало Элеонору. Особенно, когда начинал намекать на какие-то чувства, которые она, по его разумению, должна была испытывать к нему. Вообще, Элла начала подозревать его в начинающемся биполярном расстройстве, потому что он мог по нескольку дней находиться в подавленном настроении и тогда не звонил вообще, а потом неожиданно проявлял активность и был особенно разговорчивым. В эти дни общего подъёма на ум ему приходили разнообразные бредовые идеи, которые он готов был тут же реализовать. Но проходило время, а никакой реализации не было. Он всё больше напоминал Элле Манилова из «Мёртвых душ», с той только разницей, что помещиком не был, хотя о праздной жизни всегда мечтал и, по существу, ею жил. На примитивном уровне, конечно. Поспал-поел, поел-поспал.

Прошло несколько дней. Животинка, которая Элеоноре пока не показывалась, приходила. Об этом свидетельствовала пустая миска на крыльце и многочисленные следы. Теперь в ежедневный рацион неизвестной кошки входили обрезки куриных крыльев, мясной фарш и молоко.

Элла по-прежнему была занята работой на сайте. До библиотеки и комнаты Виолетты руки у неё так и не дошли. Она даже ещё не заглядывала туда. Зато начала подбирать материал для будущего романа. А ещё увлеклась просмотром старых чёрно-белых голливудских фильмов. Так что все вечера у неё были заняты.

Блогер Оля основательно готовилась к дачному сезону. Каждый день она рассказывала, какие семена купила и как выращивает рассаду. Элле почему-то тоже очень захотелось что-нибудь вырастить, и она стала подумывать о том, что надо бы привести в порядок теплицу, когда сойдёт снег. А ещё Оля много готовила и постоянно ела в кадре. Её аппетиту можно было позавидовать. Элле хотелось попробовать всю эту вкуснятину, и она спускалась на кухню и начинала готовить.

Однажды среди многочисленных интернет-статей, которые она прочитывала, отбирая нужный для романа материал, ей попалась заметка с названием «Пять способов, как вернуть себя в детство».

И она начала читать. Предлагали встретиться с родителями. Этот способ отпадал сразу. У Эллы никого не было. Посетить места, связанные с детством. Этот способ подходил: она уже в Сиверском. Но придётся отложить его до весны. Снега было очень много, поэтому пробраться на плотину не удастся. А ей хотелось попасть именно туда. Самые яркие воспоминания были связаны с этим местом.

Третий способ оказался идеальным по времени и месту. Посмотреть детские фотографии! Как она сразу не догадалась? Детский альбом, как и все остальные, хранился у Виолетты в комнате. Поэтому предстояло заняться уборкой в бабушкиной святая святых как можно скорее.

Элеонора по-прежнему подкармливала котика-невидимку, а тот всё так же обнаруживал своё присутствие только тем, что оставлял миску пустой. К тому же, ел он, по всей видимости, только ночью. Поэтому Элла придумала хитрую схему. «Попробую поставить еду не на крыльцо, а на веранду и оставлю дверь приоткрытой, – размышляла она. – Тогда, дружок, ты точно не устоишь от соблазна и ступишь на порог. Тут я тебя и застукаю. – Ей очень хотелось, чтобы котик или кошка, неважно, кем окажется незнакомец, не боялся и признал её. – Неужели тебе не хочется жить в доме? Ведь ты домашнее животное!» Элла почувствовала непреодолимое желание погладить это дикое существо и подарить ему тепло и заботу. Она с удовольствием наблюдала, как блогер Оля регулярно подкармливала четырёх чёрных дачных кошек, и как они постепенно приручались. Вначале коты просто съедали всё, что им давали, а теперь, задрав хвост, гордо вышагивали строго по Олиным следам вслед за ней, чтобы не проваливаться в снег.

Ещё Элла подсмотрела у Оли, как сделать самую примитивную кормушку для птиц. И тоже подвесила пластиковую бутылку с прорезанными с двух сторон отверстиями на сиреневый куст. Она подумала, что её животинке будет любопытно наблюдать за снующими туда-сюда синицами, вытаскивающими из кормушки по одному зёрнышку. Тут она её и обнаружит!

И теперь ей постоянно слышалось весёлое «зинь-зи-вер», «зинь-зинь», словно звонили маленькие колокольчики и возвещали о начале весны.

Специальная военная операция шла уже целый год, но конца её не предвиделось. Жизнь обычных людей стала тревожной, неопределённой и неуверенной. Они ещё толком не оклемались от последствий перестройки и крыли по матушке Мишу Горбачёва, которого считали виновником развала СССР и который в этот год ушёл к праотцам.

На сайте Элла близко общалась с несколькими литераторами, которые являли собой представителей разных слоёв общества.

У Марины с Дальнего Востока сын воевал по контракту. Он был военным музыкантом, но работы в оркестре для него не было, ипотеку платить стало нечем, и он переучился на сапёра. Контракт подписал на три года. Марина его благословила, сказав, что в их казачьей семье все воевали. Через четыре месяца сын был ранен.

Сапёры разгрузили неразорвавшиеся снаряды и возвращались по той же дороге, по которой благополучно проезжали полчаса назад. Но на обратном пути грузовик зацепил колесом взрывное устройство. Машину подбросило, и все парни получили тяжёлые, но не смертельные ранения. В основном сильные ушибы. Сыну Марины разнесло челюсти, несколько зубов вылетело сразу. Все раненые попали в военный госпиталь. Затем их отправили на долечивание по месту жительства.

Но это было не самым страшным. Вначале сын говорил матери, что смертельно хочет спать, потом никого не хотел видеть и просил оставить его одного, потом несколько ночей подряд не мог заснуть и стал прикладываться к спиртному. Первые дни после госпиталя он рвался обратно, созваниваясь с командиром, а время спустя, стал говорить, что возвращаться не хочет. Врачи поставили ему диагноз посттравматическое стрессовое расстройство.

Егор жил в одной из бывших республик Советского Союза. Как-то поздно вечером он позвонил Элле. Плакал в трубку и бормотал:

– Я уже уложил рюкзак. Поеду в Россию. Пусть меня возьмут хотя бы куда-нибудь, – такой эмоциональный подъём был ему несвойственен. Элла сразу поняла, что он выпил. – Буду кирпичи подносить или ещё что-нибудь делать. Найдётся и для меня работа…

Оказалось, что в этот день он наслушался песен Ярослава Дронова, выступающего под сценическим псевдонимом Shaman, который со своим репертуаром попал в нужное время, и это вместе с добавочными градусами сыграло для Егора свою роль. Наутро, проспавшись, патриот снова стал спокойным, а от добровольца не осталось и следа. Он, как и прежде, занялся просмотром новостных каналов и сочинительством любовных стихотворений.

На вопрос Эллы: «Билет-то купил?» он как-то неопределенно помычал в трубку и перевёл разговор на другую тему.

Бывший комсомольский вожак Мира с мужем, тоже бывшим работником районного комитета ВЛКСМ, возглавили волонтёрское движение в Приморском крае. Губернатор самолично отправлял с востока страны на запад машины, гружённые продуктами питания, сшитыми женскими руками носилками для раненых и связанными старушками носками для мобилизованных ребят. Очень востребованными оказались печки-буржуйки, которые придумали делать из старых газовых баллонов. Нужно было лишь пристроить сверху трубу, и конструкция прекрасно обогревала в окопах и траншеях.

Мира писала стихи на злобу дня со свойственной ей погружённостью в процесс и преданностью идее, а также устраивала патриотические вечера-встречи с учениками, где очень эмоционально читала свои гражданские произведения.

Московские поэтессы Лена и Оля не остались в стороне. Они организовали что-то вроде агитбригады, привлекли для выступлений бардов, музыкантов, детишек и регулярно посещали военные госпитали. И хотя Москву по причине того, что жизнь в столице кардинально отличалась от других регионов, и раньше не принято было считать Россией в полном смысле этого слова, а теперь и подавно, и в ней находились патриотически настроенные. Хотя были и другие. В последние месяцы число других увеличилось.

Впервые Оля попала в госпиталь в январе. Раненые смотрели на артистов потухшими безжизненными глазами. Они лежали на кроватях, почти не проявляя эмоций. Их обречённость можно было объяснить: накануне, в новогоднюю ночь, под артобстрелом погибло восемьдесят девять военнослужащих.

Элла в политике, равно как и в военных действиях, ничего не понимала, поэтому от обсуждений воздерживалась и на чьё-либо мнение не полагалась.

С детства ограждённая и поэтому далёкая от политики, она лишь наблюдала за ними со стороны. Элеонора относилась к понятию патриотизма как к чему-то очень личному, даже интимному. Она часто размышляла об этом. Патриотизм предполагает полную отдачу, способность пожертвовать собой ради чего-то. Отдать жизнь, если потребуется. Элла сомневалась, смогла бы она отдать самое дорогое под дулом автомата, например. И её ответ был отрицательным. Поэтому ей оставалось только наблюдать за всем и за всеми со стороны.

Совсем недавно после просмотра какого-то концерта Элла почувствовала, что она снова оказалась в СССР: пели исключительно патриотические песни, строгие костюмы и тщательно отобранный репертуар, казалось, был одобрен цензурой. Теперь это ощущение усилилось. Выступление главнокомандующего можно было назвать докладом на 26 съезде КПСС. «У нас всё хорошо! План выполняется! Надои повышаются, закрома заполнены зерном на 120 процентов. Герои будут поощрены! Ура!!!» – слышалось в каждом предложении. Элла была разочарована. Ей хотелось каких-нибудь эмоций, которые смогли бы мотивировать народ. Хотя бы интонационных акцентов. Но их не было! И тогда Элла подумала, что у сидящих в зале на самом деле всё хорошо. Они живут в своём раю, о котором всегда мечтали и годами стоили. Отказываться от этого рая они ни за что на свете не собираются. Бурные продолжительные аплодисменты были тому подтверждением.

Блогер Оля поздравляла подписчиков с масленицей и приглашала печь блины. Элла в первый день масленичной недели облизывалась, глядя на экран айфона, а во второй тоже решила поддержать традицию. Она хорошо помнила ноздреватые блины Виолетты, которые та жарила на сковородке, каждый раз смазывая её кусочком свиного сала, насаженного на вилку. И хотя это было не часто, вкус остался в памяти. Купив всё необходимое, Элла завела тесто и получила десять тонких блинчиков. По совету Оли ела их со сметаной, смешанной с вишнёвым вареньем. Два блина положила в миску для животинки и полила сверху сметаной.

– Угощайся, животное! – С этими словами она, согласно своему плану по привлечению неизвестного существа, поставила миску в углу веранды и слегка приоткрыла дверь.

Ночью снова дул сильный ветер, и сон был беспокойным. Синоптики обещали дождь, давление упало, и у Эллы болела голова. Ей снилось, что она мчится на мотоцикле, крепко обхватив руками какого-то мужчину, лица которого не было видно. А тот улыбался и повторял: «Вернись в детство! Вернись в детство!» Сквозь сон она поняла, что терпеть бесполезно, и спустилась вниз, чтобы выпить обезболивающее.

На веранде кто-то был. Вначале Элеонора очень испугалась, услышав возню за стенкой, а потом вспомнила, что сама устроила ловушку. Она взяла фонарик и осветила пространство. Прямо на неё смотрели два круглых чёрных глаза на озорной мордочке. Маленькие округлые ушки улавливали звуки шагов. Но это была не кошка!!! «Кто это? – Элла начала вспоминать, какая шёрстка у хорька, подумав, что это может быть он. – Нет, у хорьков светлая мордочка с тёмным пятном, которое называют маской. – Размышляла она про себя. – Этот коротконогий, тёмно-коричневый, с белым пятнышком на подбородке. Норка! Скорее всего, это норка!»

– Нора, Нора! – тихонько позвала Элла. Имя возникло неожиданно. – Не бойся меня! Я ничего плохого тебе не сделаю!

Она осторожно открыла дверь и сделала шаг по направлению к зверьку. Норка шарахнулась и забилась в угол. Элла поняла, почему зверёк оказался в заточении. Миска была пустая, а дверь, вероятно, захлопнулась от ветра.

– Сейчас я тебя выпущу! – Женщина приоткрыла дверь, подставила кирпич, чтобы та не закрывалась, и отошла. – Но ты не забывай меня и приходи ещё. – Она посмотрела прямо в настороженные глаза.

Так у Эллы появился необычный питомец, который, вероятнее всего, сбежал с дальней зверофермы, расположенной на окраине Сиверского. По виду зверёк был молодым, килограмма полтора, не больше.

Остаток ночи на веранде было тихо, и Элла спала спокойно, решив, что Нора благополучно выбралась на свободу.

С утра нужно было найти в интернете информацию о норках, об их питании и содержании. Час тишины Элла провела за чтением. Теперь ей предстояло каждое утро готовить каши, которые она терпеть не могла. Но что не сделаешь ради маленького пушистика! «Вообще-то, если разобраться, это очень даже неплохо! – подумала она. – Может, я тоже привыкну к кашам… Говорят, полезно!» В остальном рацион норки был таким же, как её собственный: его составляли мясо, молоко, овощи и фрукты. Эллу поразило, что норки любят купаться. Она спустилась в подвал и нашла старый эмалированный таз, который наполнила водой и выставила на веранду. Там же устроила мягкую лежанку из шерстяного одеяла на случай, если Нора вдруг захочет отдохнуть после купания.

Весь день, сегодняшний и предыдущий, в соцсетях и по телевизору Элла слышала голос Ярослава Дронова (Shaman): он давал интервью, был в гостях у известного ведущего Андрея Малахова, выступал на концертах. Время выбрало его. Ровно год назад, исполнив авторскую песню «Встанем!», он стал кумиром миллионов. Теперь все называют его «родным». Светловолосому мальчику с дредами потребовалось пятнадцать лет, чтобы им стать, однажды крикнув со сцены: «Я русский! Я иду до конца!»

«У каждого времени свой герой, – размышляла Элла. – Виктор Цой пел о том, что «перемен требуют наши сердца», и мы дождались и пережили перестройку. Игорь Тальков мечтал, что «вернётся в страну не дураков, а гениев», но ему не суждено было пожить в этой стране, как, впрочем, и нам. Юра Шатунов ушёл вместе с мечтами о розовом вечере и унёс с собой боль от шипов белых роз. Для повзрослевших мальчишек «Ласковый май» закончился, и в их жизни пришёл призыв: «Встанем!» – Элла вновь подумала о том, как же не повезло ей и её сверстникам жить во времена перемен.

Вдруг нестерпимо захотелось вернуться в годы развитого социализма, которые были по-настоящему счастливыми и беззаботными для детей её поколения. Брежневские времена многие сейчас вспоминают добрым словом. Что-то в них было особенное! Спокойно-застойное, что ли!

«Сегодня же найду у Виолетты детский альбом!» – с этим намерением Элла выглянула на веранду. Присутствие Норы нельзя было не заметить. Миска вылизана до блеска. Вокруг таза лужа воды.

– Ах ты, хулиганка! Вижу, по душе тебе пришлась моя забота! – с этими словами Элла протёрла пол и вновь наполнила таз водой.

Накинув пуховик, она вышла на крыльцо, вдохнула свежего воздуха и подумала, что жизнь хороша, несмотря ни на что. Насыпав в кормушку зерна, обошла вокруг дома. Снега осталось совсем мало. Дождь слизал почти весь.

На соседском участке было оживлённо. Слышались взрослые и детские голоса. Но забор был слишком высоким и плотным, чтобы что-то увидеть. В первую минуту любопытство одолело Эллу, и она хотела было найти в заборе щёлку, чтобы подсмотреть, но, вспомнив, что она взрослая женщина, отказалась от своего желания.

– Пойду варить гречневую кашу! Некогда мне подсматривать за вами! У меня Нора голодная, – сказала она довольно громко, обращаясь к невидимым соседям.

Кем они были, Элла не знала. Кажется, кто-то совсем недавно купил пустующий дом с красной крышей, возвышающейся над ним остроконечной пирамидой.

Вскоре кухня наполнилась ароматами: на столе дымилась гречка, которую Элла решила съесть, как в детстве, с молоком, на тарелке лежали свежеиспечённые блины. В них конвертиком были завёрнуты ломтики малосольной сёмги. Такую же порцию получила Нора.

Сидя за столом и глядя в окно, Элла поймала себя на мысли, что ни разу не вспомнила о Сергее, оставленном ею в снятой и внезапно покинутой питерской квартире со старым фикусом на окне. Вот о фикусе она вспомнила с большим сожалением: он казался ей единственным живым существом в этом чужом доме. Что удивительно, Сергей тоже ни разу не позвонил ей за это время. Ведь даже записки Элла ему не оставила. «Теперь я на сто процентов уверена, что всё это было ошибкой! Нашей общей ошибкой…» – подумала она, и мысли о прошлом в ту же секунду улетучились.

За окном у кормушки сидела серая птица с длинным тёмным хвостом. Она была гораздо крупнее обычных синиц и воробьёв и не помещалась внутри пластиковой бутылки. «Надо будет подвесить для неё кусочки сала… Синицам это тоже должно понравиться», – птица заинтересовала Эллу. Она открыла ноутбук, чтобы узнать, как называется этот вид, и остановилась на рябиннике. Больше ничего подходящего ей не попалось. Вероятнее всего, дрозд, если это был действительно он, объел плоды рябины и облепихи, с осени оставшиеся на деревьях, росших за забором. И не забыл завернуть в гости к синицам. Оказалось, что дрозды защищают мелких птичек, вроде воробьёв и синиц, и их стайки стараются держаться ближе к представителям семейства дроздовых.

Только к вечеру, предварительно постучав в дверь (так было заведено), Элла осторожно вошла в комнату Виолетты. Ставни не открывались с тех пор, как к ним в последний раз прикасалась хозяйка. Было темно. Элла протянула руку и нащупала выключатель. Это были владения истинной актрисы.

В небольшом предбаннике (кто его так назвал, установить не удалось), служившим одновременно прихожей и гардеробной, Элла задержалась. Шляпы по-прежнему висели на специальных крючках, вкрученных в стену. Рядом с ними соседствовало несколько модных дамских ридикюлей. «Они были бы сейчас весьма актуальны. Любая хотела бы иметь такие сумочки, – промелькнула мысль. – Мода возвращается, как, впрочем, и всё остальное». Возле шкафа, в котором Виолетта хранила наряды, стояла элегантная плетёная зонтовница. Бабушка до последних дней оставалась модницей, и без зонта на прогулке её трудно было представить. В детстве Элла иногда играла с ажурными зонтиками, которые на время заимствовала у бабушки. Чаще всего она представляла себя танцовщицей варьете. После того, как в один из дней её застукали в предбаннике перед зеркалом в туфлях на каблуке и с зонтиком в руках, Виолетта подарила внучке разноцветный импортный зонт. Однажды на прогулке он улетел, подхваченный порывом ветра. Тогда его так и не нашли. Было до слёз обидно, и Виолетта разрешила брать свои зонты, если потребуется.

Элла не заметила, как начала возвращаться в детство.

На антресолях всегда хранилось самое дорогое – подарки Виолетты от поклонников, но это было слишком высоко, и Элле так и не удалось исследовать бабушкин тайник. Нужна была специальная стремянка, которую прятали в библиотеке. Она оказалась неподъёмной для девочки.

В будуаре было множество текстиля. По мнению Виолетты, он придавал комнате уют, тепло и сохранял женскую энергию. Портьеры, балдахин над кроватью, мягкое покрывало, множество подушек и подушечек, пуфы с меховыми накидками, коврики, абажуры на светильниках: всего этого, по представлению Эллы, было слишком много, но не напрягало. Так было всегда.

Бабушка любила цветочный принт. Три стены в комнате по желанию Виолетты оклеили обоями с выпуклыми цветочными композициями нежных оттенков, четвёртая же оставалась отделанной светлым ясенем. Несколько пожелтевших от времени, но в целом хорошо сохранившихся афиш фильмов с участием Виолетты украшали стены, остальные, скрученные в рулоны, стояли в декоративном ведёрке у комода. Он казался громоздким и занимал много места, но Виолетта не рассталась бы с ним ни при каких обстоятельствах. В его выдвижных ящиках хранились практически все её вещи, необходимые для жизни и особо дорогие сердцу. На комоде скучал старый проигрыватель «Рекорд», по подсчётам Эллы – её ровесник. Этот ветеран советской радиотехники послужил на славу: из комнаты бабушки постоянно доносились звуки музыки. Пластинки лежали тут же.

Рядом с диваном притулился масляный радиатор. Его приобрели практически перед самым уходом Виолетты: она часто мёрзла, а топить камин было тяжело. В плетёной корзинке с крышкой, спрятанной в углу, хранились шарфики и шейные платки, без которых бабушка не могла обойтись. Она считала, что годы жизни женщины – на её шее, и всегда говорила, что шарфы и платки помогают скрыть истинный возраст.

Старинное трюмо резного дерева, как преданный страж, хранило не только флаконы духов, пудреницы, наборы для макияжа и несколько шкатулок с украшениями своей хозяйки. Ему Виолетта доверяла самые сокровенные тайны.

Элла присела на пуфик перед зеркалом и открыла синий флакон польских духов «Pani Walewska». Когда-то они были воплощением роскоши и особого статуса. О них мечтала каждая женщина, а для кого-то они оставались несбыточной мечтой. Запах сохранился даже в пустом флакончике. Элла вспомнила рассказ Виолетты об истории их рождения. Вдохновлённые романтикой любви французского императора Наполеона Бонапарта и прекрасной польской аристократки Марии Валевска парфюмеры создали этот аромат, представляющий западный шик. Эллу всегда восхищала изысканная форма флакона, напоминающая треуголку Наполеона. А насыщенный синий цвет был оттенком его легендарного головного убора. Таких произведений искусства, а флакон по праву мог таковым считаться, на памяти Эллы было не много.

Едва уловимый запах жасмина и гиацинта, хранимый синим стеклом, напомнил запах Виолетты. Она была уже старенькой, но духами пользовалась ежедневно. «Это и для себя, и для других», – шутила бабушка, нанося капельки нежного аромата за мочки ушей и на запястья. Эта привычка сохранилась и у Эллы.

Старый «Рекорд» недовольно похрипел, не соглашаясь выходить из многолетнего сна, но после того, как извлёк из винила первые чарующие звуки «Времён года» Вивальди, ощутил свою нужность и успокоился.

Фотоальбом в голубом бархатном переплёте хранился на нижней полке комода. Элеонора без труда нашла его, забралась на бабушкину кровать, обложилась со всех сторон подушками, щёлкнула выключателем торшера и открыла первую страницу в своё детство.

Надпись на обороте обложки гласила: «Дорогой Виоле от Ираиды. 1960 год». Почерк был аккуратный, почти каллиграфический, и фиолетовые чернила сохранились в лучшем виде. Это был подарок подруги ко дню рождения первых внучек. Виолетта обрела статус бабушки и гордилась им. Но велела дочери продолжать называть себя по имени, чтобы девочки привыкали к такому обращению. Бабушкой она стала только для Эллы.