Текст книги "300 дней и вся оставшаяся жизнь"

Глава 31

Ночь, проведенная в ведомственной гостинице, заставила Инночку задуматься: к какому, собственно говоря, ведомству этот райский уголок принадлежит? К ведомству портовых шлюх и досрочно освобожденных растлителей малолетних? Командированные не просто пили-гуляли, они устроили оргию Калигуле на зависть. Конечно, она не выспалась. С опухшими после вчерашнего безостановочного плача глазами Инночка внешне не сильно отличалась от соседей по гостинице, разве что встала рано. Надо было найти в незнакомом городе место, где можно дешево купить куртку, джинсы и какие-нибудь ботинки. Ехать за всем этим в Москву, а потом возвращаться за Генкой – еще день потерять. Размеров одежды она не знала, но это ерунда, конечно, пусть будет лучше велико, чем мало. Вот с обувью было сложнее. И денег оставалось не густо, а еще до Москвы ехать, потом до Курского вокзала добираться, билеты на поезд покупать, да и по родному городу лучше тоже не на трамвае.

Сначала одежда. Совета она спросила у дежурной по гостинице. Оказалось, рынок совсем рядом, в двух кварталах по этой же улице. Инночка без проблем нашла убогую, на двадцать палаток, барахолку, купила джинсы, свитер, носки, ботинки и куртку. Можно было возвращаться в госпиталь.

На этот раз она и не подумала передохнуть на лавочке, покурить, представить встречу. Она уже ничего не боялась. Бегом влетела в знакомый корпус, бегом миновала отвратительный зеленый коридор и только у самой двери притормозила – отдышаться. Сегодня она и постучалась, и поздоровалась, и извинилась – палата все-таки мужская, вдруг кто не одет. Сегодня на нее и посмотрели с интересом: вчера Генка вернулся еще более нелюдимый, чем обычно, и на вопросы, что это за красотуля такая его навестила, не отвечал. «Красотуля» появилась повторно – следовало ожидать развития событий. Инночка, еще не остывшая от радости по поводу удачных – в смысле, денег хватило – покупок, быстро подошла и поцеловала Генку в щеку. Он, проснувшийся сегодня с мыслью, что вчера у него совершенно точно были галлюцинации, впал в ступор, как только увидел Инночку в дверях. Поэтому ни отвернуться, ни уклониться от проявления ее чувств, в искренность которых он не верил, просто не смог, не успел.

– Я всё купила, одевайся, я за дверью подожду! – выпалила она.

Генка, наконец обретший дар речи, сказал:

– Ин, я ничего не понимаю. Что ты купила, куда одеваться, зачем ты подождешь за дверью?

– Будешь одеваться прямо так, при мне? Ну, одевайся, мы едем домой.

Он вытряхнул содержимое принесенного Инночкой пакета на одеяло, несколько секунд рассматривал шмотки, а потом заявил:

– Ничего не получится. Здесь нет трусов.

Мужики дружно захохотали, Инночка залилась краской: мысль о таких интимностях просто не приходила ей в голову.

– Послушай меня внимательно, Воронцов. Если это твоя единственная проблема, то я от всей души советую тебе забыть о ней. Сейчас я выйду за дверь, и если через пять минут тебя не окажется рядом, я разнесу эту вашу лавочку к чертовой матери. И начну с твоей бестолковой башки. Пара подзатыльников добавит тебе ума.

Вся палата, семь человек, уже не просто хохотали, а буквально корчились в судорогах. Мужик лет пятидесяти, полковник, тяжело контуженный три месяца назад там же, на юге, вытирая слезы, с восхищением сказал:

– Ну и баба у тебя, Гешка, просто ураган Катрин!

Под эту реплику Инночка, красная как помидор, и вышла из палаты номер шесть, хлопнув дверью.

В коридоре она слегка остыла. Действительно, взрослая женщина, могла бы, между прочим, догадаться, что если солдата привезли в госпиталь прямо с поля боя, то на нем абсолютно все больничное. Купила бы трусы, что страшного, Сашке-то она трусы покупает. Из палаты все еще доносился смех. Ничего, не в ЗАГС собирается, доедет до дома и без трусов. За дверью стихло, и Инночка прислушалась: Генка сдержанно прощался с теми, с кем провел два далеко не самых радужных месяца своей жизни.

Когда он наконец вышел, Инночка не знала, плакать ей или смеяться. Куда делся ее легендарный глазомер? Куртка была широка, рукава безнадежно коротки, джинсы открывали щиколотки. Складывалось впечатление, что он еще вырос за то время, пока они не виделись.

– Ботинки хоть не жмут? – виновато спросила она.

В ответ Генка неопределенно хмыкнул и молча отправился к выходу. Курительная лавочка, как оказалось, была его первой целью. Он уселся основательно, рассеяно похлопал себя по карманам. Конечно, никаких сигарет в новой куртке не было и не могло быть, но Инночка догадалась, что он ищет, и протянула ему свои. Она тоже хотела обсудить кое-что.

Например, какого черта он не написал ей, что уже не на войне, а в двух шагах, под Москвой, что можно просто приехать и забрать его домой. Вопреки логике и здравому смыслу, испытав вчера чудовищное облегчение от того, что он жив-здоров, она как-то забыла, что сама не написала ему ни единого письма, что он просто не должен был ей ничего сообщать, что с самого начала их виртуальное общение – это целиком и полностью его идея.

Выходит, он ее просто разлюбил. Любил, любил – и разлюбил. Но это ладно, это мы еще посмотрим…

Генка глубоко, с наслаждением затянулся, сигареты были легкие и, конечно, его не устраивали, но за неимением гербовой…

– Объясни, что вообще происходит? Как ты меня нашла?

Он хотел добавить «и зачем», но передумал. Она с какой-то целью везет его домой, у них еще будет время это обсудить.

– Твоя матушка пришла в нашу контору, устроила небольшой дебош и швырнула в меня вот этим вот посланием… – Инночка открыла сумочку и протянула Генке письмо, из-за которого она сорвалась и помчалась в Красногорск.

Генка быстро пробежал глазами корявые строчки. Час от часу не легче. Ну, зачем маман в контору поперлась, допустим, не секрет – каким-нибудь хитрым образом выпросить денег на выпивку, мать героя, все такое… А Инночка из себя декабристку строит, что ли? Зачем он ей нужен? В благородство поиграть? Из жалости? Ладно, пусть делает, что хочет, наиграется – бросит. Стиснем зубы и переживем.

Что простым стискиванием зубов дело не ограничится, Генка понял довольно быстро. Смотреть на нее, ощущать аромат ее духов, совсем уже слабый, но такой родной, чувствовать тепло ее руки, когда ей почему-то казалось, что ему плохо или больно, и она брала его за руку… Все это было абсолютно невыносимо, не совместимо с нормальной жизнедеятельностью, у него перехватывало дыхание и темнело в глазах. Не дорога домой, а персональный ад, где главный демон – его собственный страх. Страх не сдержаться, не схватить ее и не начать трепать, как терьер крысу: что тебе от меня надо, зачем ты меня мучаешь, я не верю, что ты меня любишь, а твоя жалость мне на хрен не нужна, оставь меня наконец в покое, мне и так тяжело…

Инночке тоже было страшно: они чертовски нелепо выглядели, любой московский милиционер мог задержать их «до выяснения». Генкины документы, которые она купила, надо было нести в военкомат по месту жительства, так ей сказал цепкоглазый главврач. Можно ли с ними передвигаться по железной дороге, она не знала, а спросить в кассе побоялась. Проблему с билетами она решила просто – купила целое купе в СВ. Дорого, конечно, но ей рассказывали знакомые собачники, что к таким пассажирам проводники не цепляются, именно так возят зверье на выставки в другие города. Для верности она сунула проводнику пятьдесят долларов и попросила не беспокоить. Тот понимающе ухмыльнулся и кивнул. За кого он принял их странную парочку, осталось для Инночки загадкой.

Уже в поезде она вспомнила, что они весь день не ели, как-то не до того было. Отправившись в вагон-ресторан, она закрыла купе на ключ. «Чтобы я не сбежал», – подумал Генка. А что, неплохая идея, если были бы деньги, перешел бы на другой поезд, куда-нибудь на северо-восток, например. Деньги и силы. Только сейчас он понял, насколько он вымотан, и физически, и морально. Да еще прошлой ночью он совсем не спал…

Когда Инночка вернулась в купе с жареной курицей в руках, Генка уже видел третий сон. Она села рядом и взяла его за руку. Так и просидела почти всю ночь, до самого дома.

Поезд прибыл в три часа ночи, а в половине четвертого Генка вышел из такси возле своего подъезда. Инночка расплатилась и тоже вышла. Генка удивился, но промолчал, поднялся на свой четвертый этаж, буркнул, мол, подожди меня здесь и пошел выше. Она не поняла и пошла вслед за ним. За столбом мусоропровода к потолку было что-то приклеено. Только человек, знающий, где именно искать, и обладающий незаурядным Генкиным ростом, смог бы добраться до небольшого пакетика. Генка грубо распотрошил добычу. Внутри оказались ключи. Значит, все время, пока Генка служил в армии, ключи от его квартиры оставались приклеенными к потолку полоской скотча между этажами. Когда они вошли, запаха – неприятного или любого другого – в квартире не было. Был дух. Полное ощущение, что здесь не только никто не живет, но и никого не было лет десять. Правда, топили исправно, и от этого было еще неприятнее.

– Ген, можно я окошко открою? – спросила Инночка.

– Делай, что хочешь, – сказал он, сбросил ботинки и куртку и пошел к дивану. За три минуты она развила бурную деятельность: распахнула настежь окно, проинспектировала холодильник, (выяснилось, что тот не только пуст, но и отключен), а в ванной не было ни геля, ни шампуня, а только кусок мыла, высохший и растрескавшийся за год до тонких осколков. Инночка налила полную ванну горячей воды и просто немножко полежала, чувствуя, как уходит вся безумная усталость, все напряжение этих двух последних суток. Когда она вышла из ванной, в кухне шумела вода. Что он там делает? Впрочем, не всё ли равно… Он уже дома, здесь уже не опасно, пусть делает, что хочет, бояться совершенно нечего… Она поняла, что больше не может бояться, ожидать неизвестного, думать о том, что будет завтра… Она больше вообще ничего не может. Спать, спать, спать…

Генка закончил с мытьем столов, подоконника и полок и понял, что в квартире тихо. Заглянул в комнату – Инночка, оказывается, разложила диван, постелила простыню, надела на подушки наволочки. Правда, одеяла не нашла, укуталась пледом с головой, отвернулась к стене…

Он постарался думать не о том, что она – вот, рядом, в его постели, а о том, что ванна свободна.

В госпитале брезгливому Генке было трудно с помывкой – усесться в общественное корыто он не мог, как не мог попросить помощи у медсестер или санитарок. Дома он наконец мылся так, как мечтал об этом все последнее время. Через час вышел из ванной и тяжело задумался: где, собственно говоря, спать? Диван, единственное в квартире спальное место, был занят. Ничего не оставалось, как устроиться рядом со спящей Инночкой. Он лег «по стойке смирно» и попытался заснуть. Конечно, из этой затеи ничего не получилось. Он десять месяцев мечтал оказаться рядом с любимой женщиной! Теперь он мечтал о мече из какого-то, вычитанного еще в школе, средневекового предания, где благородный рыцарь был вынужден делить ложе с чужой невестой. Черт, наверное, даже меч не решил бы его проблемы, ведь никакой меч между ними не может запретить думать. Стало прохладно, но встать и закрыть окно было невмоготу. Инночка заворочалась во сне, повернулась к нему и протянула руку. Рука наткнулась на его плечо. Видимо, успокоенная теплом этого плеча, она придвинулась совсем близко, стащила с себя часть пледа и накинула на Генку. Не просыпаясь. Он теперь не только знал, что она рядом, он ее чувствовал всем телом, точнее – левым боком. Длинные гладкие ноги касались его ног, своим плоским животом она прижалась к его бедру, а руку, согнутую в локте, устроила на его груди, обхватив ладонью правое плечо. Волосы у нее были мокрые после ванны, еще он чувствовал тонкую ткань – надо полагать, она надела какую-то футболку. Сколько ночей он провел, думая о том, как будет лежать рядом с ней, и теперь лежал, боясь пошевелиться. Не потому, что боялся побеспокоить… Его бы воля, он беспокоил бы ее абсолютно бессовестно дня два без перерыва, а потом передохнул бы немного и… Но утром она проснется и увидит его отвратительную рожу, его шрам. Конечно, лучше не начинать.

Глава 32

Проснулся Генка от восхитительных запахов. Инночка, ранняя пташка, успела сбегать в супермаркет и что-то азартно сооружала на кухне. Завтрак. Восемь месяцев в горах он жрал консервы и кулинарные импровизации Бугая, поварскими талантами, мягко говоря, не блиставшего. Потом, в госпитале, давился по утрам убогой кашей, чаще всего – манкой на воде. И вот сейчас это забытое великолепие – запахи жареного лука, свежих помидоров, плавящегося сыра… Он потянулся и привычно поморщился – шрам неприятно натягивал кожу. Но в это утро даже шрам казался совершенно неважным.

– Что, и вправду говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок? – рассмеялась ему навстречу Инночка, румяная, растрепанная и откровенно счастливая.

Она стояла босиком на свежевымытом полу, одетая, видимо, в ту же самую майку, что была на ней ночью, и широченные темные спортивные штаны. Этот домашний вид потряс Генку даже больше невозможной вчерашней – или сегодняшней – совместной ночевки. Если бы не случайный осколок, навсегда изуродовавший его лицо и тело, все должно было быть именно так: смеющаяся босая жена, потрясающе вкусно пахнущий завтрак, радостное предвкушение очередного самого лучшего дня в его жизни.

– Садись, – сказала Инночка, радостно глядя снизу вверх в его лицо. – Всё готово уже.

Генка дернулся, инстинктивно отвернулся, пряча свой шрам от ее взгляда.

– Ну, ладно, умойся сначала, – будто не поняла его движения Инночка. – Только скорее, а то остынет всё. Я ужасно есть хочу. Мы же вчера оба весь день с тобой голодали…

В ванной Генка долго плескал в лицо холодную воду, уговаривая себя, что ничего особенного не происходит. Просто они оба вчера весь день голодали, вот она и приготовила поесть. И ничего это не должно значить.

Они сидели за кухонным столом, Генка старался есть не слишком жадно, и все время слегка отворачивался, пряча от нее шрам. Инночка рассказывала планы на сегодня: сначала она отдраит до блеска всю квартиру, невозможно же дальше жить в этом нежилом, мертвом запахе. Потом надо сбегать домой, взять кое-что из одежды, не может же она все время щеголять в таком рабоче-крестьянском виде. А потом они пойдут гулять, нельзя же все время торчать дома, надо и свежим воздухом дышать, а значит – гулять. Не в кино, не в кафе, а просто гулять, бродить в парке, Генке надо много гулять, чтобы организм пришел в норму.

Гулять Генке не хотелось, но спорить он не стал – вдруг к тому времени, когда она выполнит все свои планы, уже стемнеет? Если будет темно, а она будет идти слева – можно и погулять. Почему бы, в конце концов, себя не побаловать? Конечно, она скоро наиграется в мать Терезу, конечно, она скоро его бросит, но сейчас – почему бы и нет? А еще было бы здорово, если бы волосы отросли. Тогда можно будет просто занавешивать это уродство. И прохожие не будут шарахаться…

Весь день он пытался помогать ей по хозяйству. Получалось не очень, он порядком ослабел в госпитале, простое поручение – снять и вытряхнуть шторы – приходилось выполнять в три приема, с перекурами. Когда она ушла домой за одеждой – по крайней мере, так она сказала, – Генка впал в меланхолию. За сегодняшний день он безоговорочно, по-детски поверил, что не все кончено. Она была такая простая, такая естественная, такая необходимая… Прошло больше часа. Что можно собирать столько времени? Гардероб английской королевы? Конечно же она ушла навсегда. Проспала с ним рядом целую ночь, показала, что не такой уж он и противный, навела порядок в квартире, накормила немыслимым омлетом – и ушла навсегда…

В дверь Инночка не позвонила и не постучала, а поскреблась, как кошка. Ногтями. Открывая, он думал – почему? А потом вдруг понял: он так и не зажег свет. И она, наверное, решила, что он спит. И не хотела беспокоить. Но все это было полной ерундой. Главное – она вернулась! Он не ожидал этого. Или все же ожидал? Мечтал, да. Но не верил.

Она с трудом втащила в квартиру баул, сказала, что потом разберет, а сейчас им пора гулять.

На улице моросил классический осенний дождь, мелкий, нудный и холодный. Генка наслаждался происходящим: темно, безлюдно, в такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит. А если никто его не видит, то можно представить себе, что никакой он не урод, обычный нормальный человек, гуляет вот с любимой женщиной, никого не трогает.

Инночка мерзла. Еще днем, когда она мыла полы, ее угораздило занозить палец. Щепочку она, конечно, сразу вытащила, а вот обработать ранку йодом поленилась. Палец дергал нещадно, наверняка будет нарыв, что-то иммунитет у нее ни к черту последнее время.

– Тебе холодно? – спросил Генка.

Она кивнула, и он обнял ее за плечи.

Так они и бродили под дождем, как два восьмиклассника на первом свидании, которым абсолютно не о чем говорить, а чем еще можно заниматься на свидании, они просто не знают.

Дома Генке пришлось помогать Инночке раздеваться, ее колотила крупная дрожь, а пытаясь снять сапоги, она чуть не упала. Он заглянул ей в лицо и сразу понял, что она не просто замерзла до полусмерти. Судя по всему, у нее здорово поднялась температура. Генка на руках отнес ее на диван, укутал и одеялом, и пледом, и пошел на кухню ставить чайник. Когда он вернулся, она лежала с закрытыми глазами и, казалось, спала. Он не стал ее беспокоить, пошел за компьютер. Но виртуальная войнушка после настоящей выглядела просто убогой. Он невольно анализировал дислокацию врагов, характер их передвижения и через час пришел к выводу: в настоящей жизни любому из подразделения «головорезов» покойного дяди Леши понадобилось бы от силы пятнадцать минут, чтобы в одиночку, без шума и пыли, перерезать дюжину этих компьютерных врагов.

Генка оглянулся на Инночку. Та ни разу не пошевелилась с тех пор, как он ее уложил. Он порылся с ящиках стола, нашел градусник. Когда подошел, чтобы измерить температуру, она открыла глаза.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Как будто меня трамвай переехал… – попыталась улыбнуться она.

Через несколько минут Генка попытался понять, что показывает градусник. Блестящий столбик ртути был везде. Наконец Инночка посмотрела сама и сказала, что либо градусник сломан, либо у нее сорок и три десятых. Она стряхнула его, сунула под мышку снова: через две минуты упрямый прибор продемонстрировал те же невозможные цифры. Она не могла так резко заболеть, еще днем она чувствовала себя совершенно нормально, это просто невозможно – свалиться с такой бешеной температурой после часовой прогулки под дождем. Здесь должно быть что-то еще, но думать было очень трудно, хотелось лежать, не двигаясь, хотелось согреться наконец… И почему правая рука такая тяжелая и горит огнем?..

Генка предложил вызвать «скорую». Она отказалась, попросила аспирина и воды. Ничего страшного, надо просто подождать. Генка никогда раньше не сталкивался с тем, что называют «спутанным сознанием», не знал, что такую высокую температуру терпеть ни в коем случае нельзя, ее надо сбивать любой ценой. Он просто сидел рядом и через каждые пять минут трогал лоб Инночки. Лоб был очень горячий. Через какое-то время он решил еще раз померить температуру и понял, что Инночка не спит, как он думал. Она без сознания. Теперь он испугался, испугался, как никогда в жизни. Он решил протереть ей лицо мокрым полотенцем, она что-то пробормотала, оттолкнула его и открыла глаза.

– Ген, дай мне градусник еще раз и позвони… – Она с явным трудом продиктовала имена и два телефонных номера.

– Что это за люди, что я им скажу? Надо врача вызывать, а не подружкам названивать!

– Та, которая Тамара, и есть врач.

– А вторая? – спросил он.

– А вторая – ведьма. Сделай, как я говорю. Пожалуйста.

Объяснять в первом часу ночи по телефону незнакомым женщинам, что вот сейчас у него дома, кажется, умирает Инна Лучинина, оказалось довольно сложно. Та, которая врач, вообще пообещала оторвать ему голову за такие идиотские шутки. Какие уж тут шутки, Генка готов был расплакаться, у нее температура сорок один уже, она отключается через раз… Вторая женщина, на его счастье, оказалась то ли понятливей, то ли доверчивей. Ведьма, – вспомнил он.

Появились они одновременно – наверное, столкнулись в подъезде – и очень быстро. Рыжая, чем-то похожая на Инночку, бесцеремонно оттолкнула Генку и бросилась к дивану. Другая зачем-то сначала рассматривала его, а потом попросила разрешения войти. Генка ошалело кивнул.

– Что Инка здесь вообще делает? И в такое время? – начала допрос рыжая, по-видимому, Тамара, докторша. – Ты кто такой?

– Тома, давай это попозже выясним, – сказала другая, с непривычным именем Фрида. – Что там с Инночкой?

– А черт ее знает, температура очень высокая. Давно? – спросила она у Генки.

– Часа полтора, может, больше. Мы гуляли в парке, она замерзла, и мы пошли домой…

– Как вас зовут, молодой человек?

– Гена. Геннадий Воронцов.

– Понятно… – протянула докторша. – Вот что, Геннадий Воронцов, возле входной двери я оставила сумку. Принесите ее мне.

В считаные секунды Томка развернула на краешке дивана полевой госпиталь: фонендоскоп, одноразовые шприцы, упаковки с ампулами. Генку она отправила на кухню, заявив, что не знает, до какой степени они с Инночкой близки, чтобы проводить осмотр при нем. Обе они, и Томка, и Фрида, сразу обратили внимание на неестественный вид ее правой руки – та была отекшая и очень красная, от ногтей до самого плеча. Тамара послушала больную. Хрипов не было, а ртуть в градуснике опасно близко подползала к отметке сорок два.

– Что это может быть?.. Думай, Бортникова, думай! – Томка ожесточенно грызла кончик своей наспех заплетенной косички.

– А чего тут думать-то? – удивилась Фрида. – Рожа это, рожистое воспаление. Если внимательно поискать, и ранка найдется. Наверное, порезалась, а обрабатывать не стала. Нервничала много в последнее время, или авитаминоз. Поэтому такая реакция.

– Положим, температуру мы собьем, анальгин с димедролом в ампулах я взяла. Дальше-то что? Антибиотики в лошадиных дозах? Широкого спектра действия…

– Том, не надо без нужды организм травить, есть проверенные народные средства. Гена, иди сюда. Красную тряпку чистую в доме найдешь? Желательно – шерстяную. И мел.

Генка начал вышвыривать из шкафа всё подряд. Почти сразу у него в руках оказался ярко красный детский свитер. Неизвестно, сколько лет он здесь валялся. Хорошо, что Генка его на мытье полов не пустил.

– Подойдет? – спросил он у Фриды.

– Да, только рукав надо отрезать. Не жалко?

Томка смотрела на этих шаманов, как на полоумных. Мел нашелся на кухне. Фрида велела истолочь мел как можно тоньше, чтобы кусочков совсем не было, только порошок. Неровно отрезанный рукав детского свитерка вывернули наизнанку и обильно изваляли в мелу. Потом вывернули снова, испачканной стороной внутрь, и натянули на руку Инночке.

– Фрид, ты меня, конечно, извини, я и раньше знала, что ты не от мира сего… Но не думала, что это заразно. Вот объясни мне, пожалуйста, как мел воздействует на отек и красноту? Что за компресс безумный? И почему тряпка красная, а не зеленая?

– Ты уколи пока от температуры что собиралась, а потом я тебе все объясню, хорошо?

Инночкины подружки ушли через час, когда температура у нее упала до тридцати восьми. Все это время они тихо и ожесточенно ругались – их взгляды на методы лечения рожистых воспалений так и остались диаметрально противоположными. Обе завещали Генке утром обязательно позвонить и доложить обстановку. Фрида заверила: все будет нормально, они вовремя спохватились, Инночка выздоровеет через три-четыре дня.