Текст книги "Оберег на любовь. Том 2"

– Если честно, Дарин, у меня шок. Я ничего не понимаю. Я знала эту лодку под именем «Грозный».

– Чего ж тут не понятного? Ее переименовали. Надо полагать, в честь тебя?

– Да. Это так, – призналась я тихо, до глубины души тронутая неординарным поступком Алексея.

Ромка сразу перестал топтать ногами по днищу, осторожно спрыгнул и погладил обшивку. Извинился то ли перед лодкой, то ли передо мной.

Значит, «Полина»! Одним памятным днем мы с Лешей купались в счастье, и от его избытка выдумывали разные глупости. Тогда нашему кораблю грозило переименование в Джозефину, а то и в Агрипину. В какой момент времени ему пришла безумная идея окрестить шлюпку моим именем? На этот вопрос я ответить не могла, но могла предположить. Возможно, он сорвался на безумство от смертельной тоски и отчаяния, когда я уехала, а он остался один, на берегу.

– Значит, все-таки, Полина… – вслух повторила я.

– Да. Факт неоспоримый. Тут как раз это и засвидетельствовано, – терпеливо, будто я была слабоумной, толковал мне очкарик, указывая на буквы, покрытые серебристой изморозью.

– Пошли, ребята. Поль, а ты не грусти. Это же прекрасно, что кто-то увековечил память о тебе. Я бы на твоем месте умер бы от счастья, если бы наткнулся, к примеру, на океанский лайнер под звонким и благородным именем «Николай Ульянок». Хорошо звучит, однако, – размечтался Колька.

Наш башковитый друг трезво и бесстрастно подошел к вопросу о переименовании судов:

– Видишь ли, Николай, у нас по Оби уже ходит теплоход «Михаил Ульянов». До самого Салехарда, между прочим, ходит. Слишком созвучно получится: Михаил Ульянов – Николай Ульянок. И потом, кораблям не дают имена просто так. И в честь простых смертных не дают. Почет – его еще заслужить надо.

– Ох, Серега, ну и нудный ты. Уж и помечтать нельзя о чем-нибудь высоком и приятном.

Здорово, что мы вместе поехали в Кувшинку. Хорошие ребята мои одноклассники. Эпизод с лодкой показал, как они все тонко чувствуют и понимают. Мне припомнилось, с какой теплотой Леша рассказывал о своих друзьях детства. Надо же, ведь он с ними тоже когда-то гулял по этим самым местам!

Мне страшно захотелось именно с моими однокашниками пройтись по стопам Лешиной школьной юности. И навестить старую церковь, чтобы мне, как и ему, было о чем потом с теплотой вспоминать всю жизнь. Привет от Алексея делал свое дело. Настроение поднималось. Душа куда-то безудержно рвалась.

– Народ, а не совершить ли нам марш-бросок до Хмелевки? – бодро предложила я, когда все воссоединились на поляне.

– Если далеко, я ни за что не дойду! – сразу обломала меня Верочка, указывая на гигантские сапоги-скороходы, с чужого плеча, из раструбов которых торчали ноженки, смотрящиеся сущими спичками.

А Соня что-то высчитывала, усиленно морща лоб.

– Ты только прикинь, Полина. По снегу час туда, да час обратно. Потом собраться надо. Да полтора часа на электричке. Глядишь, там и смеркаться начнет. Сейчас же рано темнеет. Зима… Забыла? Нам с тобой еще в гости надо успеть. Нет, не получится.

С сожалением я вынуждена была согласиться с ее аналитическими выкладками. Зима! И этим все сказано.

Мы вернулись на участок, согрелись, хлебнув горячего чайку, на скорую руку навели в доме относительный порядок, в обратной последовательности закрыли ставни на окнах, закупорили все входы-выходы и подались на электричку.

Веселая компания опять оккупировала вагон, и Ромка снова горланил свои песни, только теперь репертуар его поменялся:

 
– Не те студенты, которые аудитории
Не покидают сто лет,
А те, которые, прыгают в «Скорые»
И привет…
 

Под стук колес мы дружно орали вместе с ним разбитные студенческие песни: о тесных купе, о дальних дорогах, о Пифагоровых штанах, о лопухах, что вырастают на могилках загнувшихся на экзаменах студентов, будто репетировали свою будущую разгульную жизнь.

