Текст книги "Русалии"

Она складывала копейку к копейке, отнимала у мужа все те жалкие гроши, что он зарабатывал и не успевал пропить или спрятать. Её девочки, радость и свет в окошке, были одеты лучше всех детей в деревне, ездили на автобусе в город на танцы, в соседнее село на обучение грамоте и счёту, и ещё в самой Березени занимались рисованием. Татьяна, собственными руками, сделала ремонт в своей и детской комнатах. Влад подарил племянницам замечательную и очень дорогую мебель – кровати, большой платяной шкаф, письменный стол и комод, а Снежана купила яркие занавески и люстру. Сама Татьяна не поскупилась на хорошее постельное бельё и покрывала. В общем, вышло всё как на картинках в журналах! В своей комнате она ограничилась покраской стен и потолка и покупкой новой узкой кровати. Илья с тех пор спал в «зале», на продавленном, ещё родительском, диване.

Что могло связывать эту хваткую, работящую женщину с пальцами, вымазанными то черникой, то землёй, так и не избавившуюся от быстрого южного говорка, и изысканного пожилого уроженца Парижа, рассуждающего о том, что Мане ему ближе и милее карамельного Моне, что устрицы в мае уже не едят, а французский балет давно ушёл вперёд, оставив русский позади…

«Противоположности, как известно, притягиваются, – уже в какой-то полудрёме думал Макс, – И потом, бордели и девочки по вызову – это одно, а роман с молодой и красивой женщиной – совсем другое. Любви покорны все возрасты и социальные группы. Бонье не древний старик, мужики в семьдесят детей заводят! Да, он мог обратить внимание на Татьяну. Определённо».

А она? Что могло привлечь её в мужчине сорока годами старше? Многое. Она была помешана на своих детях и их будущем. От родного отца девочкам ничего ждать не приходилось, а такой отчим, как Бонье, открывал перед ними невиданные, захватывающие дух перспективы! Можно поселиться в его великолепном доме, детей устроить в престижную школу в самом Петербурге, возить их туда на такси, как это делают все окрестные богачи. А там другой круг общения, и лет через десять – женихи из хороших семей. Если б удалось женить на себе Бонье, забрать детей у маргинала-отца, заставить нового мужа удочерить их, то потом можно попытаться претендовать на французское гражданство, или, по крайней мере, на вид на жительство. А это уже Европа, другая жизнь, облака!

И чтоб получить всю эту сказку нужно лишь обеспечить бесперебойный доступ к своему телу и время от времени изображать полученное удовольствие. Только-то! Да так каждая вторая женщина живёт!

«Да, – кивнул сам себе Макс, – Всё это похоже на правду. Но где они сблизились? – спросил себя Макс и сам же и ответил, – В «Голубятне», вот где!»

…Несколько лет назад дом, располагающийся как раз напротив виллы Бонье, купили два открытых гея. Поначалу нетрадиционная чета вызвала у местных оторопь и шок. Молодёжь хихикала, старики, проходя мимо поганого дома, яростно плевались и грозили окнам кулаком, хотя внешне эти двое приезжих мужчин за тридцать ничем не отличались от своих соседей-натуралов. Они звали друг друга Серж и Анатоль, но на этом их необыкновенность и заканчивалась, в остальном же это были простые русские мужики, перво-наперво построившие себе баню, где нещадно хлестались берёзовыми вениками, а потом, на широкой террасе, тянули ледяное пиво и жмурились. Зарабатывали они себе на жизнь по-разному: Анатоль в дизайне интерьеров, где был весьма востребован, а Серж покупал битые машины, пригонял в свою огромную мастерскую с ямой, на заднем дворе, делал из них почти новые с малым пробегом, потом переправлял в Среднюю Азию, и тоже, отнюдь, не бедствовал.

Мужчины любили посмотреть футбол в местном баре, набрать по осени грибов, закинуть удочку и хлопнуть водочки под студень. А ещё Анатоль давал уроки живописи всем желающим местным детям, делал он это сугубо на общественных началах и даже материалы покупал на свои собственные деньги.

Ни шатко, ни валко, но неотвратимо, жители посёлка приняли необычную парочку в свои ряды. Первой в Березени отдала на рисование своих детей Татьяна.

– Ты в своём уме? – набравшись смелости перечить, говорил Илья, – Не будет на это моего согласия!

– Больно нужно! – фыркнула Татьяна.

– Танечка, ну послушай! – зашёл с другого бока муж, – Чему они могут детей научить? Голубцы!

– Захлопнись, лапоть! – разозлилась Татьяна, Илья попятился, – Они – геи. Люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Ясно тебе, быдло пещерное?

– Хватит! – вдруг высоко пискнул Илья, – Хватит меня унижать!

Татьяна удивлённо выгнула брови, усмехнулась:

– Тебя ни унизить, ни оскорбить нельзя, Илюша. Я чаю, в тебе вдруг отцовская забота проснулась, с чего бы это? Не похмелился что ли ещё? – она вздохнула, – Ты девчатам будешь в городе занятия оплачивать? Нет? Вот и молчи. Я на первых уроках там сама сидела, а теперь уже больше пятнадцати ребятишек у Толика занимаются. Ты что же думаешь, они с Серёгой при детях совокупляться, что ли начнут?!

– Может и начнут!

– Идиот, – спокойно констатировала жена.

Бонье, человек европейского воспитания и широких взглядов, первым познакомился с новыми соседями напротив – прошёл в калитку, старомодно поклонился, представился:

– Владимир Бонье.

– Анатоль.

– Серж.

– О, – улыбнулся Бонье, – Моего отца звали Серж! Он потомок русских эмигрантов, француз наполовину. Мать русская.

– А я Сергей Владимирович, – удивлённо сказал Серж, – Даже странно…

Бонье пожал плечами:

– Что же странного? Прекрасные русские имена!

Они очень быстро подружились и стали ходить друг к другу по-приятельски. Анатоль с Сержем держали, что называется, «открытый дом», радушно принимали и угощали соседей, и Макс был там нередким гостем.

Мужчины были очень довольны тем, что им удалось влиться в общину, а на то, что односельчане их дом за глаза звали «Старой Голубятней» смотрели философски и со снисходительной улыбкой.

«Да, – сказал себе Макс, – Бонье с Татьяной могли познакомиться в Голубятне. Заинтересовались друг другом, понравились. Всё просто и обычно. Одиночество».

Макс смотрел на Алекс. Она перевернулась на бок, футболка натянулась и ещё больше открыла грудь.

Макс в отчаянии тряхнул головой. «Нужно уходить отсюда…»

Он встал, снял с кресла плед, подошёл к дивану, осторожно накрыл спящую женщину. Она улыбнулась во сне. Он постоял с минуту, глядя на неё, и пошёл к себе в комнату.

Глава 4

Макс отворил калитку. На широком крыльце его дома сидели рядом собака и кот. Бом радостно взвизгнул, завилял хвостом, подбежал к Максу, принялся бодать его ноги. Макс присел, стал гладить пса, тот весь извертелся от счастья. Викинг с минуту равнодушно наблюдал за ними единственным глазом, потом зевнул, потянулся и скрутился в плетёном кресле в уютный клубок.

Из открытого окна кухни доносились голоса, смех, Макс пошёл в дом, Бомка суетился рядом. В кухне Макс остановился в дверях. Лёня с Алекс не видели его, все поглощённые стряпнёй. Лёня сидел в своём кресле возле плиты и поочерёдно что-то помешивал то в большой сковородке с высокими краями, то в эмалированной кастрюльке. В кухне стоял дым коромыслом.

Алекс мелко нарезала какие-то травы, потом взяла тёрку, сыр, и тут заметила Макса.

– Ты вернулся, – улыбнулась она, Макс тоже заулыбался, закивал.

– Что это вы такое делаете?

– Ужин готовим, – она быстро тёрла сыр.

Макс смотрел на неё. День сегодня выдался очень тёплым, почти летним, на ней была майка на тонких бретельках и шорты до колен, вместо фартука она обвязалась вафельным полотенцем. Волосы у неё были убраны наверх, несколько непослушных прядей выбились, прилипли к мокрому лбу, на носу блестели мелкие капельки пота.

Лёня, весь разопревший, продолжал что-то сосредоточенно вымешивать.

– Сегодня итальянский ужин, пап, – не глядя на отца, сказал мальчик, – Мы сами макароны делали.

– Да ну!

Сын кивнул:

– Алекс живые итальянцы учили всем этим хитростям.

– Настоящие, – поправил его Макс и посмотрел на Алекс, она улыбалась.

– Папа, оказывается, Алекс видела всамделишный торнадо и сверхъячейку! – гордо сказал сын и заглянул в сковородку, – По-моему, готово, он стал густым…

Макс вытянул шею – в сковороде булькало тёмно-бордовое душистое варево. Подошла Алекс, зачерпнула ложкой соус, подула, попробовала. Потом она слила домашнюю лапшу, хорошенько потрясла, опрокинула содержимое кастрюли в сковородку, вытерла пот со лба, посмотрела на Макса:

– Может быть, на террасе сядем?

Они ели пасту и запивали её купленным Алекс в деревенской лавке, красным вином. Лёня потребовал для себя бокал, Макс пытался запугивать его больной печенью и лишением себя родительских прав. Мальчик стоял на своём. Максу пришлось сдаться. Он сходил в дом за маленьким фужерчиком, плеснул в него столовую ложку вина, протянул сыну. Лёня попробовал, чуть поморщился, потом серьёзно сказал:

– Хорошее вино.

Алекс и Макс переглянулись и покатились со смеху.

– Очень вкусно, – с удовольствием жуя, говорил Макс.

– Могло бы быть и лучше, если б в здешнем магазине был настоящий Пармезан. Но я рада, что тебе нравится. Добавки?

Отец с сыном дружно протянули ей пустые тарелки, Алекс рассмеялась.

После ужина они сидели на террасе и разговаривали.

– Сверхъячейка – это что такое?

Алекс открыла, было, рот, но Лёня её опередил:

– Это такое страшное грозовое облако, его ещё иногда сравнивают с коровьем выменем, но мне оно больше напоминает осиное гнездо! Она его несколько раз рисовала! Да?

– Да. Почему-то это самый востребованный сюжет.

Она стала рассказывать про ураган, Лёня слушал, открыв рот, Макс смотрел на Алекс и своего сына.

За последние две недели она освоилась в его доме, как в своём собственном и Макс был этому рад, он понять не мог, как раньше без неё обходился. Она быстро научилась управляться в псарне, собаки её полюбили, а ещё она много времени проводила с Лёней. Каждый вечер мальчик читал ей свои любимые книги – «Робинзон Крузо», «Последний из могикан», на очереди был «Всадник без головы».

В дом, как и прежде, приходили помощницы Макса по хозяйству, наводили порядок и готовили обед, но иногда, как это было сегодня, Алекс брала Лёню в подмастерья и они колдовали над сложными заморскими кушаньями, рецепты которых Алекс собирала по всему миру…

Вечер выдался волшебный – тёплый, безветренный, вовсю пели соловьи, солнечные лучи мягко гладили молодую зелень деревьев.

– Одиннадцать часов, – сказала Алекс, – Как я люблю такие вечера! Весь год этого чуда ждёшь!

Макс усмехнулся:

– Но расплата наступит.

Она усмехнулась в ответ:

– Да. В ноябре.

– Где ты родилась?

– В Ленинграде.

– Я тоже.

– И я, – сказал Лёня, зевнул, по-детски потёр кулаками глаза.

– Сынок, пойдём-ка спать!

– А читать? – встрепенулся Лёня, – Мы ведь сегодня не читали!

– Всё завтра, – Макс поднялся, взялся за спинку его кресла, – У тебя глаза слипаются, и ты знаешь правило – режим нарушать нельзя.

Лёня был очень недоволен, но нехотя кивнул.

Макс уложил сына и вернулся на террасу. Алекс сидела с бокалом в руке, завернувшись в тонкий клетчатый плед. Макс налил ей и себе вина, сел.

– Заснул.

– Хорошо. Ты мне расскажешь, что случилось?

Макс потёр переносицу:

– Илью арестовали.

Алекс ахнула:

– Но за что?!

– Его подозревают в убийстве жены. Мне наш участковый на ухо рассказал.

– Ты знаешь, отчего умерла его жена?

Он хлопнул себя по коленкам, поднялся, встал напротив Алекс:

– Дурь какая-то! Отравилась цветами, которые здесь в каждом дворе растут!

– Аконит?

Макс удивлённо на неё смотрел:

– Тебе знакомы эти цветы?

Она пожала плечами:

– Как ты и сказал, они в деревнях в каждом дворе растут, да и в городе возле парадных встречаются. Нас ещё в детстве родители предупреждали их не трогать. Они очень ядовитые, гораздо хуже борщевика, но… она же не могла их просто рвать и есть! Растение токсичное, конечно, но одним листочком насмерть не отравишься!

– То-то и оно! Она их съела много, в салате. Хотя это всё равно ведь не цианид, и если б вызвать вовремя Скорую, то её наверняка спасли бы!

– И подозрение пало на Илью?

– Они много ругались в последнее время, он стал больше пить… Таня была превосходной матерью, со многими в посёлке дружила, но с мужем обращалась просто по-хамски, причём на людях. По пьянке он налево и направо говорил, и мне в том числе, что пора заканчивать с этими унижениями. За неделю до её смерти они ругались прямо во дворе, и он сказал ей, что однажды она заснёт и не проснётся. Это с десяток человек слышали.

– Но ведь это не доказательство, Макс.

– В день её смерти он сказал и мне и, позже, следователю, что не видел её накануне вечером. Помнишь? Но оказалось, что они опять собачились, чуть не до утра, и есть свидетели, у него на шее царапина, видимо, дело дошло до драки… – Макс махнул рукой.

– Ты веришь в то, что это сделал он?

Макс пожал плечами:

– Любого, даже очень мягкого человека можно довести до края, – он отпил вина, – Салат этот мне покоя не даёт…

– Какой салат?

– Да тот, что с ядовитыми цветами… Понимаешь, она, Таня, такая простая-простая была, деревенская. Девочкам своим покупала фрукты, лакомства, а себе сварит картошину, сорвёт в огороде огурец – вот тебе и обед. Это все знали. А этот салат – креветки, маслины, перепелиные яйца! Я не верю, что она его для себя приготовила.

– Может кто-то принёс? Мусор проверяли?

Макс закатил глаза:

– О чём ты говоришь? Настоящее следствие только через несколько дней началось, мусор весь давно уехал…

– Ясно. А с кем же дети остались?

– С Владом и Снежаной, его женой.

– Снежана… Какое редкое имя!

– Она и сама необыкновенная. Была.

– Была?

– Да. Пока не связалась со своим мужем.

– Расскажи.

…У Снежаны было не только имя, но и внешность принцессы, заточённой в башне и ожидающей спасителя-принца. Они вдвоём с матерью переехали в Березень из города много лет назад, когда девочка ходила в начальную школу, и с того времени Снежа жила в деревне безвыездно. Её тихую неброскую красоту нужно было ещё разглядеть – светлая голубизна глаз, правильные черты лица, длинные русые волосы и тонкая лебединая шея не кричали о себе, а теперь от былого очарования уже мало что осталось. Макс, встречая Снежану в посёлке, поражался, как постарела, высохла, поблёкла за годы брака некогда нежная, романтичная девушка. Но и это было не самым страшным. Что такое женская красота? Подул осенний ветер – и нет её. Снежана была уничтожена внутренне. Уничтожена своим мужем, Макс был уверен в этом.

Она отлично училась в школе, редкая умница, в точных науках чувствовала себя как рыба в воде, с лёгкостью поступила в Большой университет… А потом, неожиданно для всех, вышла замуж за красавца и гуляку Влада Покровского. Свадьба эта удивила даже лучшего друга жениха. Макс после смерти своего деда ушёл в армию. Влад, который был чуть старше, учился на последних курсах института. Парни, по понятным, жизненным причинам, немного отдалились друг от друга, и когда Макс демобилизовался, Влад был уже женат, а Снежана странно изменилась. Вся деревня говорила, что муж заставил её бросить учёбу и сделать несколько абортов. Она жила лишь для того, чтоб обслуживать своего ненаглядного Владика – готовила, убирала, стригла газон, ждала его с работы и каждый вечер отчаянно надеялась, что сегодня, наконец, на его одежде не будет чужого запаха…

… – Ты не любишь его.

– Не люблю, – согласился Макс, – Он превратил чуткую, талантливую женщину в прислугу. Он ни во что её не ставит, не уважает и изменяет на каждом шагу.

Макс зло сплюнул за перила крыльца, Алекс смотрела на него с мягкой улыбкой:

– Все мужья изменяют.

– За всех не скажу. Я жене не изменял.

Алекс внимательно на него смотрела.

– Наверное, твоя жена была очень счастливой женщиной.

Макс закашлялся.

– Не знаю. Теперь уже не спросишь.

Он долил им остатки вина, они стукнулись хрусталём. Стемнело, стало сыро, запищали комары.

– Мне муж изменил, наверное, с сотней женщин. И каждый раз заботился о том, чтоб я непременно об этом узнала.

Макс осторожно спросил:

– Но… ты всё равно оставалась с ним?

Она кивнула:

– Да.

– Но почему?!

– Многие вещи принимаешь на веру, когда тебе двадцать лет. Он говорил, что любит только меня, но у него особый склад, артистическая натура, ему нужны острые ощущения, свежие переживания, иначе он пропадёт, зачахнет, – она говорила спокойно, как будто про другого человека, Макс, замерев, слушал, – Под свежими переживаниями он подразумевал вовсе не новое женское тело – это я ещё как-то могла бы понять… Он весь расцветал, когда я, узнав про очередную девку, чуть не в петлю лезла от отчаяния.

– Что же хорошего он мог в этом находить?

Она улыбалась:

– Ты не понимаешь. Ему так сладко было мириться со мной, признаваться в любви, дарить цветы. Это же, как будто каждый раз новый медовый месяц! А потом он сказал, что мечтает увидеть, как меня любит другой мужчина. Я, сперва, подумала, что он просто фантазией со мной делится, а он привёл этого мужика к нам в дом.

Макс стоял, как громом поражённый.

– Вот. Я ушла от него. А через год вернулась. Целый год бродила по свету – вулканы, грозы рисовала, людей много интересных встретила. Хорошее время было!

– Но… ради Бога, зачем ты вернулась к нему?!

– Надеялась, что он всё-таки любит меня. И ещё меня родители заставили.

– Я отказываюсь в это верить!

– Это правда, Макс. Ты ведь не знаешь, что за человек мой бывший муж. Умный, талантливый, начитанный. Поддержит любую беседу. Редкое чувство юмора. Занимается спасением какого-то дальневосточного леопарда. Несколько лет назад проникся историей безнадёжно больного мальчика, одарённого скрипача, организовал сбор средств, насобирал огромную сумму, мальчику сделали операцию в Германии. Они очень редко поправляются, эти дети, на которых всем миром складываются, а этот нет, выздоровел… И всё это… вот это вот всё – создаёт вокруг этого человека небывалую ауру, которой ты не можешь противостоять. Мать с отцом безоговорочно приняли его сторону, сказали, что я всё выдумала, неправильно поняла, что я глупая, а такой замечательный муж – это счастье, единицам так везёт… – она вздохнула, – Там фонарь перегорел на дорожке. Проводишь меня?

Макс, ещё не до конца придя в себя от услышанного, растерянно кивнул.

По дороге в сторожку они заглянули к собакам. Сначала, проведали биглей, потом малышей-лабрадоров – вскоре щенков должны были разобрать волонтёры и Макс уделял им особое внимание. Была уже ночь, когда они, наконец, добрались до домика Алекс.

– Спасибо за ужин, Саша. И за Лёньку. Он становится таким живым рядом с тобой, делается обычным ребёнком.

– Он и есть обычный ребёнок.

– Спасибо, – снова пробормотал Макс.

Вот сейчас обнять её и поцеловать в губы без всяких ненужных слов. Но он разучился ухаживать, разучился соблазнять, превратился в какого-то деревенского валенка!

Алекс улыбнулась в темноте:

– Спокойной ночи!

Она приподнялась на цыпочки, дотянулась до его щеки, невесомо поцеловала и зашла в домик. Макс постоял, глядя на захлопнувшуюся дверь, чертыхнулся, пошёл по дорожке к дому, но остановился на полпути – с конца улицы доносились голоса, ему даже показалось, что он слышит женский плач.

«Что ещё стряслось?» – подумал Макс, вышел за калитку, пошёл на шум.

