Текст книги "Всему свое время"

Ира

– Вцепиться в волосы – это сильно. Еще один способ реагировать на измену, – захихикала Светка, когда я рассказала ей о своих мыслях по поводу Димкиного семейного кризиса. – У Маруси один, у Витки – другой.

– Наверняка есть еще и третий, и четвертый, – сказала я. – Вот только, мне кажется, ты никогда не будешь знать заранее, как начнешь реагировать.

– Ну да, – продолжала Светка, – уйти – третий, ничего вообще не делать – четвертый. Насчет заранее… Я бы собрала все-таки чемоданы и удалилась. Скорее всего. А ты?

– А я всегда живу на своей территории, – ответила я. – Поэтому просто бы выставила за дверь, и все дела.

– Какие мы с тобой злые, – задумчиво проговорила Светка. – Или нет?

– Ой, слушай, хватит уже всякий бред нести. Лучше расскажи, что у тебя нового?

– А, фигня всякая. – И в течение следующих двадцати минут Светка трещала о том, на каких выставках побывала, каких успехов в деле освоения искусства росписи по шелку (Светка увлеклась в последние месяцы батиком) добилась, скольких человек отинтервьюировала и что нового узнала. – В общем, – подытожила она, – ничего особенного. Никаких жизненных перипетий. Не то что у Маруси.

Человек – существо престранное. Вечно чего-нибудь ему не хватает. И кстати, не потому ли мы проявляем столь сильный интерес к Марусиным делам, что у нас самих таких событий давненько не бывало? А вовсе не оттого, что мы такие чуткие и сердобольные? Я тряхнула головой, дабы отогнать эти неприятные мысли, и принялась торопливо рассказывать Светке о том, где была и что видела. У меня тоже есть своя жизнь. Мне абсолютно не нужны чужие события, чтобы чувствовать себя в тонусе. Чур-чур!

Наверное, может показаться, что я только и делаю, что сижу и обмусоливаю Машкину проблему. Просто потому, что только на эту тему и трещу.

На самом деле все обстояло не так. Один день сменял другой. Я не успевала их отслеживать – так много всего было пережито за время, прошедшее с момента Машкиного отъезда. Меня отправили на курсы по менеджменту, где я и торчала все вечера напролет. Наконец-то сдала на права и уже начала присматривать себе машину. А еще я целых два раза вырвалась в театр, что вообще-то при моем расписании настоящий подвиг. И три раза встречалась с разными приятелями и приятельницами. Нормальная жизнь мещанина большого города, озадаченного тем, как выжить в этом городе и даже получить при этом немного удовольствия.

А Машка… Я наметила себе срок – до конца сентября пытаюсь дозвониться до нее, а потом бросаю это занятие в связи с полной бесперспективностью. Захочет – сама прорежется.

За пять дней до намеченного мной срока в квартире раздался междугородний звонок. Я только вернулась с работы, еще не закрыла входную дверь, бросила ее открытой и понеслась на кухню, где висел телефон.

– Да! – заорала я, схватив трубку.

– Здравствуйте. – Сквозь легкий треск немного глуховато звучал мужской голос.

– Здравствуйте, – машинально ответила я. Кто это еще, черт возьми?

– Ирину можно услышать?

– Это я.

– Привет. – Голос стал слышен чуть лучше. – Это Петр.

– Что? – Я растерянно потерла лоб.

– Петр Рогов, помнишь? – В голосе промелькнуло нечто похожее на иронию.

– Помню, конечно, – буркнула я. – Просто не ожидала тебя услышать.

«Что с Марусей?» – билась в голове тревожная мысль. Почему мне звонит Петюня, который на дух меня не переносит? И тут…

– Где Марья? – холодно вопросил Петя.

– Что? – Я судорожно сглотнула слюну.

– Марья где? – Металла в Петином голосе прибавилось.

– Я не понимаю, о чем ты, – онемевшими губами проговорила я.

– Брось дурака валять, Зарубина! – Петин голос взметнулся ввысь и дал петуха. – Зови Марью, я хочу с ней говорить.

– У меня ее нет. – В горле запершило, я откашлялась и повторила: – У меня ее нет.

– А где же она?! – заорал Петя.

– Не знаю… – Я вообще перестала что-то понимать. – Я думала, дома… Мы давно с ней не разговаривали.

– Ведь врешь! – Петя продолжал орать. – Она бы сама не додумалась до такого! Она бы…

– До чего? – перебила я. – И вообще, перестань орать и говори нормально. Что она сделала?

– Она, – чуть сбавив тон, сказал Петя, – устроила тут натуральный скандал, расколотила столовый сервиз на двенадцать персон и ушла, хлопнув дверью.

– Да-а?! – изумилась я.

– Да! – опять рявкнул Петя. – Штукатурка обсыпалась в прихожей.

– Машка?! – не поверила я.

– Вот и я о том же, – продолжал бушевать Петя. – Она бы сама не додумалась до такого. Кто-то подбил ее на это. Кроме тебя, больше некому. Где она?.

– Не знаю. Вот честно, не знаю.

– Серьезно?

– Абсолютно.

Я, правда, не стала уточнять, что, даже сиди сейчас Машунька у меня на кухне, я все равно клялась бы Пете в полном своем неведении.

– И где она тогда? – Похоже, Петя наконец-то поверил.

– Давно? – спросила я. – Давно она ушла?

– Три дня.

Оп-ля!

– Я решил ничего не предпринимать три дня, – продолжал Петя. – Сегодня они закончились.

– Ты сестре звонил? – поинтересовалась я.

– Ну разумеется, – огрызнулся Петя.

– А вещи? Вещи она с собой какие-нибудь ваша?

– Взяла что-то.

– Слава богу! – облегченно выдохнула я.

– Что значит «слава богу»? – Петин голос опять стал набирать громкость.

– Значит, она не собирается покончить с собой, – пояснила я.

– Конечно, не собирается. – Я прямо-таки ощутила, как Петя поморщился. – Чушь городишь.

– Почему же чушь?

– Она не была похожа на человека, который собирается покончить с собой.

Многие из них не похожи, однако же…

– Ладно, – деловито подытожил Петя, – я понял. У тебя ее нет. Если вдруг объявится, скажи, чтоб возвращалась немедленно. И вообще, скажи, что она дура, каких свет не видывал. Все. – И, не прощаясь, бросил трубку.

Я нажала отбой, в прострации постояла посреди кухни пару секунд, потом вернулась в прихожую и наконец-то заперла дверь. Прошла в гостиную, взяла переносную трубку и набрала Светкин номер.

– Охренеть! – выдохнула Светка, выслушав рассказ о последних событиях.

А чего еще было ждать от Светки? И затем:

– С этим надо что-то делать…

Кто ж спорит. Только что?

Утром я с трудом раскачалась после полубессонной ночи и побрела на работу. «Машка где-то отсиживается, – уговаривала я себя. – С ней все нормально. Вот только где она могла скрываться? У нее ведь нет никаких близких подруг в Новосибирске. А те знакомые, с которыми они дружили семьями, – к ним она точно не пошла, чтобы не быть выданной в тот же момент Пете. Уж на это у нее наверняка мозгов хватило».

Проглотив пару бутербродов, я села за компьютер проверить электронную почту. Мобильник противно запищал. «Надо бы сменить сигнал для получения эсэмэс, – в который раз подумала я, протянула руку, пощелкала кнопочками и прочитала: – „Встречай 19.30“. Вот черт! Как же я сразу не сообразила? Когда Светка говорит, что нужно что-то делать, то лучше расслабиться и не сопротивляться.

Маруся

Я уже все распланировала. Главное – план, так ведь? Сначала закреплюсь в РЭУ, начну получать зарплату. Какую-нибудь ведь все равно получу. Когда разговаривала с начальником, не очень сообразила, какую именно, а переспрашивать постеснялась. У них как-то сложновато все рассчитывается. Или он так непонятно объяснял? Как бы то ни было, я стану зарабатывать свои собственные деньги. Смогу покупать на них книжки. И может быть, хватит даже на курсы.

Получиться нужно, как же без этого? Тем более, что бухгалтерию совершенно не помню. Даром что у нас ее читали целых полтора года. Да и Лариса говорит, что с тех пор все сильно изменилось. Новые правида, новые законы. Понятно, что от обычного бухгалтера, на должность которого меня берут в РЭУ, многого не требуется. Сиди себе в уголке, вороши бумажки, считай. Сводить все это будут другие. У кого и опыта побольше, и знаний. Вот до них мне и не мешало бы доучиться. Так что, как только освоюсь, сразу же на курсы. Надо бы найти такие, где занятия днем. Чтобы вечером, когда все будут дома, я тоже была.

Так и буду потихоньку двигаться вперед. Конечно, хотелось бы побыстрее… Просто распирает. Хочется посмотреть, как станет реагировать Петя на мои подвиги.

Так я думала те несколько дней, что оставались до момента выхода на работу. Предвкушала, как будет забавно возвращаться с работы, как все другие нормальные люди, как за ужином буду рассказывать о прошедшем дне – словом, в радужных красках все рисовалось.

И потому все, что случилось в понедельник, было точно обухом по голове.

Я еле дождалась, когда Петя закончит свой традиционный рассказ о том, как у него прошел день. Он всегда подробно докладывал о своем бизнесе. О сделках, партнерах, каких-то офисных мелочах. Не знаю, зачем ему все это. Может, чтоб ребятишки были в курсе? Он же наверняка будет передавать им свое дело. Я лично его рассказы всегда мимо ушей пропускала. Многое просто было непонятно, а многое – неинтересно. А вот Антошка, бывало, задавал вопросы. Да и вообще, всегда слушал довольно внимательно. Леночку это меньше интересовало. Конечно, девочка же. Но тоже – отца не перебивала, его речи терпеливо выслушивала до конца.

Вот и в тот понедельник все было как всегда. Сели. Приступили к еде. Петя начал вещать о своем. Дети кивали, что-то спрашивали. Я же не прислушивалась к разговору. Потому что все силы потратила на то, чтобы сдержать свое желание перебить Петю и выложить свои впечатления первого трудового дня.

А впечатлений море. Столько узнала нового. И о том, что придется делать, и о жизни вообще.

Но вот Петя умолк. Я сбегала за чайными приборами, разлила по чашкам чай.

– А вот у меня сегодня… – И трещала, не переставая, несколько минут.

Наверное, то была самая длинная моя речь за все годы семейной жизни.

Но что это? Все как будто меня не слышат. Лена включила телевизор, принялась рыскать по каналам. Антошка вытащил мобильник и шлет кому-то эсэмэски, Петя со скучающим видом пьет чай и, похоже, думает о чем-то своем. А я… я изливаюсь в пустоту.

Закончила. Тишина. Все молчат, каждый занят своим. Никаких вопросов или хотя бы комментариев вроде «Ну, ты, мама, даешь!» или «Молодец». А я аж запыхалась, пока рассказывала. С непривычки и от волнения. Как выяснилось, зря.

Обида спазмом сжала горло. Почему? Почему Петю слушали, а меня нет? Как будто я на экране телевизора, у которого выключили звук.

Я, правда, удержалась от слез. Поняла, что если дам слабину и расплачусь, то лишь еще больше подпорчу себе.

Петя пожелал секса в эту ночь. Честно сказать, хотела отказать ему, но потом побоялась. Он бы спросил почему, а мне что ответить? Потому что вы меня не слушали? Вроде как детский сад какой-то. Или так и надо было сделать? Я ничего уже не понимаю. Как все было просто до того. До той девушки в самолете…

Все остальные дни той недели происходило то же, что и в первый день. Меня распирало от новостей, я вываливала их на своих домочадцев, а они будто отгораживались от меня стеклянной стеной. Никак, никак не реагировали.

В чем дело? Может, Петя мстит мне за то, что я пошла работать? Тогда просто запретил бы, когда я впервые завела разговор об этом. И что? Я бы подчинилась? Я не знала.

«Я должна быть сильной» – так надо мне. Это как раз и отличает ту девушку из самолета от меня. Я должна быть сильной. Все пережить, стерпеть и добиться своего. Вот только ой как не просто это было.

Как можно быть сильной в одиночку? Без поддержки? Мы же все – часть какого-нибудь сообщества.

Вот я – часть семьи. Когда говорю «я», подразумеваю себя не как индивидуальность, а как составную часть чего-то большего. И это «большее» сейчас игнорировало мои планы и интересы, просто плевало на них, если уж говорить прямо. Почему? Неужели потому, что я осмелилась на собственное мнение?

Мне бы отмахнуться от этого и просто продолжать делать то, что я запланировала. В конце концов, покой в семье – это очень важно, ради этого стоит задвинуть подальше свои амбиции (а то, что со мной происходит, – это амбиции или нет?). Вот когда добьюсь больших успехов, можно будет и голос подать. Многие женщины так живут. На вид тихие мышки, а на самом деле – о-го-го! Но в меня будто бес какой-то вселился. Я не могла продолжать в том же духе. Мне нужно было любой ценой привлечь их внимание. В первую очередь Петино. Я ведь только ради этого и затеяла всю бодягу! Продиралась сейчас сквозь дебри цифр, в которых ровным счетом ничего не понимала, отношения налаживала с людьми очень разными, далеко не все из них мне нравились – ради чего? Ради этого самого. Ради того, чтоб Петя вновь взглянул на меня прежними глазами.

– А я записалась на курсы, – как-то сообщила ему.

– Угу, – кивнул он. И все.

– А у нас проверка, – поделилась я на следующий день. – Все трясутся.

– А… – Он продолжал перелистывать газету как ни в чем не бывало.

– Меня похвалили, – похвасталась спустя еще пару дней. – Сказали, что быстро осваиваюсь.

Петя подошел к плите и принялся накладывать себе гуляш, который я только что приготовила. Молча. Как будто я радио, болтающее о пустяках. Фон, который так привычен, что его не замечаешь. Он же не нарочно, вдруг мелькнула мысль. Он не специально это делает. Не наказывает меня. Он действительно не слышит меня. Он так привык за все эти годы.

Я застыла. Сидела за столом, смотрела на Петю и слушала, как колотится сердце. Он меня просто не слышит. Я для него – пустое место. Никогда не слышал, и ничто не заставит его изменить этой привычке.

– Ты слышишь? – дрожащим голосом спросила я.

– Что? – Петя обернулся ко мне.

– Ты слышал то, что я только что сказала? – Я почувствовала, как в душе нарастает злость.

– Я думал о своем, – буркнул Петя, поставил тарелку на стол, подошел к подоконнику, где стояла хлебница, взял хлеб.

Все медленно, спокойно, уверенно. Он всегда был таким. Редко выходил из себя. «Сейчас, – внезапно подумала я, – сейчас я встряхну тебя! Ты у меня запляшешь!» – и, не успев сообразить, что делаю, выпалила:

– Я знаю, у тебя есть любовница!

Петя дернулся, уставился на меня белесыми глазами, помолчал немного, потом взял разделочную доску и нож. Все так же молча отрезал кусок хлеба и достал из холодильника горчицу. Я тоже молчала, не из тактических соображений – какие у меня могут быть тактические соображения? – просто я сказала главное, на остальное у меня не осталось запала. Закружилась голова. Хоть бы не свалиться в обморок. Петя сел, взял вилку, но есть не стал, просто сидел, крутил вилку в руках и думал. Молчание становилось невыносимым.

– Ее зовут Алена, – еле слышно пробормотала я.

– Ну и дальше-то что? – спросил он.

– Как что? – растерялась я. – Ты изменяешь мне и еще спрашиваешь: «Дальше-то что?»

Он рассматривал меня, как будто увидел впервые. Сверлил глазами минут пять, не меньше, и все это время молчал, постукивая вилкой о край стола. Потом пожал плечами:

– Не твое это дело!

И принялся есть гуляш. Представьте себе, он принялся есть гуляш! Мазать куски мяса горчицей и отправлять их в рот, закусывая хлебом!

Кровь бросилась мне в голову.

– Мерзавец! – Я вскочила. – Негодяй!

Никаких более сильных слов мне на ум не приходило. Удивительно, что я и на эти-то оказалась способна.

– Как ты мог?! – Мой голос прерывался от волнения.

Петя продолжал есть.

Стало трудно дышать. Я подбежала к окну и открыла форточку. Он продолжал есть. Зацепил вилкой еще один кусок мяса и отправил в рот. Я судорожно вздохнула. И тут он неожиданно рявкнул:

– Сядь!!!

– Не хочу, – мотнула я головой.

– Меня не интересует, хочешь ты или не хочешь. Сядь, я сказал!

Я упала на табуретку. Он отставил тарелку, поднялся из-за стола, встал напротив меня, засунул руки в карманы и медленно заговорил:

– Не знаю, чего ты так раскочегарилась. Все так живут, и никто еще не умер от этого.

Я опять вскипела и попыталась встать:

– Но, Петя…

Он сильно сжал мое плечо рукой и придавил обратно. Наклонился близко-близко ко мне, так близко, что даже стал раздваиваться в моих глазах, и металлическим голосом произнес:

– Заткнись и больше не лезь, куда не требуется. Я тебя содержу, кормлю, одеваю. Работать захотела – я разрешил. От тебя же пользы не больше, чем от домработницы. Потому и веди себя как домработница, нехрен указывать, что мне делать.

И вышел из кухни. Я посмотрела ему вслед и тут вдруг увидела детей. Антошка с Леной стояли в большой комнате и оттуда таращились на меня.

– Вы давно здесь? – слабым голосом спросила я.

– С полчаса, – хором ответили оба.

С полчаса. Значит, они все слышали с самого начала. Так хотелось мне уберечь от всего этого детей и не удалось…

А дети все знали. Тогда, сразу после скандала, они конечно же промолчали и быстренько скрылись каждый в своей комнате. Петя ушел, бросив мне, что зайдет к соседу поговорить насчет ремонта машины. Я осталась на кухне одна, опустошенная и раздавленная. Машинально принялась перемывать посуду и отчищать плиту, а мысли беспорядочно метались в голове. Дети… как теперь быть с ними?

Петя вернулся поздно. Похоже, приняли у соседа по пиву. Я уже была в постели. Он лег, сразу повернулся ко мне спиной и быстро уснул.

На следующий день с утра все разбежались кто куда: ребятишки – в школу, Петя – на работу. Я решила, что мне все-таки следует поговорить с детьми. Не маленькие уже, негоже делать вид, что ничего не произошло – это все равно что врать. А врать мне, как известно, никогда не удавалось. Лена вернулась из школы первой, с нею с первой я начала этот нелегкий разговор.

– Мама, – снисходительно глядя на меня, сказала дочка, – подумаешь, с кем не бывает?

– Что ты имеешь в виду? – не поняла я.

– Ну то, что у папы есть пассия. Подумайте, «пассия»! И это говорит шестнадцатилетняя девочка!

– Но папа предал нас, – стала объяснять я Лене.

– Ой, не говори чепухи! – поморщилась она. – Никого он не предавал. Он же не бросил нас, так, только проводит время с этой девушкой.

– И тебя это никак не беспокоит?

– Абсолютно! – пожала она плечами. – От этого же ровным счетом ничего не изменилось в нашей жизни.

– Но… – я растерялась, – это же неправильно.

– Понимаю, мамулечка, – она жалостливо посмотрела на меня, – тебе, наверное, обидно, но ведь папа с тобой разводиться не будет, это уж точно. Что же ты переживаешь?

– Разве дело только в том, разведется он со мной или нет?

– А в чем еще? – искренне удивилась дочь.

И удалилась в свою комнату. Слышно было, как щелкнула клавиша магнитофона, и по квартире полились звуки рэпа. Я буквально рухнула на табуретку. Что это: подростковый эгоизм, когда все, чем интересуется ребенок, – это только его собственная персона, на остальное ему наплевать, или осознанный выбор дочери между отцом и матерью? Девочки традиционно ближе к отцам. Хотя отношения между Петей и детьми всегда складывались достаточно отстраненные, он почти не занимался ими – росли они рядом с ним, и ладно, большее его не интересовало. Я так за все эти годы и не поняла: а что вообще нужно ему в этой жизни? Что может захватить его целиком, без остатка? Казалось, все, что окружало его, не вызывает в нем особых переживаний. Может, он просто из такой породы людей, которым незнакома страсть к чему-либо, – вот и живет себе ровненько, без потрясений. Поэтому и особой любви к Леночке, гордости за нее я в нем тоже не замечала. Но это не могло помешать дочке принять сторону отца просто потому, что девочки – они все же ближе к отцу, чем к матери.

Антошка… Мальчик мой… Всегда был маминым сыном. Сейчас, конечно, возмужал – на следующий год им уже поступать, вот предстоит хлопот! Но это приятные хлопоты: видеть, как твои дети, которые еще совсем недавно были малышами, взрослеют и выходят в самостоятельную жизнь.

Антошка вернулся с секции по баскетболу часов в шесть. Скоро должен был появиться и Петя, если, конечно, не задержится нигде. Лена убежала к подружке. Дома было тихо, лучшего времени поговорить с Антошкой нельзя было и представить. Вот только успеть бы до того, как все опять соберутся. Мне почему-то хотелось добить этот вопрос, может, я боялась, что отложи я его хоть на чуть-чуть, и у меня уже духу не хватит? Как знать. Я усадила Антошку кушать, еле дотерпела до того момента, когда он стал наливать себе чай (не портить же сыну аппетит нашими взрослыми проблемами), и наконец спросила:

– Антош, с тобой можно поговорить?

– О чем? – Он поднял на меня глаза. Видимо, что-то прочел на моем лице и тут же скис. – Что, о вчерашнем?

– Да, о вчерашнем. Ты знаешь… – начала я.

– Мам, – прервал он меня, – ну о чем тут разговаривать? Понятно, тебе неудобно, что мы с Ленкой услышали ваш разговор. Ну, случилось так случилось. Что ты мучаешься?

– Я мучаюсь оттого, что не знаю, как мы теперь будем жить дальше.

– А как мы жили все это время? – удивился он. – Так и будем.

– Но раньше у папы не было… – Я замялась, не зная, как обозначить проблему.

– Женщины на стороне? – помог Антошка.

– Да, – облегченно сказала я.

– Нет, я имел в виду – когда она уже была у него. Мы же все равно жили нормально, – сказал он. – Да и потом, она у него нормальная, не вредная.

Я застыла. Антошка взглянул на меня и закашлялся.

– Ты откуда знаешь? – трясущимся голосом спросила я.

Он смущенно поерзал.

– Антон?! – Мой голос сорвался на крик.

– Ну, ма-ам, – виновато протянул он, – не злись… Это все Колька… Она в их доме живет. Вот он отца там и увидел… А потом мне ее показал…

– Когда?

– Что «когда»?

– Когда ты ее видел?

– Весной. – Антошка пришел в себя и уже отвечал спокойно.

– Значит, ты все это время знал и покрывал отца? – Я не могла поверить своим ушам.

– А что тут сделаешь? – Антошка вскочил, налил себе вторую кружку чая и вернулся за стол. – И потом, что я полезу в ваши дела? Отец нас с Ленкой не трогал, а остальное, – он отхлебнул чай, – это вам самим разбираться.

– Значит, отец прав? Ты так считаешь?

– Ма, не заводись. – Антон подхватил кружку и решительно направился в свою комнату, тем самым давая мне понять, что разговор окончен. – Отца тоже можно понять.

– То есть? – обомлела я.

– Она симпатичная, молодая и… – Антошка поискал слово, – продвинутая. Вот его и зацепило. – И он хлопнул дверью.

Почему так? Почему? Как будто не осталось никакой морали, все рухнуло в тартарары. «А все эта вседозволенность, – ожесточенно подумала я, – льющаяся с экранов и из динамиков. Мое дело – сторона, и все тут». Взрослые люди еще могут все это профильтровать через мозги, а малышня глотает без разбора. Бог с ним, когда так ведут себя люди посторонние, но мои собственные дети? Положить столько лет на то, чтобы воспитать в них лучшие качества, и в итоге получить в ответ: «Не наше дело – разбирайтесь сами!»

А я ведь была уверена, что обрету в них поддержку в эту трудную минуту, что пристыдят они отца прямо или косвенно. И если на меня ему наплевать, то не наплевать будет на собственную плоть и кровь. Ан нет, Елене, похоже, вообще все равно, что происходит. Ну да, конечно же у нее свои страдания – какой-то мальчик, уже четвертый или пятый за последний год.

А Антон… От него я, признаюсь, не ожидала такого выверта. Мужик, мужик в нем проснулся. Как это он сказал? «Симпатичная, молодая и продвинутая». Что за дурацкое слово выдумали – «продвинутая»? Хотя, что мне за разница, каким словом он ее назвал. Главное – не что произнес, а как. Одобрительно, чуть ли не гордясь отцом, которому удалось отхватить себе такую бабу.

Меня колотило. Спокойно, спокойно, уговаривала себя. Да дьявол его побери! Почему спокойно? Зачем спокойно? Кому это интересно? Я сорвалась с места и понеслась в гостиную. В голове пульсировала одна только мысль: «К чертовой матери все, к чертовой матери!» Я распахнула дверцы серванта, достала из него первое, что под руку попалось, и с силой шарахнула о пол. Раздался дикий грохот. Я посмотрела на осколки под ногами. Блюдо. Из итальянского сервиза. Петя меня убьет. Если я не убью его прежде, внезапно с ожесточением подумала я и протянула руку за следующим снарядом. Бэмс! Вдребезги разлетелась салатница из того же сервиза.

– Мама! – вдруг услышала я за своей спиной. – Что ты делаешь?!

Обернулась – Антошка. Смотрел на меня испуганными глазами и повторял:

– Мама… мама…

«Поздно!» – мелькнула мысль. Я отвернулась и опять сунула руку в сервант. Меня как будто бес обуял.

Где-то вдалеке сзади хлопнула дверь. Я вытащила из серванта пару тарелок и прислушалась. Тихо. Наверное, Антошка ушел, чтобы не видеть этого ужаса. По щекам быстро-быстро побежали слезы.

– А-а!!! – взвыла я и бросила на пол тарелки.

Я любила этот сервиз. Мы совсем недавно купили его. Он был жутко дорогой, но изумительно красивый. Я все представляла себе, как соберутся гости, мы будем сидеть за столом, на котором расставим этот замечательный сервиз, и будем праздновать и веселиться… Все вместе… Зачем, зачем теперь-то он мне нужен?