«Пусть все думают, что мы студенты», – гордо думала я, старательно вытягивая припев.

Один дядька, крепко «в честь праздничка» принявший, подсел к нам. Он бил себя в грудь, уверяя, что в душе он и сейчас студент, и признавался, что сильно уважает молодежь и всем сердцем поддерживает стройотрядовское движение. Когда вышли из электрички, подгулявший романтик – к тому моменту его совсем развезло – упал нам на хвост. Он сопровождал нашу группу аж до автобусной остановки и клялся, что готов ехать хоть на край света: «С хорошими-то людьми грех по миру не кочевать!». Видно, спьяну позабыл, что перед ним советские учащиеся, а вовсе не развеселый цыганский табор. Насилу от него отвязались.

Мы с Соней все успели. Даже заскочить домой и переодеться.

У нас были гости. Не то чтобы я совсем забыла о планах родителей, просто как-то упустила из виду давно запланированное мероприятие. Папа еще в начале месяца объявил, что на седьмого придут коллеги с работы – прямо с демонстрации к нам завернут. К визиту готовились всю неделю. Запасали продукты, мыли окна, стирали шторы и перетирали ножи.

Сейчас была кульминация праздничного застолья.

– О! А вот и наша блудная дочь! – громко воскликнул папа, впуская меня в прихожую, широко афишируя гостям мое появление.

Как видно, он уже принял рюмочку-другую, поэтому был необычно суетлив и весел.

– Да я на минутку, пап.

– Что, даже чаю не попьешь? – пошутил отец.

– Мы с Соней в гости приглашены. Помнишь? Ну, к той самой бабуле. Мы ей обещали сегодня очки вернуть.

– Жаль, а мне так хотелось похвастаться перед коллегами взрослой умной дочерью.

– В следующий раз, пап. Ладно? – я чувствовала себя немножко предательницей, но перспектива развлекать малознакомых папиных гостей меня совсем не прельщала.

Я проскочила мимо в свою комнату, на бегу поздоровалась с людьми за столом, оставшись практически незамеченной, и теперь лихорадочно соображала, во что же переодеться.

– Поль, а ты куда опять? – с удивлением спросила Ира, отвлекшись от своего занятия.

Она сидела за моим письменным столом и что-то вырезала. Рабочая поверхность была усеяна ровным слоем бумажного мусора. Я даже не рявкнула на сестру. Разбираться с ней мне было попросту некогда.

– В гости иду.

– К Соне? Я с тобой! – подскочила сестренка.

– Нет, Ириш. Не к Соне. К одной доброй бабушке. Можно сказать, к фее.

– Я с тобой! Я с тобой! – зачастила она, как попугай. – Я еще никогда не была в квартире у феи.

– Знаешь ли, я тоже. Вот думаю, что бы такое надеть подходящее для случая? Что посоветуешь?

– Я знаю. Надень свое старое театральное платье. Будет в самый раз.

– Блин. Сомневаюсь, что я в него влезу.

– Я помогу тебе застегнуться, если что.

Прежде удлиненный силуэт платья теперь фантастическим образом реформировался в смелое мини. Талия оказалась где-то под грудью. В целом, наряд смотрелся неплохо, только фасон платья концептуально изменился. Ирина без особого труда застегнула на мне молнию сзади, из чего следовало, что я больше вытягиваюсь в длину, нежели раздаюсь в ширину.

– Красивая. Закачаешься! – восхищенно, без доли подхалимажа, выдохнула сестренка. – А я что надену?

«Разве взять Ирку с собой?» – пришла в голову неожиданная мысль, и сама удивилась своему великодушию. А почему бы нет? Старуха, кажется, любит детей. Ира по определению должна понравиться фее. Общительная, развитая девочка. Такой ребенок не может не понравиться. «Возьму, – окончательно решила я. – По крайней мере, девчонка больше не станет хозяйничать и свинячить на моем столе».

– Ладно. Собирайся. Одевай, что хочешь. Только живо. Мы опаздываем.

– А вы куда? – теперь настала очередь удивиться маме.

