Текст книги "300 дней и вся оставшаяся жизнь"

Глава 26

– Ох, что ж я лето так не люблю, ужас какой-то…

Катьке было жарко. Собственно говоря, Катьке, как и всем крупным людям с лишним весом, жарко было всегда. Даже зимой. Катерине по статусу (а как же, работник городской администрации, не нянечка в детском саду и не маляр-штукатур) была положена шуба. Так первое, что сделала горячая Катька, это оттащила обновку в ателье – выпороть утеплитель из подкладки. Принятая мера помогла отчасти, ей все равно было жарко, и в самые стеклянные холода Катька носилась в полушубке нараспашку. Сейчас, когда термометр показывал тридцать восемь в тени, бедная Катерина походила на симпатичный и очень растрепанный помидор, запакованный в белую майку и кургузые шортики, начинавшие свою карьеру в качестве джинсов.

Катькиного бойфренда подружки, собравшиеся, как и было условлено, в Инночкином дворе поздним утром в субботу, оглядывали с некоторым недоумением: декларированный мужчина Катькиной мечты – мачо и гламурный подонок в одном флаконе, – ничего общего с молодым человеком, сопровождавшим Екатерину Александровну, не имел. Немногим выше роскошной, шестипудовой Катерины, он был тощим, носил очки и невразумительную прическу. На вид Диме было лет двадцать, и больше всего он походил на краснодипломного выпускника какого-нибудь заумного факультета. Что могла найти Катька в этом ярко выраженном ботанике – загадка.

Забавную деталь, объединявшую всю компанию, первой заметила Томка: все, включая Капитолину Ивановну, были одеты в джинсы разной степени укороченности и в футболки. Исключение составляла Фрида – ни джинсов, ни вообще брюк в гардеробе поэтессы сроду не было, и она щеголяла в умопомрачительном цветастом сарафане до пят.

– Все люди как люди, а Фридка у нас чистая принцесса, – дразнила Фриду Тамара. – Знаете, как эту ткань делали? Сфотографировали цветущий луг с высоты птичьего полета!

В этот момент во двор въехала машина Витки.

Инночка машинально взглянула на часы: одиннадцать ноль-ноль. От Виталия, закрывавшего машину, это движение не укрылось. Молодец, тетушка, просчитала…

Катькин скромный внедорожник – это она считала свой внедорожник скромным – был уже загружен, оставалось только рассесться по машинам. Ну и познакомиться, конечно. Виталий клюнул Инночку в щеку, чуть ли не первый раз в жизни – обозначил свой статус. Инночка, чувствуя себя нелепо, особенно после тихого Томкиного: «Девочки, вторая премьера за день!» – принялась знакомить Виталия с народом. Хорошо Катьке, у той все просто, запомнили, не запомнили: «Теть Кап, бабоньки, это Дима, прошу любить и жаловать!» И бедный Дима, путаясь в ногах и яростно поправляя очки, ходил по кругу, протягивая узкую влажную ладошку, силясь запомнить, кто есть кто. Инночка не собиралась ставить Виталия в такое же дурацкое положение.

– Мама, познакомься, это мой друг Виталий, я тебе о нем много рассказывала. Виталий Валентинович! – Она нарочно озвучила отчество для пацанов: по имени называть неприлично, а для почти родственного «дядя» Витка еще не созрел. – Позволь представить тебе моих подруг и друзей…

Голубев был сдержан и любезен. В своих льняных брюках и светлой рубашке военного покроя он смотрелся в этой почти туристического вида компании так же чужеродно, как и Фрида. На поэтессе его взгляд на секунду задержался. Ему не доводилось видеть таких женщин, по крайней мере на расстоянии вытянутой руки. Он не назвал бы эту женщину красавицей в общепринятом смысле этого слова – слишком худа, слишком бледна. Тонкие, изогнутые губы, острый, изящный нос, глаза темные, ресницы и брови – очень черные. А волосы… Таких волос он прежде вообще не видел. Наверное, большого труда стоит хотя бы вымыть и расчесать их, не говоря уже о какой-то более-менее сложной прическе. Очень густые и очень длинные. Даже с виду тяжелые. Наверное, именно про такие волосы в романах пишут, что лучше всего они смотрятся разметанными по подушке. Он поймал себя на этой мысли, удивился, смутился и поспешно отвел взгляд от этой эльфийской принцессы.

