Текст книги "Дневник офисного муравья"

А кстати, в чем они заключаются, мои способности-то? Что-то я никогда об этом не задумывалась.

11 сентября, пятница. А сегодня мне написала Селезнева. «Как «Мерсер»?» и все такое. Пришлось признаться ей, что с «Мерсером» ничего не вышло, и на ходу придумать, почему это произошло. Теперь главное-не забыть, что придумала.

Сама же Селезень только что вернулась из своей «кошмарной» командировки в Штаты. Кошмарной? Выпендривается. Как обычно.

Прошло время после нашей исторической встречи за кофе, и я почувствовала, что прежняя неприязнь к Селезневой вернулась. То есть умом я отдаю должное ее ломовой трудоспособности, а вот на уровне эмоций… Извините.

14 сентября, понедельник. Сидим сегодня с О.Д. в ее кабинете, и она объясняет мне какую-то запутку с расходами на командировки (Бен велел мне доискаться истины). Заходит Света, бухгалтер по ЗП, и говорит:

– А ты не хочешь принести справку о доходах со старой работы? – и смотрит на меня испытующе.

– Ну-у… А зачем? – спрашиваю я. – Вычеты не ставьте мне, и все дела.

– Ничего не знаю, – поводит плечом Света, – давай справку, – и удаляется.

– А почему все сразу начинают звать меня на «ты»? – бормочу я.

О.Д. вопросительно смотрит на меня.

– Нет, я не против, – объясняю я, – но все равно удивительно.

– Может, потому, что ты не выглядишь на свои годы? – высказывает предположение О.Д.

– Да? – удивляюсь я.

Потом иду в туалет и долго рассматриваю себя в зеркало. Но толку от моих рассматриваний ноль, потому что я-то знаю, сколько мне на самом деле.

И вот еще мысль: это хорошо или как? То есть это вроде комплимента или намек на то, что я еще дура дурой и меня можно учить жизни? Кстати, я тут же припомнила, что меня и в самом деле все учат.

Вечером пожаловалась маме. А она сказала мне неожиданное:

– Но разве это плохо? Выглядеть моложе?

– Но все норовят меня воспитывать и обучать, – сказала я.

– Ну и ладно, – сказала мама. – Ты расслабься и не обращай внимания.

– Не уверена, что у меня получится, – ответила я.

Хотя… что-то в этом есть. Чем старше ты становишься, тем становишься скучнее. Старше-я имею в виду не по паспорту, а по внутреннему состоянию. А «скучно»-для меня слово ругательное. Вот и задумаешься… И еще задумаешься над тем, можно ли этот процесс (в смысле состояние души, а не паспорта) регулировать, или это дается тебе как генетический код?

17 сентября, четверг. Еще плоды того, что я выгляжу «не на свои».

Явился субтильный Эдик и предложил «встретиться, пообщаться…».

– Чего? – не сразу поняла я. – Когда это?

– Когда хочешь. – Он радостно смотрел на меня.

Короче, Эдик решил, что я-это объект. Для его внимания.

Обижать его не хотелось. Потому что как я потом буду разбираться в его учетной программе? Сказала, что обмозгую…

– Круто! – смеялась Юлька, когда я шепотом доложила ей по телефону о последних событиях. – А что? Сходила бы.

– Ты что, сдурела?! – опять-таки шепотом рявкнула я. – Он ниже меня на полголовы, легче на пять кэгэ и моложе лет на десять.

– И что? – сказала Юлька. – Что такого-то? Это все предрассудки, Ирэн. Это-не главное. И если он тебе нравится…

– Убью! – пообещала я.

– Ха-ха, – сказала Юлька, и я отрубила телефон.

Нравится? Это бледная компьютерная немочь? Ну, извините…

А вот теперь я буду мучаться, как мне получше ему отказать.

Опять Селезнева в имейле. «А что за работа у тебя сейчас?»-интересуется она. «Персональный финансовый консультант», – отвечаю я. «Типа секретарь?»-ехидничает она. «Типа Кондолизы Райе», – отвечаю я. «А что, он такой же, как Буш?»-спрашивает Селезень. А вот это уже плевок.

Но вот что заметила. В каждой строке селезневских имейлов сквозила изрядная уверенность в себе. Черт, опять у меня приступ неконтролируемой зависти. Опять хочется стать такой, как она.

