Текст книги "Эссе о Юрии Олеше и его современниках. Статьи. Эссе. Письма."

II. Олеша в Харькове
(Июль 1921 – октябрь 1922)

Архивные находки: Агитпьесы Юрия Олеши «Сапожки панские – мешки пролетарские» и «Слово и дело»

После разоблачения культа личности Сталина Олеша в своих дневниках называл авторов агитационных произведений «ретивые агитпропщики». Однако сам он отдал немалую дань социальным заказам (т. н. «соцзаказам») в 1919 году в Одессе (работа в Одесском отделении Российского телеграфного агенства), в 1921–1922 в Харькове (в Юг РОСТе – Южном отдеолении того же Российского телеграфного агенства), а в последующих 1920-х и 1930-х годах в Москве, когда сотрудничал в агитационно-массовых сатирических журналах «Заноза», «Крокодил», «Смехач», «Чудак» и писал стихотворные фельетоны в газете «Гудок».

Наименее исследован харьковский период творчества Олеши, который длился больше года, с июля 1921 года по октябрь 1922 года. В Харьков Олеша приехал из Одессы с В. Катаевым для работы в Юг РОСТе для «укрепления пропагандистского сектора», как написал Катаев в мемуарной книге «Алмазный мой венец».

В Харькове Олеша и Катаев служили в Агитпропе. Писать агитки и подтекстовки к плакатам они научились ещё в Одессе. Дело это было несложное. Для агиток годилась в первую очередь простая, бесхитростная форма, понятная малообразованным массам. Те плакаты ЮГ РОСТы (Украинского отделения Российского телеграфного агенства) 1920–1921 гг., которые мне удалось увидеть, чрезвычайно незамысловаты. Лубочные рисунки, примитивные тексты, которые, хотя и не подписывались авторами, хорошо передавали их тогдашние настроения. Вот образцы той агитпоэзии:

 
Мчатся, сшиблись в общем крике,
Посмотрите каковы:
Пан уже торчит на пике,
А баран без головы.
 

Или:

 
Четыре страшных Октября
Уже прошли в дыму сражений…
Но там вдали горит заря
Всемирного освобожденья.
 

Литературные материалы Олеши, относящиеся к харьковскому периоду, хранились в Книжной палате Украины в Харькове. В 1960-е годы Книжную палату Украины перевели в Киев, куда переместились и архивные материалы, связанные с творчеством Олеши.

До сих пор библиографам творчества Олеши была известна только одна его агитпьеса, созданная в Харькове. Это сценка-агитка «Разборчивая невеста» (ж. «Коммунарка Украины», 1922, № 2, С. 54–56).

В архиве Книжной палаты Украины мне удалось разыскать ещё две сатирические агитпьесы Юрия Олеши, написанные для массовой «Серии Агит-Прод-Налога и борьбы с голодом».

Примечательно, что агитпьесы Олеши харьковского периода были далеки от романтического мира одного из его первых драматических произведений – одноактной трагикомедии в стихах «Игра в плаху», написанной в Одессе весной 1920 года. В «Игре в плаху» действовали король, шут, палач, актёры и придворные. Актёры заманивали короля-тирана в ловушку: предлагали ему сыграть роль короля, а затем казнили по-настоящему. Пьеса, использующая приём «театра в театре», которым пользовался ещё Шекспир в «Гамлете», пронизана отблеском символистских драм, блоковской поэтики.

В обнаруженных мной агитлубках действуют уже современники Олеши: Рабочий, Бедняк, Кулак, Фабрикант, голодающие дети и другие.

Первая агитпьеса написана в стихах и называется «Чобiтки панськi – мiшки пролетарськi» («Сапожки панские – мешки пролетарские»). Пьеса вышла в 1921 году на украинском языке в виде 16-ти страничной книжечки (10 х 15 см) тиражом 2000 экземпляров во Всеукраинском государственном издательстве (укр. – Державне видавництво України, сокращённо Держвидав України). На украинский язык агитлубок Олеши перевёл Стодоля-Микитенко. Текст пьесы Олеши на русском языке не сохранился.

