Текст книги "Эссе о Юрии Олеше и его современниках. Статьи. Эссе. Письма."

Пространственно-временная организация и антитезы романа Олеши «Зависть»

Пространственно-временная организация романа Юрия Олеши «Зависть» необычна. Композиционно роман состоит из двух частей. События первой части романа излагаются от имени одного из главных персонажей Николая Кавалерова. Во второй части повествование как будто берёт в свои руки автор. Но, по сути, мы почти на всём протяжении второй части романа слышим монолог ещё одного персонажа – Ивана Бабичева, духовного двойника Николая Кавалерова.

Как соотносятся между собой первая и вторая части романа? В первой части романа изображены все действующие лица, ясна расстановка мировоззренческих полюсов, заявлен конфликт. Вторая часть, мало что добавляя к развитию сюжета, служит расширением, уточнением содержания первой части. Из второй части мы узнаём новые подробности о тех же героях. Узнаём, что с ними происходило задолго или непосредственно перед теми событиями, которые изображены в первой части, и после тех событий, которые изображены в первой части.

Иными словами, эпизод с Кавалеровым, который был подобран крупным чиновником-хозяйственником Андреем Бабичевым, получив тем самым возможность прожить в его доме 36 дней, фактически и является содержанием первой части романа. Во второй части это событие обретает пространственные предисловие и послесловие. Предисловие протянуто в прошлое героев романа, послесловие – в их настоящее и будущее. Событийное время второй части романа хронологически развёртывается после того, как Кавалеров покинул дом Андрея Бабичева.

Таким образом, первая часть романа – это показанные крупным планом (словно под увеличительным стеклом) фрагмент той картины, цельность и объёмность которой воссоздаётся благодаря второй части. Сведенные воедино во второй части «начало» и «конец» романных событий, изображённых в первой части «Зависти», образуют композиционную «раму» произведения.

Вторую часть романа «Зависть» можно назвать интеллектуально-философским комментарием к первой части.

Мир персонажей романа «Зависть» строго симметричен. На одном его полюсе: Андрей Бабичев и его двойник – приёмный сын Володя Макаров. К этой группе принадлежит и Валя, дочь Ивана Бабичева, невеста Макарова. На другом полюсе романа: Иван Бабичев и его двойник Николай Кавалеров, вдова Анечка Прокопович. Те и другие – персонажи-знаки, люди-символы. Группы персонажей пребывают в оппозиции друг к другу.

Андрей Бабичев – чиновник-хозяйственник высокого ранга, Володя Макаров – студент, представитель нового поколения.

Иван Бабичев и Николай Кавалеров – люди, не имеющие профессий. Иван гадает в пивной по руке, рисует портреты. Кавалеров – автор эстрадных куплетов про нэпманов.

Андрей Бабичев – крупен, могуч, здоров. Володя Макаров – спортсмен, футболист. В изображении Андрея Бабичева подчёркнуты физиологические детали: пах, голый торс,

громадный аппетит (он обжора, чревоугодник, он строит фабрику-кухню, пребывая в заботах о желудке народном). Оба – Андрей Бабичев и Володя Макаров – показаны в занятиях физкультурой и спортом. Андрея «любят вещи».

Иван Бабичев и Николай Кавалеров – созерцательны, бездеятельны, болтливы, ведут нездоровый образ жизни, ночной, нетрезвый, богемный. Кавалерова «вещи не любят».

Андрей Бабичев и Володя планируют свои действия. В изображении Андрея Бабичева и Володи множество раз подчеркнута их рассудочность, рациональность, даже механистичность: «Я человек-машина. Я превратился в машину… Я хочу быть машиной, чтобы быть равнодушным ко всему, что не работа!!», – говорит Володя[278]278
  Цит. в тексте здесь и далее по кн.: Олеша Ю. Избранные сочинения. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956. 496 С.


[Закрыть] (С. 65–66). Его рационализм проникает даже в сферу интимную, которая мыслится неотделимой от сферы социальной. Макаров планирует, что в первый раз он поцелуется с любимой девушкой Валей на трибуне во время открытия фабрики «Четвертак», а женится на ней через четыре года.

