Автор книги: Ирина Панченко
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Неизвестный Олеша. Поэма «Беатриче»
В середине 1960-х годов я, в ту пору аспирантка Киевского пединститута, познакомилась в Москве с Аркадием Викторовичем Белинковым, автором только что вышедшей и нашумевшей книги о Юрии Тынянове. Поводом для знакомства была моя работа над диссертацией о творчестве Ю. К. Олеши, заново открытого моим поколением благодаря «оттепели», снявшей идеологические табу с ряда имён.
Аркадий Викторович в то время готовил книгу об Олеше и взял надо мной добровольное шефство. К Олеше мы с ним относились совершенно по-разному: я – благоговейно восхищённо («Какой эстет! Какой язык! Какие метафоры!»), а он – сурово и непримиримо («конформист», «алкоголик», «Отучайтесь смотреть на предмет своего исследования снизу вверх»). Конечно, разве могло тогда совпасть наше видение, наше восприятие Олеши? Диссидент и недавний зэк Белинков жаждал социального разоблачения державного советского лицемерия и – по собственному признанию – выбрал Юрия Олешу «в качестве мальчика для битья», а я, не знавшая тогда ничего хуже серой литературы разных кочетовых, увидела в Олеше яркость художественных красок, стереоскопию метафор, неслыханную свежесть сравнений, одним словом, Художника. Именно поэтому Аркадий Викторович подарил мне копию юношеской поэмы Ю. Олеши «Беатриче» (которая была посвящена и подарена автором поэту Георгию Шенгели), а также копию речи Олеши, написанной для вечера памяти Шенгели. Оба этих литературных документа не были опубликованы и хранились тогда в личном архиве вдовы Шенгели, которая жила в Москве.
Чтобы иметь право ввести документы в литературоведческий обиход, я дважды обращалась к Н. Л. Манухиной-Шенгели и оба раза получала самое доброжелательное разрешение и благословение. Приведу полный текст одного из её писем, т. к. сегодня это уже факт истории нашей литературы:
Уважаемая И. Г. Панченко!
Только сегодня -10 июня – вернулась в Москву – и спешу Вам ответить. Я ничего против не имею, чтобы неопубликованное письмо Олеши было Вами использовано в Вашей диссертации. Олеша прислал его в Союз писателей в первый вечер «памяти Шенгели» – 21.11.58 г., (т. к. сам не мог явиться по болезни). Письмо это было прочтено С. В. Шервинским, а второй раз было прочитано на вечере памяти Шенгели – в музее Пушкина в 1964 г. Примите сердечный привет.
10 июня 1966 г. Н. Шенгели
Во втором письме ко мне Нина Леонтьевна, между прочим, писала:
…Благодарю Вас за присылку Вашей работы об Юрии Олеше. Прошу Вас искренно заняться печатаньем поэмы «Беатриче» (выделено автором письма – И. П.). Только, пожалуйста, если удастся её напечатать, – пришлите мне экземпляр газеты.
28 апреля 1977 г. Н. Шенгели
В диссертации я, конечно, цитировала и раннюю поэму Олеши, и его речь для вечера памяти Шенгели. Но все мои попытки опубликовать саму поэму «Беатриче» с комментариями оказались тщетными. «Пробить» публикацию не удавалось никак. Стилистика и содержание поэмы оказывались не «с веком наравне» и становились непреодолимым препятствием. Сохранившаяся у меня переписка с возможными издателями отражает ту атмосферу цензурных запретов и редакционного страха, в которой мы жили. Как свидетельство моих попыток опубликовать неизвестные читателю произведения Олеши, привожу отрывки их сохранившегося в моём архиве черновика моего письма, адресованного Н. Л. Манухина-Шенгели:
…Последний раз я писала Вам в мае 1970 года. Припоминаете? С просьбой разрешить публикацию поэмы «Беатриче». С тех пор много воды утекло… Все прошедшие восемь лет я не теряла надежды опубликовать поэму «Беатриче». Считаю своим долгом рассказать Вам о своих усилиях.
С предложением публикации обращалась: в газету
«Комсомольская искра» (Одесса) – март 1971;
в журнал «Русская литература» (Ленинград) – октябрь 1971;
в межведомственный республиканский сборник «Вопросы русской литературы» (Львов) – февраль 1972;
в журнал «Вопросы литературы» (Москва) – октябрь 1972;
в газету «Литературная Россия» (Москва) – ноябрь 1972;
в «Вестник Киевского университета» – октябрь 1974;
в редколлегию сборника Вологодского пединститута февраль 1976.
И всё неудачи, всё отказы… Наконец, узнаю, что лежавшая без движения 4 года публикация в «Вестнике Киевского университета» должна быть напечатана. Радуюсь, но не очень уверенно (ведь во Львове тоже были положительные рецензии, а редколлегия всё-таки отклонила публикацию).
И вот в январе 1978 г., три дня назад, мне вручают вёрстку. Листаю страницы… Ищу поэму… Её-то, увы, нет. Помещена только моя статья-комментарий под названием «И Алигьери знал, какое имя…» (Неизвестная поэма Ю. К. Олеши «Беатриче»). (См. В1сник Кшвського унтерситету. Украшська фшологш. – К., 1978. – С. 31–37). Какая ирония судьбы!
Надеюсь, Вам будет приятно прочитать и эти краткие страницы многострадальной статьи (это 4-й вариант), где добрым словом упомянуто имя Георгия Шенгели. Все годы помнила о Вас… Передан ли архив Шенгели в ЦГАЛИ?
Желаю счастливого гармоничного Нового года!
8 января 1978 г.
Но на это письмо к Нине Леонтьевне я ответа уже не получила…
Юрий Олеша. БЕАТРИЧЕ
Георгию Аркадьевичу Шенгели
Ты, Боже, герцог… Но каких владений?
Какое имя из других нежней?
Перебираю сладкие, земные
И руки отряхаю и гляжу:
Текут, текут
И падают, сияя и звеня…
Тоскана?
Видишь? – это Твой Георгий!
Смотри: смеётся – шлем раскрылся розой…
Ему не страшно биться в день такой
На зелени, средь лютиков, в росе, —
Когда на небе – облак или плод,
Архистратиг – садовник или воин?
Конь бел, как горлинка, как рыба;
Он плещется и вьётся от сиянья
двух длинных шпор – двух золотых комет.
Дракон не страшен всаднику такому:
дракон для грешников – исчадье ада,
для праведников – ящерица лишь,
для Рыцаря Святого – только сердце,
засохшее и чёрное, как боб!
Тоскана?
Ты не хочешь? – Есть другие…
Вот – Роза!
Слушай: Роза! Роза!
Был инок, неумелый в ремеслах:
Ни драгоценной алой киноварью
Заглавия по золоту писать;
Ни рисовать, как круглою рукою
Подносит Ева яблоко Адаму
А с пальмы змей качается над ней;
Ни сочинять в сладчайший лад псалма
О том, как лань зелёною тропою
Из мокрых кущ явилась, и сиял
Крест на челе – весенним, смутным утром…
Так ничего не знал он, не умел,
Но только пел, как ветер пел – Мария!
Но Богоматерь, Деву Пресвятую,
Из братьи всей – превыше почитал…
Смеялись иноки, но ты, о Боже, —
Ты знаешь всё – кому удел какой! —
И вот, когда он умер,
на устах,
покрывшихся смертельной чернотою,
вдруг расцвели паникадилом дивным
пять алых роз – пять страстных букв —
Мария —
стеблями от замолкнувшего сердца,
чей вес златой ты пробовал в тот миг…
Нет! Ты не хочешь розы! Я найду…
Так говорят, что видит Алигьери?
Куст розовый, где листья – латы, розы —
без рукавиц
в покое розовеющие руки:
пять лепестков – персты сложились купно,
отягчены сияющей пчелой!
Она уйдёт, уйдёт, звеня, – с венца в ладонь,
в темнеющую кровью сердцевину,
где листья вкруг – военные зубцы
железных нарукавников доспеха!..
Где голова – когда так много рук?
Кто их поверг и смял под конским брюхом
и улетел, пылая стременами,
стремительный, как искра из меча?
Но поднимает очи Алигьери
И узнаёт, кто рыцарей поверг…
Там, над кустом —
шумел, сиял и открывался Рай…
Струился свет, стекая, как Архангел,
меняя драгоценные цвета,
огромный свет – свет конницы небесной,
свет плата Вероники…
Свет от одежд, очей, лица, от рук
там над кустом представшей
Беатриче…
И Алигьери знал, какое имя
Дать Господу владениям Его…
Он так сказал:
«Как к Господу, умерши, прихожу…
– и спросит Он: «Чего тебе я не дал?»
«Что мне хотеть? – тогда Ему скажу, —
раз я любовь великую изведал»…
И покажу: «Гляди по тёмным странам —
Там, в высоте, в текущей смутной мгле
горит звезда. Её Альдебараном
живущие назвали на земле…
Когда бы вдруг с небес рука твоя
Меня совсем забыла б меж другими, —
то и тогда – что требовал бы я,
раз у нея нежнее было имя?»
Одесса, октябрь 1920 г.
Публикацию текста поэмы Юрия Олеши «Беатриче» И. Панченко осуществила в следующих изданиях:
– Публикация поэмы Юрия Олеши «Беатриче» и вступительная статья в журнале «Collegium» (1994. № 1. С. 157–158).
– Неизвестный Олеша. Публикация поэмы Юрия Олеши «Беатриче» и вступительная статья в журнале «Побережье» (1999. № 8. С. 170–173).
«И Алигьери знал, какое имя…»
(Неизвестная поэма Ю. К. Олеши «Беатриче»)
Вспоминая гимназические годы, Юрий Олеша связывает своё первое, неизгладимое ощущение «что такое стихи» с именем Александра Блока. Он пишет о «чистом восхищении» Блоком, которое пережил тогда. О восхищении «розами, рыцарями, Равенной, благовещением – всем, что вплыло в душу после знакомства с Блоком».[183]183
Олеша Ю. Повести и рассказы // М.: Худ. литература,1965. С. 431.
[Закрыть]
Было не только восхищение. Подражание блоковским интонациям, блоковским сиренево-синим краскам, эпитетам легко угадывается в самых ранних стихах Олеши из его сохранившегося юношеского альбома «Виноградные чаши» (1915):
Под вечер встанет над туманами
Из старой сказки Рюбецаль —
И даль с чертогами стеклянными
Окрасит синюю эмаль
(«Зима»).[184]184
Архив Суок-Олеши О. Г.
[Закрыть]
Ползёт, дымясь, сиреневый туман…
Темнеет быстро. Над сухим бурьяном
Взошла и стала бледная луна…
(«В степи»).[185]185
Там же.
[Закрыть]
«Бледный небосклон», «Бледная луна», «тумана флер», «туманный» – подобные образы мы встречаем в стихах Юрия Олеши и в 1917, и в 1918 году («Сиреневое рондо», «Бульвар», «Майские стихи».[186]186
Олеша Ю. // Бомба. 1917. № 9 и др. номера этого издания за 1917 г.
[Закрыть] «Эпитет „бледный“ остаётся одним из любимых в поэзии А. Блока», – писал исследователь В. Альфонсов.[187]187
Альфонсов В. Слова и краски // М.-Л.: Сов. писатель. 1966. С. 26.
[Закрыть] Героини его стихов ещё долго будут сохранять сходство с блоковской Незнакомкой. Так, от взгляда на Бьянку («Двор короля поэтов») у Принца «сердце замерло в таинственной печали», потому что она – «Никто», не столько реальное лицо, сколько воплощение призрачного желанного Идеала:
Но сходство образов Олеши с блоковскими – лишь изобразительное, внешнее. «Стихи должны соответствовать мечтам о любви. И только это соответствие я и усматривал в Блоке»,[189]189
Олеша Ю. Повести и рассказы. С. 431.
[Закрыть] – вспоминал Олеша о себе, семнадцатилетнем. Сущностное, философское осмысление жизни, способность увидеть, как говорил Олеша, «середину вещей» пришли позднее.
Юношеская неопытность, отсутствие своего поэтического стиля делали Юрия Олешу легко зависимым от модных тогда в его кругу корифеев. Ранний Олеша подражает не только Блоку, но и Брюсову, Гумилёву, Северянину:
(«Гасконь»)
В половине восьмого
В загородной кофейне
На открытой веранде
Вы сидели в компаньи
Припомаженных денди
И раскрашенных дам, —
И я видела ясно,
Что теперь Вы забыли
О сиреневой Ванде…
…О, ужасные миги!
Я с собою боролась:
Мне хотелось подняться
И перчаткой Вас больно
Отхлестать по лицу!.[191]191
Олеша Ю. // Бомба. 1917. № 10. С. 4.
[Закрыть]
(«Письмо истеричной женщины»)
Это был в жизни Олеши период интенсивной литературной учёбы, частых неудач, прозрачных, порой наивных претензий на оригинальность («соличится сердце, как небо, нотами только что спетыми», «Шёлковым газом – одеколонным оазом», «жентильные года!..» и т. п.) Это была дань запоздалой моде «на декадентов», царившей в одесских литературных кружках «Зелёная лампа» (1918), «Коммуна поэтов» (1919), «Коллектив поэтов» (1920).
В годы творческой зрелости Юрий Олеша очень критически относился к своим ранним литературным опытам: «Стих был с "гумилятиной"»,[192]192
Олеша Ю. Автограф // РГАЛИ. Фонд № 358. Опись № 1. Ед. Хр. 22.
[Закрыть] «Я писал под Игоря Северянина, манерно, глупо-изысканно».[193]193
Олеша Ю. Ни дня без строчки // М.: Советская Россия. 1965. С. 134
[Закрыть] Вместе с тем суровая оценка собственных подражательных стихов «под…» не исключала благодарной приверженности Олеши к талантливым поэтам-модернистам начала XX века. Как свидетельствует Олеша в книге «Ни дня без строчки», влюблённость в «небывалую» поэзию Бодлера, Блока, Мандельштама, Ахматовой, Шенгели, Волошина и других он пронёс через всю жизнь.[194]194
Там же. С. 123–125; 130; 150 и др.
[Закрыть] В каждом из них он ценил художника-мастера. Литературные ориентации Олеши менялись, но у поэтов-мастеров он всегда учился точности слова и образа, приёмам романтического «пересоздания» действительности, метафорическому видению вещей – всему тому, что впоследствии станет качествами собственного стиля писателя.
Революция открыла Юрию Олеше «глаза на мир», помогла ощутить узость своего поэтического диапазона. «Если бы не произошла революция, был бы я эстетствующим писателем»,[195]195
Олеша Ю. Автограф // РГАЛИ. Фонд № 358. Опись № 1. Ед. Хр. 22.
[Закрыть] – признавался он. Опыт эпохи гражданской войны, работа в революционных одесских изданиях изменили содержание поэзии Юрия Олеши, усилили публицистическое начало в его творчестве («Кровь на памятнике»,[196]196
Олеша Ю. Кровь на памятнике // Бомба. 1917. № 3. С. 9.
[Закрыть] «Пушкину – Первое мая»,[197]197
Олеша Ю. Пушкину – Первое мая // Бомба. 1917. № 4. С. 11.
[Закрыть] «Пятый год»,[198]198
Олеша Ю. Пятый год // Бомба. 1917. № 7. С. 7.
[Закрыть] и др., способствовали проявлению, пусть пока схематичных и декларативных, стихов на революционную тему («Большевики»,[199]199
Олеша Ю. Большевики // ОдУкРОСТА. 1920. № 178.
[Закрыть] «Памяти Энгельса»[200]200
Олеша Ю. Памяти Энгельса // ЮгРОСТА. 1920. № 196.
[Закрыть] и др.).
Вместе с первыми попытками освоения революционной тематики в творчестве Олеши появляется новая ориентация – на пролеткульте кую поэзию («Так в нашей памяти, как пламя в чёрных домнах как ход свистящий шатуна останутся навек святые имена»,[201]201
Там же.
[Закрыть] на Маяковского:
Знамёна – фартук! Извёсткой кропи,
Бомбой в разруху ответ бросай!
К древу познания – к сосне стропил,
К небу седьмому – лезь на леса!
(«Ремонт»).[202]202
Олеша Ю. // Силуэты. 1923. № 14.
[Закрыть]
Отныне Юрий Олеша будет всегда поклоняться В. Маяковскому, равняться на него, стремиться, как это ни трудно, «уловить связь между Блоком и Маяковским».[203]203
Олеша Ю. Повести и рассказы. С. 432.
[Закрыть]
До сих пор современные исследователи творчества Юрия Олеши (И. П. Вдовина,[204]204
Вдовина И. Творчество Юрия Олеши 20-х годов // Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М., 1966.
[Закрыть] Е. И. Розанова,[205]205
Розанова Е. Проза Юрия Олеши //Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. К., 1968. С. 6.
[Закрыть] да и автор этих строк,[206]206
Панченко И. Стиль Юрия Олеши и его связь с судьбами романтической традиции в советской литературе. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. К., 1967. С. 4–7.
[Закрыть] акцентируя внимание на эволюции мировоззрения писателя, исходили из простой схемы: условные, далёкие от действительности образы Олеши под влиянием новой эпохи исчезают, сменяются в его творчестве реалистическими, революционными: «С установлением Советской власти в
Одессе молодой поэт и его товарищи, очнувшись от акмеистской летаргии, становятся активными участниками в общественной жизни Южной России, выступая как пропагандисты-агитаторы», – пишет И. Вдовина.[207]207
Вдовина И. Творчество Юрия Олеши 20-х годов. С. 4.
[Закрыть]
На самом деле процесс становления писательского голоса Юрия Олеши проходил сложнее. Это подтверждает и новый литературный факт – ранее неизвестная поэма Ю. К. Олеши «Беатриче» (архив Н. Л. Манухиной-Шенгели), датированная 1920 годом.
Подобно тому, как в 1917–1918 годах отвлечённо-романтические подражательные стихи «Сиреневое рондо», «Письмо с дачи»,[208]208
Олеша Ю. Сиреневое рондо; Письмо с дачи // Бомба. 1917. № 10. С. 6.
[Закрыть] «Часы»,[209]209
Олеша Ю. Часы // Жизнь. 1918. № 4. С. 7.
[Закрыть] «Настроение „Fleur d'amour“»[210]210
Олеша Ю. Настроение «Fleur d'amour» // Фигаро. 1918. № 21. С. 6.
[Закрыть] и другие создавались Олешей параллельно с гражданско-публицистическими стихотворениями «Пятый год», «Как это происходит»,[211]211
Олеша Ю. Пятый год; Как это происходит// Бомба. 1917. № 14. С. 6.
[Закрыть] «Терновый венец»[212]212
Олеша Ю. Терновый венец// Бомба. № 24. С. 10.
[Закрыть] и другими, так и в 1920 году одновременно были написаны поэма «Беатриче» (результат уроков, взятых у модернистов), и агитационные стихотворения «Большевики», «Памяти Энгельса» и тому подобные, рождённые радостной приобщённостью к заботам революционных будней, «социальный заказ на сегодня». Обе эти линии найдут продолжение в разностороннем зрелом творчестве Олеши – лирика и романтика, Олеши-эстета и Олеши-агитатора, Олеши – фельетониста и сатирика.
Поэма «Беатриче» Юрия Олеши, созданная в Одессе в октябре 1920 года, связана с образом и символикой Данте. «Суровый Дант», привлекавший Олешу как раз менее всего суровостью, занял одно из главных мест в духовном мире писателя уже в юности. Это было не только почтительное преклонение перед великим итальянцем – Данте Алигьери стал для Олеши образцом «художественной подлинности», мерилом поэтического таланта, критерием для определения мастерства: «так мог сказать только Данте», «та же сила подлинности, что у Данте», «это блистательно, в силу Данте», «это похоже на Данте» – такие оценки рассыпаны в книге последних лет «Ни дня без строчки». В этой книге находим размышления Олеши об авторе «Божественной комедии», о «чуде» приобщения «к пожару фантазии» Данте, о его «точной и нежной поэзии», о «мощи подлинности» его образов. Олеша говорил, что ему хотелось бы «приблизить этого великого автора к русскому читателю».[213]213
Олеша Ю. Ни дня без строчки. С. 191.
[Закрыть] «Об этом я буду ещё писать и писать».[214]214
Там же. С. 192.
[Закрыть] Как теперь очевидно, это желание Олеши восходит ещё к 1920 году, когда писатель создавал свою поэму «Беатриче».
Поэма «Беатриче» носит стилизованный характер. В её прототипах угадываются образы поэтов-прерафаэлитов, в творчестве которых сочетались патриархальная благочестивость, романтичность и живописность, стремление продолжить традиции лирики Данте. К опыту прерафаэлитов обращались русские символисты.
Беатриче – сложный образ в поэме Ю. Олеши. Как и в «Божественной комедии», она здесь является символом мудрости и откровения:
Там, над кустом —
шумел, сиял и открывался Рай…
Струился свет, стекая, как Архангел,
меняя драгоценные цвета,
огромный свет – свет конницы небесной,
свет плата Вероники…
Свет от одежд, очей, лица, от рук
там над кустом представшей
Беатриче…
Свет Рая – свет мудрости, свет «духовной идеальности», воплощением которой является Беатриче. И вместе с тем Беатриче у Олеши, согласно дантовской традиции, остаётся той женщиной, которую Алигьери любил на земле, остаётся символом любви.
И Алигьери знал, какое имя
Дать Господу владениям Его…
От так сказал:
«Как к Господу, умерши, прихожу…
– и спросит Он: «Чего тебе я не дал?»
«Что мне хотеть? – тогда Ему скажу, —
раз я любовь великую изведал»…
Образ Алигьери у Олеши дерзостен. Алигьери в поэме вместе с Господом ищет имя Его духовным «владениям» («Ты, боже, герцог… Но каких владений? Какое имя из других нежней?»). Они перебирают имена и сюжеты библейских легенд, пока, наконец, не останавливаются на Беатриче. Но в поэме владения Господа, «Его» владения, – это, одновременно, и владения Алигьери. В Беатриче воплощён не только духовный идеал Алигьери, но и его творческая тема, его «божественное» вдохновение.
Поэму «Беатриче» Юрий Олеша посвятил автору изысканно-отточенных стихов, известному переводчику и признанному знатоку русского стихосложения Георгию Аркадьевичу Шенгели (1894–1956). О незабываемом впечатлении того дня, когда Олеша впервые увидел на эстраде Шенгели – лектора и чтеца, он рассказал много лет спустя в письме, зачитанном 21 февраля 1958 года на вечере памяти Георгия Шенгели в Союзе писателей (текст письма хранится в архиве Н. Л. Манухиной-Шенгели). Письмо-memoria Олеши, до сих пор не публиковавшееся, содержит, на наш взгляд, мысли и образы, которые перекликаются с поэмой «Беатриче»:
«…Первая встреча с Георгием Шенгели состоялась тогда, когда я, ещё будучи мальчиком, но уже чувствуя, что в мире есть поэзия, и уже понимая краем души, что и я буду служить ей, увидел его на сцене театра в Одессе, давно-давно, когда он выступал и как докладчик о творчестве Игоря Северянина, и как чтец своих стихов.
Он поразил меня, потряс навсегда. В чёрном сюртуке, молодой, красивый, таинственный, мерцая золотыми, как мне показалось тогда, глазами, он читал необычайной красоты стихи, из которых я тогда понял, что это рыцарь слова, звука, воображения… Одним из тех, кто был для меня ангелами, провожавшими меня в мир искусства, и, может быть, с наиболее пламенным мечом – был именно Георгий Шенгели. Я славлю его в своей душе всегда!
…Я хочу сказать только о том, что знал в своей жизни поэта – одного из нескольких – странную, необычную, прикасающуюся к грандиозному фигуру.
И он навсегда останется в моей памяти, как железный мастер, как рыцарь поэзии, как красивый и благородный человек, – как человек, одержимый служением слову образу, воображению».
В приведенных из письма Олеши отрывках образ Георгия Шенгели предстаёт перед нами в приподнятом, романтическом свете. Он – «рыцарь слова, звука, воображения, «железный мастер». Нам кажется, что образ Георгия Победоносца, Рыцаря Святого в поэме «Беатриче» перекликается с опоэтизированным в письме образом Георгия Шенгели – «рыцарем поэзии», «ангелом с пламенным мечом», провожавшим Олешу в мир искусства.
В ассоциативных рядах поэмы «Беатриче» проглядывает будущий Олеша – мастер самобытного сравнения и неожиданной метафоры:
Конь бел, как горлинка, как рыба;
Он плещется и вьётся от сиянья
двух длинных шпор – двух золотых комет.
Дракон не страшен всаднику такому:
дракон для грешников – исчадье ада,
для праведников – ящерица лишь,
для Рыцаря Святого – только сердце,
засохшее и чёрное, как боб!
Поэма «Беатриче» примыкает к циклу юношеских стихотворений писателя под названием «Милые призраки», но, бесспорно, превосходит их по мастерству, по глубине замысла. Для стихотворений цикла («Гаскония»,[215]215
Олеша Ю. Гаскония // Мысль. 1918. № 3. С. 23.
[Закрыть] «Пиковая дама»,[216]216
Олеша Ю. Пиковая дама // Южный огонек. 1918. № 2. С. 6.
[Закрыть] «Моцарт и Сальери»,[217]217
Олеша Ю. Моцарт и Сальери // Южный огонек. 1918. № 3. С. 13.
[Закрыть] «Лиза»,[218]218
Олеша Ю. Лиза // Огоньки. 1918. № 26. С. 12.
[Закрыть] «Каменный гость»)[219]219
Олеша Ю. Каменный гость // Южный огонек. № 3. С. 13.
[Закрыть] характерны образы и мотивы, навеянные литературными произведениями, «тенями» литературных героев, как говорил Олеша. Стихи цикла «Милые призраки» обнаруживают эстетический вкус автора, но в них Олеша остаётся на уровне пересказа чужого сюжета, не предлагает новой трактовки, нового поворота известного литературного факта. Его стихи – только поэтическая парафраза, чаще всего пушкинских мотивов:
Простой игрой слепого скрипача
Ты нынче, Моцарт, друга позабавишь.
И, взор подняв от пожелтевших клавиш,
Увидишь смерть, беспечно хохоча.
Твой друг откупорит бутылку,
Станет
Недобрым блеск из-под тяжёлых век.
И вот сейчас твой чёрный человек
Тебе бокал отравленный протянет.
(«Моцарт и Сальери»).
Поэму «Беатриче» в определённом смысле тоже можно отнести к литературным реминисценциям Юрия Олеши. Однако тут, в отличие от стихов цикла «Милые призраки», Олеша поднимается над чужим художественным материалом, создаёт ёмкие по своей содержательности образы-символы. Но и «Беатриче», конечно, – дань благородным юношеским увлечениям «розами, рыцарями, Равенной».
Ранняя поэма Ю. Олеши «Беатриче» заполняет некоторый пробел в творческой биографии писателя и помогает понять пути развития его творчества, соотнесённость его поздней прозы с поэтическими опытами юных лет.
Статья И. Панченко «…И Алигьери знал, какое имя…» (Неизвестная поэма Ю. К. Олеши «Беатриче») опубликована в издании «Вiсник Київського унiверситету. Українська фiлологiя» (К.: Вища школа, 1978. Вып. 20. С. 31–37).
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