Погрузкой – видимо, на правах самой шумной – распоряжалась монументальная женщина с лицом древнегреческой статуи. Катерина, вспомнил Виталий. Какое счастье, что мнение этой Афродиты совпало с предупреждениями и рекомендациями тетушки, – в его машину отправились чем-то похожая на Инночку женщина со своим мужем (Тамара и Михаил, – вспомнил он), эльфийская принцесса с необычным именем и сама Инночка. В джип к Афродите уселись юноша бледный со взором горящим Дмитрий, Капитолина Ивановна и два долговязых подростка.

Катька посигналила, и кавалькада тронулась в путь. Из города выбирались, несмотря на выходной день, аж минут двадцать, зато до заветного Кутафино домчались в два раза быстрее. От трассы дом был отделен садом. Вишни давно собрали, яблоки еще недозрелые. То есть поживиться нечем, но выглядит замечательно. Дорожка к дому, петлявшая среди деревьев, была когда-то вымощена неровными желтыми камнями. Сейчас все промежутки между ними заполняла трава. Прямо под окнами в землю были вкопаны довольно длинный деревянный стол и темные от времени лавки. Компания бодро высыпалась из машин.

– Надеюсь, все дома позавтракали? – спросила Катька и, не дожидаясь ответа, как лозунг на митинге, выкрикнула: – Тогда айда на речку!

Предложение встретили с энтузиазмом, женщины отправились в дом переодеваться, мальчишки рванули с места в глубину сада, Капитолина Ивановна мобилизовала Мишу выкладывать на стол пакеты из багажника Катькиной машины.

– Мам, собирай народ купаться, я тут сама по хозяйству разберусь, – сказала Инночка.

– Я тебе помогу, – ухватился за спасительную соломинку Виталий. Единственный знакомый человек оставался, а отправляться на речку ему, не умеющему плавать, со всеми этими шумными, веселыми, но практически незнакомыми людьми…

К тому же он совершенно не представлял, когда следует вручать подарок.

Через пару минут они остались вдвоем. Инночка разбирала то, чему предстояло стать праздничным обедом, – что-то таскала в дом, что-то раскладывала на столе. Виталий прервал ее бурную деятельность, подойдя сзади и взяв за плечи. Она оглянулась.

– Ин… Подожди. Я в цветах ничего не понимаю, просто не люблю, когда они вянут в вазах…

Это он врал. Обдумывая процесс ее дня рождения, он считал ведро алых роз обязательной составляющей. Охладила его пыл мудрая тетушка. Цветов Инке дарить не стоит. Все женщины любят цветы, но если многократно повторять приятное действие в негативном контексте… Проще говоря, ее бывший вечно с вениками таскается: он, значит, ей розы, а она косоротится. Короче, не надо дарить ей цветов, не надо напоминать, не надо вызывать неприятных ассоциаций – примерно в таком ключе наставляла его Полина Георгиевна. И оказалась права: Инночка одобрительно кивнула и улыбнулась. Он продолжил:

– Я никогда на тебе никаких украшений не видел. Конечно, золото в позолоте не нуждается, извини за банальность, и все-таки… Я подумал, что тебе понравится…

Инночка внутренне съежилась: неужели кольцо? Кольцо обязывает, принять кольцо – принять человека, отказаться – испортить весь праздник. Неужели он решился?! Это глупо, так нельзя, она не готова!

– Вот, – сказал он, доставая из кармана красную бархатную коробочку. – Эта безделушка…

Ага, безделушка, как бы не так! За подарком для нее он ездил в Москву, обошел десяток ювелирных магазинов. Задача, поставленная Полиной Георгиевной, была не из легких: вещь должна быть не крупная («Не вздумай булыжник покупать!»), но красивая, необычная и дорогая. Коробочка, тихо щелкнув, раскрылась. Внутри на белом атласе змеилась тонкая золотая цепочка с крошечным кулоном. Прозрачный камешек поймал солнечный луч и брызнул радугой. Не дав растерявшейся Инночке и рта раскрыть, Виталий вытащил подарок:

– Можно я сам на тебя надену? Повернись.