И хотя на внутренней стороне обложки этой книги написано, что «Сапожки панские – мешки пролетарские» одобрены «Научно-Репертуарной Комиссией Всеукртекому», на той же обложке стоит штамп спецхрана (специального хранения), что означает, что пьеса на долгие годы была упрятана цензурой от читательских и зрительских глаз. И это же означает, что политическая цензура в России уже в 1921 году имела абсолютные карательные права и совершенно не считалась с профессиональным мнением Научно-репертуарной комиссии.

Поскольку оригинал пьесы утерян, о её сюжете можно судить лишь по переводу на украинский язык. Сюжет пьесы незамысловат: на сознание колеблющегося крестьянина Петра пытаются повлиять с одной стороны Рабочий, Бедняк и Волжанин, с другой Кулак и Фабрикант. Первые объясняют Петру, как необходимо помочь голодному Поволжью «хлебом, делом», сдать продналог («Люди мрут!»), вторые прибегают к хитрости и обману, чтобы отговорить Петра от доброго дела, да ещё находят способ над ним поиздеваться. Пётр отдаёт Фабриканту за сапоги мешок с зерном, а тот тайком намазывает клеем подошвы этих сапог. И крестьянин, прилипнув к земле, не может в них ступить ни шагу. Следует авторская ремарка: «Кулак хохочет, держась за пузо». Кулак и Фабрикант достают плётки и избивают Петра, ставшего совершенно беспомощным. На крики Петра в финале пьесы появляются выручающие его из горько-комической ситуации Волжанин и Рабочий. Они ещё раз формулируют для несознательного Петра мораль о необходимости спасать «голодного брата» «последним зерном, крошкой».

Интересно, что в этом стихотворном лубке рядом с плоскоплакатными людьми присутствуют и сказочные Солнце и Луна. Комментируя «с небес» события, оба светила сочувствуют голодающим, беднякам и рабочим.

Очевидно, бдительным цензорам не понравилось, что главным героем пьесы автор сделал крестьянина, который легко поддаётся посулам «кулацко-буржуйского» лагеря, становясь посмешищем обманщиков. Цензурный запрет пьесы «Сапожки панские…» был первым вмешательством большевистской власти в литературную судьбу Олеши.

* * *

Вторая пьеса, которую мне довелось обнаружить в Книжной палате – это машинописная копия неопубликованной пьесы «Слово и дело» на русском языке. На титульной странице машинописи значится: Харьков, 1922. В каталожной карточке дано описание рукописи: 26 с. (22,5 х 18 см), шифр 22–17 87.

Первопубликация этой пьесы осуществлена мной в журнале «Зеркало» (Миннеаполис и Сент-Пол) в 2005 году, в № 167 (апрель), С. 4–7 (начало); в № 168 (май), С. 26–28 (окончание).

Как и в пьесе «Сапожки панские», в пьесе «Слово и дело» поднимаются проблемы голода в России.

Издание «Главполитпросвет РСФСР» № 30 вышло в 1922 году под лозунгами: «По революционному! По деловому! (Все на борьбу с голодом)» (М., 1922, С. 3, 10). Тягчайший голод царил в России в 1921–1922 годах. Голодом, как говорилось в Энциклопедическом словаре (соответствующий том был издан в Москве в 1930 году), было охвачено 35 губерний, голодало 40 миллионов человек. Погибло от голода около 5 миллионов человек. Конечно, автор энциклопедической справки Мстиславский объяснял «чрезвычайную тяжесть бедствия» как «тяжёлый дар царского режима», хотя истинную причину голода нужно было искать в развале российской экономики в результате большевистского переворота 1917 года и гражданской войны.

С голодом в России не агитпьесами, а на деле пыталась бороться православная церковь. Ещё в августе 1921 церковь создала епархиальные и всероссийские комитеты для помощи голодающим, начался сбор денег. «Но допустить прямую помощь от церкви и голодающему в рот значило подорвать диктатуру пролетариата. Комитеты запретили, а деньги отобрали в казну. Патриарх (Тихон – И. Г.) обращался за помощью и к папе Римскому и к архиепископу Кентерберийскому, – но и тут оборвали его, разъяснив, что вести переговоры с иностранцами уполномочена только советская власть. Да и не из чего раздувать тревогу: писали газеты, что власть имеет все средства справиться с голодом и сама» (Солженицын А. Архипелаг ГУЛаг. 1918–1956. Опыт художественного исследования. Т. 1. Части I–II. Париж, YMCA-PRESS, 1980. С. 348).