Она совсем закрутилась между кухней, подачей блюд и важными гостями и, похоже, заметила нас лишь сейчас. Как ни странно, теперь и сидящие за столом тоже обратили на нас внимание. Они все как один оторвались от своих тарелок и вылупились на меня! Проснулись. А первый раз, когда я в футболке парусом, в спортивных штанах да с хвостиком на затылке прошмыгнула мимо, никто из них даже ухом не повел.

– Мы в гости. Я Ирину с собой забираю.

Не успели мы дослушать мамино напутствие, как собравшиеся, перебивая друг друга, со всех сторон стали выражать свое восхищение хозяйскими детьми.

– Замечательные девочки, у тебя, Володя.

– А красавицы! Причем обе!

– И что характерно, дружные. Редко когда дети дружат. Вот мои – беда…

– И супруга у него умница! Ты смотри, как дочки шикарно одеты. Я слышала, она сама им шьет, – громко шептались женщины с папиной работы, которые, в количестве двух, затерялись в большой мужской компании.

– Верю. Платье на старшей – просто отпад! И фигурка, как у модели. Мне кажется, я в «Бурде» точно такой фасон видела.

– Тихушник вы, однако, Владимир Федорович. Такую дочь-красавицу скрывали от нас до сих пор! – незаслуженно обвинял папу моложавый коллега. И глаз его пьяно и заинтересованно горел.

– Ну, уж в этом-то, друзья, вы меня вряд ли упрекнете! – не соглашался папа. – На каждом углу, гордо и во всеуслышание заявляю, что имею двух дочерей-красавиц!

– Да. Но ты скрывал, что твоя старшая дочь – уже невеста. Ох, и счастлив будет тот, кто раскроет этот бутон! – не отставал навязчивый гость с масляным взором.

Мы с сестрой еще постояли для приличия, перетерпели всплеск активности пьяных гостей и их ни к чему не обязывающие комплименты, и отправились в гости.

Глава 8. В гостях у сказки

Как всегда пунктуальная Соня уже поджидала меня у подъезда и нисколько не удивилась, что я не одна. Она расцеловала Ирку в румяные щеки и сказала:

– Правильно, что Ирунчика взяла. Старуха будет в восторге.

– Какая старуха? – насторожилась малышка.

– Я ей, вообще-то, фею обещала!

– Ну, все правильно. Добрая старуха, она и есть фея, – попыталась выкрутиться Соня.

– Нет! – категорически заявила Ира. – Мне слово «старуха» вообще не нравится. Оно какое-то дряхлое. Пойдемте лучше к фее.

Мы как заговорщики с Соней переглянулись. А ведь ребенок прав! Добрая волшебница не должна быть древней старухой. Нет, нельзя вот так, запросто, детские мечты рушить! И хором сказали:

– К фее, конечно, к фее.

Оказалось, Генриетта жила совсем недалеко от нас. Всего каких-то десять минут на троллейбусе. Остановка называлась «магазин Цветы».

– У вас шиши какие-нибудь имеются? – смешно спросила нас Соня.

На ее вопрос логично было бы сразу ответить: «Ни шиша!». Но, порывшись в карманах куртки, я сначала наткнулась на фотографию, которую забыла выложить дома, а потом все-таки наскребла горсть мелочи. Сдача осталась от билета на электричку.

– Вот. Все, что есть.

– Уже кое-что. На одну гвоздику должно хватить, – Соня ссыпала свою горсточку монеток в общую кучку.

У нас хватало денег на три! В магазине выбор цветов был очень скромным. В наличие были только красные гвоздики, далеко не первой свежести, поникшие хризантемы и скучная традесканция в горшках.

– Давай гвоздики, что ли? – еще раз пересчитав мелочь, предложила я. – Ну, не горшок же ей дарить.

– Красная гвоздика, спутница тревог… – с издевкой пропела Соня и почему-то покосилась на Иру. – Знаешь, по-моему, настоящие феи не могут любить красные гвоздики. Им по статусу положено любить розы.

Продавщица с пышным начесом, похожим на копну золотистого сена на макушке, услышав наши прения, обиженно заворчала:

– Девочки, поторопитесь с выбором, а то я через пять минут закрываю. И так торчу здесь, как проклятая: ни Богу – свечка, ни черту – кочерга… У людей праздник, а я ни на минутку даже не присела. Вся на нервах прям… Ну, что вы там, определилися?