Для характеристики мира Андрея Бабичева и Володи Макарова автор приводит текст деловых записок, писем, фрагменты деловых бумаг.

Иван Бабичев и Кавалеров не планируют, а импровизируют свои действия. При описании мира Ивана Бабичева и Кавалерова автор воссоздаёт образы их воображения, фантазий, снов, использует в качестве сюжета в сюжете жанры короткой притчи и сказки.

Андрей Бабичев и Володя – веселы, жизнерадостны. Вспомним об Андрее знаменитое: «Он поёт по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный здоровый человек» (С. 25).

В жизни Ивана Бабичева и Кавалерова мало радости. Они ощущают себя ущемлёнными и униженными – бывшими людьми. Их мироощущение характеризуется тем воплем, который исторгается из души Кавалерова: «Почему я так несчастен? Как трудно мне жить на свете!» (С. 35). Кавалерову приходят мысли о самоубийстве.

В изображении этих двух групп персонажей контрастность чётко выражена во всём, вплоть до внешнего вида героев. Андрей Бабичев и Володя Макаров – чистоплотны и добротно одеты, а Иван Бабичев и Кавалеров неопрятны, одеты небрежно и неряшливо.

Между тем, главное противопоставление персонажей лежит в плоскости: реальное, материальное – воображаемое, прекрасное.

Иван – мистификатор, выдумщик, враль. Он говорит, «поигрывая глазом». Сфера игры и неожиданных поворотов воображения – его стихия. И в прошлом, и в настоящем. В детстве Иван сочинил прибор для вызывания снов по заказу, придумал средство для выращивания цветов из бородавок и трубочку для надувания огромного пузыря, величиной «с клумбу». Взрослым человеком он изобрёл «Офелию» – «машину, которой нет и не будет» (С. 114).

Иван Бабичев и Кавалеров остро ощущают течение времени. Их восприятие времени – поэтично. Здесь стоит привести наблюдение Кавалерова про закат, который отражался в медном тазу на плече медленно идущего цыгана: «День удалялся на плече цыгана… таз легко покачивался, и день поворачивался в диске» (С. 89). Иван сочиняет притчу о дереве своей жизни, демонстрируя тыльную сторону ладони, где «вены расположены в форме дерева» (С. 73). Он

рассказывает, как в юности «оно голубело тогда это дерево, и кровь… зарёю восходила над ним», позже «оно разрослось», можно было «назвать его могучей снастью руки», а ныне «как дряхло оно, как трухляво! Мне кажется, ломаются ветки, появились дупла…» (С. 74).

Однако восприятие времени у Кавалерова и Ивана Бабичева отнюдь не только эмпирично. Иван ощущает себя пасынком советской эпохи, представителем старого умирающего века, мечтающим о мести веку рождающемуся. Кавалерову даже солнечный зайчик, детская игрушка, напоминает о вечности. Кавалеров хотел бы стать знаменитым, оставить след в истории, чтобы некогда его «восковой двойник, наполненный гудением веков, которое услышать дано лишь немногим», красовался в музее восковых фигур (С. 42).

Таким образом, острое переживание каждого «мига» времени сопряжено у Ивана Бабичева и Кавалерова с мечтами остаться в вечности веков, с ощущением истории, которая «в глазные прорезы маски мерцающим взглядом следит за нами» (С. 87).

Слухам об Иване, сказкам Ивана и мечтам Кавалерова о славе, путь к которой для него нынче «загромождён шлагбаумами» (С. 39), противопоставлены подлинная героическая слава Андрея Бабичева и Володи Макарова. Андрей – бывший политкаторжанин, эмигрант. Его, комиссара, в годы гражданской войны бандиты собирались положить затылком на наковальню и расплющить. Но комиссара спас мальчик Володя Макаров: «Маленький мальчик и гигант бежали по глубокому оврагу, утопая в звёздах» (С. 96).

Как революционное прошлое героев соотносится с настоящим?

Для Володи Макарова время – понятие техническое, поэтому он представляет историческое время в виде циферблата часов без стрелок, но с делениями. Он рассуждает: «революция была жестокой, но она была добра для всего циферблата… Тогда нет разницы между жестокостью и великодушием» (С. 97).