18 сентября, пятница. Позвонила на свою старую работу насчет справки о доходах. Не скрою, с трепетом. Чего ждала? Положа руку на сердце-того, что прямо сразу начнут рыдать в трубку: мол, как было хорошо со мной и как плохо без меня. Обломалась. Не рыдали.

– Привет, – сказала я Ленусику. – Как дела?

– Ой, Ирок! – заверещала Ленусик. – Как я рада тебя слышать! Может, заедешь к нам, расскажешь, как ты там зажигаешь?

– Заеду, – пообещала я. – Если вы мне справочку сделаете.

– Сделаем, – сказала Ленусик. – Прямо сейчас и сяду.

– А не главбух этим занимается? – удивилась я. Раньше эти дела были по моей части.

– Не-а, – рассмеялась Ленусик. – Она вообще ничем лишним не занимается.

– Ее нет, что ли? – спросила я. – А то ты уж больно…

– Нету, – подтвердила Ленусик. – Ты рано звонишь.

– Рано? – Я взглянула на часы-одиннадцать без малого.

– Раньше одиннадцати не приходит, – сообщила мне Ленусик. – В пять удаляется.

– Ну, я в общем-то тоже… – пробормотала я. У меня-то вообще был свободный график.

– Нет, ты не путай, – сказала Ленусик. – Ты так с шефом договаривалась. А она подписалась на обычный график, как мы все. И нас всех, если ты помнишь, он крепко жучит за опоздания и все такое. Ей все сходит с рук.

– Главбух, – сказала я.

– То-то и оно. Да и вообще… Уйду я отсюда, – буркнула Ленусик.

– Чего так?

– Не нравится она мне. И я ей.

– Сочувствую, – сказала я.

А в глубине души испытала удовлетворение. Поняла, почем фунт лиха? Ленусик работничек-то тот еще. Как раз тот случай, когда говорят, что хороший человек-это не профессия. За ней глаз да глаз был нужен. И что самое огорчительное-ни черта не запоминала. То есть я исправляю ее ошибки, объясняю, что почем и почему, а она идет и делает все то же самое еще десять раз. «Да у нее просто голова забита другим», – говорил Тим. «Да у нее вообще там, в голове, ничего нет», – утверждала Кэт. А человек хороший. Можно даже сказать-прекрасный. Поэтому я и терпела все ее закидоны. А «немецкая дамочка», видно, не терпит. Ну и ладно. Я вдруг поняла, что все это меня не очень-то и трогает. А ведь думала, что буду долго рефлексировать. А не прошло и двух месяцев, как я остыла. Странно, да?

21 сентября, понедельник. На работе? На работе-настоящая засада. В смысле работы толком так и нет, а вот история с личными делами имела свое продолжение.

Все наши прогнозы оказались… ничем не оказались. Шеф позвал меня сегодня к себе в кабинет и напрямую предложил стучать на несчастных, которые работают рядом со мной. Я вытаращила на него глаза. А он сказал:

– А что?

И взглянул так невинно-невинно.

А потом начал рассказывать мне, что это совершенно нормальная практика там, за бугром. Вообще-то я и сама об этом слышала. Там у них сдать соседа за то, что у него собака подвывает днем, когда он на работе, – на раз-два. И в каких-то странах, говорят, стукачи даже процент имеют от тех штрафов, что берутся с провинившейся публики. Вот, кстати, о проценте. Резонно возникает вопрос: а какая мне-то выгода от этого?

Выяснилось, что на этот очень непростой вопрос у шефа есть очень ясный ответ.

Мне был обещан бонус. Дополнительный к тому, что записан у меня в контракте. Причем каждый квартал. Круто, да? Фискал на жалованье.

И вот я задумалась. Нет, не о том, стучать или нет-здесь даже вопроса быть не может. Не стучать, и точка. Бр-р-р, как подумаю, что я могла бы… Как склизкое земноводное в руки взять… Вопрос в другом-как отказать, чтобы не потерять работу. Хотя… а стоит ли ее, такую, сохранять? Короче, экзистенциальный кризис.

Зато субтильному Эдику я отказать сумела.

– Послушай, – сказала я ему без обиняков, – ты ниже меня на полголовы, легче на пять кэгэ и моложе лет на десять.

– А тебе сколько? – удивился он.

– Тридцать три, – ответила я.