– С праздником вас! – искренне поздравила усталую женщину Ира, одарив ее своей лучезарной улыбкой и ясно-синим взглядом кристально-чистых глаз.

От неожиданности продавщица даже вздрогнула. Потом разулыбалась, и сразу из хабалки с соломенной скирдой на голове превратилась в добрейшую женщину. Да уж… перед ангельским обаянием моей сестры мало кто устоит!

– Ой, девчонки, вы ведь меня первые сегодня поздравили! – до слез растрогалась тетка. – Спасибо, мои хорошие. Слышала, вам гвоздики, вроде, нужны? Счас выберу посвежее.

И кинулась перебирать цветы в ведре.

– А белых нет? – глядя на унылый букет, состоящий из гвоздик исключительно революционного цвета, спросила я без всякой надежды.

– А вы знаете, ведь есть! Парнишка один попросил отложить до пяти часов три штучки, а сам за подарком для своей барышни побежал. «Пусть, – говорит, – у вас пока в водичке постоят, чтобы не завяли». Обещал вернуться и тогда уж оплатить. Да не рассчитал, видать, силы паренек. Потратился на подарочек, и не до цветов ему стало, – тараторила словоохотливая бабенка, а сама откуда-то из-под полы вынимала пушистые белые гвоздики.

Цветы были столь прекрасны и так не похожи на надоевшие и зачуханные красные, что Соня засомневалась:

– Вы нас извините. У нас на три штуки, наверное, денег не хватит. Белые, должно быть, намного дороже красных?

– Что вы, девчонки. Гвоздики все по одной цене. Берите, не пожалеете. Только гляньте, какие красавицы!

Торговке незачем было рекламировать свой товар и уговаривать покупателей его приобрести. Мы, на всякий случай, пока продавщица не передумала, поспешили рассчитаться, протянув ей нужную сумму без сдачи. От цветков исходил нежный, еле уловимый аромат. Ближе к центру белоснежные лепестки были как будто даже с зеленцой, или так казалось из-за их необычной плотности. Цветочница помогла завернуть букет в газету, проводила нас к выходу и закрыла за нами дверь. Ее рабочий день закончился.

Генриетта Мирославовна уже поджидала нас. Дверь ее квартиры была приоткрыта, будто приглашая гостей поскорее войти.

– Как здесь волшебно пахнет! – зажмурилась Иринка, когда мы шагнули в прихожую.

– А то! Тебе же говорят – фея! – шепнула я сестре.

Из кухни доносился запах только что испеченного пирога и приветливый, хотя и слегка озабоченный, голос хозяйки:

– Гости на пороге, а я как всегда…

Она на секундочку выглянула в коридор, но без очков, видно, не поняла, кто же пришел: «Люсенька, Соня, Полина, гостьюшки мои дорогие, проходите пока в комнату. Да не разувайтесь…

– Что вы, Генриетта Мирославовна, мы вам грязи целый воз натащим, – прокричала ей вслед Соня, и тут же пробурчала себе под нос: – Еще чего! Чтобы потом ее какой-нибудь поясничный хандроз разбил, когда она за нами будет пол на карачках подтирать? Ох уж мне эти старорежимные барышни со своими ветхозаветными нормами этикета…

Девушка привычно порылась в полке для обуви, откопала для себя домашние шелковые туфли с загнутыми носами, похожие на башмаки Маленького Мука, и по-хозяйски распорядилась: «Вот тебе, Поля, дежурные шлепанцы, а ты, Ирочка, вообще можешь в шерстяных носочках бегать: у феи всегда и тепло, и чисто».

Откуда-то из кухни приглушенно доносился мягкий и несуетливый говор хозяйки:

– Я пирог-то уже достала. Кажется, удался. Сейчас только корочку маслом смажу, полотенчиком накрою, и пусть себе отлеживается. Пять минут мне дадите?

– Мы подождем, Генриетта Мирославовна. Не беспокойтесь, – ответила Соня и провела нас в просторную гостиную.

В глаза сразу бросился огромный букет из пресловутых красных гвоздик, стоящий на старинном резном буфете в огромной вазе с золочеными ручками. Мы с Соней разочарованно переглянулись. Выходит, ошиблись с выбором. Свой скромный букетик мы пока пристроили на уголке старомодной этажерки. Вообще, интерьер квартиры феи в корне отличался от обстановки ее дачного дома. Я, не слишком разбиравшаяся в стилях, почему-то определила его как «русский классицизм»: тяжелые бордовые портьеры с кистями драпировали оконные и дверные проемы; люстра сияла бесчисленными стеклянными подвесками; большой стол покрывала ажурная скатерть, по-моему, связанная крючком; а на комоде были расставлены многочисленные фарфоровые вазочки, статуэтки и прочие безделушки. В центре на вышитой салфетке красовался тот самый подсвечник, который Алексей преподнес Генриетте на ее юбилей. Хозяйка выделила самое почетное место для подарка и, надо сказать, предмет идеально вписался в стиль этой ретро-гостиной. «Опять мне приветик от Леши!» – с теплом подумалось мне.

– Может, помочь чем? – спросила я тихо Соню, указав глазами в сторону кухни.

– Не стоит. Когда фея над своими пирогами колдует, ей лучше не мешать, – с сознанием дела ответила Соня.

Видно, частенько моя подруга бывает здесь в гостях.

– А как она колдует? – распахнула глаза Ирина. – Она что, в пирог секретики засовывает?

– Скажешь тоже, секретики! Она туда свою душу вкладывает, чтобы было вкусно, – популярно объяснила я сестре.

Ира вертелась на диване, озираясь по сторонам. От любопытства она даже приоткрыла рот. По всему видно – в гостях у феи девочке было крайне интересно.

– Не крутись, дырку протрешь, – строго сделала я сестре замечание.

– Поля, а кто эти дяденьки, ты не знаешь? – шепотом спрашивала она.

– По-моему, это муж Генриетты Мирославовны, – безошибочно распознала я в породистом интеллигенте на огромном портрете, исполненном маслом, второю половину феи, – он давно умер.

– А тот, что в углу?

Я ужаснулась. Ребенок ни разу не видел икон? Собственно, и я бы не смогла ответить сестре достойно. Позор! На языке вертелся единственный ответ: «Это, Ира, Боженька».

– Это Николай Угодник. Он был Чудотворец. Он спасал из моря утопающих и освобождал из плена узников, – уверенно ответила за меня Соня.

Ишь, какой просвещенной стала моя подруга благодаря частому общению с мудрой старухой! Просто выпускница института благородных девиц, не иначе.

– А вот и я! – объявила хозяйка, торжественно внося в комнату пирог.

Мы засуетились, Соня побежала за подставкой под горячий противень, а я спешно сгребала со стола вязаную скатерть. Хозяйка пристроила произведение своего кулинарного искусства в центр стола и, наконец, перевела дух.

– Ну, все. Пусть немного постоит. Пирогу отдышаться надо. Теперь можно и поздороваться. Ну, здравствуйте, гости дорогие!

– Здравствуйте, Генриетта Мирославовна! С праздником вас!

Соня спешно высвобождала цветы из газеты, и тут только хозяйка заметила, что мы явились к ней в обновленном составе.

– С праздником, с праздником, мои хорошие! А я сослепу-то не разобрала: мне ведь, тетере, показалось, что Люсенька пришла, а это, оказывается, юная загадочная гостья.

Я, было, открыла рот, чтобы представить свою родственницу, но не успела.

– Добрый вечер, будем знакомы. Ира. То есть, Ирина – младшая сестра Полины, – опередила меня прыткая сестренка, представившись не по-детски зрело, и присела, как ее учили в танцевальной школе.

– Вижу, что младшая, – засмеялась Генриетта, – очень приятно. А я Генриетта Мирославовна.

– Генриетта Мирославовна, – без запинки повторив сложное имя хозяйки, обратилась к ней Ира, видно, ее одолевало великое сомнение, и ей не терпелось поскорее расставить все точки над «i», – а вы и в правду фея?

– Я, вообще-то, доктор по профессии. А по жизни… Может, и фея. Одно другому не мешает, Ирочка.

Она стояла перед нами в милом фартуке с подсолнухами, слегка растерянная от Иркиного напора и прижимала к фартучной груди наши цветы.

– О! До чего тонко пахнут! Девочки, как вы с цветами угадали! Я обожаю белые гвоздики. А мне почему-то красные дарят. И на работе. И друзья. И пациенты. Всегда одного цвета. Я их поэтому в одну вазу составляю, – в подтверждение своих слов хозяйка кивнула на сноп в роскошной вазе. Цветов в ней было, наверное, даже больше, чем товара в ведре у цветочницы в магазине.

– Куда поставим? Может, в кувшинчик? – по-деловому осведомилась Соня.

Она взяла с комода керамический кувшинчик в форме перевернутого дубка с зелеными веточками и золочеными желудями, сняла крышечку, стилизованную под выпуклый листок, и зачем-то заглянула вовнутрь.

– Нет, нет, Сонюшка. Он нам еще пригодится. Возьми-ка лучше колбу. Правую нижнюю дверцу буфета открой. И скатерть праздничную доставай. С кружевами. Тарелки, приборы и фужеры там. Да ты сама знаешь, где все лежит. Давайте, девчонки, хозяйничайте тут сами без меня. Я пойду, хоть фартук сниму.

И, прихватив с собой «дубовый» графин, фея опять удалилась.

Мы стали накрывать на стол, причем делали это с превеликим удовольствием. Попутно я думала: насколько, все-таки, была права Генриетта еще тогда на даче, когда ненавязчиво внушала нам, что в поднятии праздничного настроения сервировка стола играет ключевую роль.

– Когда я вырасту, у меня тоже будет такая же красивая посудка, – заявила Ира.

Она самостоятельно сходила за водой, водрузила колбу с тремя гвоздиками на стол, отошла в сторонку и теперь любовалась плодами своего труда. И было не совсем понятно, что же в большей степени ее восхитило: фамильный фарфоровый сервиз или обычная медицинская колба с цветами, которая, надо заметить, на фоне белой скатерти смотрелась как стильная ваза из тонкостенного стекла. Мы с Соней в четыре руки, с трепетом, будто это было живое существо, переложили на большое овальное блюдо пышный пирог, когда он дошел до кондиции. В меню, кроме пирога, был всего лишь один салат, тонко нарезанный сыр и фрукты. Мне очень понравился такой расклад. У нас в доме на праздник принято готовить неимоверное количество еды: закуски, нарезки, соленья, варенья, непременно два горячих блюда и постряпушки к чаю – стол от этого всего просто ломится! Одних салатов штук десять, наверное, насчитать можно. Вдобавок обязательно покупается большущий двухкилограммовый торт, между прочим, чтобы урвать свежий – надо отстоять километровую очередь в магазине! В общем, набор продуктов на наших семейных торжествах явно зашкаливает. Тут и дураку ясно: при такой мешанине невозможно оценить по достоинству вкус каждого отдельно взятого блюда.

Хозяйка контрольным взглядом окинула накрытый стол и оценила наши старанья:

– Вы молодцы, девчонки! Я гляжу, у нас уже все готово для банкета, – и объявила начало застолья: – Ну-с, барышни, прошу к столу!

Стали рассаживаться. Генриетта грациозно опустилась в высокое кресло. Очевидно, это было ее персональное место и главная точка в доме. «А раньше, наверное, здесь всегда безраздельно сиживал Генрих Осипович», – предположила я, скосив глаза на портрет. На меня воззрилось всевидящее око очень представительного и уверенного в себе мужчины в летах. Бывший хозяин своим немигающим пристальным взглядом будто подтверждал: «Так оно и есть», – а строгость в его взгляде вызвала у меня благоговейный трепет. И вообще, мне казалось, что в старинной гостиной все время ощущается присутствие феиного супруга. Как видно, дух его и поныне занимал почетное место в этом доме. «Возможно, при жизни здесь царил культ личности хозяина!» – дерзнула предположить я, еще раз взглянув на непреступный образ.

Пока мы занимались сервировкой, бабуля времени даром не теряла. Она преобразилась до неузнаваемости! Фартук был отвергнут, как деталь абсолютно неуместная в столь парадной и, я бы даже сказала, камерной обстановке. Теперь фея облачилась в белоснежную накрахмаленную блузку с твердым воротничком. Вроде бы все просто, но без изюминки в наряде не обошлось. К блузе прилагались черные пуговки, обтянутые бархатной тканью, а вместо галстука или жабо кокетка повязала на шею тонкую бархатную ленточку. Гладко убранные волосы украшала изящная заколка в виде бантика со встроенными камушками. Бантик был сделан все из того же бархата. «Как всегда, вкус и умеренность во всем», – коротко оценила я внешний вид хозяйки.

Генриетта, в свою очередь, с умилением и удовлетворением разглядывала нас.

– Замечательно выглядите! Хотя, о чем это я? Как еще могут выглядеть девушки «осьмнадцати» лет?

– А мне только шесть исполнится, – громко напомнила о себе Ира.

Вот выскочка! Быстро же она освоилась.

– Пардон. Как я могла забыть о тебе, душа моя! Твой возраст еще более прекрасен! Я отлично помню себя в возрасте шести лет.

– Правда? Вы уже тогда были феей и занимались волшебством?

– Я занималась балетом. Знаешь, Ирочка, у меня неплохо получалось. У меня была прекрасная выворотность. Родители даже думали сделать из меня балерину.

– Я тоже хожу на бальные танцы. Если у меня будет настроение, я после ужина вам станцую.

– Договорились.

– Дивный у нас стол получился. Полина, детка, тебе там ближе. Подай, пожалуйста, подсвечник, что стоит на комоде. Я тут подумала, а не устроить ли нам настоящий романтический ужин при свечах?

– Правда, правда?! И свет выключим? – не веря своему счастью, с радостным воплем подскочила на стуле Ирка.

Моя сестренка обожает приключения в виде игр с разного рода шалашами, палатками, домиками, сооруженными из разных подручных материалов, и подсвеченными изнутри папиным фонариком. Поэтому представление о романтике, пусть и свое детское, она имеет.

– Обязательно свет потушим, Ирочка. Иначе и смысла нет затевать дело со свечами.

Я дрожащими руками взяла в руки кованый подсвечник со слегка оплавленными свечками и постаралась осторожно установить на почетное место в центр стола, потеснив цветы и «дубовый» кувшинчик.

– Тяжелый? – заметив мое напряжение, спросила Генриетта.

На что я чуть было не ляпнула: «Своя ноша не тянет!». Руки запомнили приятную прохладу от металла и тяжесть Лешиного презента.

– Ирунчик, будь добра, сбегай-ка на кухню, детка. Там в верхнем ящике стола поищи спички, – по-хозяйски распорядилась Соня, безбожно подражая Генриетте.

Фея, воспользовавшись отсутствием Иры, подмигивала мне и интересовалась:

– С характером молодая особа? Но хороша, хороша! Достается тебе, Полина? Старшим детям в семьях ведь всегда достается… не так ли?

– Да нет. Не особо. Пока, в силу юного возраста, моя сестра неплохо поддается дрессировке, – пошутила я.

Старуха засмеялась, притянула меня к себе и призналась:

– Как же я рада видеть вас, девчонки!

Она восхищенно погладила ладонью ткань моего платья.

– Панбархат. Королевская материя. Тончайший слой ворса на шелковой основе. Когда-то и мне довелось блистать в панбархате. Чудо-ткань! Знаешь, Поленька, ведь ей сноса не будет. Ты в этом платье выглядишь очень эффектно, и шоколадный цвет идет тебе невероятно!

Снова сработало мое вечное платье. Уже второй раз за сегодняшний день.

Зажгли свечи. Стало удивительно уютно и одновременно жутковато. В комнату сразу вошла тайна. В мягком свете свечей все старые вещи, казалось, зажили своей прежней жизнью. Сразу проснулись сосульки на люстре. И хотя звука, как такового, не было, от игры бликов хрусталь словно зазвучал. В золоченой раме за ликом Генриха Осиповича вдруг образовалось темная бездна. И почудилось, что можно туда шагнуть и перенестись во время, когда художник работал над портретом. Темно-бордовые портьеры в широком дверном проеме очень напоминали тяжелые занавеси в придворном театре. А мы, словно зрители, сидели в темном зале, в роскошной ложе и ожидали начала интересного спектакля.