Действовала ещё организация «Помгол» (Государственный комитет помощи голодающим), созданная т. н. «старой интеллигенцией». В состав «Помгола» входили социал-демократы, марксисты-экономисты, т. н. «трудовики»… «Помгол» был лояльной организацией, сотрудничал с советской властью, но – в тоже время – выставлял ряд требований к власти (административных, хозяйственных и т. д.). «Помгольцы» хотели, чтобы советское правительство не мешало их деятельности. Помогало им, и – одновременно – оставляло их независимыми. Увы, этих интеллигентов ждала совсем иная судьба. Вот что о гибели этой организации в книге «Архипелаг ГУЛаг» написал Солженицын:

«Летом 1921 года был арестован Общественный Комитет Содействия Голодающим (Кускова, Прокопович, Кишкин и др.), пытавшийся остановить надвижение небывалого голода на Россию. Дело в том, что эти кормящие руки были не те руки, которым можно было бы разрешить кормить голодных. Пощажённый председатель этого Комитета, умирающий Короленко, назвал разгром комитета – «худшим из политиканств, правительственным политиканством» (письмо Горькому 14. 9. 21)». (Солженицын, С. 46).

Советское правительство уничтожило «Промгол». В 1922 году Кускову и Прокоповича выслали за границу, многие члены организации были репрессированы.

Отвергнув помощь не тех соотечественников, в июне 1921 года Ленин был вынужден рекомендовать советскому Красному Кресту обратиться в Женеву с просьбой о международной помощи голодающим Поволжья, ведь только в этом районе России голодающих в тот момент насчитывалось более 20 миллионов. Спасали от голода тогда Россию всем миром: Международный Красный Крест создал в Москве временный Международный комитет помощи голодающим Поволжья по инициативе знаменитого норвежского учёного-полярника и дипломата Фритьофа Нансена, организовавшего знаменитую «Миссию Нансена», через которую в Россию поступило 82 тыс. тонн продовольствия и около 640 тонн медикаментов. Активно помогала также Американская администрация помощи (англ. American Relief Administration, ARA), под эгидой которой действовало до 15 различных религиозных, общественных и национальных организаций. Координировал усилия администрации Герберт Гувер, будущий 31-й президент США.

В своей агитпьесе «Слово и дело», посвящённой борьбе с голодом, Юрий Олеша не касается вышеизложенных обстоятельств. Его пьеса написана по пропагандистским рецептам. Острие сатиры направлено против церкви (Попа), антипатичной большевикам т. н. «старой интеллигенции» (Учёного, Актёра, Трёх спецов (так называли в 1920-х техническую интеллигенцию), а также против только что ненадолго реанимированных буржуа («красных купцов»-нэпманов). Каждый из этих персонажей Олеши – тип-обобщение. Вспомним, что к гротескно-ироническому изображению социальных типажей из «бывших» хозяев российской жизни обратился Блок в «Двенадцати», Маяковский в «Мистерии-буфф».

А ведь именно духовенство, интеллигенция, которая вызывала недоверие, неприязнь и презрение у большевиков, подхваченные и развитые Олешей в его пьесе, была в числе самых активных членов общества, которые сначала старались предотвратить, а потом реально помочь борьбе с голодом.

Как явствует из названия пьесы, Олеша ратует за единство слов и дел. Он высмеивает тех, кто тонет в бесконечных бюрократических словопрениях и пустой болтовне, кто «мастера говорить, дураки делать». Конечно, когда читаешь пьесу Олеши, возникает ассоциация с остросатирическим стихотворением В. Маяковского «Прозаседавшиеся», также написанным в 1922 году. Однако за бесконечные и пустые заседания Маяковский клеймит государственных чиновников-бюрократов из большевистских учреждений, а Олеша ищет виновных в любви к заседаниям среди иных социальных типажей, каждый из которых у него в пьесе ведёт себя, как бюрократ.

Персонажи пьесы – Купец-Лавочник («красный нэпман»), Поп (заметим, именно не священник, а Поп, как у Блока в поэме «Двенадцать» (1918): «Что нынче невесёлый, Товарищ поп? / Помнишь, как бывало / Брюхом шёл вперёд, / И крестом сияло / Брюхо на народ?), а так же Учёный, Актёр, Три Спеца, Барышня и Молодой человек – являются членами некоей, выдуманной Олешей, «Комиссии различных общественных групп» (среди действующих лиц «Слова и дела» заявлен ещё один персонаж – Глухая бабка, но таковая в тексте отсутствует. Это, видимо, случайно сохранившийся в машинописи след авторской работы над предыдущим вариантом пьесы). Скромное по масштабу дело необходимость накормить двух голодных детей из Саратовской губернии – они превращают в длительные пустые дебаты. Каждый из них говорит лишь об отсрочке решения, перекладывая ответственность на других. Предлагается всё: от молебна с крёстным ходом и выносом чудотворной иконы до танцевальных вечеров в пользу голодающих, а так же образование новых комиссий с секциями и подсекциями.

Олеша находит комические и гротескные краски для каждого из персонажей. Вот некоторые из этих выразительных деталей:

Купец охарактеризован так: «брюхо в три пуда, голова – семи пядей, кошелёк без дна». Учёный рассматривает голодного мальчика через лупу, «как ботаник насекомое», просит показать язык и спрашивает деревенского ребёнка: «Ты по латыни понимаешь?».

Чувствительная Барышня заявляет: «Я умираю от жалости!» и видит свою помощь в том, что «все свои сбережения» тратит «на покупку новых платьев и туфель для танцев на благотворительных вечерах», «на покупку шоколада в буфетах» на этих же вечерах. Молодой человек согласен «по десять раз в неделю танцевать всю ночь напролёт» в пользу голодающих и т. д.

Актёр будет петь на благотворительном концерте в пользу голодающих, но отнюдь не бескорыстно. Только в том случае, если ему предоставят машину, 12 бесплатных мест в партере для знакомых и гонорар «натурой»: в виде сахару-песку, пшённой крупы, табаку, хлеба и… коробки ваксы. Причём, он требует всё это выдать перед началом концерта, иначе он петь не будет (по обстоятельствам того голодного времени такой «валютой» действительно нередко расплачивались с людьми творческих профессий. Это едва ли не единственная подлинная деталь в пьесе Олеши).

Таким образом, в агитпьесе Олеши персонажи жадны и любят деньги (Купец и Актёр), легкомысленны и недалёки (Барышня и Молодой человек), отчуждены от реальности (Учёный), погружены в религиозное пустословие (Поп), зависимы от вышестоящих (Спецы). И все, абсолютно все перечисленные персонажи самодовольны и тщеславны, сверхэгоистичны и немилосердны. Ведь их дебаты происходят рядом с плачущими от голода маленькими детьми-сиротами, к беде которых они остаются глубоко равнодушными. Никакая мысль «о слезинке ребёнка» даже не теплится в их сознании.

Представляя и раскрывая зрителю каждого из персонажей, Олеша, по сути, переводит серьёзный полилог, который ведётся в пьесе, из социального в нравственнопсихологический план.

В агитпьесе есть ещё один неожиданный, мистический персонаж, названный автором в списке действующих лиц

Тёмная личность. Это лицемер, подстрекатель ораторов-демагогов. Он всячески разжигает костёр коллективного пустословия, злорадно им наслаждаясь. С голодными детьми он разговаривает, как замечает в ремарке Олеша, «с ласковостью сказочного волка». Тёмная личность режиссирует заседание комиссии, даёт каждому слово, устраивая показательный спектакль самораскрытия эгоистов. В его действиях таится что-то сатанинское, нечистое. Намёк на некую чертовщину, таящуюся в этом странном персонаже «в сереньком пальтишке на фоне голубого неба», содержится в тексте пьесы Олеши: «Тёмная личность (к детям): Ну что насупились? Перепугались? Да разве я страшный? Ни рогов, ни хвоста! («а сам кружится, юлит как черт», – читаем в авторской ремарке). Всё как есть. Борода бородой, очки круглые…».

Мне представляется, что пьесу Олешу «Слово и дело» можно было бы назвать неким эскизом, подмалёвком к знаменитой сцене в Московском варьете в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Конечно, Тёмная личность у Олеши – это не могущественный сатана Воланд, наделённый демонической силой и властью, он только мелкий Чёрт. Но он, подобно Воланду, который после длительного перерыва приезжает в Москву, чтобы посмотреть, какие изменения произошли «с народонаселением», Тёмная личность тоже устраивает свой «спектакль» (заседание «Комиссии различных общественных групп»).

