Текст книги "Дневник офисного муравья"

14 ноября, суббота. Послание от Селезневой: «Может, встретимся?»

«Зачем?»-хотелось написать в ответ. Но я не стала. Она бы надулась.

– Ну и пусть бы надулась, – говорит мне сегодня Кэт. – Тебе-то что до ее надутых щек? Она тебе кто?

Никто. И все равно. Неприятно, когда кто-то на тебя обижается.

– Так это ее проблемы, – продолжает зудеть Кэт. – Твой вопрос абсолютно в точку. Зачем эти встречи с Селезневой, с которой вы и парой слов не обменялись в универе? Чего сейчас-то суетиться?

Я так и не рассказала ей о тех моих июньских посиделках с Селезнем. Потому что пришлось бы комментировать. А я уже и не понимаю, как тут можно комментировать. В том смысле, что тогда Селезень просто загипнотизировала меня своим преуспевающим видом и, что самое главное, тем, как уверенно она держалась. Но сейчас… Что-то переменилось. Во мне? Или в окружающем воздухе?

– И что в итоге? – вклинивается в мои размышления Кэт. – Будешь встречаться?

– Не знаю, – честно отвечаю я.

– Значит, будешь, – говорит Кэт. – Могу с тобой пойти. Тогда Селезень не так будет выступать. Да и быстрее свернется. А?

Надо будет подумать.

А вечером вдруг звонит шеф.

– Здесь холодно, – жалуется он.

Конечно, холодно. Ноябрь, чай. Я так и говорю ему. И добавляю:

– Это ж тоже север.

– Но я думал, что холодно только в России, – стонет Бенито.

Мы еще немного болтаем о том о сем, Бен вроде немножко приходит в себя, и мы прощаемся. Я кладу трубку и долго размышляю на тему о том, не пойти ли мне в психотерапевты. Или в народные целители. Может, у меня мощнецкое энергетическое поле? Вон как положительно на Бена действую. Может, и на других сумею? И начну зарабатывать офигительные деньги. И прославлюсь. И жизнь будет яркой и насыщенной.

16 ноября, понедельник. А пока, как обычно, иду в понедельник на работу. Бенито сегодня еще нет-приедет только вечером, так что до завтра-свобода!!! Наливаю себе кофе, кладу перед собой учебник испанского языка, и… является субтильный Эдик.

– Привет, – говорит он. – Как дела?

– Хорошо, – отвечаю я.

И смотрю на него вопросительно: мол, не хочешь ли идти куда шел? Эдик моего намека не понимает, проходит внутрь моего стеклянного куба, садится на стул и таращится на меня.

– Что-то надо? – интересуюсь я. – Шефа нет.

– Да вроде… – отвечает Эдик. – Так просто зашел, проведать.

Проведать? Это еще что за формулировочки?

– Но вообще-то… – мнется Эдик, – я вот тут подумал…

– Опять будешь звать куда-нибудь? – Я выпрямляюсь и подпускаю в свой взор суровости.

– Не-ет, – тянет Эдик. – Я понял, что тут без вариантов.

– Молодец, – говорю я. – Так что ты там подумал?

– Может, у тебя есть подружки? Познакомь, – мямлит Эдик.

Он опускает глаза и начинает ковырять указательным пальцем проплешинку на джинсах. Вид у него крайне жалкий.

– Эдик, – медленно говорю я, – у тебя что, кризис в личной жизни?

– Угу, – мычит Эдик, так и не поднимая глаз.

– Только плакать тут не вздумай! – ворчу я.

– Не буду, – обещает Эдик, и я понимаю, что плакать для него не в новинку.

– Но послушай, – говорю я, – у меня все подружки не в твоей возрастной группе.

– И что? – Эдик перестает рвать джинсу. – Это даже хорошо. Потому что я не люблю маленьких. Если старше, это даже прикольно. – Он криво улыбается.

А вообще, он ничего. Ну, то есть… Нет-нет, я лично пас. Но так… Просто замороченный компьютерный мальчик.

– Ладно, – великодушно говорю я, – я подумаю.

– Классно! – Эдик вскакивает со стула. – Спасибо!

Эдик уже в дверях. Вдруг тормозит. Оборачивается.

– Что еще? – спрашиваю я.

– А я попрячу данные твоего трафика, – говорит он.

Я непонимающе смотрю на него.

– Ну, то, что ты смотришь в Сети, – поясняет он.

Поворачивается. Открывает дверь.