– Предлагаю поднять бокалы за встречу. Не волнуйтесь, красавицы, вреда от моего вина не будет. Это я вам как врач говорю. Оно совсем слабенькое. Давайте. Подставляйте бокалы. Всем по капельке. Мне, Сонюшке, Полине. А Ирочке – сладкий компот из моих садовых яблочек, – говорила старуха, наполняя наши фужеры ровно на четверть.

Сейчас, при свете свечей, она действительно сильно смахивала на сказочную фею, которая увлеченно колдует над каким-то чудесным снадобьем. В результате свершения таинства в бокалах оказался напиток глубокого темно-вишневого цвета с букетом терпких ароматов.

Мы выпили. Вино чуть вязало, но мне понравилась. Кроме ягодного вкуса улавливались то ли нотки каких-то трав, то ли специй. Соня, будто профессиональный эксперт, дегустировала вино по глоточку и изображала из себя даму голубых кровей.

– Божественно! Какой богатый букет запахов! Вкус не приторный и очень приятный, – распалялась подруга, зарывшись носом в бокал и закатывая глаза – кому-то девчонка опять подражала. – Не подскажете, какие ингредиенты входят в состав?

Она продолжала умничать, а до меня дошло: «Сонька непроизвольно копирует саму же Генриетту».

– Легче ответить, деточка, какие не входят, – рассмеялась старуха. – У меня рецепт сложный и всегда новый. Люблю экспериментировать. А в вине, Сонюшка, главное – не ингредиенты, а выдержка и прозрачность. Этому вину, почитай, уже три года. Потому душистое, терпкое и незамутненное. Было время моему марочному и настояться, и отстояться.

– Я знаю, знаю, – оживленно перебила ее Соня, которой не терпелось доказать, что тоже знает толк в этом деле: – Это как наш «кальвадос», который мы на даче на лимонных корках настаиваем. Чем больше стоит, тем цвет лучше. Мама потом разольет напиток в красивые импортные бутылки, а гости-лопухи и не догадываются, что вино самодельное».

– Ты хотела сказать кальвадос, – с французским проносом поправила Соню Генриетта. – Позволь с тобой не согласиться, детка. Лимонные корки тут ни при чем. Ведь настоящий кальвадос – это благороднейший напиток аристократов. Его родина – север Франции, Нормандия. В настоящий кальвадос идут только специальные сорта яблок. Из них жмут пюре и настаивают его годами. Выдержка до двадцати лет и более. А настаивают его исключительно в дубовых бочках, отчего напиток как бы напитывается деревом. И только сочетание яблок и дерева дает вкус настоящего кальвадоса.

Я в очередной раз подивилась тому, как Сонька слушает фею. Обычно всезнайка не терпела, когда ей возражали или учили, и начинала спорить. Сейчас же она, покорно выслушав краткий курс по виноделию, только и молвила:

– Надо будет подсказать маме про деревянную бочку. У нас есть бочонок. Мы в нем мед храним.

Разумеется, и пирог хозяйке удался. По-моему, рыба палтус специально создана для пирогов. Она придает особую сочность начинке. Какое-то время все молчали, вкушая пирог. Несказанное блаженство! За ушами пищало и трещало. Сонька, которая вечно твердит, что она рыбу не очень, подкладывала себе кусок за куском. Да простит меня подруга, но я невольно отмечала количество съеденных порций. Ну, не то чтобы считала, а как бы исподтишка контролировала процесс. Вот и Ирина, в целом не ахти какой едок, вечно выковыривающая из начинки лук, теперь его просто не замечала. Она тоже неоднократно протягивала тарелку за добавкой. В общем, нам было вкусно.

– Полина, Ирина, как вам у меня? Сонечка-то бывала много раз, мы ведь с ее мамой давненько дружим. Да и у моих приятельниц старушек-хохотушек взгляд давно замылен. А вы свежим взглядом как оцениваете обстановку? – шутливо интересовалась хозяйка, с любовью обводя взглядом свою обитель.

– У вас, как в гостях у сказки, – недолго думая, выпалила Ира.

– Это в какой же? – весело переспрашивала фея, видимо, ожидая, что ее жилище сейчас начнут сравнивать, как минимум, с волшебным замком.

В принципе, и я ждала от сестры примерно того же. Но Ира, нисколько не смущаясь, брякнула: