Текст книги "Кружево судьбы"

Глава 7

Видимо, я задремал, так как очнулся от того, что кто-то решительно тряс меня за плечи.

– Хепи, Хепи, просыпайся. – Слова доносились издалека и глухо, как из колодца. – Учитель просил тебя зайти.

Я постепенно выпутался из сетей забытья, сел и лишь тогда окончательно проснулся. Конечно, это был Али – мой верный, замечательный друг.

– Так и знал, что ты здесь, в своей любимой беседке, соня. Приведи себя в порядок. Набу просил найти тебя.

– Подожди, не уходи. Мне сейчас приснился очень странный сон. Хочу тебе рассказать.

К снам мы привыкли относиться серьезно, поэтому Али сразу остановился и сел рядом.

– Рассказывай.

А сон был такой.

– В большой металлической птице я прилетаю в Египет. Вернее, я точно знаю, что это Египет, хотя вокруг все незнакомое, чужое и непонятное.

– Может, это не Египет?

Я на секунду задумался.

– Нет. Именно Египет, но… – Я опять замолчал.

– Ну же, продолжай, – торопил меня Али.

– Храмы разрушены, святилища пусты, гробницы вскрыты и разграблены, среди руин бродят какие-то люди, залезают на пирамиды, заходят внутрь.

Я чуть не плакал, а мой друг побледнел так, что даже его темная, почти черная кожа, унаследованная от матери-нубийки, не смогла этого скрыть.

– Ты обязательно должен рассказать все Учителю. Обязательно, – повторил он несколько раз.

– Да, и еще. Даже не знаю, как сказать. В этом сне я был светлокожей женщиной.

Али рассмеялся:

– Ерунда. Чего только во снах не происходит! Я вот как-то превратился в шакала и присутствовал при бальзамировании. Вот это, скажу тебе, действительно жутко.

Он встал и, сверкнув изумрудно-зелеными глазами – щедрым подарком неизвестного предка – махнул рукой и побежал в сторону мастерской. Я смотрел ему вслед и не мог заставить себя подняться. Был ли тому причиной страшный сон или нет, но сердце сжималось от предчувствия неотвратимой беды. Почему-то я был уверен, что сегодня спокойное, неспешное течение моей жизни должно закончиться, но как ни старался заглянуть в будущее – иногда это удавалось – ничего не получалось. Картины появлялись нечеткие, как в тумане, и сменяли друг друга с огромной скоростью. Память упорно возвращала в прошлое…

Я, родители, бабушка и четверо моих братьев жили в небольшом селении, растянувшемся вдоль восточного берега Нила. Отец владел торговой лавкой, и жили мы хотя и небогато, но и не бедствовали. Мне исполнилось пять лет, когда ранним весенним утром к нашему берегу причалила скромная ладья, и жрецы из расположенного на противоположном берегу храма направились в деревню. Цель их прибытия была хорошо известна: они выбирали одаренных детей и, если родители были не против, увозили с собой.

Те, кому суждено было стать жрецами, учились и жили при храме, остальные получали образование в «Доме Жизни» при дворце фараона. Они возвращались в свои деревни и города учителями, строителями, врачами, архитекторам, чиновниками. Во мне разглядели незаурядные способности к врачеванию и магии, что, впрочем, неотделимо друг от друга. Так я и еще трое мальчиков из нашей и соседней деревень начали обучение в храме. В их числе был и Али, который стал моим лучшим другом. Со временем в Али проснулась страсть к живописи, и все свободное от занятий время он проводил в мастерской.

С тех пор прошло двенадцать лет. Теперь мы жрецы первого ранга. А сейчас меня просит зайти к себе Набу – Верховный Жрец храма. В самой этой просьбе не было ничего из ряда вон выходящего, настораживающего или особенного. Наш Учитель никогда не отличался напыщенной кичливостью и непомерным высокомерием, чем славились многие жрецы его ранга, и нарушение так называемой субординации нисколько его не смущало. Несмотря на огромную занятость, он всегда находил время поговорить с учениками. Живо интересовался нашей жизнью и учебой, давал советы, хвалил и сурово отчитывал, когда считал необходимым. Частенько подобные беседы проходили в его личных покоях, куда мы всегда бежали с огромной радостью. Но сейчас нехорошее предчувствие не отпускало, и я сознательно тянул время, надеясь на перемену в настроении. Долго заставлять себя ждать было абсолютно недопустимо. Я встал, пересек открытый двор, дойдя до гипостильного зала, повернул направо, к внешней стене, и вошел в узкую дверь, встроенную и расписанная с таким мастерством, что казалась фрагментом одной из многочисленных ярких фресок. За дверью – небольшой коридор, противоположный конец которого прикрывала плотная, сплетенная из тростника штора. Собственно, это и был вход в скромное жилище Верховного Жреца. Набу был настолько неприхотлив в быту, что о его непритязательности и равнодушии к каким бы то ни было земным радостям и материальным благам ходили легенды даже за пределами нашего храма. Пожалуй, единственным исключением был сад во внутренних покоях Учителя. Относительно небольшой по размеру, в богатстве, красоте, изысканности и разнообразию необычных цветов и кустарников этот дворик вполне мог соперничать с легендарными садами во дворце фараона. Из-под земли между выложенными бирюзовыми плитками дорожками то тут, то там били изящно оформленные фонтанчики, увлажняя почву и принося приятную прохладу. По ночам приглушенный свет луны и тихое журчание воды придавали саду особое очарование и таинственность. Вокруг этой живой мозаики располагались спальня, комната для приема гостей, кухня и ванная комната.

Здесь царствовал Ману – огромный негр-нубиец с седыми, коротко подстриженными жесткими курчавыми волосами, мясистыми губами, широковатым носом и небольшими, но выразительными и внимательными глазами. На первый взгляд он производил впечатление представителя одного из диких племен, обитающих в горных районах Нубии, хотя впечатление было обманчивым: Ману говорил на нескольких языках, неплохо разбирался в инженерии – фонтаны в саду были его изобретением – собирал лечебные травы и готовил из них настойки и мази с добавлением змеиного яда, и вообще знал поразительно много. Для Набу он был другом, слугой, поваром, садовником, личным врачом и охранником. Спал Ману на циновке у порога спальни Учителя, зорко следил за его режимом и питанием и буквально свирепел, если кто-то осмеливался помешать отдыху Набу. По моим наблюдениям, Верховный Жрец сам немного робел перед своим телохранителем и старался по возможности ему не перечить.

Историю их отношений никто толком не знал. Поговаривали, что во время войны Египта с Нубией у Ману погибла вся семья, а самого его, смертельно раненого, спас и выходил Набу. Правда это или нет – неизвестно.

Глава 8

Откинув тяжелый тростниковый полог, я вошел в сад. Учитель сидел на скамейке в тени невысокого деревца, сплошь усыпанного мелкими цветами от пурпурных и алых до бледно-лиловых и нежно-розовых. Маленького роста, хрупкий, с бледной кожей и глубоко посаженными серыми глазами, Набу казался жителем другой планеты. Но за невыразительной внешностью скрывалась огромная жизненная сила, несгибаемая воля и непостижимая мудрость. Его уважали и побаивались жрецы основных храмов Египта, и даже сам фараон приезжал просить совета в трудные для страны времена. Я собирался, как обычно, опуститься на циновку у ног Учителя, но Набу повел меня в комнату и попросил Ману принести сласти и фрукты. Очевидно, владевшая мной тревога была не напрасной, и разговор предстоял долгий и серьезный.

– Ты прав, – ответил Учитель, при желании легко считывающий чужие мысли. – Наши Великие Посвященные, – начал он, как всегда, без лишнего предисловия, – увидели, что, несмотря на кажущееся благополучие, «солнце» Египта уже сместилось в сторону от точки зенита и медленно, но неумолимо катится к закату. Недалеко то время, когда наша цивилизация навсегда исчезнет с лица Земли. Нельзя допустить, чтобы вместе с ней исчезли и накопленные за тысячелетия сакральные знания, тщательно скрываемые от посторонних и недобрых глаз.

Чем дальше перелистывал Учитель страницы книги будущего, тем менее реальной казалась мне эта задача. Расцвет и гибель великих империй, опустошительные войны и кровавые религиозные бойни, жуткая тьма Средневековья, Возрождение и эпоха Просвещения, революции и… Я почти терял сознание от ужаса и не понимал, кому и зачем понадобятся наши знания. «Почему он все это рассказывает? – недоумевал я. – Трудно поверить, что мне найдется роль в столь грандиозном сценарии».

– Найдется, – отбросил Набу мои сомнения.

– Не забывай, что все услышанное – это и твое будущее тоже. Тебе предстоит жить в нем, так же как ты жил и в эпохах, предшествующих нашему времени. Все, что ты узнал за годы, проведенные в храме, а так-же то, что еще суждено узнать, навсегда сохранится в твоей памяти. Таким образом, мы всегда будем рядом: поможем избежать жизненных ошибок и не повторять уже совершенных, бороться с недостатками и не растерять достоинства, постичь законы добра и зла, научим в любых ситуациях выделить главное и отбросить несущественное. Тебе предстоит испытать все оттенки человеческих отношений от жгучей ненависти и зависти до восхищения, научиться прощать первое и равнодушно относиться к последнему. Вы с Али получили посвящение – отныне одиночество станет неизбежным спутником всех ваших воплощений. Это тяжелая и порой почти невыносимая ноша, – голос Учителя слегка дрогнул, – необходима на пути духовного развития. Хотя Али будет легче.

– Почему?

– У тебя с твоим другом разные психотипы, и дороги вам суждено пройти разные. Али, за небольшим исключением, будет всегда связан с Египтом и вместе с такими же посланниками постарается не допустить, чтобы наши боги окончательно покинули эту землю. Тебе же, с твоим более беспокойным характером и склонностью к переменам, – Учитель улыбнулся, – придется менять не только страны, но и континенты. В свое время тебе напомнят о нас, и ты начнешь вспоминать. От волнения мне стало трудно дышать, и мы вышли в сад. Закатное солнце беспечно перемешивало цвета божественной палитры, создавая на небосводе яркие, необычные сочетания и причудливые образы. Прозрачная тишина, нарушаемая лишь убаюкивающим журчанием воды, дурманящий аромат цветов и освежающая ночная прохлада – все дышало таким миром и покоем, что вскоре тревога и беспокойство исчезли, уступив место чувству, больше похожему на любопытство. Мы вернулись в комнату, где стараниями преданного Ману нас уже ждал ужин. Стол, к моему удивлению, был сервирован на троих, но вопрос повис в воздухе, так как в этот момент в комнату вошел мужчина. В противоположность Набу, не возникало ни малейшего сомнения, что передо мной уроженец Египта: узкое удлиненное лицо, черные с проседью волосы, смуглая кожа и большие темно-карие глаза.

– Ты как всегда точен, Имхотеп, – с радостной улыбкой произнес Учитель.

Я приветствовал гостя, как и полагается, прижав руки к груди в знак уважения.

– А ты, видимо, Хепи. – Вопрос звучал как утверждение и ответа не требовал. – Давай знакомиться. Меня зовут Рахотеп, а Имхотеп – родовое имя, – пояснил незнакомец, увидев мое удивленное лицо.

– Не будем испытывать терпение Ману, – вмешался Набу. – Он наверняка приготовил что-нибудь особенное и ждет не дождется отзыва от высочайшего знатока кулинарии. Всем известно, что Имхотеп старается не отказывать себе в земных радостях и считает чревоугодие, скорее, достоинством, чем недостатком.

Рахотеп весело рассмеялся и с нескрываемым удовольствием направился к столу. Предчувствие неотвратимого и решающего жизненного поворота снова заставило мое сердце биться чаще, лишало аппетита; многочисленные вопросы так и норовили вырваться наружу. Но Учитель не допускал за едой серьезных разговоров, считая, что это мешает пищеварению. Терпение никогда не входило в число моих добродетелей, и вынужденное ожидание причиняло почти физическое неудобство. Гость же ел настолько «вкусно», обстоятельно, смакуя и громко нахваливая каждое блюдо, – Ману наверняка стоял за дверью и прислушивался, – что мой желудок не выдержал и настоятельно потребовал свою порцию. В конце концов, я решил, что поворот в судьбе еще не повод отказывать ему в этой, вполне законной просьбе.

Пока сияющий от похвал и тщетно пытавшийся надеть на себя маску безразличия Ману прибирал в комнате, мы вышли на воздух.

– Завтра на рассвете, мой мальчик, ты покинешь наш храм, покинешь навсегда. С этого момента Имхотеп станет твоим Учителем.