– Так, – командую я, – стоять! Иди-ка сюда.

Эдик вздрагивает. Закрывает дверь. Покорно подползает к моему столу.

– А теперь рассказывай, – велю я.

16 ноября, понедельник, вечер. В шоке после того, что поведал мне Эдик.

Оказывается, мы все под колпаком. Нет, прослушки, конечно, нигде нет, но весь наш интернет-трафик перлюстрируется, или как это там называется. То есть его конкретно смотрят. Для начала смотрит Эдик, потом он составляет отчеты, и уже потом смотрит руководство. Не поверю, что это генеральный. Не похож он на человека, способного на такую мерзость.

– Не знаю, – пожал плечами Эдик. – Я шлю отчеты на генерального, а дальше…

Значит, все-таки способен. Как несовершенен мир! И как обманчив!

– Но вообще-то, – продолжал задумчиво Эдик, – мне кажется, что директор тут ни при чем. Мне кажется, что это не для него.

Неужели опять мой Бенито руку приложил?

– Для головного офиса в Лондоне. Или, может, даже дальше. Потому что просили писать отчет на английском, – сказал он.

А что, подумала я, все в общем-то логично. Америкосы. У них стукачество в почете. Вернее, они это стукачеством не считают.

– Так если задуматься, – проговорил Эдик, – почему нет?

– Ты это о чем? – уставилась на него я.

– Они считают, что на работе нужно заниматься работой, а не серфингом, – сказал он. – И они правы.

Я же и говорю-такой чистенький, компьютерный мальчик. Оторванный от реальной жизни. Причем напрочь.

– Но, – тут же добавил Эдик, – это нереально. Заниматься только работой. Это же сдуреть можно.

Ладно. Не напрочь.

– Поэтому я немножко корректирую свои отчеты, – хихикнул он.

Я не могла поверить своим ушам.

– Насколько «немножко»?

– Ну-у, к примеру, у тебя показываю не все. И у Ольги Дмитриевны…

– У меня понятно почему, – перебила его я. – А у Ольги Дмитриевны?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Она… нормальная. Еще у Марты, у Кати из продаж, у Вики из техотдела, – перечислил Эдик.

Любопытный выбор. Особенно половая принадлежность осчастливленных. У Эдика точно проблемы в личной жизни…

Но ужас! Ужас! Ужас!

Сразу стала лихорадочно вспоминать, что именно смотрела в последние дни. Испанский ладно, а вот как вам «согнать жир с живота»? Или «50 самых красивых мужчин мира»? Ужас. Ужас. Ужас-с-с-с…

– На самом деле, – говорит мне Тим, когда я жалюсь ему на жисть, – во многих местах так. Вам еще повезло.

– Это в каком смысле? – спрашиваю я.

– В таком, что вас только просматривают. Некоторым еще и перекрывают. Перебрал трафик-отключаем. Понятно?

– Понятно.

От этого не легче. Мысль о том, что все руководство нашей конторы знает, что у меня в мозгах, разгоняет сон. Уже почти час ночи, а я еще на ногах. Вот решила все записать. Говорят, если выложишь на бумагу, становится легче.

17 ноября, вторник. Вранье это все. Насчет того, что становится легче. Сегодня прихожу в офис, натыкаюсь на генерального и сразу опускаю очи долу. Стыдно, черт возьми. Хотя, может быть, он сам и не читает эти злополучные отчеты, а сразу отсылает в Америку. Хорошо бы, если бы так.

И хорошо бы, если бы их не читал Бен. Но не потому, что мне перед ним стыдно, а потому, что незачем ему знать, как я провожу свое свободное время на работе. Пусть думает, что я пашу как вол. Та-а-ак, я что, становлюсь халтурщицей? Надо подумать об этом на досуге.

Бен вернулся из Финляндии мрачный. Из-за погоды? Или из-за тетки, с которой туда ездил? Очень хочется посмотреть на нее. Она блондинка с ногами от ушей или брюнетка с грудью Памелы Андерсон? Или и то и другое? Я имею в виду ноги и грудь-не блондинку и брюнетку.

– Доброе утро, – говорю я, втекая в кабинет Бенито в одиннадцать. – Как съездили?

Он молча смотрит на меня исподлобья, потом лезет в свой портфель и достает оттуда какую-то коробку.

– Это тебе, – бубнит он, кладя коробку на стол и подталкивая ее в мою сторону.

– Мне? – удивляюсь я. – Ой, спасибо.