Она медленно повернулась к нему спиной и подхватила рукой порядком отросшие с зимы волосы. Он близоруко склонился к мелкому замочку недлинной цепочки, пальцы сразу стали неловкими, от нее пахло солнцем и полуденным лугом, и больше всего на свете он хотел поцеловать эту беззащитно открытую шею, незагорелое плечо… Но вместо этого зарылся носом и губами в ее рыжие волосы.

– Вит… – тихо, с паузами, начала она. – Может… на речку пойдем… искупаемся?

– Я плавать не умею, – рассеянно пробормотал он, не отвлекаясь от своего увлекательного занятия.

– Я тебя научу, – оживилась Инночка и обернулась. – Сашку научила, и тебя научу…

Его лицо было совсем близко. Ситуацию из-под контроля выпускать было нельзя, но Виталия уже понесло:

– А тебе не кажется, что это будет выглядеть нелепо? – Он почти шептал, его губы были все ближе, и вот она уже не видела ни неба, ни солнца, только его лицо, так он был близко.

– А тебе… не наплевать, как это… будет выглядеть? – спросила она и закрыла глаза.

– Наплевать. Мне на все, кроме тебя, наплевать, – почти с отчаяньем сказал он и решительно обнял ее.

Этой решительности она от Витки почему-то не ожидала. Ну, пусть будет что будет.

Целовался он не слишком умело, но очень нежно. Впрочем, сформулировать свое мнение по этому поводу она смогла лишь через несколько минут, после того как с некоторым трудом сумела выскользнуть из его объятий. Она вела его по саду, они шли на речку, и первое, что она сделает, – это ахнется в воду с головой. Голову ей просто необходимо остудить. Он, похоже, так не считал, шел медленно, то брал ее за руку, то пытался обнять за талию… Она все время старалась идти быстрее, ей казалось, что, как только она увидит лица своих подруг, – все станет проще.

Вода появилась неожиданно: старый сад кончался небольшим обрывом, противоположный берег речушки был пологим, заросли кустов на нем чередовались с полянами, а на горизонте мрачно чернел сосновый лес.

Катерина громко возмущалась: не речка, а петуху по колено, с каждым годом все мельче и мельче. Сашка кричал, что это только где песочек на берегу, а вон там, где тетя Тома, там очень глубоко. Дима с большим старанием плавал по-собачьи, Капитолина Ивановна с Мишкой устроились на покрывале, явно ожидая третьего партнера на пару партий в «дурачка».

Инночка своей миссией инструктора по плаванию озаботилась всерьез. Именно вдоль этого бережка давным-давно папа учил плавать ее саму. Она забежала в воду по колено, прыгнула вперед, вытянув руки, и через несколько секунд вынырнула на другом берегу. Виталий стоял, с сомнением глядя на воду.

– Ну, что же ты, давай, здесь классно! – закричала Инночка.

Он неловко разделся и вошел в речку. Только сейчас до него дошло, что означает выражение «вода как парное молоко». Казалось, в воде теплее, чем на воздухе. Конечно, он и представить себе не мог, каким увлекательным занятием могут стать уроки плавания, если в роли тренера выступает любимая женщина. Река словно смыла с Инночки скорлупу отчужденности, которая так тревожила его все время: она держала его за руки, прикасалась к его плоскому животу, когда объясняла, как правильно ложиться на воду, а потом вообще предложила его покатать:

– Держись за мои плечи, руки вытяни полностью, работай ногами, просто болтай вверх-вниз, только быстро. Готов?

И она, не дожидаясь ответа, вытянулась, оторвавшись от дна, и поплыла мягким бесшумным брассом туда, где было поглубже. Он поймал себя на мысли, что совсем не боится. Ни воды, ни глубины, ни утонуть. Всегда боялся, с самого детства, а сейчас не боится. Плечи под его руками были прохладными, их тела соприкасались под водой каждые несколько секунд, и если бы ему предложили вот сейчас умереть, он бы, наверное, и умер. От счастья.

К дому все возвращались счастливые и довольные. Как пионеры, – посмеивалась Капитолина Ивановна. Катерина вынудила Тамару чуть поотстать:

– Ты на шее у Лучининой ничего не разглядела?

– Чего там разглядывать? «Звезды поцелуев»? – Томка наплавалась вдоволь, и ей хотелось не секретных разговоров, а праздника по полной программе.