Буквально под занавес в пьесе Олеши «Слово и дело» появляются два новых, совершенно плакатных, персонажа – Рабочий и Работница, каждый из которых немедленно забирает в свои семьи по голодающему ребёнку. Вот, оказывается, в чьи сердца стучится милосердие. Только в пролетарские!

Уходя со сцены, Рабочий с пафосом произносил лозунг, совершенно не вытекавший из содержания пьесы: «Да здравствует дружный труд для помощи голодающим!».

Выполняя «соцзаказ», Олеше явно хотелось написать так, чтобы угодить власти, ведь «Слову и делу» предстояло пройти через тех же цензоров Госиздата, которые отвергли его предыдущую пьесу «Сапожки панские…».

Булгаков развенчивал, Олеша, если называть вещи своими именами, занимался в пьесе «Слово и дело» идеологической спекуляцией. И это тем обиднее, что Олеша знал о голоде не понаслышке. Катаев в повести «Алмазный мой венец» вспоминает, как они с Олешей однажды «вошли в кабинет заведующего республиканским отделом агитации и пропаганды Наркомпроса… мы шли по хорошо натёртому паркету босые. Мало того. На нас были только штаны из мешковины и бязевые нижние рубахи больничного типа, почему-то с чёрным клеймом автобазы… было такое время: разруха, холод. Отсутствие товаров, почти библейский поволжский голод… Сейчас трудно представить себе всю безысходность нашего положения в чужом городе…, принуждённых продать на базаре ботинки, чтобы не умереть с голоду» (Катаев В. Алмазный мой венец. М.: Вагриус, 1999, С. 83–84). Такова была переживаемая писателем суровая жизненная реальность.

Агитпьеса «Слово и дело» не была востребована. Думается, что цензоры руководствовались не отсутствием в пьесе подлинных фактов. Вероятно, одной из причин явилось то обстоятельство, что Олеша, дворянин по происхождению, оказался сыном эмигрантов (его родители-поляки именно во время работы сына в Харькове получили разрешение на эмиграцию в Польшу. Олеша решительно отказался ехать с ними в город Гродно). Возможно, сыграло также роль то, что предыдущая пьеса Олеши была отвергнута цензурой.

Литератор больше не внушал доверия цензорам. А может быть, оказалась нежелательна сама тема пьесы. Как ни надуманы были все персонажи пьесы, однако она была посвящена теме голода.

Агитпьесы Олеши, сохранившиеся в Книжной палате, были просты и достаточно примитивны по форме, однако критерием агитационных произведений для цензоров являлся не эстетический уровень, а их пропагандистская воспитательная функция, идеологическая направленность в поддержку очередной политической компании.

Поразительно, что в том же 1922 году Олеша параллельно с пьесой «Слово и дело» опубликовал в харьковской газете не пропагандистскую, а подлинно художественную новеллу «Ангел», по своей трагической выразительности сравнимую с лучшими новеллами советских писателей о гражданской войне.

2005

Тезисы доклада И. Панченко «Агитпьеса Юрия Олеши «Слово и дело». Архивная находка» были опубликованы в сборнике AATSEEL 2005. Program of the 2005 Annual Meeting. Материалы международной конференции AATSEEL (American Association of Teachers of Slavic and East European Languages) Американской Ассоциации преподавателей славянских и восточноевропейских языков. Вашингтон. 27–30 декабря 2005 г. С. 215–216.

Первопубликацию пьесы Юрия Олеши «Слово и дело» И. Панченко осуществила в двух номерах журнала "Зеркало": № 4 (167) и № 5 (168) за 2005 год.

Текст доклада И. Панченко «Агитпьеса Юрия Олеши «Слово и дело», прочитанного на конференции AATSEEL 2005 года, опубликован в альманахе «Побережье». 2005. № 14. С. 195–198.

Юрий Олеша. Слово и дело

Агитационно-сатирическое представление на тему помощи голодающим

Сцена изображает следующее (условно):Каменный барьер, разделённый посередине широкой лестницей, ведущей кверху в сияющую синеву неба. Эта лестница ведёт в город.

Действуют:

ГОЛОДНЫЙ МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ

КУПЕЦ

ПОП

АКТЁР

УЧЁНЫЙ

БАРЫШНЯ

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК ТРИ СПЕЦА

РАБОЧИЙ,РАБОТНИЦА ГЛУХАЯ БАБКА

МАЛЬЧИК: Ну вот и пришли. Лестница на небо.