Коробка длинненькая. Интересно, что в ней?

Печенюшки? Бисквитики? Крекеры? Как раз к чаю.

– Какие-то вопросы? – спрашиваю я.

– Какие там вопросы! – Бенито откидывается на спинку кресла и утомленно машет рукой. – Потом. Слишком устал.

Хорошенький у него, видно, выдался отдых, думаю я, покидая его кабинет. Возвращаюсь к себе и набрасываюсь на коробку. Вскрываю. Смотрю. И ничего не понимаю.

Фольга. Рулончик пищевой фольги. Или нет? Беру коробку и читаю: «Новейший продукт от компании (не выговорить). Насладись его уникальными качествами». Ура! Вот только вопрос: уникальные качества-это что именно? Читаю дальше. Дальше-по-фински. Ура еще два раза.

– Наверное, на выезде спохватился, что надо бы тебе что-нибудь привезти, – высказывает предположение Юлька.

Я позвонила ей узнать, нет ли кого-нибудь, кто умеет по-фински. Никто не умел.

– Может, это не просто фольга, – продолжает Юлька.

– А что? – говорю я. – Космическая туалетная бумага?

– Я имею в виду, что, может, какая-нибудь особенная фольга, – отвечает Юлька. – Печется в ней по-другому. Или хранится.

– Поэтому и ищу финна-переводчика…

И тут вдруг я вспоминаю.

– О, черт! – восклицаю я. – Надо Тимофееву финку спросить!

– Кого? – оживляется Юлька. – Какую такую финку?

Бли-и-ин. Проболталась…

18 ноября, среда. Юлька считает, что Тим ухватится за свою финку руками и ногами. Потому что это реальная возможность свалить за кордон. А я считаю, что Юлька просто помешалась на эмиграции. Не все, совсем не все хотят отсюда уехать. Так я ей и сказала вчера. А она мне в ответ:

– Просто не все могут. Но не желают в этом признаться. Поэтому и говорят, что не хотят.

А вот и не так. Я вот не хочу. …Или все-таки не могу? Не в смысле потенциальной возможности-с этим-то как раз без проблем. Выбрал страну, куда еще берут эмигрантов, собрал документы и-вперед. Но! Сразу включаются какие-то тормоза. Не то чтобы я патриотка-вроде нет. Скорее космополитка. Но тормоза тормозят, и со страшной силой. Может, я просто боюсь? Но чего? Не скушают же меня в этой новой стране.

Боюсь бороться за место под солнцем. Или лень? В общем, вывод один-я напрочь не знаю саму себя. А ведь берусь судить других. Не самонадеянно ли?

А вот Бенито мой, уверена, такими вопросами вообще не задается. Он не просто берется судить о других-он и жизнь им берется расписывать, причем поминутно.

Расписания Бенито обожает. Расписания и графики. Вообще, он, по-моему, не на своем месте. Ему бы в кадры-там он бы себя показал!

Я беру расписание. Вглядываюсь в него. О-о-о, нет, только не это!!!

Рабочая виза Бена. Я слышала об этой страшной истории. Впрочем, страшной она выглядит только в изложении Бена. Юристка же, которая занимается всей этой ерундой, считает, что все идет по плану. Вот сейчас, если мне память не изменяет, мы ждем нового разрешения на работу. Потом будем получать приглашение для новой визы, потом визу. Нахожу в расписании соответствующую строку-точно, все так и есть. То, что сделано, у Бенито отмечено оранжевым. Судя по расписанию, все действительно идет по плану.

Я поднимаю глаза. Бен сидит надутый. Это значит, что надо проявить сочувствие. Я не против. Вот только пока не могу сообразить, на какую именно тему это сочувствие следует проявлять. И здесь важно не ошибиться. Потому что если не попадешь в точку, то Бен надуется еще больше, а то и вообще начнет вопить. Мне, конечно, плевать, но ведь могут пострадать и другие, абсолютно ни в чем не повинные люди, которые реагируют на Бена не так спокойно, как я.

– А в чем проблема? – деловито спрашиваю я.

– Долго, – выпаливает Бен. – Почему так долго?

Вскакивает и начинает метаться по кабинету. И изливать накопившееся.

Все его дурят. Всем на него наплевать. Все заняты только своими делами. А он тут…

Я откидываюсь на спинку стула и тихонько дремлю с открытыми глазами. Наконец Бен завершает свой спич.

– Юристка сдала документы в миграционную службу и теперь ждет, когда те все сделают, – говорю я.

– Ладно, – подумав, говорит Бен, – тогда поторопи миграционную службу.

– Нет, – отвечаю я. – Нельзя.

– Почему? – Бен искренне удивлен.

– У них срок на это-тридцать дней, – говорю я. – А прошло всего двенадцать…

– Но в прошлый раз все сделали за две недели!!!

Все-таки начал орать. Стекла в шкафу звякают. Но я не стекла-мне это пофиг. Тем более что у меня есть что добавить. И надеюсь, это его успокоит.

– А кроме того, – невозмутимо продолжаю я, – если мы начнем…

Как будет по-английски «качать права»? А, ладно.

– …дергать их, то попадем в черный список и последствия могут быть… – Я развожу руками.

Бен думает. Потом возвращается к своему креслу. Садится.

– Но я уже все распланировал! – неожиданно тоненьким голоском вскрикивает он.

Лучше бы делом занялся, меланхолично думаю я. Хотя… а в чем состоят его обязанности? Я вдруг внутренне оживляюсь. Послушайте, а на самом деле?

20 ноября, пятница. И вновь Селезнева в эфире. А когда ко мне настырно пристают, я реагирую неадекватно.

– Я так и знала, что ты пойдешь с ней встречаться! – ехидно говорит мне Кэт, когда я докладываю ей о Селезне.

– Встречусь один разочек, – бормочу я, – и она от меня отвянет.

– Ни фига подобного, – заявляет Кэт. – Селезень как жвачка-прилипнет, не отмоешься.

– Кэт, – спрашиваю я, – за что ты ее так не любишь?

– А ты, можно подумать, любишь, – фыркает Кэт.

– Ну так… – говорю я. – Но ты-то прямо рычишь, как только слышишь о ней. В чем дело? Я чего-то не знаю? – спрашиваю я. – А? Давай колись.

И тут выясняется…

Это к вопросу о том, что ты можешь всю жизнь провести бок о бок с кем-нибудь и его душа для тебя так и останется потемками. Сколько я знаю Кэт? Правильно, со школы. То есть сто лет. И что? Вдруг обнаруживаются черные дыры, просто ямы какие-то в моих знаниях о ней. И о Селезне.

Селезень-то, оказывается, наступила Кэт на хвост еще на втором курсе, и Кэт никак не может этого забыть. Потому что такое-и тут я полностью с ней согласна-не забывается.

СЕЛЕЗЕНЬ УВОЛОКЛА К СЕБЕ В КОЙКУ КЭТИНОГО ЖЕНИХА.

Вот прямо так. Заглавными буквами. Да-да, у Кэт был жених на втором курсе. Я его отлично помню. Олежек. Красавчик. Мы тогда все западали на красавчиков. Но чесс сказать, я не знала, что у Кэт с ним все так серьезно.

– Скрывала, да? – говорю я Кэт.

– Да я просто не успела никому ничего сказать, – оправдывается она. – Налетел Селезень и порушил все.

– А потом-то что было? – спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает Кэт. – Он еще долго таскался, просил прощения. Стихи писал. А Селезень рыдала по углам. Думала ведь, дура, что стоит ей один раз его заловить, как реки сразу повернутся вспять. А не вышло. Потому что этот идиёт втрескался в меня не на шутку.

Кэт молчит пару секунд, потом говорит:

– А потом он вернулся в свой Норильск, или откуда он там был, и все. Недавно нашел меня на «Контакте», – нехотя признается Кэт. – Прислал фотку. Жена-мы с тобой плюс Юлька в обхвате. Трое детей. Сам-без слез не взглянешь. Жуть, одним словом.

– Повезло тебе, – говорю я.

– Кто знает, – отвечает Кэт. – Если бы не Селезень, могло ведь все быть по-другому…

Неужели «железная Кэт» сожалеет о потерянном счастье? И вот именно это я называю черной дырой в моих знаниях о ней-а не ту страшную историю о Селезне и койке.

Вот теперь уже точно пойду встречаться с Селезнем. И если представится возможность отыграться за Кэт, я ее не упущу…

– Бегом! – в кабинет врывается Мила. – К шефу! – И уносится обратно.

Я лениво встаю и медленно выползаю из своего закутка. К шефу всегда бегом. И всегда непонятно зачем. Особенно если это четыре часа пополудни в пятницу.

21 ноября, суббота. Шок мой не знает границ. Так можно сказать о шоке? Не суть. Главное-причина шока.

– Пермь, – объявил вчера мне Бен, как только я явилась пред его светлы очи.

– Что у нас с Пермью? – лениво осведомилась я.

Опять про налоговый климат будем беседовать, или что?

– Ты едешь в Пермь, – радостно сообщил мне Бен. – Я уже распорядился. Тебе забронировали билеты и гостиницу. Среда, четверг и пятница там, в субботу возвращаешься.

Вскочил из-за стола, подбежал к шкафу, открыл его и стал одеваться.

– Все, – проговорил он, занятый борьбой с шарфом, – иди. Все остальное в понедельник.

– Но… – вякнула я.

– Некогда, – поморщился он. – Убегаю. Пока.

На негнущихся ногах я вышла в приемную. Мила сочувственно смотрела на меня.

– Я говорила ему, – сказала она, – чтобы он этого не делал. Но… – И она развела руками.

Я молча кивнула: мол, и на том спасибо-и побрела к двери.

– Там холодно, – сообщила мне в спину Мила.

Не сомневаюсь. Но дело даже не в этом. У нас тоже не жарко. Просто… я туда не хочу!!! Что мне там делать? И кстати… Я повернулась к Миле:

– Кто еще едет?

Она с жалостью посмотрела на меня: никто.

Кэт утешала меня сегодня как могла. Хотя, по правде сказать, Кэтина манера утешать сильно отличается от среднестатистической. А говорила она следующее:

– Вот здесь-то и весь прикол с твоей работой. Какие бы кучерявые условия ты себе ни выбила, это ничего не меняет.

– Ты это о чем? – уточняю я.

– О том, что тебе всегда кто-нибудь что-ни-будь диктует. Потому что работаешь на дядю. А по какой-то загадочной причине этот дядя вечно хронический придурок.

– Или тетя, – добавляю я.

– Или тетя, – соглашается Кэт. – Не в половой принадлежности суть. Суть в том, у кого средства производства. Карл Маркс в действии, чтоб его!

– Фигня, – возражаю я. – Какие средства производства у моего Бенито? Никаких. А диктует почище любого собственника.

– Твой дорогой Бенито, – заявляет Кэт, – самый паршивый тип работодателя. Потому что сам-пустое место. Они-самые активные по части нагрузить всех вокруг работой. По большей части дурной, как, например, твоя поездка в этот богом забытый лоскут пространства.

– И что теперь делать? – спрашиваю я.

– Ты о Перми или в глобальном смысле? – уточняет Кэт.

И о том и о другом, – отвечаю я.

– Надо подумать, – говорит она.

И думает по сей момент. Обещала позвонить.

Я тоже думаю, но совсем о другом. Как так получилось, что на собеседовании Бенито произвел на меня хорошее впечатление? Как вышло, что я не распознала в нем буйного? Он специально тренировался на умение маскироваться под нормального? Или я просто так плохо разбираюсь в людях?

Тим сказал мне на это, чтоб я сильно не напрягалась. Велел думать в том русле, что есть в нашей жизни некие течения, которые, как ни старайся, миновать не можешь. Надо просто отдаться им, и волны вынесут тебя туда, куда надо.

– Кому надо? – тут же спросила я.

– О-о-о, началось, – простонал Тим. – Ты, Ларина, как маленькая, любишь задавать вопросы, на которые нет ответов.

– Даже у тебя? – удивилась я.

Я привыкла к тому, что он все знает.

– Даже у меня, – сказал Тим. – И вообще, чего ты завелась из-за этой Перми? Это ведь всего два дня. Съезди и забудь. Опять же неужели тебе не интересно? Ты ведь, наверное, ни разу там не была, а? Погуляешь, поглазеешь.

– Да дело не в Перми, – вздохнула я. – А в том, что какого черта я туда еду? Думаешь, у Бена есть какая-то идея? Думаю, что ему просто нечем заняться. А что там твоя финка? – резко переменила я тему.

– Финка? – задумался Тим.

– Ты, кстати, прости-я проболталась Юльке, – призналась я.

– Ерунда, – сказал Тим. – Не парься. Я вот размышляю, жениться или как.

– Тим, – тихонько проговорила я, – ты так сильно хочешь свалить за границу? Ведь жениться на финке означает свалить к ней туда, в Финляндию.

– Не обязательно.

– Ой, – рассмеялась я, – только не говори мне, что она фанатеет от нашей с тобой родины.

– Не фанатеет, – согласился Тим. – Но все равно. Дело не в «свалить».

– Так не женись, и все дела, – предложила я.

– Ирка, – сказал он, – а тебя не тоскливо одной?

Ирка? Ирка-это тревожный симптом. Иркой он меня зовет раз в два года.

– Одной? – переспросила я. – Я не одна. Я-с вами.

– Это-то понятно, – сказал Тим. – Но вот чтобы дома кто-нибудь тебя ждал…

О-о-о… Все вон как, оказывается, запущено.

– Ждал бы меня дома? – повторила я. – Знаешь, Тимон, это скорее женская роль, чем мужская. Я просто не могу представить себе, как меня кто-то вдруг будет ждать дома. Скорее всего, это я буду ждать, смотреть на часы, подогревать супчик, прятать сырники под одеяло, чтоб не остыли, и пыхтеть от злости.

– Ладно, – пробормотал Тим, – проехали.

Колбасит нашего Тимофея, ой как колбасит…

А финка… финка, может, и будет сидеть дома, греть сырники, или что там у них греют, и встречать его в дверях с улыбкой на лице.

Короче, суббота получилась невеселой.

22 ноября, воскресенье. Я больше не хочу быть как Селезнева. Потому что сегодня я встречалась с Селезневой. И все вроде шло в рамках нормального. Селезень трещала про свою очередную поездку, на этот раз в Берн, я терпеливо слушала ее, попутно пытаясь сообразить, зачем я вообще тут сижу, и не находя ответа на этот вопрос. Потом настала пора охладиться.

– Схожу-ка я в туалет, – сказала я.

И пошла. А вот когда возвращалась… Селезень еще не видела меня, а я уже увидела ее. И даже остановилась.

Селезень вяло ковыряла овощи в своей тарелке, сгорбившись, сбросив с себя весь этот деловито-гламурный налет, сдувшись, как старый воздушный шарик. И вдруг я очень ясно представила ее жизнь. Вскочила, побежала, отпахала, все время беспокоясь, не наступает ли кто-нибудь тебе на пятки, задержалась до полуночи, приползла домой, дернула коньяка и свалилась в беспамятстве до следующего точно такого же дня. Два раза в месяц получила кошмарные бабки, тратить которые нет уже ни сил, ни желания.

И я хотела жить так же?!

Я вернулась за столик. Селезнева доела свои овощи, потом мы треснули по десерту и разбежались в разные стороны, пообещав друг другу держать связь.

Нет, я больше не хочу быть как Селезнева.

– Ур-ра! – сказал мне на это Тим. – А чего было больше, – поинтересовался он, – злорадства или жалости?

Конечно, жалости. Я ж не жаба все-таки.

А еще я поняла, что мы с Селезнем конкретно чужие друг другу люди. И если за все эти годы между нами ни разу не вспыхнула искра симпатии, то насильно ее не высечешь, как ни старайся. Так что, я думаю, это была моя последняя встреча с ней.

23 ноября, понедельник. Прямо с самого утра позвонила Кэт.

– Ну, что там Селезень? – спросила она.

– Да ну ее, – ответила я.

– Вот это правильно, – заметила Кэт.

А я заметила, что она не удивилась. Ни тому, что я так о Селезне, ни тому, что дальше не последовало от меня никаких подробностей. Зуб даю-она уже болтала с Тимом. Так всегда. Вечно какие-то партизанские происки.

– А я придумала, что тебе делать, – сказала Кэт. – Выход один-идти на вольные хлеба.

– А-а, – сказала я. – Как Тим, что ли?

– Ну да. Или вообще создать свой бизнес.

– Угу. И получить головную боль на все двадцать четыре часа в сутки.

– А третьего не дано, – заметила Кэт. – Или все время терпишь над собой кого-нибудь вроде Бена, или сам себе режиссер, но ни минуты отдыха.

– Спасибо за совет, – ядовито сказала я.

Бен был бодр и свеж. Но света на мои задачи в предгорьях Урала не пролил.

– И что я там буду делать? – спросила его я, открывая свой блокнот, чтоб записать все его умные мысли.

– Посмотришь, что там и как, – подумав, ответил он.

– Что? – Я оторопело смотрела на него.

– Ну там… – Он неопределенно повел рукой в воздухе. – Обстановка и все такое.

– Обстановка где? – попробовала уточнить я.

– В городе, – ответствовал он. – У клиентов. Список в продажах.

– То есть никаких переговоров, встреч и тому подобного? – уточнила я.

Бен возвел очи горе.

– Я подумаю, – сказал он. – У нас же еще есть два дня. Иди.

И я пошла. Скрипя зубами и чертыхаясь себе под нос. Два дня. Как он это себе представляет? У людей, между прочим, есть свои дела. Я имею в виду клиентов. А тут явится некая Ира Ларина из славного города на Неве и скажет: ой, а не повстречаться ли нам и не поговорить ли о том о сем, точно не знаю о чем, но тем не менее…

24 ноября, вторник. Сегодня проснулась с мыслью, что мне причитаются какие-то деньги. Ну, эти… суточные, гостиничные, проездные и прочие командировочные прелести. И командировочное удостоверение, а то как я потом докажу, где была и что там делала. Озадаченная этой мыслью, я явилась на работу и сразу же понеслась к Ольге Дмитриевне. А она мне в ответ:

– Расслабься, – и опять уткнулась в свои бумаги. – Никаких командировочных тебе не положено, никуда ты не едешь.

– Что?! – Я изумленно вытаращилась на нее. – Как это не еду, когда шеф утверждает, что еду?

– Это твой шеф утверждает, а мой-нет, – невозмутимо ответила О.Д.

– А кто у вас шеф? – осторожно поинтересовалась я.

Вообще-то я всегда считала, что Бен. Но оказывается, О.Д. думала иначе.

– Генеральный директор, – сказала она.

– Генеральный директор, – машинально повторила я. – Ага. И что он?

– А он не подписывает приказ о твоей командировке, – ответила О.Д., – и значит, ты никуда не едешь. Во всяком случае, в обозримом будущем.

– Точно? – недоверчиво проговорила я.

– Да точно, – опять рассмеялась О.Д.-Иди, выпей кофе и расслабься.

Я рысью рванула к себе. То есть сначала к Миле, чтобы поделиться с ней новостями. А там…

Там разгорался скандал. Или уже затухал? Не суть. В своей начальной или завершающей фазе, но скандал имел место быть, и место это находилось в кабинете Бена.

Милы в приемной не было, а дверь была прикрыта не полностью, ну я и… Стыдно? Ну, немножко. Но ведь говорили обо мне.

– Но я не понимаю! – возмущенно взвизгнул Бен. – Я уже сказал ей…

– И что? – холодно ответил ему… генеральный.

– Она должна ехать, – продолжал вибрировать Бен.

– Зачем? – спросил генеральный. – Какое задание ты ей дал?

– Обстановка, – сбавив тон, ответствовал Бен. – Клиенты…

– Бен, ты представляешь, где эта Пермь? Не представляешь, – продолжал генеральный. – А это, между прочим, не близко. И поездка стоит денег. А у тебя нет даже четкого представления о том, для чего ты ее задумал. Вот поэтому я и не подписал приказ. Ясно?

– Ясно, – вяло отозвался Бен.

Господи, какое счастье, что хоть генеральный нам достался с головой!

И тут…

– И вообще, – промолвил генеральный, – ты что, хочешь спугнуть удачу? Только все утряслось, только у тебя наладились какие-то отношения с отделами…

– Ну да, – пробормотал Бен.

– А все почему? Не догадываешься?

Видимо, Бен помотал головой или еще что сделал в знак того, что не знает, потому что дальше генеральный сказал:

– Да из-за того, что у тебя теперь есть помощник. И ты на нее молиться должен. А ты шлешь ее к черту на рога да еще с неизвестными задачами. Хочешь, чтоб она уволилась? Тогда не занимайся ерундой. Все.

Сейчас выйдет, сообразила я. Выйдет и увидит меня в полусогнутой позе, с ухом, прилипшим к двери. Я сделала олимпийский прыжок в коридор и рванула по нему в сторону туалета. Хей-хей, по дороге думала я, это что выходит? Я не еду в Пермь почему? Потому что генеральный меня пожалел?

25 ноября, среда. Да хоть бы и так. Хоть бы и пожалел. Плевать. Главное-я остаюсь дома. Не то чтобы я по натуре домоседка, но Пермь-это перебор. Вот если бы Париж или на худой конец Хельсинки…

Бен продолжает дуться. Непонятно, на кого именно. А скорее всего, на весь свет. Потому что его дама учудила.

– Пригласила родственников! – завопил сегодня Бен, не успела я явиться пред его светлы очи и расположиться в кресле напротив. – У вас так принято?

– А что случилось-то? – аккуратно поинтересовалась я. – Если я буду точно знать, может, мне будет легче ответить?

Бенито сразу утихомирился и стал бубнить о том, что случилось в его доме вчера вечером. Да, генеральный прав-я действую на моего дорогого Бенито как валерьянка.

А Бен тем временем бубнил:

– Она взяла и пригласила своих родственников на Новый год. А я совсем не собирался здесь отмечать Новый год. Я собирался поехать к брату в Гамбург. И ее, между прочим, с собой брать не намеревался…

Бедная девушка.

– …потому что она не впишется в то общество…

Брат Бена вращается в обществе?

– …и вообще, дело даже не в этом. У меня никаких серьезных намерений в отношении ее нет. А она, видно, думает, что есть…

Тут он приостановился и с непередаваемой мукой в глазах уставился на меня. Требовалось реагировать.

– Наверняка думает, – согласилась я. – Женщины всегда думают.

– Почему?! – вскричал Бен.

Я подавила улыбку:

– Не знаю. Такая природа, наверное.

– Дурацкая природа, – проворчал Бен. – Короче, – опять забубнил он, – эта… – он поискал подходящее слово, – женщина решила, что грядущий Новый год-это очень хороший повод, чтобы мне встретиться с ее родственниками… Приедут мама, сестра.

– Сочувствую, – сказала я. – Три женщины. Объединятся и начнут давить.

– Да? – выдохнул Бен. – И что?

– И выдавят какое-нибудь обещание.

Он подумал.

– Но я ведь могу пообещать и ничего потом не сделать. Да?

Я и говорю-бедная девушка. Хотя… Почему я не испытывала к ней настоящего, искреннего, женскосолидарного сочувствия? Может, потому, что, как только она появилась в Бенитиной жизни, я сразу же записала ее в безнадежные дуры?

На Бенитин же вопрос я просто молча пожала плечами: мол, хозяин-барин.

– Да, – продолжал размышлять вслух Бен, – а потом я уеду в Лондон…

Ага, он все-таки не оставляет своих надежд.

– …и на этом все. – Он радостно воззрился на меня. – Как думаешь?

– Это-то да, – сказала я. – А Новый год?

– Черт. – Бен помрачнел. – Забыл.

Ну, скорость твоего забывания нам уже известна.

– Где собираются жить? – спросила я. – Снимите им гостиницу.

– А платить кто будет? – вскинулся Бен. – Опять я? А есть еще какой-нибудь вариант?

Я развела руками-типа не знаю.

– Подумай, а? – попросил Бен.

Или велел? Потому что следом добавил:

– Все, иди, свободна.

Я пошла к себе, тихонечко кипя от злости. Нет, ну какие мужики все-таки козлы! И чем дольше я живу на белом свете, тем все больше убеждаюсь в том, что исключения среди них редки, как гигантская бурозубка, занесенная в Красную книгу.

Но не все разделяют мою точку зрения. Некоторые идеалистки считают, что мужики-это не зло, а радость. И как ни странно, среди них затесалась наша Юлька.

Звонит мне сегодня и говорит:

– Ну, как ты там?

– Отлично, – отвечаю я. – Пермь отменяется.

– О, классно! – восклицает она. – А то я уж решила, что все сорвется.

– Все-это что именно? – интересуюсь я.

– Мои именины, – говорит она. – Забыла?

27 ноября. Послезавтра. Забыла.

На самом деле это не именины Юлии. Просто когда-то очень давно Юльке кто-то сказал, что якобы в этот день у нее именины, и мы начали их систематически праздновать. А спустя несколько лет выяснилось, что все это лажа. А привычка праздновать Юлькины именины 27 ноября осталась. И мы решили ей не изменять.

– Так что хорошо, что ты будешь здесь, – заключила Юлька. – Тем более что я тут… – И засмущалась.

– Что? – спросила я. – Что ты тут?

И тут выясняется, что Юлька решила организовать мне свидание.

– Чего?!! – завопила я. – Почему сразу мне?

– Потому что, – завопила в ответ Юлька, – он только тебе подходит!

– С чего это ты взяла?

– С того! И вообще, – добавила она. – Уже поздно. Я его пригласила.

– Подумаешь, – фыркнула я. – Тогда я не приду.

– Только попробуй! – пригрозила Юлька. – Тогда… тогда… тогда я никогда не приглашу тебя в Лондон, когда уеду в эмиграцию! – выпалила Юлька и бросила трубку.