– Дура, какие поцелуи? Это бриллиант, причем очень хороший.

– И что?

– Да то! Ты вообще у Лучининой бриллианты видела?

– Ну, не видела.

– И я не видела. Из этого что следует? Что он ей его подарил!

– Кать, ну чего ты суетишься-то? Ну, подарил и подарил… Ты считаешь Инночку не достойной бриллиантов, что ли?

– Такие подарки подразумевают серьезные намеренья! Ты в курсе?

– Мне его намеренья глубоко фиолетово… И открою тебе, Афонина, страшную тайну: Инночке его намеренья, по-моему, тоже, мягко скажем, не интересны. Пойдем лучше пить-гулять.

– Мне, наверное, пить сегодня не придется. Кто всю эту гоп-компанию в город-то повезет?

– Виталий этот пусть и везет, вечно ты за всех отдуваешься.

Предложение Катерине понравилось, и подруги ускорили шаг: где-то впереди раздавалось многообещающее позвякивание тарелок и вилок.

То, что праздник удался, стало понятно с первой минуты – было шумно и весело, окрошку ели кто как любит: кто с квасом, кто с кефиром пополам с минералкой, кто просто как салат, обильно сдобрив сметаной. Чуть позже Дима достал из машины гитару. Выяснилось, что пел он отлично, а играл просто великолепно. Главное – те песни, которые знали почти все. И нисколько не был против того, чтобы ему подпевали хором. Помузицировав, все снова отправились купаться, только отец и сын Бортниковы и Сашка задержались – раскочегарить мангал.

Оставшись одни, мужчины тут же немного посплетничали о новых персонажах – Диме и Виталии. Первый был сразу идентифицирован как «подкаблучник ярковыраженный», а второй дебютант получил оценку «темная лошадка». Сашка сказал, что поверить в то, что взрослый нормальный мужик не умеет плавать, – надо быть полным лохом, следовательно, либо Виталий Валентинович за каким-то чертом притворяется, либо он ненормальный.

Сашка был не совсем прав. Как раз в это время Виталий Валентинович изо всех сил доказывал, что Инночка очень талантливый тренер, а он очень способный ученик. Он уже не боялся, довольно уверенно держался на воде, один раз даже без помощи своей учительницы сплавал «на глубину», правда, все время оглядываясь на Инночку, которая на всякий случай держалась поблизости. Она его хвалила, а он поймал себя на мысли, что как ребенок радуется и собственным достижениям, и ее похвалам. Он даже не помнил, когда последний раз так бесхитростно, искренне и открыто радовался хоть чему-нибудь.

…Шашлыки подавались на стол перед самыми сумерками. Виталий с самого начала заметил, что Екатерина Александровна спиртным не гнушается, выпивает и закусывает, как ни в чем не бывало. Стало быть, ехать в город она сегодня не собирается, заночует в доме. А на всю компанию места там, разумеется, не хватит. Значит, развозить по домам Инночкину матушку, да и детей тоже, наверняка придется ему. Перспектива его опечалила. Он-то надеялся на развитие… То есть он был почти уверен, что сегодня наконец-то определятся их отношения, а значит – и вся его дальнейшая жизнь. Нет, не то, чтобы уверен… В общем, он даже себе не мог честно признаться, что мечтает сегодня оказаться в ее постели.

Конечно, он ее хотел, хотел до безумия, как говорят в сериалах. Но ведь он обозначил свои намерения полгода назад. До сих пор ничего не произошло. Вывод напрашивается неутешительный: либо она собирается ему отказать, либо он просто дурак и трус. Это приглашение на ее день рождения – шанс выяснить, дурак он или нет. Другого шанса может не быть. Вернее – уж точно не будет, если он упустит этот…

Ну и ладно, отвезем, продолжим процесс произведения приятного впечатления. Но какие обстоятельства неодолимой силы не позволят ему вернуться сюда?

Домой засобирались в темноте. Дети, как он и ожидал, Капитолина Ивановна и Тамара с Михаилом. Придется нарушать правила. Будем надеяться, что ГАИ в субботу вечером тоже отдыхает. Даже если и не отдыхает, так, может быть, за сильно тонированными стеклами никто не разглядит, сколько в машине пассажиров. Михаил сядет вперед, а остальные четверо расположатся сзади, и вряд ли за такой громадной фигурой хоть одного из них будет видно. Ничего, проскочим. Проскочим – и вернемся.

Глава 27

Диму отправили спать. Не потому, что Катька начальственным голосом заявила, что нечего взрослые разговоры слушать, а потому что парень настолько хотел понравиться друзьям своей избранницы, что действительно утомился от усердия. Инночка вопросительно посмотрела на Катьку, уловила почт и незаметный кивок и отправилась стелить двуспальное ложе. Собственно, мест для спанья было три: классический старый деревенский дом – большая комната и два невразумительных закутка. В большой комнате стоял диван, от старости раскладыванию не подлежащий, а спаленки без окон, со шторками вместо дверей, были прибежищем древних железных кроватей с панцирными сетками и с блестящими шишечками на высоких эмалированных спинках. Кроме этих доисторических монстров в комнатушки влезло еще и по стулу. Для Катьки с Димкой Инночка приготовила апартаменты попросторнее и поудобнее, с периной и кучей подушек на двуспальной кровати. Пьяненький Дима перед тем, как улечься, благоговейно облобызал хозяйке ручку, благодаря за гостеприимство.

Инночка вернулась во двор к подружкам, которые уже успели затеять спор в своей привычной манере: Катерина горячилась и повышала голос, а Фридка ерничала, ехидничала, и всячески выводила Катерину из равновесия. Инночке вовсе не обязательно было присутствовать при начале разговора, чтобы понять, о чем идет речь. Обсуждали Диму, жениха и – чисто теоретически! – гламурного подонка. Конечно, никаким подонком он не был, у него были интеллигентные папа и мама, скромная должность пресс-секретаря в мэрии, высшее образование, приятная внешность, музыкальные способности и один огромный и абсолютно неоспоримый плюс: он боготворил Катьку, Екатерину Александровну Афонину, воплощение всех возможных и невозможных достоинств. Инночка сидела тихо, в разговор не вмешивалась, знала: тема Димы с минуты на минуту будет исчерпана, и речь пойдет о другом герое сегодняшнего вечера. И тогда отбиваться придется ей самой, причем одновременно и от змеи, и от буйволицы.

– А что же мы сидим так скромно? Бриллиантом не похваляемся? Или вам, госпожа Лучинина, бриллианты поклонники преподносят каждую неделю? – Катька, которой надоело отбрыкиваться от Фридиных насмешек, предпочла сменить тему.

– Каким бриллиантом? – удивилась Инночка.

– Балда, на шее у тебя что? Кусок звезды с неба, что ли?

Катька не поверила, что Инночка не поняла, о чем идет речь, и даже рассердилась на нее за такую игру. Ну, подарили бриллиант – чего скрывать-то? Не стыдный подарок.

– Ничего в бриллиантах не понимаю, – томно промурлыкала Фрида. – Но жутко интересно, дай посмотреть поближе.

Инночка, заинтересованная не меньше подруг, повозившись с замочком, сняла с шеи подарок. Подружки чуть не стукнулись головами, одновременно склонившись над камешком. Даже яркости сороковаттной лампочки хватало камешку, чтобы разбрызгать по их лицам искры чистого и яркого цвета. Тоненькое кольцо золотой оправы было почти незаметно, два крошечных платиновых листочка поддерживали камень в оправе, не скрывая его. Вещь была по-настоящему красивая, изящная, редкая. Тот, кто выбирал ее для Инночки, безусловно, обладал отличным вкусом.

– С любовью выбирал, паразит…

Катька завидовала не бриллианту, а той любви, с которой выбирали этот бриллиант. Любви не к ней. Подумаешь – бриллиант! Она могла сама купить себе практически любое украшение, даже такое дорогое. Здесь же не просто бриллиант, здесь отношение к Инночке. Отношение из ряда вон. То есть она, Катька, перебрала множество вариантов, ругая сама себя за то, что многие назвали бы развратом, – и ни разу не встретилась с таким отношением. А Инночка, не предпринимая никаких усилий, отхватила себе принца. В небольшом провинциальном городе разве можно найти принца? Нельзя. А Инночка нашла, да еще какого… Комсомолка, спортсменка, красавица, наконец… Катька завидовала Инночке.

– Запредельно красиво, – задумчиво сказала Фрида, покачивая кулон под светом лампы. – Кто придумал сравнивать чьи-то там глаза с бриллиантами? Это глупо, это совершенно несравнимо… Ни по функциям, ни по эстетике. Надо написать стихи о бриллиантах.

Фрида еще минуту любовалась украшением, а потом со вздохом добавила:

– Давай застегну.

Инночка послушно подставила шею.

Виталий наблюдал за этой троицей из-за кустов совсем недолго, буквально пару минут. Момент водружения кулона на его законное место он счел подходящим, чтобы объявиться:

– Тут еще наливают усталым извозчикам?

Вопрос был с подтекстом. Если да, то имеется в виду, что сегодня он больше никуда не поедет и останется ночевать. Конечно, не исключено, что Инночка устроится на ночлег с Фридой, а не с ним. Значит, такой возможности ее надо лишить. Только как?

Инночка предложила Витке и водку, и домашнее вишневое вино, выяснилось, что и шашлык остался. Застолье, хоть и без размаха, возобновилось. Катька стала спрашивать Виталия о работе, о возможностях «Абриса», прикидывая, нельзя ли сочинить какой-нибудь взаимовыгодный проект совместно с городской администрацией. Фриде этот разговор был совершенно неинтересен и непонятен, и она, шепнув Инночке, что ляжет на диване, не дожидаясь ответа, ушла в дом. Выпили еще вина. Катерина вовсю зевала – и время-то не особенно позднее, но целый день, проведенный на воздухе, плавание, которым она немножко злоупотребила, да еще такое количество спиртного… Извиняющимся тоном пробормотав, что, мол, от отдыха уморилась, Катька тоже пошла спать. Инночка растерянно смотрела вслед предательнице: неужели не понятно, что ситуация неловкая до слез… Витке тоже было неловко. Ну почему он не Казанова какой-нибудь? Вот взять бы ее сейчас на руки и унести туда, где им никто не помешает. Желательно на целую вечность.

Увы. Сейчас он очень хорошо понимал выражение «проглотил язык». Как же было просто, когда они только начинали общаться! Он морочил ей голову с чистой совестью, он был для нее человеком без прошлого, она не знала, что он до смешного неопытен, что его донжуанский список даже не страничка, а пара строк. Причем ни одной из этих строк гордиться не стоило. Чтобы сделать хоть что-нибудь, он прикоснулся к самым кончикам ее пальцев. Наверное, она чувствовала что-то похожее. Осторожно убрала руку, вроде бы для того, чтобы потрогать висящий на шее кулон. Не глядя на него, сказала:

– Девчонкам твой подарок очень понравился…

Витка даже обиделся:

– Девчонкам? А тебе?

– Мне тоже… То есть не просто понравился… Я не ожидала, я никогда не видела, я просто не могла представить себе, насколько это красиво! Вит, Катька сказала, что это безумно дорого…

– А ей-то что за дело?! Ин, я люблю тебя.

Она быстро перегнулась через стол, чтобы поцеловать его. От благодарности. И еще – чтобы не дать ему продолжить. Он-то знал, что ее любит. А вот любит ли она его – она не знала. Целоваться было неудобно – мешал стол, мешала посуда. Как-то все глупо получается. Два взрослых человека… Инночка от безысходности уже совсем было хотела предложить прогуляться по саду, когда Витка встал, обошел стол, обнял ее за плечи и повел в сторону открытой двери старого дома. Они вошли в пустую спаленку. В соседней кто-то тихо посапывал, скорее всего, Дима. Было совсем темно. Инночка услышала, как Витка раздевается, и с перепугу быстро забормотала, что в старых деревянных домах, особенно тех, где не живут постоянно, вечно прохладно и сыровато, особенно по ночам, и даже если лето жаркое, как нынешнее… Скорее всего, он смирился с тем, что раздеваться, по крайней мере сразу, она не собирается. Послышался тихий скрип. Она шагнула к кровати наугад и сразу наткнулась на его руки. Меньше всего на свете она хотела оказаться у стены. Если так, то у нее не останется никакой свободы выбора. Ей следовало остановиться и подумать, спокойно подумать, прямо сейчас: хочет ли она того, что, по идее, сейчас должно произойти? И если нет, то безжалостно отправить его спать в машину, и пусть думает, что считает нужным, ее это не касается. Но спокойно размышлять у нее не было времени. Весь сегодняшний день, яркий, наполненный смехом, приятными разговорами, любимой едой, день, когда у всех-всех было отличное настроение, очень быстро прошел перед ее закрытыми в темноте глазами. Урок плавания, прохлада кулона на шее, поцелуй в заполненном солнцем саду… Она шепнула:

– Подвинься, с детства боюсь спать у стенки.

Инночка сбросила тапки и вытянулась на действительно сыроватом ложе прямо как была – в шортах и в футболке. Витка сразу обнял ее и принялся осторожно целовать, она не отвечала на ласки, но не сопротивлялась – до тех пор, пока его пальцы не скользнули под ткань.

Если бы кто-то сейчас спросил Инночку, какая муха ее укусила, она не смогла бы дать ответ ни сразу, ни потом. Прикосновение мужских пальцев к ее коже чуть ниже лопаток вдруг страшно рассердило ее, почти до неконтролируемого бешенства. Ей стоило огромного труда не вскочить, не закричать, не ударить… Она затаилась. Она замерла, стала статуей. Конечно, он сразу почувствовал это, но спросить, что вдруг случилось, не посмел. Выпустил ее из рук, осторожно отодвинулся, пожелал спокойной ночи и через пару минут затих.

Ни она, ни он не смогли заснуть почти до утра, хотя зачем-то делали друг перед другом вид, что спят. Инночка боялась дышать и сходила с ума от единственной мысли: что она тут делает? Виталию было куда тяжелее: все его существо, та часть его личности, о существовании которой он и не подозревал до сих пор, яростно противилась происходящему: мечта его жизни, женщина, которую он добивался много лет, ради которой он мог бы сделать все, все что угодно, тихо дышит в темноте в каких-то сантиметрах от его рук, губ… И что? И ничего! Ничего, будь оно все проклято!

Простая, очевидная и от того убийственная мысль: все кончено, кончено раз и навсегда, кончено, не успев начаться, – оформилась в его голове почти на рассвете. Он хотел встать и уйти, но между ним и горестной свободой лежала Инночка. Если она хоть что-нибудь спросит, ему останется только пойти и утопиться в этой чертовой речке. Но Инночка задремала. Что ж, хоть в этом ему повезло. Он встал, сгреб в кучу свою одежду и выскользнул в «большую комнату». Светало. Фриды на диване не оказалось. Зато она поджидала его во дворе, за неубранным столом. В сером предутреннем свете, со своей странной сигареткой, Фрида показалась ему марсианкой.

– Доброе утро. В город?

Он кивнул, не в силах разговаривать.

– Захватишь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, направилась к его машине.

Ехали молча. Не потому, что не хотелось разговаривать: Виталию нужен был свидетель. Свидетель того, что в самую тяжкую минуту в его жизни он вел себя мужественно и с достоинством. Фрида молчала по совсем другим причинам: мало кто относился к ее предсказаниям и предчувствиям более серьезно, чем она сама. Вчера, еще утром, когда сегодняшняя ситуация не то чтобы казалась невозможной, а просто не приходила никому в голову, она заметила, как Виталий рассматривал ее, – недолго, но и не как березку под окошком. Заинтересованно рассматривал. Значит, она, Фрида, и есть та самая, из ее гадания, не ведьма, а так, способная. Теперь не следовало торопить события, ни в коем случае не должно получиться так, как будто она только и ждала, когда ему дадут от ворот поворот. Надо спокойно подождать. Фрида смотрела на пробегающий за окном машины пейзаж, чередование зеленых перелесков и желтых полей, слегка улыбалась и молчала. Воскресный город был пуст. И чист – поливальные машины постарались.

– Где «красный дом» знаешь? – спросила она.

– Ты там живешь? – удивился Виталий.

Фрида кивнула, даже не задумавшись, что он смотрит на дорогу и может не увидеть ее движения.

– Это же историческое здание, особняк Хмелевицких. Казимир Хмелевицкий, известный писатель, поэт, историк…

– Это мой прадедушка. Экскурсию провести?

Виталий, еще полчаса назад не интересовавшийся ничем, кроме того, что жизнь его кончена, ошеломленно кивнул. Правнучка Хмелевицкого, с ума сойти…