– А я думал, двадцать пять, – сказал он.

Чушь собачья, но приятно.

– Нет, извини, – сказала я.

– А мне не двадцать три, – сказал задумчиво он. – Двадцать пять, в декабре. А кэгэ и сэмэ, – продолжал Эдик, – вообще ерунда.

Я молча смотрела на него.

– Я понял, – в нос сказал он. Я не в твоем вкусе. Жаль, – запечалился он. Я на тебя запал.

О-о-о, нет!!!

– Но ничё не поделаешь. – Эдик бочком двинулся к выходу из моего закутка. – Пошел я. А насчет программы…

Сейчас скажет: иди ты знаешь куда…

– Звони, если чё.

Великодушно. Даже щедро. Даже где-то что-то в душе шевельнулось: мол, не такой уж он и… Но через секунду прошло. К счастью.

Все эти разборки меня сегодня изрядно утомили. Понедельник-не мой день.

Зато вроде отстала Селезнева. И на том спасибо. А то я, честно сказать, не знала, что мне дальше с ней делать.

23 сентября, среда. Ездила сегодня за своей справкой. Даже нечего рассказать. Купила им тортик. Они сказали: «Ага, спасибо». И все. Как-то у них там невесело. Сказали, что шефа колбасит, потому что-кризис. А когда шефа колбасит, то всем становится хуже некуда. Вот, кстати, дополнительная причина радоваться тому, что я там, где я есть. И название этой причине-кризис. Опыт прошлых кризисов показывает, что корпорации как-то да выдюжат, а вот мелочь… Ладно, пусть Бен оказался и не самым лучшим шефом на свете, зато у меня теперь есть место, где можно пересидеть всю эту катавасию. Разумно стала рассуждать, почти рационалистически. Рада этому? В чем-то да. А в чем-то это меня беспокоит-не стать бы занудой.

Короче, пришла я на работу к двенадцати. А там…

– Да пошли они! – бормотала Мила, бегая по приемной и бесцельно переставляя с места на место разные канцелярские предметы. – Даже и не подумаю! Вот тоже выдумали!

– Чего это она? – спросила я Олега, листающего какой-то журнал.

Он молча пожал плечами и вышел.

– Ур-р-роды! – прорычала Мила, шмякнулась на свой стул и уставилась в окно.

– Что случилось? – осторожно спросила я.

– Хотят, чтоб мы все были как из инкубатора, – мрачно сказала Мила.

– Это как?

– Униформа, – лаконично ответила она и опять замерла, глядя в окно.

Униформа? Что за новости? Не стала больше мучить несчастную девушку, пошла в бухгалтерию за разъяснениями.

Оказалось, что утром прошло собрание. На котором было объявлено, что меняется корпоративная политика в отношении того, что вы тут все, господа, носите. Конечно, униформа-это некоторое Милино преувеличение, но тем не менее… Был объявлен запрет на вольности в одежде. Сказали, что список будет выслан каждому по электронке. За нарушение… нет, не расстрел, просто станут лишать понемножку ЗП. Ставки тоже пришлют. И добавили, что если по утрам у нас будут возникать сомнения, что надеть, то выбор черный-низ-белый-верх станет самым лучшим нашим решением.

– И будет у нас как в похоронной конторе, – хмыкнула О.Д. и уткнулась в свои бумаги.

Я вышла от них в задумчивости. Во всей этой истории явно чувствовалась рука моего драгоценного шефа. С его-то любовью к стукачеству…

Нет, народ, конечно, ходил в чем ни попадя, чем меня изрядно удивлял. Все-таки иностранная корпорация… Я-то лично пока не рисковала. До черно-белого не опускалась, но носила в основном все консервативное. И кстати, прекрасно себя чувствовала. Но тут, когда мое консервативное было обозначено как единственно возможное, я ощутила тревогу. И жгучее желание натянуть на себя что-нибудь бирюзово-оранжевое и, может, даже пройтись по коридору колесом. Это к вопросу о запретных плодах. Оно, может, тебе и на фиг было вчера не нужно, но как только его сегодня запретили, то сразу понимаешь, что теперь и секунды без этого не прожить.

Короче, ур-р-роды.

24 сентября, четверг. Сегодня продолжала думать о нововведениях. А если бы все-таки униформа? Неужели бы стала носить? Но может, все не так страшно? Может, униформа будет симпатичной?