Очевидно, что герой Олеши Макаров ищет гуманистическое оправдание революционного насилия. Но сегодня такое рассуждение представляется опасным софизмом, стирающим разницу между добром и злом, жестокостью и милосердием. А ведь представление о вечности, по-видимому, возникло у человечества в связи со стремлением человека утвердить абсолютный, сверхвременный характер добра.

Для Андрея Бабичева и Володи Макарова категория настоящего времени менее значима, чем категория времени будущего. Они боролись за будущее, они работают для будущего. Отношения между страшим и младшим предельно идеологизированы. Андрей Петрович видит в Володе того «нового человека», ради которого он возводит здание социализма, строит свою фабрику «Четвертак».

Социолог Георгий Почепцов пишет, что одним из последствий тоталитарного сознания советской эпохи было «смещение в будущее», когда страницы газет были заполнены репортажами с мест строек заводов, которые будут построены, фабрик, которые будут давать продукцию. Будущее выгодно для тоталитарной системы, поскольку является чисто модельной ситуацией победы, однако «уже сегодня можно пользоваться её результатами».[279]279
  Почепцов Г. Тоталитарный человек. Очерки тоталитарного символизма и мифологии. К.: Глобус, 1994. С. 80.


[Закрыть]

Действительно, «человек тоталитарный жил ради будущего (положительного), всё шло под лозунгом строительства социализма, коммунизма».[280]280
  Там же. С. 22.


[Закрыть] Андрей Бабичев и Володя, как это сегодня стало очевидным, были типичными носителями тоталитарной ментальности. И хотя они ничего другого в романе не хотят, кроме скорейшего открытия фабрики-кухни «Четвертак» и привлечения на свою сторону Вали, дочери Ивана Бабичева, Кавалеров почему-то испытывает пронзительный страх перед чисто выбритым и обаятельным Андреем Бабичевым: «У меня не хватает смелости. Он меня давит», «Я боюсь его. Он давит меня», «Вы меня подавили. Вы сели на меня». Про себя, боясь высказаться вслух, Кавалеров называет победителя Андрея Бабичева «идол», «Будда», «монумент». Быть может, он ощущает в Андрее Бабичеве опасность той безжалостной механистической силы власти, представителем которой тот является.

Сегодня опубликовано много документов о преступлениях большевиков в конце 1920-х – 1930-х годах, но по-прежнему самым выразительным документом той эпохи остаётся великое художественное исследование «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. Книга Солженицына, на мой взгляд, является не теряющим своей актуальности историческим комментарием к художественным произведениям советских писателей 1918–1956 годов (именно эти временные рамки указаны в книге).

Нашла ли в романе «Зависть» атмосфера времени, окрашенного, прежде всего, в цвета насилия? Заглянем в книгу. Вслушаемся, как ссорятся братья Бабичевы:

«Андрей: Против кого ты воюешь, негодяй? Убирайся отсюда! Я велю тебя арестова-а-а-а-ть!.. (Кавалерову) Вот, полюбуйтесь. Братец мой Иван. Какая сволочь!.. Его надо

расстрелять!» (С. 38).

Во время следующего объяснения Андрей Бабичев от словесных угроз переходит к действиям:

Андрей, швырнув Ивана милиционеру, приказывает:

– В ГПУ!

Иван, пишет далее Олеша, «находился под арестом десять дней… Его отпустили, пригрозив высылкой» (С. 85).

Вот ещё одна сцена в «Зависти». Приёмный сын Андрея Бабичева студент Володя Макаров говорит Андрею о его брате Иване: «Он хитрый, его не жалко». Свою невесту Валю, расстроенную ссорой отца с дядей, Володя утешает следующим образом:

– Напрасно весь вечер плакала. – Сойдёт с ума? Отправим на Канатчикову (т. е., в московский дом для умалишённых – И. П.) (С. 45).

То же самое юный Володя Макаров самоуверенно заявляет прямо в лицо отцу невесты: – Вас, Иван Петрович, надо посадить на Канатчикову дачу.

О Кавалерове, которого приютил в своём доме Андрей Бабичев, Макаров пишет приёмному отцу: «Да, ревную.

Выгоню его, морду набью». Он угрожает и приёмному отцу:

«…вдруг я приеду и окажется такое: твой Кавалеров – первый друг тебе, он тебе заменит меня… Тогда я убью тебя, Андрей Петрович. Честное слово. За измену нашим разговорам, планам. Понял?» (С. 67).

Так властно и агрессивно ведут себя победители, «новые люди», олицетворяющие в романе строителей коммунизма.

Однако персонажи-двойники, которые называют себя «бывшими», Иван Бабичев и Николай Кавалеров, защитники прекрасных старинных чувств, изъясняются с новыми хозяевами жизни подобным же образом:

Иван во время одной из встреч говорит брату: «Я погублю тебя, Андрей». Во время другой встречи он предрекает, угрожая брату убийством: «Вот подушка. Пули застревают в подушке. Подушкой задушим мы тебя…» (С. 107). Машина с нежным именем «Офелия», о которой мечтает Иван, это машина-убийца, машина-разрушительница. Само понятие «заговор» в задуманном Иваном Бабичевым «заговоре чувств» также взято из политического лексикона тех мрачных лет, когда настоящие и псевдо-заговоры раскрывались регулярно.

Уроки, которые преподносит Иван исполнителю заговора чувств Кавалерову, тоже из арсенала убийц: «Мы должны отомстить. И вы и я – нас многие тысячи – мы должны отомстить. Кавалеров, не всегда враги оказываются ветряными мельницами, – говорит он ему, – Иногда то, что хотелось бы принять за ветряную мельницу, – есть враг, завоеватель, несущий гибель и смерть. Ваш враг, Кавалеров, – настоящий враг… Убейте его. Почётно оставить о себе память, как о наёмном убийце века… Благословляю вас… и я тоже уничтожу своего врага» (С. 93–94).

Кавалеров, наделённый, по замыслу автора, тонкой душевной организацией, быстро усваивает методы объяснения Андрея с Иваном и саму науку мести Ивана за убитые ценности уходящего века. В письме к Андрею Бабичеву он заносится, иронизирует: «Быть может, Вы постараетесь, чтобы меня выслали или, может, посадите в сумасшедший дом? Вы всё можете. Вы – большой человек, член правительства. Вы сказали о своём брате, что его надо расстрелять» (С. 58).

А когда Андрей Бабичев после столь дерзкого и гадкого письма выставляет Кавалерова из своего дома, то он решает: «Теперь я убью вас, товарищ Бабичев» (С. 69). Столь же однозначно Кавалеров обещает Ивану накануне предстоящего футбольного матча: «Не прошла молодость! Нет! Слышите ли вы? Неправда! Я докажу вам… Завтра же – слышите ли? Завтра на футболе я убью вашего брата» (С. 114).

Взаимные угрозы изгнать и убить звучат в романе в адрес родных друг другу людей, эти угрозы стали внутрисемейным бытом. Андрей Бабичев думает о своём приёмном сыне: «Я выгоню его, если обманусь в нём, если он не новый, не совсем отличный от меня… Я выгоню его тогда…» (С. 96).

Весьма показательно, что эти рассуждения литературного персонажа Андрея Бабичева в сущности своей перекликаются с реальным фактом из семейной жизни Сталина, о котором в своих воспоминаниях рассказала Анна Ларина, вдова соратника Сталина Николая Бухарина. Бухарин говорил ей, что над детской кроваткой сына Сталина Васи он однажды увидел плакат: «Если ты окажешься трусом, я тебя уничтожу!».[281]281
  Ларина А. Незабываемое. Знамя. 1988. № 12. С. 138.


[Закрыть]

Сопоставив приведенные диалоги, выстроив их в единый ряд, мы видим, что персонажи романа разговаривают на одном языке – языке насилия. И этот язык равно присущ как новым людям, хозяевам жизни, так и героям, которые называют себя «бывшими». Это тем более примечательно, что в сюжетном пространстве романа не происходит никаких убийств и сцен насилия. Очевидно, присутствовало в атмосфере послереволюционного десятилетия то, что заставило писателя вложить в уста героев угрозы насильственной смерти, произносимые с обыденным постоянством и лёгкостью. Жестокий, безнравственный максимализм эпохи нашёл выражение в этих приметах времени в романе Олеши. Тогда главным методом решения всех политических и социальных проблем являлись репрессии. Они наполняли одних чувством безмерного превосходства над ближними, других – чувством беспомощности, зависимости, страха, также рядящегося в одежды агрессивных слов. Эти настроения и проникли на страницы «Зависти».

Таким образом, в чёткий замысел Олеши символически столкнуть в лице своих персонажей дряблый, безмускульный век уходящий с празднично сияющим, новым, молодым и агрессивным днём вторглось непрошенное настоящее, путающее авторские карты, ломающее чистоту замысла.

Задуманное противопоставление в романе не смогло состояться до конца еще и потому, что Николай Кавалеров – лучший и любимейший герой Юрия Олеши, которому (как Ивану Бабичеву) писатель отдаёт своё «волшебное зрение», наделяет обоих своим драгоценным метафорическим талантом. Кавалеров видит, как «голубой и розовый мир комнаты ходит кругом в перламутровом объективе пуговицы» (С. 26), как таинственен, ярок и стереоскопичен мир в уличных зеркалах, как в ярко освещенной солнцем комнате в синем тазу будет плясать окно, как девушка «будет мыться над тазом, сверкая как фазан, плескаться, перебирая клавиатуру воды» (С. 60). Иван не говорит, а «высекает свои слова на мраморе» (С. 93). Он сравнивает рака с «кораблём, поднятым со дна морского» (С. 81), видит, что долго терзаемая музыкантом виолончель «блестит, как мокрая, – просто-таки освежённая виолончель» (С. 93).

В то же время Володе Макарову и Андрею Бабичеву в поэтическом видении мира автор принципиально отказал. Когда влюблённый в красоту Кавалеров, увидев Валю, выразил своё восхищение фразой, ставшей теперь крылатой («Вы прошумели мимо меня, как ветвь, полная цветов и листьев» (С. 44)), человек здравого смысла Андрей Бабичев так прокомментировал это событие:

«/Он взорвался смехом/. Ветка? Как? Какая ветка? Полная цветов? Цветов и листьев? Что? Это, наверное, какой-то алкоголик из его компании» (С. 45).

Самым характерным символом прозаизма Андрея Бабичева для Кавалерова становится новый сорт колбасы, который Андрей «выводит» на своих фабриках. «Колбасник», – презрительно называет Кавалеров Бабичева.

Говоря о прошлом, Андрей упоминает лишь имя Джеймса Уатта – изобретателя паровой машины, Володя Макаров – имя Эдисона, в то время, как сознание Ивана Бабичева и Кавалерова хранит множество имён, событий, намёков, ассоциаций, знаков истории и культуры. Они говорят о Трое, Помпее, битве при Фарсале, о Вавилонской башне, Христе, Будде, Шекспире, Дон-Кихоте, Тьеполо, Достоевском, Чехове… Так Иван Бабичев и Кавалеров предстают эрудитами, хранителями культурной памяти прошлого. Субъективное пространство их внутреннего «я» гораздо богаче и поэтичнее того внешнего событийного пространства, в котором они пребывают. Отсюда амбиции Кавалерова и Ивана, их чувство превосходства над «новыми людьми».

Таким образом, в романе Ю. Олеши «Зависть» идея антагонизма персонажей-символов значительно усложняется, отношение автора к ним амбивалентно. Положительные, по всем признакам, персонажи Андрей Бабичев и Володя

Макаров обнаруживают отсутствие воображения, однобокость трезвого рационализма и сосредоточенность на своей физиологии, в то время как отрицательные, казалось бы, герои Иван Бабичев и Николай Кавалеров становятся воплощением эстетизма, художественного, фантазийного, артистического начала бытия, наследниками классической культуры.

Пространственная организация произведения также служит для противопоставления главных персонажей. Действие романа разворачивается в Москве. Топография легко прочитывается: Тверская и Никитская улицы, Москва-река, площадь Ногина. У каждой группы героев в этом городе своё пространство.