ДЕВОЧКА: А шуму-то сколько!..

МАЛЬЧИК: Да, не село, не деревня. Большой город значит.

ДЕВОЧКА: А может дальше идти надо?

МАЛЬЧИК: Некуда уже идти. На край света пришли.

ДЕВОЧКА: Край света?

МАЛЬЧИК: Край света. Вот как по лестнице подняться – так и будет Москва или Петербург.

ДЕВОЧКА: А как в Москву придём?

МАЛЬЧИК: Придём да прямо к Ленину. Всё ему расскажем: тятенька, мол, помер, а мамку потеряли. Всё как есть съели. Из голодающих, значит, мест.

ДЕВОЧКА: Вот бы поесть-то…

МАЛЬЧИК: Поедим, Анютка. Москва красная, рабочая да крестьянская – детей мужицких прокормит. Давай по лестнице подниматься.

ДЕВОЧКА: Высоко!..

(Дети идут по лестнице вверх. Пройдя пару ступенек, останавливаются, увидев на верхней ступеньке ТЁМНУЮ ЛИЧНОСТЬ. ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ стоит в сером своём пальтишке на ярком фоне синего неба).

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (к детям, с нежностью сказочного волка): Ишь ты… А вы куда, детишки?

МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА (стоят смущённые).

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Деревенские поди… Под носом мокро, вихры в небо, босые да голодные…

ДЕВОЧКА (жмётся к МАЛЬЧИКУ): Вот те и прогонит…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (опускается на несколько ступенек ниже – к детям) Ну что насупились? Перепугались? Да я разве страшный? Ни рогов, ни хвоста! (а сам кружится, юлит, как чёрт). Всё как есть. Борода бородой, очки круглые, в золотой оправе…

МАЛЬЧИК (решительно): Да мы и не боимся. Бояться нечего…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Ну вот… А вам что надо, миленькие? Я и помочь вам могу. Я всё знаю, всё видывал, с каждым поговорить умею, к каждому подложиться, каждого за нос провести… Говорите, детишки. Ну ка…

МАЛЬЧИК: Да нам что надо? Хлеба надо…

ДЕВОЧКА: Давно не ели…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (весь – внимание, даже присел, вглядываясь в детей): Хлеба?

МАЛЬЧИК: Известно, хлеба. Мы вот, я да Анютка, из голодных мест, значит, будем, саратовские…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (на вершине лестнице, стоит спиной к зрителю, пригнувшись и глядя в даль – ладонь ко лбу): Где они, эти самые от голода спасатели, добрые приятели? Где вы, мастера говорить, дураки – делать? Сюда! Сюда! Здесь требуется ваша помощь… А вот один идёт! Пожалуйте, пожалуйте, Федул Федулыч, Влас Титыч, Карп Тимофеевич! Пожалуйте! Без вас не обойтись! Брюхо в три пуда, голова – семи пядей, кошелёк без дна… Пожалйте, пожалуйте!

(На вершине лестницы появляется КУПЕЦ-ЛАВОЧНИК: в картузе, борода веером, сапоги блестят. Поддёвка. Таращит глаза, шевелит пальцами – варёный рак).

КУПЕЦ (икает)

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (извивается): Честь имеем кланяться… Доброго здравия пожелать. Вот-с извольте, не откажите затруднить внимание…

КУПЕЦ (тупо икает): Ча-во? Ик…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Насчёт помощи голодным…

КУПЕЦ: Голодным, говоришь?

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Вот-с, детишки с Поволжья… Можно сказать, всё, как на ладони… Голодные, оборванные, босые…

КУПЕЦ: А ты документ спроси. Может и не голодные совсем, а так шляются да побираются симулянты какие-нибудь…

ТЕМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Нет-с, нет-с, не извольте беспокоиться: настоящие-то голодающие, насчёт этого не сомневайтесь… Уж я-то не ошибусь, всё увижу…

КУПЕЦ: Ну то-то… А то каждый содрать норовит… Много этих самых голодных развелось… (К МАЛЬЧИКУ) Так тебе чего же?

МАЛЬЧИК: Хлеба. Не евши давно… Саратовские мы…

КУПЕЦ: Хлеба? Ишь ты! Такое разве время теперь, чтобы хлеб кушать… Ик… Ты бы ещё чаю в накладку захотел…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Они-с насчёт помощи от различных общественных групп… Идут-с в Москву просить помощи…

КУПЕЦ (ковыряет зубочисткой в зубах): Так-с. Да оно, конечно, помощь голодающим – первое дело…

МАЛЬЧИК (к ДЕВОЧКЕ): Сейчас, Анютка, хлеба получишь…

КУПЕЦ: Это дело обсудить надо. Различный плант может быть. Это надо в комиссию перевести. А нам куда ж? Нам некогда. У нас дела всё по новой экономической политике. Ик… Вот я, к примеру, да Пров Кузьмич да Прохор Силантьевич, мы теперь насчёт аренды предприятий собрались… Наше дело, можно сказать, возрождение промышленности и торговли. Мы, значит, частный капитал, теперича в почёт входим, потому должны фабрики оборудовать. Красные купим, можно сказать…

МАЛЬЧИК: Дядя, а ты бы нам хлебца из лавочки прислал…

КУПЕЦ: Ну вот, зарядил одно… Хлебца да хлебца… Разве видано такую вот дезорганизацию вносить? Это, братец, нужно всё досконально обсудить. С какого конца подойти, как за дело взяться… По европейски, значит… Вы, детишки, посидите тут, а мы вот соберёмся, поставим на повестку дня, обсудим, проголосуем и постановим…

МАЛЬЧИК: Пропадать нам с тобой, Анютка…

КУПЕЦ (к ТЁМНОЙ ЛИЧНОСТИ): Ты, мил человек, собери всех, все эти, значит, общественные группы. Дело помощи голодным – это, братец, наша обязанность…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Как же-с, как же-с, это верно.

(Бежит на вершину лестницы, качается высматривает во все стороны)

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Пожалуйте, пожалуйте, сюда, сюда! (К КУПЦУ, оборачиваясь) Вот-с они все идут… Большое будет собрание… Накормим детишек, накормим (опять поворачивается) Пожалуйте… Учесть имеем кланяться… (раскланивается, расстилается).

(На вершине лестницы появляются ПОП, УЧЁНЫЙ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, БАРЫНЯ,АКТЁР, ТРИ СПЕЦА)

ПОП: Что за шум, братие?

КУПЕЦ (к Попу): Где вы, батюшка, там – мир и благоволение…

ПОП: Аминь! (Простирает руки).

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Вот-с, вот-с» Отлично! Превосходно!

Единение всех общественных групп (К детям) Дети, голодные дети Поволжья! Сейчас мы спасём вас!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (к собранию): Почтеннейшее собрание! Многоуважаемое общество! Позвольте вам изложить суть дела… Вот прошу обратить внимание: здесь, на нижней ступеньке лестницы, перед вами двое голодающих детей с Поволжья. Удивительные, можно сказать, экземпляры, ярко рисующие ужасы голода…

ГОЛОСА среди верхней группы:

Интересно!

Очень интересно!

Ах, не может быть!

Удивительно!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Цель нашего сегодняшнего собрания – помочь этим голодающим детям.

МАЛЬЧИК (перебивая его): Да что: помочь…помочь! Дали бы поесть!

ДЕВОЧКА (плачет)

КУПЕЦ: А ты не перебивай! Не твоего ума дело!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Граждане! Необходим порядок! Итак я продолжаю. На повестке дня – помощь голодающим детям Поволжья. Я предлагаю всем присутствующим высказать мнение.

ГОЛОСА: Правильно! Правильно!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Первый должен высказаться батюшка. Первое слово представителю духовенства.

КУПЕЦ: Правильно. Ждём, батюшка, вашего слова.

ПОП (выпрямляясь и расправляясь, как бы готовясь к проповеди): Братие! Всё в мире от Господа. Все под ним ходим. Ни один волос не упадёт с головы нашей без Его воли! Голод, великий голод – Божее дело. Это Бог наказал тех, кто в Бога не верил. Поэтому мы должны просить Бога, чтобы он переменил немилость свою. Вот перед нами голодные дети. Их нужно накормить. Для этого я предлагаю… (поднимает торжественно палец) устроить молебствие и крёстный ход с выносом чудотворной иконы.

ГОЛОСА: Отлично! Правильно!

КУПЕЦ: Истинно, отец, истинно!

ПОП: Смирение угодно Господу. Молитвами нашими

смилостивится он. Слава в Вышних Богу, а на земле мир.

КУПЕЦ: Аминь.

ТЕМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Так-с. Итак, конкретное предложение представителя духовенства устроить молебствие с крестовым ходом и вынесением чудотворной иконы.

КУПЕЦ: Обязательно! Обязательно!

ПОП: Только в Боге спасение. Только верой спасётесь!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (к детям): Слышите, дети? Слышишь, маленький голодный мальчик? Слышишь, маленькая умирающая девочка? Сейчас мы устроим крестный ход, чтобы накормить тебя.

ДЕВОЧКА: Ох, уж кушать как хочется!.. Митя, братик, не дадут нам покушать?

МАЛЬЧИК: Даром-то на край света шли…

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Итак, первое предложение принимаем к сведению. После того, как будут выслушаны все предложения, мы подвергнем их баллотировке, суммируем все и сделаем общий вывод. Прошу вас дальше. Среди нас есть известный учёный, заслуженный профессор.

УЧЁНЫЙ (не слышит, что речь идёт о нём)

ГОЛОСА: Правильно. Да здравствует профессор! Просим! Просим!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Только что, когда говорил священник, мы были озарены светом религии, божественным откровением. Сейчас будет говорить учёный, и великий свет науки также озарит нас. Прошу внимания. Гражданин профессор, ваше слово.

(Всеобщее молчание. ПРОФЕССОР, не обращая внимание на то, что к нему (так в тексте – И.П.) говорят, делает головой такие движения, как будто следит за мухой, которую хочет поймать).

КУПЕЦ: Не слышит, чай.

БАРЫШНЯ (взвизгивает): Ах, какое у него проникновенное лицо!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Гражданин профессор, уважаемое светило!

КУПЕЦ: Ты подойди поближе. В ухо крикни!

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (подходит к профессору, кричит): Уважаемый профессор! Ваше слово по поводу помощи голодным детям.

УЧЁНЫЙ: Ага. Да… да… (говорит, шамкая, как беззубый старик).

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ (к остальным): Тише, тише! Слова науки! (К детям) Голодающие дети! Проникнитесь уважением! Учёный муж будет говорить о том, как накормить вас…

УЧЁНЫЙ: Принесите мне, пожалуйста, стул: я не могу говорить стоя. (ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ, взбежав на вершину лестницы, исчезает и через секунду возвращается со стулом и ставит его на верхней ступеньке).

ПРОФЕССОР (садится): Я не могу говорить громко. Попрошу вас всех стать поближе. Я привык говорить, когда слушатели расположены полукругом.

(Все становятся полукругом. МАЛЬЧИК и ДЕВОЧКА жмутся внизу. Уже кажется, что о них забыли. Все поглощены вниманием к тому, что скажет учёный).

ПРОФЕССОР: Итак, господа… виноват, товарищи… Кхе… кхе… (Закашливается, шевелит пальцами). Я не могу говорить без воды. Принесите, пожалуйста, графин и стакан.

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Сию минуту. (Опять исчезает и возвращается с графином и стаканом. Держит их наготове перед профессором).

УЧЁНЫЙ: Итак, товарищи, перед нами стоит важный вопрос. Нужно накормить голодных детей (протягивает руку в сторону

ТЁМНОЙ ЛИЧНОСТИ. ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ подаёт ему стакан с водой. Учёный выпивает). Так-с. Благодарю вас. Итак я продолжаю. Сейчас я разберу вопрос о голоде со всех точек зрения. Начнём с исторической стороны. Итак сторона историческая. Я не имею под рукой всех данных, но тех заметок, которые у меня имеются в портфеле, я думаю, на первых порах будет достаточно. (Берёт портфель. Достаёт из него свёрток бумаги, имеющий больше вершка в диаметре, и начинает его разворачивать. Свёрток разворачивается, как лента фокусника, бесконечной белой полосой) Вот тут я имею сведения, почерпнутые мною у древних историков.

ТЁМНАЯ ЛИЧНОСТЬ: Гражданин профессор, у нас очень большой список ораторов…

УЧЁНЫЙ (увлечённый не слышит): Эти историки сообщают нам, что голод, как его называют э…э…э… (шевелит пальцами).