Текст книги "Всему свое время"

Ира

День начинался плохо. Сказать по правде, плохо он начался уже вчера, когда где-то к обеду нагрянула инспекция из Центробанка. И, как обычно, коршуном спланировала на мой кредитный отдел. Любят они нас, что скажешь. Не в первый раз проверяют. Однако впервые, когда начальником в отделе я. И конечно, я тряслась. А тут еще и Маруся, и Светка, и адвокат до кучи. В голове полный кавардак. Нервы гудели, как струны в рояле.

Не успела я объявиться на работе, как тут же попала в круговерть. «Ответьте, пожалуйста…», «Будьте любезны, покажите…», «И еще вот это откопируйте…». Хорошо хоть обращались пока вежливо, без хамства. Я отвечала, показывала, копировала, а еще – организовывала кофе и обед, каждые полчаса бегала в кабинет управляющего, не по собственной инициативе, упаси бог, а по его вызову. Управляющий тоже трясся, хоть и не так заметно, как я. Все же мужик, да и опыта подобных нашествий у него побольше моего, тем не менее… Словом, часам к трем я была уже выжата как лимон, а нужно было проработать еще до шести, и это если высокая комиссия не пожелает задержаться.

Сварив себе уже четвертую за день чашку кофе, я присела наконец за свой стол и бросила обморочный взгляд на ежедневник. Что я там планировала на сегодня? Восемь пунктов. Ха-ха-ха! Я обвела два из них, рассчитывая все-таки заняться ими сегодня, остальные уверенной рукой переписала на завтра. Вот так будет лучше. Я откинулась на спинку кресла и отпила кофе. Десять минут. Я заслужила отдых. Десять минут – это совсем немного. Никто не умрет, если я выпаду из рабочего процесса минут на десять. Позвоню-ка домой. Как там Светка с Марусей, интересно?

Я поставила чашку на стол и пододвинула к себе телефон. Набрала домашний номер.

– Алло, – ответила мне Светка.

– Привет. Как дела?

– Ирка, ты, что ли? – спросила Светка.

– Не узнала? – усмехнулась я. – Богатой буду.

– Не узнала, – ответила Светка.

– Как дела? – Я прижала трубку головой к плечу и взяла чашку с кофе.

– Ирка, – замогильным голосом доложила Светка, – у нас проблемы.

– Что? – вздрогнула я. – Петя прорезался? Стоит под дверью и сверлит замок?

– Да ну тебя, – проворчала Светка. – Никакого Пети не наблюдается. Зато Маруся… – она вздохнула, – просто не знаю, что с ней делать.

– А что Маруся? – спросила я, допивая кофе.

Рыдает. Хочешь послушать? – И не успела я отказаться от столь сомнительного удовольствия, как Светка исчезла из эфира, а из телефонной трубки понеслись вякающие и всхлипывающие звуки, свидетельствующие о том, что она говорит правду и ничего, кроме правды.

Вот черт! А что мы хотели? Маруся вчера держалась молодцом, я даже удивилась тому спокойствию, с которым она повествовала о своих приключениях. Она была мало похожа на Марусю, эта дама, сидящая за моим кухонным столом и ровным голосом рассказывающая о событиях последних дней. У Машки слезные железы всегда в полной боевой готовности и, чуть что, сразу же включаются в работу. А тут – ни слезинки. «Все меняется», – мелькнула вчера у меня мысль. А выяснилось, нет, чепуха – все остается, как прежде. Во всяком случае, Машкина способность горько-горько рыдать изменений не претерпела.

– Слышала? – И в эфире вновь возникла Светка.

– Угу. – Я сделала последний глоток и поставила чашку на стол. – Давно плачет?

– С утра, – буркнула Светка.

– По поводу?

– Дети. – Светка вздохнула. – Рвет на себе волосы, мол, какая я мать, что бросила их.

– Истерика.

– Ну да, – согласилась Светка, – а еще она все время норовит позвонить им.

– И что?

– Я не даю.

– Почему?

– Да ты что, Ирка?! – воскликнула Светка. – Это же битва! Здесь важно соблюсти тактику, иначе Марусе не выиграть.

Не выиграть. Согласна. Чтобы Марусе с наименьшими потерями выбраться из каши, которую она заварила, нужно тщательно разработать план и неукоснительно следовать ему. Дети в этом плане были звеном уязвимым. Общение с ними следовало строить так, чтобы они взяли Марусину сторону. Спонтанные звонки со всхлипами и стонами могли только испортить дело.

Я молчала. Светка терпеливо ждала. Я машинально полистала свой ежедневник. Тактика… Большой проблемы в этом не было. Я умела это делать. Выстроить план и пройти по нему, по ходу корректируя свои действия так, чтобы на выходе получить то, из-за чего, собственно, разгорелся весь сыр-бор. Такие мозги. То, что для многих моих знакомых составляло тайну за семью печатями, для меня не представляло сложности. Любая ситуация, если приложить к ней голову вовремя, прорисовывалась до последней линии и точки. Все было видно. Кто, кому, зачем, что будет. Все мы думаем, что уникальны, неповторимы. Я тоже так думала о себе. До недавних пор. А лет в тридцать пять будто с глаз пелена упала. И все вдруг стало понятно. Кто, кому, зачем и чем дело закончится. Все демонстрировали одни и те же типичные реакции. Сначала мне стало грустно. Как же так? Все многообразие мира человеческих взаимоотношений свелось к паре десятков схем. Впору задуматься о смысле жизни в том плане, что на черта нужна такая скучная жизнь? Но потом я как-то попривыкла. И даже в однообразии этом сумела оценить свою прелесть. И понять одну любопытную вещь… Которую сейчас я и намеревалась донести до Светки.

– Не мешай ей, – сказала я. – Пусть звонит детям.

– Что?! – завопила Светка. – Зачем это…

– Светка, – резко прервала ее я, – это ДЕТИ. Понимаешь? Здесь схемы не применимы. Здесь все на инстинктах. Через полгода ты сама все это прочувствуешь.

Светка немного помолчала.

– А если они ее… ну, знаешь… типа фейсом об тейбл? Она ж потом расстроится…

– Извозят, – ответила я, – значит, так тому и быть. Мы не сможем уберечь ее от всех переживаний. Слишком далеко зашло дело. Пусть звонит.

– Ну ладно, – нехотя согласилась Светка.

– И пусть позвонит Пете.

– Что?! – опять взвилась Светка. – Этому уроду?!

– Урод не урод, – ответила я, – но он муж, который уже нанял адвоката. Ей все равно придется с ним договариваться.

– Но с этим-то какие инстинкты? – проворчала Светка.

– А здесь нет речи про инстинкты, – сказала я. – Здесь как раз все по схеме. Но чтобы выстроить схему, нужно знать, что там этот Петюня думает. А значит, она должна с ним поговорить. Пусть просто скажет ему, что она здесь и что ей нужно время подумать, а там видно будет.

– Давай мы лучше подождем, когда ты вернешься, – предложила Светка.

– Нет, пусть звонит сейчас. Во-первых, даже если я вернусь вовремя, у них, в Новосибирске, уже будет ночь. Во-вторых, у меня проверка, могу задержаться.

– Не знаю даже, – опять вздохнула Светка, – как ее в чувство привести. Не может же она звонить в таком состоянии.

– Не может, – согласилась я. – Дай-ка мне ее.

– Что будешь делать? – поинтересовалась Светка.

– Не важно. Давай Марусю.

Через пару секунд я услышала тихое Машкино «алле».

– Машка, – я постаралась вложить в свой голос максимум суровости, – ты что там за истерику устроила?

– Я… – всхлипнула Маруся, – я… – и тихонько заплакала.

– Значит, ты, – я повысила голос, – решила сыграть в эгоистку?

– Что? – Машка перестала хлюпать носом.

– Рыдаешь там с самого утра, верно?

– Ну… – Машка замялась.

– А Светка? О Светке ты подумала?

– А-а… – Маруся растерялась.

– Ей же нельзя нервничать ни под каким видом, шляпа ты эдакая! – рявкнула я. – А ты устроила черт знает что!

– Ой! – вскрикнула Машка. – Я как-то не подумала…

– Я и говорю: эгоистка несчастная!

Когда у человека истерика, его бьют по щекам. Мне до Маруси физически было не дотянуться, пришлось спекулировать на Светкиной беременности. Беспроигрышный ход. Маруся, прорыдавшая полдня над фотографиями своих детей, как никто другой, понимала, что такое быть матерью.

– Я не буду больше, – шмыгая носом, пообещала она.

– Конечно, не будешь, иначе какая ты Светке подруга после этого?

В кабинет заглянула Лиза, стажер из моего отдела.

– Вас спрашивают, – прошелестела она, показывая глазами куда-то себе за плечо.

Комиссия, поняла я. Чтоб им.

– Иду, – беззвучно проговорила я, и Лиза исчезла. – Так, ну все, мне пора, – сказала я Машке.

– Хорошо, – ответила она, и мы попрощались. Когда я вернулась вечером домой, девчонки смотрели какой-то сериал.

– Что смотрите? – полюбопытствовала я, проходя через гостиную.

– Бред, – фыркнула Светка.

– Совсем не бред, – пробормотала Машка.

Маруся выглядела почти как обычно, если не обращать внимания на покрасневшие глаза и припухший нос. Я вопросительно взглянула на Светку. Она вскочила с кресла и пошла за мной в спальню. Маруся осталась перед телевизором.

– Ну что? – спросила я, как только мы со Светкой остались одни. – Она звонила?

– Звонила, – кивнула Светка.

– Что Петя? – Я повесила пиджак на плечики и расстегнула юбку.

– Орал так, что даже мне было слышно каждое слово. Мол, думай скорее, иначе будет поздно. И что он уже все для себя решил. И что если она через две недели не вернется, то он ей устроит, – отчиталась Светка.

– Что устроит, случайно, не сказал? – Я сняла юбку, блузку и принялась стаскивать колготки.

Светка деликатно отвернулась к окну.

– Не сказал. Маруся, конечно, расстроилась, но рыдать не стала. Кстати, а что ты ей такое сказала? Ей как будто кран перекрыли. Вжик, и все!

– Да так. – Я нырнула в ярко-оранжевый балахон, который иногда носила дома.

– Круто! – восхищенно воскликнула повернувшаяся ко мне Светка. – Где взяла?

– В Италии.

– Цвет – мечта. – Светка подошла ко мне, пощупала ткань. – Хлопок?

– Угу. А что дети? – Я повесила юбку и блузку в шкаф.

– Дети? – Светка надула губы. – С детьми все нормально. Маруся так сказала.

– То есть?

– Она позвонила им, поболтала сначала с дочкой, потом с сыном. Положила трубку и молчит. И такое, знаешь, странное выражение лица…

– Как будто вот-вот заплачет? – спросила я.

– Да нет. – Светка пожала плечами. – Такое недоумение вроде… Короче, я ее спрашиваю: как дети? А она мне – нормально.

– И все?

– И все.

– В общем, если я правильно понимаю, детям…

– Все равно, – закончила за меня Светка.

Да, похоже, детям все было до лампочки. В отличие от прочих Машкиных и Петиных родственников, которые обрушились на нас мощной удушливой волной.

Забег открыла Машкина старшая сестра Надежда. Позвонила вечером следующего дня и сразу же принялась втолковывать Марусе, что «на ее бы месте она…», периодически вставляя: «Хорошо, что мама не видит…» (их родители умерли довольно давно, и сестрица в какой-то мере заменила Машке мать, именно «в какой-то», то есть в той части, которая воспитательная). По мнению Надежды, двух вариантов быть не могло – Машке следовало покаяться и возвратиться домой, пока Петя еще готов принять ее.

– У тебя откуда этот телефон? – Машке с большим трудом удалось вклиниться в причитания сестры, чтобы задать интересующий ее вопрос.

– Петя дал, – ответила Надежда и вновь принялась за свое.

Петя дал мой телефон всем, кто пожелал принять участие в событиях. Кроме Надежды нам позвонили Машкина тетка из Владивостока, Петины двоюродные и троюродные браться – их у Пети оказалось целых пять штук, Машкины дальние родственники из Анапы и конечно же Машкина свекровь.

Элеонору Григорьевну можно было сравнить со всеми стихиями, вместе взятыми, но если, переживая стихию, ты все время помнишь, что рано или поздно светопреставление закончится, и это отчасти придает тебе силы, то общение с Машкиной свекровью рождало ощущение, что она теперь в твоей жизни навсегда. Ты кладешь телефонную трубку и еще пару дней существуешь в мире, наполненном Элеонорой, пропитанном ее тягучим голосом и агрессивной недоброжелательностью, которую чувствуешь, даже несмотря на тысячи километров, разделяющие вас. откуда знаю? Да просто пообщалась с ней один раз, когда Машка ушла в магазин.

– Ну и заноза твоя свекровь, – сказала я Машке, когда та вернулась.

– Опять звонила, что ли? – Маруся испуганно смотрела на меня.

– Угу, – кивнула я. – Который это раз?

– Четвертый.

Четвертый за неделю. Элеонора решила взять невестку измором.

– Как же ты общалась с ней все эти годы? – поинтересовалась я.

– Да почти никак. – Машка пожала плечами. – Элеонора, между прочим, не такая уж и трепетная мамаша.

– Она ж приезжала к нам в общежитие, на тебя смотреть. Не трепетная мамаша не потащилась бы в такую даль, – вмешалась в разговор Светка.

Пробыв в Москве восемь дней, Светка уже собиралась нас покидать. Отпуск, выпрошенный ею у своего главного редактора, закончился. Она улетала завтра.

– Приезжала, – кивнула Машка. – Я тогда подумала, что будет лезть во все мелочи. А когда оказалась в Новосибирске, поняла, что нет, не будет. Она живет только для себя. Всякие там парикмахеры, маникюрши, бассейны. Выглядит лет на десять моложе, чем на самом деле. Когда умер свекор, она, по-моему, ни дня не горевала. И села я с детьми дома лишь потому, что она наотрез отказалась помогать с внуками, а насчет няни Петя был категорически против. Дескать, зачем нам чужой человек?

Насчет того, почему Машка села дома с детьми, у нас со Светкой было иное мнение, но в дискуссию вступать мы не стали.

– Что же она тогда сейчас колотится? – спросила я. – Если ей на всех, кроме себя, наплевать?

– Сама удивляюсь, – ответила Машка, – может, Петя ее настропалил? Знает же, что Элеонора жутко душная, достанет кого угодно, вот и подключил ее к делу.

Петя… Вот какого черта дал всем мой телефон? Неужели так хотелось вернуть Марусю домой? Зачем? Я часто думала об этом. На его месте я бы радостно скакала на одной ноге и спешно готовила документы на развод. А он дал Марусе время на раздумье и подключил всех, кого мог, к процессу переговоров. Нелогично. Почти загадочно. И главное – ни у кого не спросишь, почему так. Потому что сам Петя наверняка звонить сюда не будет.

Я заблуждалась. Петя позвонил в последний день назначенного им срока.

Я была дома одна. Взяла отгул, чтобы прийти в себя после всех тревог, пережитых во время центробанковской инспекции. Сидела на кухне, пила кофе, читала газеты, как вдруг раздался телефонный звонок. «Межгород», – отметила я. Может, Светка? Она уехала в свою Германию неделю назад и теперь названивала нам почти каждый божий день. Я протянула руку и взяла трубку:

– Да?

– Привет, – услышала мужской голос. Петя. Я сразу узнала его.

– Привет.

– Это Петр..

– Я узнала.

– Марью позови, – велел он. Хамло, подумала я и сказала:

– Ее нет.

– Врешь небось, – фыркнул он.

– Больно надо, – в тон ему ответила я.

– И куда это она делась? – В бесцветном Петином голосе проскользнул намек на иронию. – Никак съехала от тебя?

– Нет, почему же, – усмехнулась я, – в магазин пошла. Она пташка ранняя.

– Магазин… – пробормотал Петя. – Понятно. Ну и что?

– То есть? – не поняла я.

– Ну и что она там надумала? Домой-то едет или будет продолжать упираться?

– А что ты так волнуешься? – поинтересовалась я. – Две недели еще не прошли.

Пусть это был последний день, тем не менее…

– Так едет или как? – Петя будто и не слышал меня.

– Пока нет, – сказала я.

– Ну и дура! – рявкнул Петя.

– Полегче, сударь, – возмутилась я.

– Твое влияние! – продолжал злобиться Петя. – Вот скажи, тебе зачем это надо – Марью науськивать?

– Никто ее не науськивает, – сухо сказала я. – Ее уже и науськивать не надо. Ты сам собственными руками все сделал.

– Что? Что я сделал?! – заорал Петя.

– Не ори, – сказала я. – Хочешь поговорить об этом, сбавь тон.

– Ладно, – буркнул Петя. – Продолжай.

– А что тут продолжать? Сам вытирал об нее ноги все эти годы. Держал за домработницу. А теперь удивляешься, что она сорвалась?

– Зарубина, послушай, – процедил Петя, – чепухи-то не городи.

– Это не чепуха… – начала я, но Петя прервал меня:

– Она – клуша, ты понимаешь? По жизни клуша. Красивая баба, этого у нее не отнять, но рохля полная. Не как ты. И ты это знаешь, так?

– Ну знаю, – нехотя согласилась я. – Это тут при чем?

– При том, – продолжал он, – что раз она не такая, как ты, значит, и жизнь у нее другая должна быть. Ей хотелось замуж? Хотелось. Она получила то, что хотела? Получила. Хотелось стать мамашей? Стала. В нужде ни дня не сидела? Что ей не так? Чем недовольна?

«Ей еще хотелось, чтоб к ней относились не как к вещи полезной, но бессловесной», – хотела добавить я, но не успела. Петя вновь подал голос:

– Понятное дело, что у меня тоже свой интерес был. Но послушай, все так живут. И она – тоже. Чего она сейчас крыльями хлопает? Она имеет то, что хотела. Разве не так?

Так. Я поймала себя на мысли, что полностью согласна с ним. Как там говорят? Сама постелила себе эту постель, вот и спи в ней. Приди ко мне какая-нибудь посторонняя баба с подобной проблемой, я бы только усмехнулась. Было только одно но. Речь шла не о какой-то посторонней бабе – речь шла о Машке. Доброй, мягкой, отзывчивой. Той Машке, которая в жизни никогда никому не причинила зла. Той Машке, с которой нас многое связывало. Той Машке, которую я любила. Я не могла относиться к ней как к какому-то примеру из учебника психологии. И потому логика здесь не применима. А Петя тем временем вещал:

– Не получится у нее ничего. Ты же отлично это понимаешь. Ты же умная женщина. Но так, как ты живешь, моя клундя никогда не сможет. Не та порода. Она никогда не приняла ни одного самостоятельного решения, она и сейчас не сумеет…

Я слушала его в растерянности. Петя, не сказавший за все время нашего знакомства ни одного умного слова. Петя-вахлак, Петя – серая мышь… И именно он сейчас озвучивал мне по телефону все то, что не единожды я сама думала о Машке.

– Ей обязательно нужен кто-то, кто будет за нее думать, – продолжал Петя. – Вот только тебе не советую брать эту роль на себя…

Та-ак, это еще что? Угрожать вздумал?

– …Неблагодарное занятие, поверь мне. – Петя помолчал и добавил: – Пусть вернется. Слова ей не скажу.

– Зачем, – вырвалось у меня, – зачем ты хочешь, чтоб она вернулась?

Я действительно этого не понимала. Он находился в выигрышной позиции. Ничего не терял. Мог развестись и еще раз жениться. Вся его жизнь осталась при нем. Это Машка вырвала себя с корнями, и приживется ли на новом месте, еще. неизвестно, а он… Зачем?

– Пусть вернется, – пробурчал Петя, не ответив на мой вопрос. – В твоих силах ее уговорить. Она тебя послушается.

– Она сама должна решить.

– Я думал, ты меня поняла, – процедил Петя. – Ладно, прощай. Больше звонить не буду.

– И на том спасибо, – фыркнула я. – Пока. – И бросила трубку.

Пошла на кухню и включила плитку. Вторая чашка кофе должна успокоить меня. Достала турку и насыпала в нее кофе. Любопытным персонажем оказался наш Петя. Я покачала головой. Надо же. Конечно, мы все человеки многослойные, но отчего-то в таком ракурсе я о Пете никогда не думала. Может, поэтому его полюбила та девушка из самолета? Прочитала нечто скрытое от наших глаз и потеряла голову?

Кофе вскипел, я чуть не упустила его, занятая своими мыслями. Села за стол, пододвинула к себе тарелку с оладьями, испеченными вчера Машкой, и налила кофе. Где же Маруся? Пора бы уже ей вернуться.

Как бы в ответ на мои мысли, щелкнул замок входной двери. Машка вошла в квартиру, поставила на пол шуршащие пакеты, закрыла дверь. Я встала из-за стола с чашкой в одной руке и с оладьей в другой, вышла в прихожую.

– Привет, – сказала я, откусывая оладью.

– А? – вздрогнула Машка. – Привет. Ты уже встала?

– Полдень. – Я пожала плечами. – Пора бы. Ты долго что-то.

Машка молча кивнула и поволокла пакеты в кухню. Сказать ей о Петином звонке или повременить? И о том, что я… Н-да… Светка уехала четыре дня назад, и с тех пор мы не говорили с Машкой о ее планах. Все-таки что-то есть в этих журналистах. Умеют они раскалывать собеседника. Пока Светка была здесь, мы постоянно обсуждали Марусин побег. А стоило ей уехать, и Машка замкнулась. Боится она меня, боится. Уважает, прислушивается, но боится. И зря.

Я задумчиво смотрела, как Маруся вынимает продукты, и доедала свой завтрак. Я была моложе ее на два года, но всегда по отношению к ней чувствовала себя старшим товарищем. «Клундя», вспомнила я Петину реплику. Грубо, но в точку. Если сказать мягче, то – дитя, вечное наивное дитя. Мне было плевать на то, что Петя прав. Я готова была принимать Машку такой, какая она есть. И хотелось для нее что-то сделать. Я слишком долго была эгоисткой, думающей только о себе, своем жизненном пути, своей карьере, желаниях и планах. Нельзя продолжать жить так же. Почему нельзя, я не знала, но чувствовала, что судьба посылает мне Марусю не только для того, чтобы ЕЙ стало лучше, но и чтобы МНЕ самой измениться. Подумать наконец-то не только о собственной персоне, но о ком-то другом. Проникнуться ее жизнью, помочь, поддержать.

Я ведь даже работу нашла для нее. Случайно. Давно заметила, что все самые значительные в жизни события возникают случайно, как будто из воздуха.

Это было позавчера. В восемь утра мой мобильник требовательно зазвенел.

– Мне надо поменять валюту, – решительно заявил женский голос.

Абонент был мне неизвестен. «Номер засекречен», – сообщал мобильник. Но голос… разве его спутаешь с чьим-нибудь другим.

– Привет, Алла, – сказала я. – Как дела?

– Нормально, – ответила Алла и повторила: – Мне не надо поменять валюту.

– А обменники у нас в стране что, уже все позакрывали? – бесцеремонно поинтересовалась я.

С Аллой следовало разговаривать на ее языке, иначе она не понимала из сказанного ни слова, а язык ее изобиловал сленгом на грани приличия и повелительными интонациями по поводу и без повода.

– Обменники? – озадачилась Алла-. – Не знаю.

– Ладно, – усмехнулась я. – Приезжай.

Алла подвизалась на дизайнерском поприще. Имела свой небольшой бизнес, который хоть и поскрипывал периодически, но все-таки жил в условиях суровой столичной конкуренции. Днем Алла моталась по заказчикам и поставщикам, вечером воспитывала двоих детей и мужа – словом, была женщиной современной и самостоятельной. Однако время от времени что-то в голове у нее перемыкало, и тогда она теряла ориентацию в жизни, которой, казалось бы, еще вчера успешно управляла. Творческий человек, ничего не попишешь.

Алла примчалась в банк минут на пять раньше меня. Высокая, тонкая, с рыжими волосами, утянутыми в конский хвост, она нервно мерила холл широкими шагами. Охранник, дежуривший у дверей, с опаской посматривал на нее и с явным облегчением перевел дух, когда увидел меня.

– К вам, – тихо сообщил он, указывая глазами на Аллу.

– Ирунчик! – вскричала она, узрев меня. – Волшебно выглядишь!

– Спасибо. – Я улыбнулась, подхватила ее под руку и потащила на второй этаж.

Когда вся ее валюта была благополучно конвертирована в рубли, я накапала нам кофе из кофеварки и пригласила Аллу к себе в кабинет.

– Ну, как дела? – спросила, усадив ее в кресло и устроившись за своим столом.

– Как мне все осточертело… – простонала Алла, отхлебнула кофе и устремила печальный взгляд на картину, висевшую за моей спиной.

– Понимаю… – кивнула я. – Рутина…

От рутины Аллу трясло. Нас всех от рутины потряхивает, кого чаще, кого реже, Аллу корежило через день.

– Да нет, – она отвела взгляд от картины и уставилась в свою чашку, – на работе полная задница.

Мне всегда было любопытно: отчего Алла так обожает ненормативную и близкую к ней лексику? Или не обожает, а просто намеренно формирует имидж? Мол, вы тут, букашки, возитесь со своими делишками, а мы при искусстве, можем позволить себе такое, что вам и не снилось. Ругнуться витиевато, например, в приличном обществе или еще чего… Признаюсь, порой меня это изрядно раздражало.

Тем не менее я изобразила лицом сочувствие:

– А что такое?

– Не знаешь, где делают этих современных девиц? – вопросом на вопрос ответила Алла. – Впрочем, у меня самой такое чудо подрастает.

– А что девицы?

Девиц у Аллы работало несколько штук, и, сколько помню, Алла всегда была ими недовольна. Алла сделала несколько глотков и поморщилась.

– Невкусный кофе? – обеспокоилась я.

– Да нет, кофе нормальный, – ответила Алла. – Девицы… Просто слов нет! Амбиций – воз и маленькая тележка, а работать никто не переломится.

– У нас такие же. – Я откинулась на спинку кресла. – Вон в операционном пол-отдела таких.

– Правда? – Ее брови взметнулись вверх. – Значит, это тенденция. Мы ведь не были такими, да?

Я кивнула. Не были. Черт его знает почему, но мы как-то старались, переживали за работу, домой тащили несделанное. А нынешние – верно она говорит – не переломятся. Особенно когда речь идет о какой-нибудь трудоемкой и муторной работе.

– Не заставить сидеть в офисе и отвечать на звонки, – тем временем продолжала сокрушаться Алла. – Свободными художниками желают быть, мать их! Причем все. Ну не бред? А кто заказы принимать будет и там всякие бумажки сортировать?

– Н-да, – поддакнула я, допивая кофе.

– Хочу тетку, – вдруг заявила Алла. – Простую тетку без лишних претензий. Чтоб сидела смирно в уголке и пахала на совесть. Нет у тебя такой на примете?

– Алла, – медленно проговорила я, – не поверишь – у меня есть такая тетка.

– Ну? – Алла впилась в меня взглядом.

– Только она ничего не умеет, – призналась я.

– Как, совсем? – не поверила Алла.

– Да, она не работала последние лет семнадцать – сидела дома, ублажала мужика и детей.

– А сейчас чего вдруг надумала идти работать?

– Бросила их всех и приехала сюда, ко мне.

– Так она еще и не москвичка? – нахмурилась Алла.

– А у тебя что, идиосинкразия на немосквичей? – усмехнулась я. – Давно ли сама здесь?

– Идио – что? – Она пропустила мой последний вопрос мимо ушей.

Оно и понятно. Алла приехала покорять Москву лет десять назад. Откуда у нее были деньги, я не спрашивала, ни к чему мне лишняя информация, говорят, от этого хуже спишь. Но вжилась она в свою роль москвички мгновенно и всегда презрительно морщилась, когда слышала о чьем-то провинциальном происхождении. Впрочем, это ее не сильно портило. В конце концов, у каждого свои слабости.

– Аллергия, одним словом, – пояснила я.

– Дай запишу. – Алла деловито вытащила ежедневник и старательно вписала в него новое словечко. – Будет чем щегольнуть в компании.

– Смотри не переборщи, а то одна моя знакомая щегольнула однажды, сказав вместо «элита» «аэлита», после чего ее почти жених исчез в тумане навсегда.

– А чем они отличаются? – искренне удивилась Алла.

Вот вам и человек от искусства. Впрочем, она же не литературовед.

– Алла, не отвлекайся, мы не о русском языке ведем дискуссии. – Я решительно вернула разговор в нужное мне русло. – Возьмешь Марью?

– Ее Марьей зовут? – Алла закрыла ежедневник и сунула его в сумку.

– Не нравится?

– Почему не нравится? Очень даже нравится. А чего она бросила семейку-то? – поинтересовалась Алла.

– Мужик оказался редкостной сволочью… – И я кратко живописала ей Машкину историю.

– Молоток! – воскликнула Алла.

– Кто? Петя?

– Нет, Марья твоя. Правильно сделала. Нечего потакать этому козлу.

Значит, и дома у Аллы не все благополучно, поняла я. Когда там все было тип-топ, Алла с пеной у рта отстаивала идеалы семьи.

– Значит, возьмешь? – уточнила я.

– Так, – задумалась Алла. – Компьютер не знает…

– Не знает, – подтвердила я.

– Бухгалтерией никогда не занималась…

– Тебе ж не бухгалтер нужен, – сказала я.

– Не бухгалтер, но все-таки… Ладно. Выглядит-то хоть как?

– На «пять».

– Давай ее, так и быть. Попробуем позаниматься с ней, – с некоторым сомнением в голосе подытожила Алла.

В этом она вся. Сначала разораться, что, мол, давай мне простушку тетку, а потом быстро сдать задним ходом. «Язык опережает мысль», – говорит про таких Димка.

– Спасибо тебе. – Я вложила в свой голос максимум чувства. – Век не забуду.

– Но, Ирунчик, – Алла начала подниматься, – все-таки пусть постарается.

– О чем речь. – Я проводила ее до двери.

– Я, конечно, позанимаюсь с ней… – И Алла, махнув на прощание рукой, исчезла за дверью.

Этого мне было достаточно. Теперь Машка на год-полтора пристроена в надежные руки. Эх, не спросила про зарплату, но – какая разница? Машке на свободном рынке труда вообще ничего не светит, если исключить торговлю за прилавком, так что возьмет ту зарплату, которую дают. А если Алла сдержит слово и «позанимается» с ней, то Марусе, считай, очень повезло. Алла обожала растить кадры. Правда, беспокойная молодежь, которую она набирала на работу, всячески сопротивлялась ее воспитанию – они полагали, что и сами с усами, но Марья, я была уверена, окажется благодарной ученицей.

Теперь я намеревалась сообщить ей об этом радостном событии.

– Машунька, – сказала я, ставя пустую чашку в умывальник, – у меня для тебя потрясающая новость.

– Да? – Машка растерянно смотрела на меня.

– Ты жуткий везунчик, Марьяна. – Я ласково похлопала ее по плечу. – Я нашла тебе работу!

– Нет… – прошептала Маруся, привалившись к дверному косяку.

– Что значит «нет»? – рассмеялась я. – Ты не верила, что для тебя можно найти работу? Напрасно. Мир полон неожиданностей. Разве не так?

– Нет… – повторила Машка, терзая в руках кухонное полотенце.

– Э-э… – Я внимательно взглянула на нее. – В чем дело? Ты же говорила…

– Я… я… – запинаясь, проговорила Машка, – я… – опустила глаза, потом вновь подняла их на меня. – Я купила билет…

«Неблагодарная эта роль, поверь мне», – прозвучал в моих ушах Петин голос.

– В Новосибирск? – уточнила я.

Машка молча кивнула. Ее глаза были полны слез. Я подошла к окну и открыла форточку. Мне почему-то стало душно.

– Я не знаю… – пролепетала за моей спиной Машка. – Ты ведь не обиделась? Нет?

Я не обиделась. При чем тут обиды? В голове бился только один вопрос: «Зачем? Зачем она возвращается?» Но я не собиралась задавать его Марусе. Я знала, что у нее на него нет ответа. Я вдохнула свежего воздуха, ворвавшегося в открытое окно, и повернулась к Марусе:

– Что ты, Машка, конечно, не обиделась.

Мы больше не говорили об этом до самого ее отъезда. Болтали о всякой чепухе, вроде кино и светских сплетен, но ни словом не обмолвились о серьезном. Я проводила ее во Внуково и долго еще бродила по аэропорту, когда самолет уже улетел. Пила кофе, смотрела витрины магазинов, просто сидела в зале ожидания и разглядывала летное поле. Мне было странно вернуться домой, в пустую квартиру. Я успела уже привыкнуть к Машкиному присутствию за эти несколько дней. Уже строила планы о том, как будем мы с ней жить дальше. Как будто Машка была моей младшей сестрой.

Но она не была сестрой. И она уехала. Вернулась в свою прошлую жизнь. Незадавшуюся и беспросветную. Нет, не призываю всех жить, как я, понимаю, что это невозможно. И понимаю, что можно жить, как Маруся, что такая жизнь ничем не хуже моей, а, может, даже в чем-то лучше. С одной только оговоркой – если при этом получать удовольствие от такой жизни. Что, по-моему, никак не относилось к нашей Марьяне.