Вывод после обсуждения проблемы с Юлькой: даже если от Кардена, униформа все равно униформа. Суть ее-оболванивание. Выравнивание всех под одну гребенку. Я же слишком дорожу своей индивидуальностью, чтобы с этим мириться.

Зато! Я сегодня! Наконец-то! Задружилась!

Пошла к логистам. Шеф мой пожелал изучить аналитику по вопросу движения товаров, и я отправилась за информацией, существует ли такая аналитика в природе, или придется ее лепить собственными ручками? Аналитика, к счастью, существовала, и даже очень обширная. И вот именно с аналитиком я задружилась.

Только мы с ней заговорили, я моментально поняла: вот оно! Человек на моей волне. А зовут человека Джейн. Вернее, это мой шеф так ее зовет, на самом деле она-Женя. Она сначала встретила меня в штыки, но потом как-то неожиданно подобрела.

– А все думали, что ты подружка Бенито, – вдруг сказала она.

– Кто сказал? – осведомилась я. – Это не так.

– Да вижу, – кивнула Джейн. – Если бы ты была его подружкой, то не бегала бы по офису с безумными глазами, ища, чем бы еще заняться, а сидела бы себе тихонько и кайфовала. Или того еще лучше, вообще бы на работу не ходила. Как он.

– Он же ходит, – сказала я.

– Но не часто же.

Спорить было трудно. Да и к чему? Я ж не в адвокаты к нему нанималась.

Вот с этого все и началось. Потом пошли пообедали. И зацепились языком за книги да кино. И поняли, что нам есть о чем.

А я уж и не чаяла…

Кэт будет ревновать.

28 сентября, понедельник. Сегодня утром шеф спрашивал по поводу своего замечательного предложения стучать. Оказывается, он с нетерпением ждет, когда я наконец-то начну сообщать ему о настроениях в коллективе. И первое, что ему хотелось бы обсудить, – это униформу. Вернее, недовольство по поводу ее введения.

Мы таки получили список. Шедевр управленческой мысли. Запрещены: мини-юбки, шорты, брюки в обтяжку, футболки, майки, одежда с глубоким декольте, при этом глубина максимально возможного декольте указана в см-не глыбже 17 см, обтягивающий трикотаж, джинсовая одежда, шлепанцы, каблуки выше 7 см, спортивная обувь; цвета: красный, желтый, оранжевый; пестрые расцветки (типа цветочек и абстракции), яркий лак на ногтях, колготки и чулки в сеточку и т. д.

Предписано также уличную обувь в помещении непременно менять на офисную и всегда иметь под рукой пиджак. В конце приписка: «Надеемся на ваше понимание». Понимание не проблема, вот с одобрением дела обстояли значительно хуже. Коллектив испытывал противоречивые чувства. Кто впал в грусть, кто, наоборот, кипел от злости. Бен желал иметь перечень кипящих. И надеялся получить его от меня. В глазах его так и светилось: «Иначе зачем же я тебя брал?» Вообще-то я считала, что для того, чтобы работать финансовым помощником. Как видно, представления у нас с ним разнились.

– Э-э, – промямлила я, – не знаю…

– Что не знаешь? – не слезал с меня шеф. – Кто что говорит?

Нет, это-то как раз было мне прекрасно известно. Народ перестал меня стесняться. Поняли, что я опасности не представляю. А вот теперь мне предстояла нелегкая задача объяснить то же самое Бену. В смысле что я не собираюсь представлять опасность для коллектива.

– Нет, но… – продолжала мяться я.

Почему, почему в таких ситуациях я всегда тушуюсь? Наверное, я трусовата. Определенно трусовата. Особенно по части того, чтобы сказать кому-нибудь в лицо все, что я о нем и его идиотских идеях думаю. Все время в моей жизни происходят ситуации, когда это надо сделать, и я вроде бы даже уже почти готова, но наступает момент… и у меня ничего не получается. Два варианта развития событий: либо нужные слова просто не лезут из меня, либо если я их все-таки выдавливаю, к этому моменту уже вся трясусь от волнения и диалог начинает напоминать базар из серии: «А вы!..», «А я!..». В обоих случаях оппонент понимает, что я не противник, и дело заканчивается не в мою пользу. То есть я либо молча удаляюсь, глотая обиду, либо соглашаюсь на все предложенное, опять-таки глотая обиду. Вот такая закавыка.

И я опять в эпицентре. Но теперь отделаться молчанием не удастся. Потому что промолчать-это значит подписаться на стукачество. Аж мороз по коже прошел от этих мыслей.

– Не буду! – неожиданно для самой себя выпалила я.

– Что? – оторопел шеф.

– Я отказываюсь информировать вас о настроениях сотрудников.

Он искренне недоумевал. Ну конечно, он же обещал бонус, и не хилый. Но нас, Лариных, за деньги не купить!

– Потому что не хочу, – ответила я.

– Почему? – настаивал он.

Я подумала. Это невозможно объяснить. Наверное, потому, что у меня такой состав крови. Или еще что-нибудь в этом духе. На уровне физиологии. Как генотип. Есть, и все. Или нет, и все.

– Потому что не могу, – сказала я. – Весь организм протестует.

Шеф задумался.

– Непонятно, – наконец изрек он.

Я пожала плечами. Ничем помочь не могу. Объяснила как смогла.

– Жаль, – проворчал шеф. – Я рассчитывал на тебя.

29 сентября, вторник. А еще вчера очень поздно вечером явилась одна мысль. Вернее, вопрос.

Портрет Бена уже более или менее прорисовался. Параноик, диктатор, тупица и скряга. Наверное, в скором времени еще что-нибудь туда добавится, но уже и этого вполне достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что шеф мой-полный придурок.

Так вот вопрос: почему я-то этому совсем не удивлена? Почему считаю это нормой?

Потому что и все предыдущие начальники были конкретными идиотами?

Ответ: похоже, именно поэтому.

Мне ни разу не попался начальник нормальный во всех отношениях. Если брать десятизначную шкалу нормальности, то все мои прежние боссы попадали в ту ее часть, что от единицы до трех. Помню, от первого меня здорово колбасило. Я тогда думала: «Нет, ну что за фигня? Почему, зачем он все делает? Так не должно быть. И есть, есть где-то нормальные люди». На второй работе было то же самое, только моя уверенность в том, что где-то есть нормальные люди, немного померкла. На третьей от нее уже остались рожки да ножки. А потом я просто перестала об этом думать. До вчерашнего дня.

Сегодня все в трауре. В смысле оделись как положено. Даже Мила. Жуткое зрелище.

1 октября, четверг. Мы сидели у Тима.

– А я знаю вашего Эдика, – вдруг заявил он, когда мы с Кэт угнездились на диване и пили глинтвейн. – Между прочим, завидный жених. Папа-в администрации на теплом месте, мама торгует машинами.

– Сама торгует? – поразилась я.

– Ну, разумеется, нет, – хмыкнул Тим. – Владеет.

– Так что ты, Ларина, опять лоханулась, – сказала Кэт.

– Да при чем тут его завидность? – фыркнула я. – Вы его видели?

– Нет, – хором сказали они.

– Тогда молчите. И вообще, служебные романы-это табу.

– Верно мыслишь, – похвалил меня Тим. – Однако порой сердцу-то не прикажешь.

– К Эдику это не относится, – парировала я.

– А к кому относится? – поинтересовалась Кэт. – Есть там у вас достойные кандидаты?

– Для кого достойные? – спросила я. – Для тебя?

У нас с Кэт диаметрально разные вкусы. Ей подавай брутальность, мне-интеллектуальность. Но не такую ботаническую, как у Эдика, а в сочетании с вменяемостью. Сложный коктейль, как говорит Тим. А Кэт утверждает, что именно потому, что у меня такие сложные требования, у меня вечные проблемы в личной жизни. Я не спорю, поскольку проблемы, ясное дело, имеются, куда же без них? Но у Кэт-то тоже не все… и не всегда… Дело-то не в сложности или простоте.

Зато теперь мне стало понятно, почему все так крутятся вокруг Эдика. Я-то сначала думала, что тетки его обхаживают, потому что он компьютерный маг, а они почти все-те еще юзеры. А на самом деле вон чё… Прикольно. Надо будет понаблюдать.

5 октября, понедельник. А сегодня, похоже, образовался еще один претендент на мою руку и сердце. Кто? Да мой ненаглядный шеф.

Прихожу к нему с каким-то вопросом, а он мне, вместо ответа посылает томный взгляд и изрекает:

– Русские девушки такие холодные. – И взглядом приглашает к дискуссии.

Я, как под гипнозом, бормочу:

– В каком смысле?

– В прямом, – с готовностью подхватывает он.

Фигня какая-то, успеваю подумать я и тут же включаю «дурака»:

– В смысле температуры?

Шеф морщится, типа ну-при-чем-тут-температура, и говорит:

– В смысле отношения.

– А-а, – тяну я. – Это да. Мы такие.

Инстинкт самосохранения подсказывает мне говорить именно это.

– А я слышал другое, – с претензией в голосе заявляет шеф.

И что, поэтому притащился сюда с другого конца света?

Но я, конечно, молчу, дурацких вопросов своих не озвучиваю. Просто пожимаю плечами в надежде поскорее свернуть этот бред и смыться из кабинета.

– И все-таки, – шеф пристально смотрит на меня, – хотелось бы прояснить…

– Извините, – доносится от дверей.

Вылетаю из кабинета. Глаза навыпучку (слитно или раздельно пишется?), сердце колотится как сумасшедшее. Что это было-то, а? Кто мне скажет?

7 октября, среда. Два дня прожила в страхе, что шеф возобновит животрепещущую тему про вялый темперамент моих соотечественниц. К счастью, он то ли забыл, то ли решил отложить до лучших времен. То ли голова у него занята другим. Сидит в кабинете, обложившись кипой документов. Что-то кропает, черкает, рвет и выбрасывает. Короче, творит. Небось опять какой-нибудь кошмар насчет того, как мы должны выглядеть. Не понимаю, ему-то что за интерес? Он же финансовый директор. Видно, я что-то не понимаю в австралийском подходе к финансам.

Сегодня славно помыли ему кости. С Джейн.

Да, говорит она, он озабочен. Причем конкретно. Ходят слухи, что он действительно мечтает добыть себе здесь русскую жену. Что кто-то сказал ему: мол, русские девушки спят и видят, чтобы выскочить замуж за австралийца, холить его и лелеять, постоянно подогревая на плите борщи и пампушки, услаждая денно и нощно в смысле секса, не требуя многого и рассыпая благодарности за то малое, что шеф мой готов им обеспечить.

Я немного обалдела.

– Что, правда, что ли? – спросила я. – Или ты прикалываешься?

– Какие приколы! – возмутилась Джейн. – Достоверные сведения от Милы, которая однажды подслушала его разговор с еще одним таким же.

– Тяжелый случай, – сказала я.

– Это точно, – согласилась Джейн. – Он ко всем тут уже клинья подбивал. Но как ты понимаешь, обломался. Потому что среди нас не оказалось желающих киснуть дома ради его несравненных очей. Теперь вот ты на очереди.

Дела-а…

И где мозги-то у человека? Когда собеседовал меня, спросил про мои жизненные приоритеты. И ему четко и внятно было все доложено. Все, из-чего можно сделать однозначный вывод: я-не пампушка. Ну, то есть вы поняли…

И что? Забыл, что ли? А что, вполне может быть. Провалы-это для него норма.

9 октября, пятница. Так. Я не поняла. Кто сожрал мою булку???

Рассказываю.

Каждое утро я покупаю себе булочку. Потому что в одиннадцать обычно зверски хочется есть. Просто до обморока. Видно, организм к этому времени наконец-то просыпается. И соответственно, требует пропитания. А тот завтрак, который был потреблен в полвосьмого в бессознательном состоянии, он за еду не считает.

Так вот, каждое утро я покупаю себе булочку. Сегодняшний день исключением не был. Я купила себе нечто под названием «Фунтик с сыром» и собиралась съесть целиком. Однако размер «Фунтика» превзошел мои ожидания, и, дойдя по половины, я поняла, что нет, довольно, иначе тресну. Я аккуратненько завернула останки «Фунтика» в целлофанку и положила их на полочку. «После обеда они будут очень кстати», – подумала я и пошла работать.

На какую полочку? На чайно-кофейную. В предбаннике у Милы стоит такая этажерка из «ИКЕА», на ней всякая ерунда типа чай, кофе, сахар. Так вот именно туда, на самый низ, я и втиснула свой покусанный «Фунтик».

Конечно, лоханулась. Главное, непонятно почему. То есть я имею в виду, зачем я положила «Фунтик» на эту злополучную полочку? Почему не к себе в стол, а? Ответа нет.

Короче, после обеда я туда, а там… Ничего нет. Ну то есть вообще ничего. «Выбросили, гады!»-подумала я. Сунула нос в мусорное ведро. А там… а там только целлофанка. Без «Фунтика». В мозгах произошел сбой. Это что получается? Что «Фунтик» кто-то прикончил. Но кто?

А между прочим, никого не было. Кроме шефа. Мила сегодня взяла отгул. Подозревать кого-то постороннего было бы по меньшей мере странно. Значит…

Я так и застыла в задумчивости над мусорным ведром.

Получается, что с «Фунтиком» расправился шеф, и никто другой. Все безусловно свидетельствовало именно об этом, но в голове не укладывалось. Это ж до какой степени надо быть… Каким? Голодным? Рачительным? Или?..

Нет, мне не булку жалко. Если ему так надо, могу и ему покупать за компанию. Просто… у меня были виды на остатки «Фунтика», а он… Нет ничего хуже неоправдавшихся ожиданий, да ведь?

13 октября, вторник. Неужели конец? Конец этому кошмару под названием «красное-не-носить»? Видимо, да. А случилось следующее.

Я стояла в холле на третьем этаже и ждала шефа. Мы должны были ехать с ним к аудиторам. Шеф где-то тусился, я изнывала уже с полчаса. В этот момент в холле появился генеральный.

– Здравствуйте, – сказал он.

– Здравствуйте, – ответила я.

У генерального зазвонил телефон. Он поднес трубку к уху. Я отошла в дальний угол, чтобы не мешать ему своим видом.

– Ира, Ира! – вдруг услышала я голос Милы. Она стала совать мне бумаги. – Тут вот акты. А это какие-то копии-они просили.

– Угу, угу, – мычала я, перебирая документы.

– Все, – наконец выдохнула Мила и унеслась обратно.

Я вздохнула и стала засовывать бумаги в сумку.

– У нее что-то случилось? – вдруг где-то прямо над самым моим левым ухом раздался голос генерального.

Я вздрогнула и обернулась. Он стоял у меня за спиной и внимательно смотрел на меня.

– У нее что-то случилось? – повторил он. – Я имею в виду, у Милы.

– Да вроде нет, – сказала я. – А что?

– А почему она тогда в трауре? – поинтересовался генеральный. – Это что, сейчас модно?

Он что, издевается?

– Насчет модно не уверена, – мрачно сказала я, – а она в черном, потому что дресс-код.

– Какой дресс-код? – изумился генеральный. – По какому приказу?

– Номер, конечно, не помню…

– Когда вышел? – перебил меня генеральный.

Я напрягла память.

– Недели две назад.

– А, – сказал задумчиво генеральный, – понятно. Спасибо. – И, кивнув на прощание, ушел.

А ведь его не было, вспомнила я, глядя ему вслед. Точно. Он сначала был в командировке, а потом улетел в отпуск. И в офисе только со вчерашнего дня. А Бен тем временем… О-о-о! Чую скандал. У генерального лицо было… И держу кулаки за то, чтобы отменили этот ужас. Достала вечером терракотовый (практически оранжевый) костюмчик и стряхнула с него пыль.

14 октября, среда. Встречалась с Юлькой.

– Значит, дедушка проникся вашими проблемами? – спросила она, когда я доложила ей о своей беседе с генеральным.

– Дедушка? – удивилась я. – Это ты о ком?

– О вашем директоре, – ответила она.

– Так он не дедушка, – рассмеялась я. – Мужчина в самом расцвете сил.

– Расцвет сил у нас во сколько? – полюбопытствовала Юлька.

Я задумалась.

– Наверное, ему около сорока. Плюс-минус.

– Молодой, – заключила Юлька. – Для директора.

В общем-то да. А для того чтобы играть в футбол-безнадежно старый. Все в мире относительно.

– Симпатичный? – спросила Юлька.

– Нормальный, – кивнула я. – Не то что наш Бен.

– Бен ваш тоже ничего, – возразила Юлька. – Я имею в виду внешность.

Она его однажды видела, когда забегала ко мне занять денег.

Все остальное в Бене настораживало. Но как оказалось, совсем не мешало некоторым особям женского пола в нашем коллективе испытывать к шефу интерес, выходящий далеко за рамки профессионального. И сегодня я одну такую особь наконец-то узрела.

Дуня из канцелярии. Нет, зовут ее Никой, но на вид-полная Дуня. В глазах-ни единой мысли. Вернее, одна все-таки присутствует: как бы охмурить моего шефа. Никогда не упускает возможность потолочься у Милы в приемной и попасться на глаза Бенито. И как я только раньше не замечала?

– Да ты просто тут недавно, – сказала мне на это Мила. – Поэтому и не замечала. А эта дура с самого начала на него стойку сделала, – подумала и добавила:-За границу хочет.

– А что шеф? – спросила я.

– А шеф хочет работать в России. Потому что там у них кризис и хорошей работы не найти, а здесь он-иностранец, а значит, стоит дороже, чем мы, несчастные.

– Это-то понятно, – сказала я. – Я насчет девицы. Реагирует?

– Пока нет. По-моему, она не в его вкусе.

– Не любит брюнеток?

Ника-вылитая Пенелопа Крус, только повыше и нос покороче.

– Не любит высоких, – ответила Мила.

– А чего тогда ко мне вязался? – вырвалось у меня.

Мила уставилась на меня с нескрываемым интересом:

– Что, правда?

Я тут же пожалела о сказанном. Разнесет ведь по всему офису.

– Да не то чтобы… – забормотала я. – Намекал. Хотя черт его знает, о чем были эти намеки. Ты же его знаешь-у него никогда ничего не поймешь.

– Это точно, – согласилась Мила, шлепая активно печатью по документам. – Может, он уже просто дошел до ручки. Без тетки-то.

– Может.

Мы помолчали.

– Значит, скоро Никина миссия увенчается успехом, – очнулась наконец-то Мила. – Главное, терпеливо сидеть под деревом. И рано или поздно груша упадет тебе прямо в рот.

– Но она ведь хочет за границу. А он хочет жить тут.

– Но она же об этом не знает, – подмигнула мне Мила, и мы расхохотались.

16 октября, пятница. Пятница самый любимый день недели. Особенно его вторая половина. Но… Когда у тебя есть начальник, всегда существует маленькое но.

– По уик-эндам, – доверительно сообщил мне сегодня Бенито, – меня часто осеняют хорошие идеи.

Понятное дело, меня тоже хорошие идеи осеняют исключительно по выходным. Потому что в остальные дни организму не до идей-ему бы до вечера продержаться. Однако, как выяснилось через пару секунд, Бен имел в виду немножко не то, что я.

– Поэтому ты не должна выключать телефон. Мобильный, – уточнил Бен. – Тебе ж его оплачивают.

– Оплачивают, – осторожно согласилась я, – но только чтобы я разговаривала по нему по работе.

– Ну правильно, – воскликнул он. – Я тебе о чем и говорю!

Я непонимающе уставилась на него. Он поморщился: мол, что ж ты такая тупая.

– Повторяю, – скрипучим голосом сказал он. – По уик-эндам меня часто осеняют хорошие идеи.

Я кивнула: дескать, это понятно.

– Мне нужно их с кем-то обсудить, – продолжал вещать Бен. – Так как ты мой финансовый помощник, я буду обсуждать их с тобой.

А-а, так он имеет в виду идеи на производственную тематику… Ну, тогда тем более при чем тут уик-энд?

– А нельзя обсуждать их по понедельникам? – предложила я.

– Нет! – отрезал Бен.

Блин, ему точно нужно поскорее найти себе тетку. Совсем ведь нечем заняться бедняге по выходным.

– Ну? – вопросил он.

Главное-не спорить. Как только с ним начинают спорить, он тут же впадает в истерику. Наверное, рос единственным ребенком в семье и все игрушки были его.

17 октября, суббота. Бен позвонил сегодня три раза. Нес какой-то бред про платежи, кредиты и суммовые разницы. Если это он называет «хорошими идеями», то не хочу даже представлять, какие у него проходят под грифом «плохие».

– Ну, ты и идиотка, – приласкала меня сегодня Кэт. – Зачем сказала о'кей?

– С ним невозможно спорить, – сказала я.

– Надо учиться! – заорала Кэт. – Иначе он сядет на шею и примется погонять.

– Надо как-то умненько, – заметила Юлька.

– Да-да, – подхватила я, – очень хорошее слово «умненько». Знаешь-как?