У Андрея Бабичева просторный дом с балконом, он полон света и воздуха, он обжит и уютен: ваза, похожая на фламинго; лампа под зелёным абажуром… Микромир дома Андрея Бабичева не обособлен. Он разомкнут в большой социальный мир. Раз десять в вечер его вызывают по телефону. Когда Бабичев выезжает из дома, он, «как факир», успевает побывать «в десяти местах одновременно». Однако не только учреждения являются местом пребывания Андрея Бабичева. Сфера, в которой вне дома показан Андрей, это аэродром, где взмывают в небо самолёты, это громадная чаша стадиона, с куполом неба над ним, это гигантская стройка фабрики-кухни «Четвертак»…

Вместе с тем, в доме Андрея Бабичева, разомкнутом в пространство его деятельности, нет женщины, нет семьи. Это обстоятельство в романе принципиально и символично. В разговоре с самим собой Андрей Бабичев признаётся: «Я не хочу умирать на высокой постели, на подушках. Я знаю: масса, а не семья примет мой последний вздох» (С. 95–96).

В доме Андрея на правах приёмного сына живёт Володя, ведь для Бабичева главное не родство, а мировоззрение, которое связывает его с Володей-«новым человеком», ради которого он возводит здание социализма, строит новый мир.

В отличие от Андрея, Иван Бабичев и Кавалеров пребывают в мрачном бытовом пространстве (коммунальная квартира, пивные, пустырь, комната ГПУ…). Кавалеров бездомен, он слоняется по квартирам, снимает углы, ночует на бульварах. В просторном доме Андрея Бабичева он временно занимает чужое, Володино, место, спит на чужом прекрасном диване. Накануне Кавалеров был выброшен за порог пивной, в ночь. Из светлой квартиры Андрея Бабичева Кавалерова выгоняют, вышибают.

Ивана Бабичева, подобно Кавалерову, после его проповеди в пивной, вытолкали в темноту. Здесь явна классическая оппозиция «света» и «тьмы».

У Ивана исчезло чувство дома, когда от него ушла дочь Валя. С подушкой, на которой спала Валя, бродит Иван по городу в надежде вернуть дочь. Старинные семейные связи рвутся: враждуют братья Бабичевы, ушла от Ивана дочь.

Кавалеров с Иваном чаще всего встречаются в пивной – месте «случайного приюта». Тема бездомности художественной интеллигенции будет продолжена и углублена Олешей в пьесе «Список благодеяний». Её героиня актриса Гончарова уедет в эмиграцию, лишится своего родного дома – России.

Изгойство, униженность Кавалерова подчёркивается тем, что он всегда оказывается вне центра событий, даже если при них присутствует. Так, Кавалеров оказывается за барьером на аэродроме, где Андрей Бабичев наблюдает полёт нового самолёта. На стадионе Кавалеров решается наблюдать триумф Володи Макарова, лишь топчась за спинами толпы, заглядывая в щель. Даже во сне, во внутреннем пространстве своего «я», когда ему снится открытие «Четвертака», Кавалеров прячется, уползает за цоколь у подножья высокой лестницы.

Андрей Бабичев пугает и подавляет Кавалерова. Символична в романе сцена, в которой Николай Кавалеров не может догнать Андрея Бабичева на стройке «Четвертака». Андрей Бабичев неуловим. Он мелькает то тут, то там. «И вот он (А. Бабичев – И. П.) появляется наверху, далеко – между нами огромная пустота… Я должен пригнуться, иначе меня сметёт. Я пригибаюсь… Он пролетает надо мной, да, он пронёсся по воздуху» (С. 54), – читаем мы в тексте романа.

«Огромная пустота» между Андреем Бабичевым и Николаем Кавалеровым – это метафора внутреннего духовного расстояния между героями.

Володе Макарову, как и Андрею Бабичеву, в пространственном расположении героев принадлежит «верх». После победного футбольного матча болельщики подбрасывают Макарова вверх. Володе снится сон, в котором они с Валей сидят на крыше дома и смотрят на луну.

Высота, которую удаётся – и то с трудом – «взять» Ивану Бабичеву – это высота стола в пивной. Со стола Иван произносит свою проповедь. Даже в символическом сне Кавалеров видит Ивана, который не может вскарабкаться на стену, чтобы избежать гибели от жала взбесившейся фантастической машины «Офелии».

Таким образом, в традиционной пространственной иерархии «верха» и «низа», Кавалерову с Иваном Бабичевым принадлежит «низ» и периферия, а наверху социальной лестницы, на вершине жизненных успехов, в центре общественной жизни пребывают Андрей Бабичев вместе с Володей Макаровым.

В романе большую роль играет топос дома и знаков-символов дома (семья, постель, одеяло, подушка). Иван Бабичев и Николай Кавалеров тоскуют по дому. В то время, как Кавалеров остро ощущает и переживает чувство своей бездомности, Иван Бабичев способен ещё по этому поводу теоретизировать. В постройке фабрики «Четвертак» Иван видит покушение новой индустриальной эпохи на домашний очаг – главное достояние всех предыдущих столетий: «Он (Андрей Бабичев – И. П.) учит вас забывать что? Что хочет вытолкнуть он из сердца вашего? Родной дом – дом, милый дом! Бродягами по диким полям истории он хочет вас сделать» (С. 107).

Подобно тому, как колбаса выступает в романе символом-знаком материальности и рациональной пользы, так подушка становится таким же парадоксальным знаком-символом дома и старинных чувств. В своей «Сказке о двух братьях», рассказанной Кавалерову, Иван приходит на открытие «Четвертака» с подушкой и произносит: «…Вот подушка. Я король подушек. Скажите ему: мы хотим каждый спать на своей подушке. Не трогай подушек наших!.. Что можешь ты предложить нам взамен нашего умения любить, ненавидеть, надеяться, плакать, жалеть и прощать? Вот подушка. Герб наш. Знамя наше» (С. 107).

Объявляя заговор чувств, Иван, как щит, поднимает подушку. В своих фантастических мечтах он видит Андрея Бабичева побеждённым и униженным. «Пусти меня на подушку, – шепчет тот брату, – я хочу умереть на подушке. Я сдаюсь, Иван…» (С. 110).

Реально воздвигающейся фабрике-кухне «Четвертак» символически противопоставлена в романе машина-фантом «Офелия» (она умеет танцевать, петь романсы, влюбляться, рвать цветы). Машина «Офелия» будто бы изобретена Иваном Бабичевым. Иван хочет развратить свою машину («идол рационализаторов»), сделать её мстительницей за свои идеи, чтобы «уйти с треском», чтобы «шрам остался на морде истории» (С. 92).

Иван Бабичев понимает, что и его, и Кавалерова, и им подобных («и вы, и я – нас многие тысячи»), вытесняют не только из пространства квартиры важного человека, их вытесняют из сферы деятельности, из центра жизненного круга. Им предназначена более драматичная судьба. Процесс вытеснения страшнее и глобальнее; их не пустят в новый мир, который «надвигается на них»: «Ясно: всё идёт к гибели, всё предначертано, выхода нет…» (С. 94).

Символично в романе и описание пустыря, за забором которого якобы спрятана «Офелия». Пустырь, куда приходят Иван и Кавалеров; дворик с мусорниками, куда выходит дверь квартиры Анечки Прокопович, – символизирует пустыри истории, задворки эпох, на которые попадают герои.

Таким образом, топос дома осмысляется в широком пространственно-временном контексте: как пребывание в мире или вытеснение из него (гибели), как символ иерархии мироустройства – светлые, полные воздуха квартиры для новых людей наверху, мрачные задворки для «бывших».

Олеша, передав чувство надломленности и бездомности талантливых интеллигентов-художников типа Кавалерова (хотевших сотрудничать с новым миром, но объективно вытесняемых из жизни этим миром), предвосхитил историческую реальность 1930-х и последующих годов, когда в родном отечестве люди искусства не только лишались подобающего их таланту места, но переставали существовать физически. Но важно помнить, что государственная тоталитарная машина вскоре подомнёт и комиссаров, и студентов… Чуткий художник Олеша уловил тень приближающейся катастрофы.

Здесь уместно провести параллель с образом Андрея Старцева – героя романа К. Федина «Города и годы» (1924), который всё время старался встать в круг, но его всегда «отмывало в сторону». Трагическое одиночество Старцева сродни одиночеству Ивана Бабичева и Кавалерова. Старцев также чувствует себя в оппозиции к людям в кожаных куртках – героям революционной эпохи. Вспомним текст: «Эти люди, в сущности, делают не больше того, что они должны делать по природе. Они ничего не замечают под ногами, они вечно – вперёд и вверх. И с таким напряжением, точно они не люди, а какие-то катушки, румкорфовы катушки… Они в круге, наверное, в центре круга».[282]282
  Федин К. Города и годы. Собрание сочинений в девяти томах. М.: ГИХЛ (Гослитиздат), 1959. Т. 2. С. 13–14.


[Закрыть]

Трагический разлад с эпохой приводит Старцева (как И. Бабичева и Кавалерова) на пустырь. Ночь на пустыре, амбарные мыши, волнами перекатывающиеся под ногами – символ исторического тупика и гибели творческой интеллигенции.

Если образ Андрея Старцева, семантика его фамилии, его судьба в романе Федина «Города и годы» откровенно драматичны, то этого нельзя сказать об Иване Бабичеве и Кавалерове, носителе «пошлой и высокопарной» фамилии). Хотя и здесь явно подчёркнут разлад между мечтами этих героев и реальностью, в которой они пребывают.

Олеша, выстраивая сюжет, прибегает порой и к гротескным краскам. Драматизм нашего восприятия судеб Ивана Бабичева и Кавалерова снижен за счёт того, что в их портреты внесены комические краски. Не случайно автор наделяет обоих героев чудаковатыми чертами: оба они толстоваты («толстопузые»), оба в коротковатых брючках. У Ивана пиджак застегнут на одну уцелевшую пуговицу. В петлице цветок, «оставшийся там чуть ли не до превращения в плод», а на голове Ивана чаплинский котелок. Вот почему в «Сказке о двух братьях», где речь идёт о воображаемом митинге в честь открытия «Четвертака», и где Иван появляется с большой подушкой в жёлтом напернике, которую несёт за ухо, его поначалу принимают за эстрадника со своим трюком.

Когда по сюжету состоялось знакомство Ивана с Кавалеровым, оба героя совершают совместную прогулку по городу:

«Теперь уже два комика шли вместе» (С. 88).

Эти «снижающие» краски Олеша применяет не однажды. За Иваном Бабичевым молва закрепила славу нового проповедника, который появляется на свадьбах и коммунальных кухнях в поисках рекрутов для своего «заговора чувств». После ухода Ивана со свадьбы, вино в бутылках превратилось в воду. Иваново «чудо» юмористический перевертыш чуда Христа. Иван в таком контексте предстаёт не столько проповедником, сколько фокусником, разыгрывающим неискушенных.

Амбивалентность героев (поэтическое и комическое в портретах) лишает их чистого драматизма. Они трагикомичны.

Женские образы также пребывают в оппозиции, хотя в сюжетном пространстве романа не встречаются друг с другом. Валя – это символ чистоты, молодости. Она похожа на самую лёгкую из теней – «тень падающего снега» (С. 59). Анечка Прокопович – немолода, рыхла, жирна, её можно «выдавливать, как ливерную колбасу» (С. 41). Лицом она похожа «на висячий замок». Противопоставлены друг другу недоступность Вали и полная доступность вдовы. Перед нами в героинях явно персонифицированы категории Прекрасного и Безобразного.

Олеша в «Зависти» показывает борьбу за Валю двух групп названных выше персонажей. Писатель задаётся вопросом: с кем будет Женственность и Красота, призванные спасти мир? Валя – родная дочь Ивана Бабичева («женщина была славой нашего века», – говорит Иван). Красоту Вали остро чувствует Николай Кавалеров, который мечтает получить девушку как приз, как искупление за все свои страдания и унижения. Но Валя не слышит и не видит Кавалерова. Она остаётся с

Володей Макаровым и Андреем Бабичевым – «новыми людьми», с которыми связано будущее этого мира. До выбора, который совершает Валя, идею пользы олицетворяли Андрей Бабичев и Володя Макаров, идею красоты мира несли в себе Иван Бабичев и Кавалеров, то есть, Польза и Красота пребывали в конфликте, были разведены, находились на разных полюсах. Валя, по мысли автора, призвана оплодотворить новый мир Красотой, помочь воссоединиться Пользе и Красоте, сделать мир гармоническим.