Привычка Верховного Жреца начинать разговор с главного, минуя всяческие вступления, была хорошо известна, но в тот момент и без того натянутые до предела нервы не выдержали, и я… заплакал. Мне было стыдно, очень стыдно, но справиться с собой не получалось. Я не плакал даже двенадцать лет назад, когда меня, пятилетнего, увозили из семьи. «Мужчины не плачут», – убеждал я себя тогда, и лишь нескольким слезинкам удалось стать виновниками моего позора. Но теперь…

«Завтра, на рассвете, навсегда» – слова кружились и вибрировали, их шептали звезды и разносил ветер, ими журчала вода и пахли цветы. Мои мудрые Наставники незаметно исчезли, не проронив ни слова, за что я им был очень благодарен. Постепенно ливневые потоки слез иссякли, оставив на месте черной тучи, овладевшей на время моим сознанием, небольшое серое

облачко. Ополоснув лицо и окончательно успокоив шись, я нерешительно и смущенно вошел в комнату для гостей. Набу и Рахотеп о чем-то увлеченно беседовали, рассматривая лежащие на столе картинки.

– Где ты бродишь, Хепи?

Лицо Учителя осветилось доброй улыбкой, а в глазах зажегся незнакомый лукавый огонек. Мудрый Верховный Жрец сейчас был похож на ребенка, наконец получившего долгожданный подарок.

– Посмотри, какая чудесная работа, – сказал он и, видя, что я все еще сконфужен и растерян, буквально подтолкнул к столу, где, аккуратно выложенные в три ряда, лежали до блеска отполированные дощечки с нарисованными на них картинками.

…Почти год прошел с того дня, когда Учитель взял меня с собой в храм Амона, где у него была назначена важная встреча. Ожидая, я бродил по храму, любовался непревзойденной красотой росписей и совершенством высеченных из камня статуй, заглядывал в каждый доступный непосвященному уголок и неожиданно оказался в длинной галерее, стены которой с обеих сторон были покрыты фресками с загадочными персонажами и символами. Зачарованный, переходил я от картины к картине, и замирал, тщетно пытаясь проникнуть в их тайный смысл. Здесь после длительных поисков и нашел меня обеспокоенный Набу. Всю дорогу домой я расспрашивал Учителя о таинственной галерее, но он предельно серьезно дал понять, что факт моего появления в этом зале есть результат чьей-то непростительной халатности и что виновные будут сурово наказаны, а меня весьма убедительно по просил никогда об этом происшествии не вспоминать. Но вычеркнуть из памяти необычные изображения было выше моих сил; я чертил их на песке, набрасывал тушью на ткани, рисовал на папирусе; они приходили во сне, молча садились вокруг меня, недоступные и манящие, как небесные светила…

И вот теперь передо мной, как ни в чем не бывало, лежали эти запрещенные ранее картинки, а Набу восхищенно их демонстрировал. Жадно рассматривал я так часто воспроизводимые по памяти фигуры и не мог поверить своим глазам. Рахотеп аккуратно собрал дощечки – их было двадцать две – положил в кожаный футляр с выбитой на крышке печатью в виде двух перекрещивающихся треугольников и протянул мне.

– Возьми. Они твои. Эти изображения носят название «Книга Сфинкса» или «Откровения Сфинкса». Картины в символической форме содержат все переданные богами знания – все то, что мы, смертные, способны постичь. До последнего времени, – продолжил объяснение Набу, – «Книгу Сфинкса» можно было увидеть только в галерее, куда ты до сих пор невыясненным, чудесным образом попал год назад, и еще в одном храме. Теперь же, в связи с тем, о чем мы говорили до прихода Имхотепа, решено использовать карты Таро – так их еще называют – как один из способов сохранения и передачи этих знаний будущим поколениям. Мы придадим им вид игральных карт и «выпустим на свободу». Конечно, с течением времени колоды претерпят множество изменений, сохранив, тем не менее, основной смысл и символы. Наступит момент, когда подготовлен ные люди, не без нашей помощи, всерьез задумаются об их истинных значениях.

– А они узнают, что это послание из Египта? – тихо спросил я дрожащим голосом.

– Нет. Отголоски чьих-то воспоминаний, обрывки старинных рукописей, дополненные изрядной порцией фантазий – не те документы, которые обычно принимают на веру. Но это неважно. Главное, чтобы помощь оказалась действенной, и будущие искатели божественных истин смогли распознать ключи, способные открыть запечатанные двери. Хотя… – Учитель с сомнением покачал головой. – Боюсь, что со временем таких искателей, уверенных в существовании подобных дверей, останется ничтожно мало; большинство сочтут их поиски никчемной ерундой и глупым суеверием. Когда-то многие Адепты Атлантиды, предвидя конец своей цивилизации, покинули гибнущий континент, чтобы передать свет знаний и не дать ему погаснуть окончательно. Теперь пришла наша очередь. Сейчас мы делаем только первые шаги в подготовке к великой миссии – вспахиваем почву и собираем семена для будущих всходов. Постепенно ты о многом узнаешь. Завтра на рассвете вы с Рахотепом покинете храм. Место, где будет продолжаться твое обучение, держится в строжайшей тайне – оно неизвестно даже мне. Могущественные, обладающие огромной силой враги пытаются разрушить наши планы и не допустить их осуществления.

– Почему? – не удержался я.

– И на этот вопрос ты тоже получишь ответ в свое время.

«Али должен обязательно увидеть эти необыкновенные карты», – промелькнула мысль и тут же была поймана моим новым Наставником.

– Сожалею, но это невозможно.

Слова, произнесенные спокойно и даже ласково, отозвались внутри жгучей болью.

– Твои уроки, Хепи, – продолжал Имхотеп, – начинаются с этой минуты. Я знаю, ты очень привязан к Али. Именно поэтому вы не увидитесь. Одна из твоих первостепенных задач – стать независимым. Независимым как от людей, так и от материальных ценностей. Чрезмерная привязанность к людям мешает двигаться вперед и часто тормозит наше развитие, а страх потерять достигнутое благосостояние парализует волю окончательно. Человек превращается в живую мумию, свобода которой ограничена пространством ее саркофага.

– Я знаю, мой мальчик, у тебя все получится. Ты сильный.

С этими словами Великий Мудрец, Маг, Верховный Жрец и Учитель Набу в первый и последний раз меня обнял. На прощание…

Глава 9

Я, видимо, задремала, так как очнулась от того, что кто-то осторожно тряс меня за плечи.

– Ариш, просыпайся.

Слова доносились издалека и глухо, как из колодца. – Пора уходить. Уже очень жарко.

Я постепенно выпуталась из сетей забытья, села и окончательно проснулась. Конечно, это была Ксения – моя подруга и незаменимая спутница во всех путешествиях.

– Подожди. Мне приснился удивительный сон. Я тебе сейчас расскажу, чтобы не забыть подробности.

К снам мы относились серьезно, поэтому Ксения сразу села рядом.

– Рассказывай.

А сон был такой… Вскоре подошел Али.

– Послушай, – сказала подруга, – какой потрясающий сон. Похоже, ты тоже там присутствовал.

Али внимательно все выслушал, встал и, не произнеся ни слова, направился в сторону, где когда-то находилась мастерская художников. Немного поколебавшись, мы пошли следом и застали его сидящим на корточках среди пыли и груды камней. В помещении было довольно темно, и Али рассматривал сохранившиеся фрески при свете ручного фонарика. Луч скользил по стенам, выхватывал фрагменты картин и вдруг резко остановился. В ярко-желтом круге мы увидели юношу, сидящего на полу со скрещенными ногами с папирусом на коленях и кисточкой в руках. Его сосредоточенное и отстраненное выражение лица не оставляло сомнений в том, что мастер полностью вовлечен в свою работу. От своих собратьев молодой художник отличался очень темной, почти черной кожей и изумрудно-зелеными глазами…

…Через три дня наш самолет приземлился в Москве.

А еще через три недели, когда мы с Ксюшкой сидели в нашем любимом индийском ресторане и предавались воспоминаниям, к нам подошла девушка-администратор и, извинившись за опоздание, передала небольшой бумажный пакет.

Пять минут назад я была убеждена, что после всего увиденного, услышанного и пережитого удивить нас чем-либо уже практически невозможно. И в очередной раз ошиблась.

– От кого?

– Не знаю. Пришел мужчина, рассказал, как вы выглядите и в какое время придете. Я хотела передать сразу, но немного задержалась.

– А как он выглядел?

– Удивительно, но никак не могу вспомнить. – Девушка в замешательстве провела ладонью по лбу. – Будто ластиком стерли. Но это точно вам, – еще раз повторила она.

Мы развернули пакет. В нем находились фаюмский портрет, завернутый в белую тонкую льняную ткань, и кожаный футляр с выбитой на крышке печатью в виде двух перекрещивающихся треугольников. На внутренней стороне крышки на голубом фоне была изображена Богиня Нут в окружении звезд. Сверху одобрительно смотрела она на крылатого Сфинкса, держащего в лапах великолепно выполненную, напечатанную на плотной мелованной бумаге колоду карт.