Возле дома Бонье собралась небольшая толпа зевак, у самых ворот маячила высокая статная фигура Влада Покровского, Макс сделал вид, что не заметил бывшего товарища, подошёл к стоявшим на отшибе Сержу с Анатолем, пожал им руки, спросил:

– Что?

Серж, очень бледный, без слов, глазами указал Максу на двор Бонье. Макс сделал туда несколько шагов, пригляделся. Сначала ему показалось, что с той стороны забора, под старой сосной, стоит скрученный в рулон большой ковёр. Потом он прищурился, всмотрелся в предрассветные белые сумерки, и на мгновенье перестал дышать. Под деревом валялась высокая барная табуретка, а на крепком коротком суке, в петле из толстой мохнатой верёвки висел в своей полосатой пижаме Игорь Иванович, троюродный брат Владимира Бонье.

Глава 5

Макс подошёл к низкому плетню, остановился, свистнул, весело сказал:

– Бог в помощь!

Дениска Марченко, местный участковый, весь красный, блестящий от пота, корчевал пень у себя во дворе. Услышав посвист Макса, он разогнулся, вытер рукавом лицо, замысловато выругался. Макс рассмеялся:

– Ты чего это такой строгий с утра?

– Проклятый пень! Второй день с ним мучаюсь! Мать запилила совсем, говорит, что он здесь ей мешает, и от батьки помощи никакой – неделю в запое! Комары зажрали всего… О, Господи! – простонал Денис.

Макс погладил выбритые щёки:

– Лебёдка нужна.

– Нет у меня.

– У меня есть, – улыбнулся Макс.

…Они сидели на веранде, и пили чай, мать Дениски ставила на стол закуски – сушки с маком, пряники, бутерброды с варёной колбасой на свежем хлебе. Макс ел с удовольствием.

– Тёть Вер, пень нужно обязательно сжечь. Он весь в плесени, до самого низа. Может заразить другие деревья.

– Дай тебе Бог здоровья, Паша, и невесту хорошую! Если б не ты, этот мент с ним до зимы бы возился! Тьфу!

Дениска обиженно посмотрел на мать, но отвечать не стал. Мать у Дениски была немолодая, но очень сильная и очень властная, и сын до сих пор боялся её, как в детстве. Женат в свои тридцать семь он не был тоже из-за неё – все его девушки, по мнению матери, были недостаточно хороши, чтоб войти в их покосившийся дом.

Женщина, тем временем, пристально смотрела через окно на валяющийся посреди двора пень.

– Сжечь говоришь… – раздумчиво пробормотала она, взяла ковш, набрала в него холодной воды, – Пойду будить старого козла, пусть помогает! Вот что за жизнь у меня, Паша? Муж алкоголик, сын растяпа, ни о чём попросить нельзя! Подпол каждый год замерзает, таскаю банки с огурцами туда-обратно, а им и дела нет!

– Мама… – несмело попытался протестовать Дениска.

– Цыц, слуга народа! С такими слугами нас тут всех скоро перережут! Тьфу! – снова сплюнула она и, держа ковш на вытянутой руке, вышла.

Макс зацепил на указательный палец несколько сушек, одну сунул в рот, принялся грызть.

– А зачем ей вода?

– Отца полить, – спокойно сказал Дениска, взял два бутерброда, сложил их колбасой внутрь, откусил.

– Ясно, – кивнул Макс, – А кого зарежут?

– Всех в посёлке, – флегматично глядя перед собой, с набитым хлебом ртом, говорил участковый.

– Почему?

Марченко пожал плечами:

– Она считает, что их всех убили – и Покровскую, и француза с братом.

– Почему? – повторил Макс.

– Сидит у «ящика» весь вечер и смотрит всякую дребедень.

– Да, телевизор – это зло, – дежурно отозвался Макс, подлил себе и Дениске чаю, – Но ведь Татьяна, кажется, и впрямь от яда умерла?

Участковый беспечно махнул рукой:

– Да кому нужно её травить какими-то листьями? Городским следователям охота в Шерлоков поиграть, а потом записать себе раскрытое дело! Так и я бы мог работать, были бы у меня все эти лаборатории, компьютеры да секретарши! А ты попробуй-ка по-настоящему, с утра до вечера, да в любую погоду, и всё с людьми, с людьми… – он тяжело вздохнул, сложил себе очередной бутерброд, тарелка опустела, – У неё грядка с ранней зеленью и любистком аккурат возле этих Снежкиных цветов была. Нарвала не глядя, вот и откинулась, делов-то… – он громко втянул остывший чай.

– Ну, а француз?

Дениска сально улыбнулся:

– Хорошая смерть, Паша. Я тоже так хочу. Вот почему это одним всё, а другим ничего? Жил буржуй, как сыр в масле катался, и помер, как король! Я-то никогда так не умру – сразу две потаскухи в постели, кокаин, вино, вонючие эти раки… как их… лангустины, кажется, и целая миска икры! Сдохну где-нибудь под забором, на могиле деревянный крест поставят, и вся жизнь – чёрточка между двух цифр… – он мечтательно закрыл глаза, но Макс вернул его в реальность из сладкой трагической патетики.

– Кокаин? Он не мог быть наркоманом. Это было бы заметно.

– Он им и не был. Всё со вкусом, по-французски. Одна дорожка, чтоб взбодриться. Но он перебрал с таблетками.

– С какими?

Дениска усмехнулся:

– Сам знаешь. Чтоб стоял. Старый хрыч, а туда же, одной девки ему мало, двух заказал! А сердце шалило у него, вот и не выдержало в самый неподходящий момент. Всё-таки интересно, как это – помереть, когда кончаешь? – рассмеялся Дениска, потом чуть придвинулся к Максу, – Слушай, Паша… Давно хочу тебя спросить… Кто это у тебя живёт? Ты никак жениться опять собрался? Вся деревня об этом говорит.

– Нет. Она мне помогает временно с собаками. Ты же знаешь, что с Ильёй случилось, а у меня как раз сейчас несколько помётов.

– Стало быть, это не твоя краля? Я её видел пару раз, сладкая бабёнка… Может, пригласишь меня к себе как-нибудь на рюмку чаю? – Дениска подмигнул Максу.

– Нет.

– Жаль. Хотя с другой стороны… Чтоб с такой гулять, придётся, наверное, уйму денег на неё потратить, а у меня мотор лодочный ни к чёрту, ботинки новые нужны, ещё кусок зуба отлетел… – завёл свою шарманку Дениска.

Когда Макс вышел со двора Марченко, солнце уже зависло над горизонтом, началась летняя северная ночь, но вместо того, чтобы идти к дому, Макс повернул в сторону леса. Дошёл по узкой тропинке до своей любимой полянки в перелеске, сел на широкий, по бокам обросший брусникой, пень. Нужно было подышать и подумать.

…Матери Дениски удалось растолкать пьяного мужа и вчетвером они довольно быстро распилили и сожгли злосчастный многорукий пенёк. Когда с работой было покончено, мужа Вера Марченко прогнала обратно спать, а для сына с приятелем накрыла на скорую руку стол – нажарила котлет, отварила картошки, Макса с Дениской отправила в подвал под кухней, за домашними соленьями, сама тем временем достала из каких-то тайников травяную настойку, которую готовила собственноручно и исключительно на медицинском спирте. Настойка была пахучая, пряная, под шестьдесят градусов крепости – такой только чертей поить, и после пары стопок у Макса, в обычной повседневной жизни не пьющего вовсе, зашумело в голове, а разомлевший Дениска разом выдал все тайны следствия.

Уходя от Марченко, благодарение Богу, на своих ногах, Макс почувствовал, что нужно выветрить хмель и ещё раз всё услышанное повторить, иначе наутро он не вспомнит и половины сказанного участковым. Потому Макс и пошёл в лес.

Таня отравилась цветами, названия которых он никак не мог запомнить. Следствие подозревает Илью и на него многое указывает, но доказать что-то будет очень сложно, это даже простофиле Марченко ясно. По словам участкового, Илья звонил Владу и просил его нанять хорошего адвоката. Между Владом и Ильёй давно не было ни близости, ни дружбы, Макс это знал, но кровь – не вода, они родные братья. Влад не бедствует, он очень обеспеченный человек, это Максу тоже было доподлинно известно, и деньги на адвоката у него найдутся. К тому же дочери его брата сейчас живут у него и в его интересах, чтоб Илью поскорее отпустили.

Теперь Игорь Иванович, родственник и, если называть вещи своими именами, бессовестный нахлебник Владимира Бонье. На первый взгляд его смерть не вызвала вопросов – чистой воды самоубийство. Выяснилось, что он давно тихо пил. Марина, экономка Бонье, рассказала, что он частенько, запершись у себя в комнате, набирался до невменяемого состояния. В день своей смерти он был сильно пьян. И ещё она сказала, что Игорь Иванович был уверен в том, что наследство Бонье достанется ему, якобы сам француз ему это обещал, и не раз. Это подтверждали и Серж с Анатолем. Игорь Иванович нередко, по-соседски, заходил к ним поболтать. По их словам он, после смерти Бонье, был очень уверен в себе, самодоволен, и даже спесив, и несколько раз обмолвился, что как только вступит в права, то заведёт в доме «человеческие» русские порядки, и как будто даже женится.

На днях с ним связался адвокат Владимира Бонье – Игорь Иванович не получал ни копейки. Дениска встретил в местном магазине довольную Марину, она вещала, окружившим её односельчанам:

– Конечно, он оставил денежки и всё добро своему брошенному ребёночку, а не этому бесстыжему трутню!

– А и поделом! – поддержала толпа.

– Деткам должно всё оставаться!

– Хоть француз, но христианин же! У них, видать, тоже по божеским законам жить положено…

Значит всё имущество и немалые, по слухам, деньги, получала брошенная Бонье в младенчестве дочь, живущая, и снова по слухам, в Гренобле.

Игорь Иванович остался без средств, надежд и без невесты. Он оценил свои перспективы на жизнь, выпил бутылку коньяка и повесился во дворе так и не доставшегося ему дома.

К такому выводу пришло следствие.

Смерть самого Бонье посчитали естественной. У него было больное сердце, что подтверждала и медицинская карта, и аптечка, и его близкие, обращавшие внимание на то, как при разговоре он то и дело поглаживает левую сторону груди. Но при этом он вёл отнюдь не здоровый образ жизни – алкоголь; как выяснилось ещё и кокаин; пачка Gitanes в день и продажные женщины. В объятиях сразу двух таких жриц любви, судя по всему, Владимир Сергеевич Бонье и окончил свой земной путь.

– Какое, ты сказал, он пил вино? – уточнил Макс у Марченко.

– Бургундское какого-то особенного года… Мушкетёр хренов! – зло фыркнул Дениска.

– Красное?

– Ага. Мне, чтоб купить такое, надо последние портки в ломбарде заложить! Там ещё была бутылка белого, дешёвого, но он его, вроде, не пил. Блядей поил, наверное…

Макс не разбирался в высокой кухне, но в детстве и юности много где бывал со своим заслуженным дедом, и помнил, что к морепродуктам подают только белое вино. Подобная ошибка допустима для русского нувориша, но не для французского гурмана Бонье. Значит красное он пил ещё до лангустинов и икры. В тот вечер у него была женщина, которую с пьяных глаз не сумел рассмотреть Илья. Для неё он открыл красное коллекционное вино, а после её ухода, девочек по вызову угощал уже дешевым белым. «И никто больше эту женщину не видел, откуда она взялась, куда потом исчезла? Была ли она? Почему на следующий день связка ключей Бонье лежала на подоконнике отравленной Татьяны?»

В кармане загудел телефон, Макс достал его, посмотрел на экран – Светлана. Макс заёрзал. Он не знал, что ей сказать, как выкрутиться, но не ответить было бы малодушием, да просто неуважением с его стороны. Макс собрался с духом, глубоко вздохнул.

– Слушаю.

– Привет…

– Привет, милая.

– У тебя всё хорошо?

– Да, всё хорошо… вроде бы. А ты как?

– Тоже хорошо. Ты совсем забыл меня, и я решила сама узнать, всё ли в порядке у тебя и Лёнечки…

Макс мямлил:

– Всё в порядке, Света, просто очень много дел – щенки, волонтёров ищу… Вот…

– Хорошо… А я, знаешь, подумала… Я завтра дочку в лагерь отправляю, и, может быть, мы встретимся? Можно у меня.

– Как в лагерь? – не понял Макс и даже заговорил смелее, – А как же школа?

Она тихо рассмеялась: