Текст книги "Две недели в другом городе"

– Он прекрасен, – умоляющим тоном произнесла она. – Правда ведь?

– Да, – подтвердил Джек. – Он прекрасен.

– Эта картина сыграет решающую роль в его карьере, – доверительно промолвила Клара. – Она вознесет его на вершину. Ты со мной согласен?

– Конечно.

«Моя дружба с Делани не обязывает меня быть искренним с его женой», – подумал он.

– Ты слышал, ему предлагают снять в Риме по контракту три фильма, – гордо заявила Клара.

– Мистер Холт что-то говорил мне об этом.

– Я подыскиваю здесь квартиру на год. С хорошей поварихой. Чтобы по вечерам его тянуло домой. Если у него будет постоянная, надежная крыша над головой, он угомонится. Последние годы были такими…

Она замолчала, бросив задумчивый взгляд на Делани и Барзелли.

– Знаешь, что я сейчас сделаю, Джек? Я уйду отсюда. Морис не любит, когда я, как он говорит, проявляю собственнические чувства. Незаметно скроюсь. С таким человеком, как он, надо уметь обращаться, Джек. Надо знать, когда можно становиться на его пути, а когда – нет. Не говори никому о моем уходе.

Она протиснулась сквозь толпу к двери и исчезла. Через два часа Делани начнет лениво озираться по сторонам, ища ее, потом пожмет плечами и уйдет вместе с Барзелли, радуясь тому, что ему не придется выдумывать предлог, чтобы отправить жену домой одну.

Джек вздохнул. «А ведь было время, – подумал он, – когда я считал, что люди ходят на вечеринки ради удовольствия».

Он ощутил чье-то легкое прикосновение. Это была миссис Холт, сопровождаемая, как всегда, своим мужем.

– Вы так добры, что пришли к нам, – ангельским голосом виновато произнесла миссис Холт. – У вас, верно, столько дел в Риме, столько знакомых, которых надо повидать…

– Вовсе нет. – Джек пожал руку Холта.

Американец был в строгом атласном пиджаке, явно сшитом в Риме, а миссис Холт была единственной из женщин, кто надел вечернее платье. Девичье, нежно-голубое, оно подходило к ее голосу; на плечах миссис Холт лежала легкая узорчатая шаль. Она постоянно поправляла ее руками.

– Я тут почти никого не знаю, – сказал Джек. – Кстати, Сэм, насчет нашей вчерашней беседы…

– Да, – отозвался Холт, бросив испуганный взгляд на жену. – Если это сложно…

– Я говорил с одним человеком из консульства, – продолжил Джек. – С мистером Керном. Вам надо зайти к нему. Он, кажется, может чем-то помочь.

Холт просиял:

– Вы весьма любезны, Джек. Так быстро сделали это.

– Ему требуются кое-какие сведения, – Джек не хотел вдаваться в подробности. – По-моему, будет лучше, если теперь вы сами побеседуете с ним.

– Конечно, конечно, – согласился Холт. – Это о детях, – пояснил он жене.

– У них такой грустный вид. – Глаза миссис Холт увлажнились. – Они поразительно вежливые. У меня просто сердце разрывается, когда я гляжу на них. После последнего визита я не могла уснуть всю ночь. Несчастные, печальные маленькие леди и джентльмены в ужасных черных одеждах. Мне хотелось взять их всех к себе.

– Джек, хочу спросить вас – вы всю жизнь собираетесь оставаться на государственной службе?

– Ну, – удивленно произнес Джек, – я не задумывался на сей счет. Я не прикован цепями, если вы имеете в виду это…

– Я вот о чем подумал. Если бы вам сделали выгодное, очень выгодное предложение, вы не отвергли бы его с ходу?

– Наверно, нет. – Джек подумал, не собирается ли Холт пригласить его в свою фирму после часовой беседы в клубе и короткой прогулки вдоль Тибра. – Я свободен, как и всякий другой человек. Честно говоря, я не думал на эту тему. Ничего исключительно заманчивого последние десять лет мне не подворачивалось.

– Отлично, – четко произнес Холт, словно они только что уже скрепили договоренность рукопожатием. – Рад это слышать.

– Я хочу вам кое-что поведать, Джек, – улыбнулась миссис Холт. – Когда мы вернулись из клуба домой, Сэм сказал: «Этот молодой человек мне симпатичен. В нем есть какая-то надежность. Он не похож на прочих американцев, много лет проживших за границей, – легкомысленных, развязных и циничных».

– Ну, – серьезно сказал Джек, – это приятно слышать. Особенно про молодого человека.

– Не знаю, сколько вам лет, Джек, но выглядите вы очень молодо.

– Спасибо, Берта. – Джек подумал: «Не попросить ли ее поговорить обо мне с Брезачем?»

– Мы очень рады видеть вас у себя, – сказал Холт. – Вы знаете, где мы живем. Вы здесь всегда желанный гость. К тому же, – он гордо окинул взглядом всех, кто пил его спиртное, – у нас вы сможете познакомиться с замечательными людьми.

– Я приобретаю тут новый интеллектуальный опыт, – заметила миссис Холт. – Я чувствую, как расширился мой кругозор после прибытия в Рим. Представляете, до этого вечера я никогда не видела настоящего живого композитора, сочиняющего современную музыку.

Они поплыли, излучая радушие, навстречу только что прибывшему сицилийскому писателю, который недавно выпустил книгу о войне: главным отрицательным героем ее был капитан американской армии.

– Джек. – Его плеча коснулся Деспьер. – Я надеялся, что ты придешь сюда.

– Я не успел поздороваться с тобой. – Джек пожал руку француза. – Пытался понять, кто я – круглоголовый вымирающий мыслитель или Генри Форд с плоским затылком.

Деспьер усмехнулся:

– Этот итальянец мне нравится. У него хотя бы есть теории. Ты удивишься, как часто я вижу нынче людей, которые не желают строить никакие теории.

– Да, кстати, – небрежным тоном сказал Джек, – я тут встретил парня, который отрекомендовался твоим другом. Его фамилия Брезач.

– Брезач? – Деспьер сдвинул брови, напрягая память. Потом убрал со лба прядь волос. – Моим другом?

– Так он представился, – невозмутимо произнес Джек.

– Что ему от тебя понадобилось?

– Ничего, – соврал Джек. – Случайное знакомство.

– Будь с ним осторожен, – предупредил Деспьер. – Однажды он пытался покончить с собой в чужой ванной. Он очень вспыльчив. На моих глазах он как-то залепил пощечину Веронике в ресторане, когда она улыбнулась кому-то из старых приятелей.

– А как она отреагировала на его поступок? – Джек не поверил Деспьеру.

– Перестала улыбаться.

Деспьер огляделся по сторонам и отвел Джека в угол.

– Можешь кое-что для меня сделать, Джек? – спросил Деспьер своим обычным голосом, но глаза его стали серьезными, они испытующе смотрели на Джека.

– Конечно, – ответил Джек. – Что именно?

Деспьер вытащил из внутреннего кармана длинный заклеенный конверт:

– Пусть он временно полежит у тебя. – Он протянул конверт Джеку.

Джек сунул пухлый конверт к себе в карман.

– Что я должен с ним сделать?

– Просто сохрани. Я вернусь и заберу его.

– Откуда вернешься?

– Завтра я уезжаю в Алжир. Утром получил телеграмму из редакции. Им требуется статья. Я проведу там шесть-семь дней. Ты ведь еще не уедешь?

– Нет.

– Газета заказала мне материал на пару тысяч слов о зверствах, которые творятся в Алжире, – пояснил Деспьер. – Я специалист по насилию. Такой человек, как я, имеется в каждой уважающей себя современной редакции. Спасибо. Ты славный парень.

– Больше ничего не хочешь мне сказать?

Деспьер пожал плечами.

– Ну… – протянул он, – если я не вернусь, вскрой его.

– Послушай, Жан-Батист… – начал Джек.

– Знаю, это несерьезная война, – рассмеялся Деспьер, – но, говорят, там стреляют настоящими пулями. И вообще, специалист по насилию должен предусмотреть все возможные потери. Да, вот еще что. Не говори никому, что я отправился в Алжир. Никому, – медленно повторил он.

– А где ты? Если спросят.

– В Сент-Морице. Там хороший снег. В гостях у друзей. Их адрес тебе неизвестен.

– А что со статьей о Делани?

– Я закончу ее, когда вернусь. Это двадцатый век – насилие важнее искусства. – Деспьер посмотрел на часы. – Я опаздываю.

Он похлопал Джека по плечу; на его лице появилась дружелюбная, мальчишеская улыбка, в ней не было ничего злого. Повернувшись, Деспьер направился сквозь подогретую алкоголем толпу гостей на свою несерьезную войну. Джек проводил взглядом невысокого покачивающегося человека в безукоризненно скроенном итальянском костюме. Он заметил, что француз ни с кем не попрощался.

Джек коснулся рукой оттопыривающегося кармана. Увесистый пакет вселял тревогу.

Внезапный порыв заставил Джека броситься к двери, за Деспьером. На какую бы войну ни уезжал человек, он заслуживает того, чтобы его друг ушел с вечеринки и проводил его. Хотя бы до такси.

Но у двери путь ему преградила многочисленная компания вновь прибывших гостей, и не успел Джек протиснуться сквозь нее, как чья-то рука крепко схватила его за плечо и потянула назад.

– Привет, братишка, – сказал Стайлз. – Весь вечер собираюсь с вами поздороваться.

– Если позволите, в другой раз.

Джек попытался высвободиться, не привлекая внимания окружающих, но крупный Стайлз сжал его плечо еще сильнее.

– Нельзя так обращаться со старыми друзьями, братец. Только не говорите, будто вы меня не помните, мистер Роял.

– Я вас помню, – произнес Джек.

Он попытался высвободиться из цепкой хватки Стайлза, но актер с поразительной быстротой преградил ему путь к двери. Мужчины посмотрели друг на друга. На лице Стайлза появилась пьяная агрессивная улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. Он явно был готов устроить скандал. «Ладно, – подумал Джек. – Наверное, мне уже все равно не догнать Деспьера».

– Что вам угодно? – сухо произнес Джек. В присутствии актера он испытывал смущение, чувство вины.

– Кажется, нам есть о чем потолковать. – У Стайлза была странная манера говорить, он почти не раскрывал рта, словно боясь выдать степень своего опьянения. – Об искусстве, игре актера и связанных с ними вещах. Я ваш давнишний поклонник. В молодости пытался имитировать ваш голос. – Он выдавил из себя деланный смех. – А теперь вам платят за то, что вы имитируете мой голос. Жизнь подшучивает над нами, а, Джек?

Стайлз закачался; приблизившись к Джеку и обдав его запахом джина, он нечаянно плеснул из бокала себе на брюки.

– Вы ведь не станете этого отрицать, Джек? Тайные уединения в студийном зале. Вы слыли честным человеком, Джек, признайтесь, я прав?

– Я не собираюсь ничего отрицать.

– Вы видели мою игру. Сегодня вы – крупнейший в мире знаток моей игры, – громко произнес Стайлз. – Подскажите, что я должен сделать, чтобы улучшить ее?

– Пожалуйста. Вступите в Общество анонимных алкоголиков.

– Спасибо, – глухо сказал Стайлз. – Вы мне очень помогли. Моя мать твердит то же самое. – Он шумно отхлебнул мартини. – Скажите, – продолжил он, – как будет звучать мой голос? Услышат ли в нем зрители искренность и волнение? Горечь и силу? Мужество и грусть? Понравлюсь ли я девушкам, Джек? Моя судьба в ваших руках. Отнеситесь к этому серьезно.

– Я отношусь серьезно к любой работе, – заявил Джек.

– Когда картина выйдет на экран, я, возможно, вчиню вам иск – за иск-кажение художественного образа. – Стайлз громко засмеялся над своим каламбуром. – Тысяч на пятьсот. Эти полмиллиона будут для меня не лишними. Особенно когда станет известно, что в Риме режиссер пригласил какого-то клерка дублировать мою роль. Дома цена на меня здорово подскочит, верно?

– Прекратите паясничать, – сказал Джек; облитый джином, пахнувший перегаром, вцепившийся в него актер, который приблизил свою искаженную гримасой физиономию к лицу Джека, уже начал порядком раздражать его. – Вам некого винить в своих неудачах, кроме самого себя.

– Самая печальная фраза из всех когда-либо произнесенных и написанных. – Рот Стайлза растянулся в улыбке, на губах пузырилась слюна.

Сделав неловкое движение рукой, он задел бокалом плечо Джека. Бокал упал на пол и разбился. Стайлз даже не поглядел на осколки.

– Так им и надо. – Актер воинственно посмотрел по сторонам. – Мерзавцы даже не пригласили меня. Я тут – пария. Меня сторонятся как прокаженного. Но я все равно пришел. И у них не хватило духу сказать: «Вали отсюда, приятель, эта вечеринка – только для леди и джентльменов». Я пришел из-за вас, Джек. Я ваш старый поклонник. Захотел увидеть вас. Вы тронуты?

– Почему бы вам не пойти домой и не проспаться?

– Вы ничего не понимаете, Джек. – Стайлз скорбно покачал головой. – Большой, взрослый человек, а ничего не понимаете. Чтобы заснуть, мне надо выпить еще кварту…

– Желаю хорошо провести время.

Джек собрался отойти, но Стайлз своими дрожащими, но цепкими пальцами удержал его за рукав пиджака.

– Минуту, Джек. У меня есть предложение. – Его голос понизился до громкого, хриплого шепота. Губы как-то обмякли, расслабились. – Уезжайте. Уезжайте из города. Скажите этому подонку Делани, что передумали. Что вам мешает гордость. Что ваша жена при смерти. Что угодно. Уезжайте сегодня вечером. А, Джек? Я компенсирую ваши потери, сколько бы они ни собирались вам заплатить. Из моего собственного кармана, – с отчаянием произнес он; Стайлз поморгал, словно пытаясь удержать слезы, глаза его налились кровью. – Устройте себе отпуск. За мой счет. Если согласитесь, я дам вам обещание до окончания работы над картиной не притрагиваться к бутылке.

Стайлз замолчал и отпустил рукав Джека. Затем громко рассмеялся и вытер рот.

– Я, конечно, пошутил. Черта с два, я не дам вам и цента. Я хотел увидеть вашу реакцию. Какое мне дело до всего этого? Фильм в любом случае получается дерьмовый. Может быть, я найму вас дублировать мой голос во всех моих будущих картинах. Возможно, я обрету новую жизнь в кинематографе. Не скучайте в Риме, братец.

Хлопнув Джека по плечу, он отошел к окну, распахнул его и замер перед ним, всматриваясь в темную улицу, вдыхая свежий воздух, широко улыбаясь.

Джек собрался уйти, хотя до свидания с Вероникой еще оставалось время, но тут заметил, что Делани жестом подзывает его к себе. Вдыхая аромат духов, он пробрался сквозь беседующих гостей.

– Что этот мерзавец Стайлз говорил тебе? – спросил Делани, когда Джек подошел к нему.

– Он пожаловался, что его сюда не пригласили.

– Это не помешало ему явиться, верно? – заметил Делани. – Что-нибудь еще он сказал?

– Обещал заплатить мне, если я уберусь из города. Чтобы остановить дублирование.

– Значит, ему все известно.

– Морис, – снисходительно улыбаясь, сказал Тачино. – Что вы хотите? Это Рим. Последние три тысячи лет здесь никому не удавалось сохранить что-либо в тайне.

– Если он что-нибудь выкинет на съемочной площадке, я дам ему по физиономии. – Делани посмотрел на стоящего у окна Стайлза.

Тачино бросил пренебрежительный взгляд на актера:

– Отныне он будет вести себя хорошо. Я задержал ему на месяц выплату гонорара. У него нет денег на выпивку.

– Теперь я бы голосовал за «сухой закон». Особенно для актеров и писателей. – Делани пожал плечами, как бы закрывая тему, и воинственно добавил: – А еще Клара. Я видел, как она что-то шептала тебе. Что у нее на уме?

– Она собирается нанять хорошую повариху, – сообщил Джек, – чтобы по вечерам тебя ждал дома превосходный обед.

– О Господи, – вырвалось у Делани, а Барзелли негромко рассмеялась. – Повариху. Тогда я заточу себя в четырех стенах и буду выходить на волю только к началу съемок.

– Джек, друг мой, – Тачино погладил Эндрюса по плечу, – я просто счастлив. Морис сказал мне, что вы дублируете роль превосходно, с большим чувством.

– Морис – обманщик, – произнес Джек.

– Мы все это знаем, – согласился Тачино. – Морис – обманщик. Иначе что бы он делал в Риме?

Он засмеялся, гордясь своим городом.

– Здравствуйте, Джек.

Незаметно появившийся откуда-то Браттон, актер, который не мог больше работать в Голливуде, присоединился к ним. Он радостно, возбужденно хлопнул Джека по плечу и остановился, протягивая руку. На его печальном, напряженном лице застыла неуверенная улыбка.

– Вы меня помните, Джек?

– Конечно, – Эндрюс пожал ему руку.

– Я услышал, что вы в Риме, – сказал Браттон.

Он торопливо произносил слова хриплым голосом; Браттон явно стремился продемонстрировать добродушие и непринужденность, но всем, в том числе и самому актеру, была очевидна тщетность его потуг. На лбу у него выступили капельки пота. Он напоминал человека, пытающегося попасть на спортивные соревнования по поддельному билету.

– Все дороги ведут в Рим, верно, Джек? – произнес Браттон.

Он громко рассмеялся и тут же, как почувствовал Джек, пожалел об этом.

– Здравствуйте, мистер Делани. – Браттон повернулся к Морису, протягивая ему руку. – Я недавно спросил себя: «Когда же мистер Делани решит, что ему нужен хороший актер, и позовет меня?» Знаете, я еще не забыл английский язык.

– Здравствуйте, Браттон, – бесстрастно сказал Делани, не желая замечать протянутой руки.

Пот блестел на лбу Браттона; актер смущенно поморгал:

– Я протянул вам руку, мистер Делани.

– Вижу, – отозвался режиссер.

Тассети придвинулся к Делани, наблюдая за ним с удовольствием и интересом. Тассети жил ради подобных сцен, он улыбнулся, готовый в любой миг защитить своих хозяев, покарать их обидчика, выполнить свои функции сторожевого пса.

Браттон опустил руку. Сделал пару резких вдохов, издавая свистящий звук.

– Джек пожал мою руку, – громко произнес Браттон. – Он не строит из себя гордеца. Хоть и занимает ответственный пост.

– Джек – дипломат. – Делани смерил Браттона ледяным взглядом. – Ему приходится пожимать руки всяким негодяям, которые протягивают их.

– Прикусите язык. Я не позволю так разговаривать со мной.

Делани повернулся спиной к актеру и, нежно коснувшись руки Барзелли, сказал ей:

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, carissima[34]34
  дорогая (ит.).


[Закрыть]. Мне нравится твоя новая прическа.

Браттон снова оказался перед Делани; Джек заметил, как сжались кулаки Тассети в предвкушении работы.

– Я скажу, что о вас думаю, – обратился актер к Делани. – Вы втайне симпатизируете коммунистам. В Голливуде осталось много таких, как вы. В последний раз, когда я был там, я заглянул в «Чейзенс». Проходя мимо одного из столиков, я повернул голову в сторону, и кто-то плеснул в меня содержимым своего бокала… Там сидели шесть магнатов кинобизнеса, спонсоров республиканской партии, и когда я спросил их, кто это сделал, они только рассмеялись…

– Успокойтесь. – Джек испытывал стыд за кинобизнес, за американцев, находящихся в Штатах и за рубежом. Он коснулся рукава Браттона. Актер дрожал. – Делани не способен делать что-либо втайне. Всем известно, что он был противником коммунизма в те годы, когда вы каждый вторник ходили на собрания. Почему бы вам не отправиться домой?

– Комиссия вручила мне свидетельство о том, что с меня сняты все обвинения, – исступленно заявил Браттон. – Заслушав мои показания, они пожали мне руку и сказали, что я – истинный патриот Америки, который осознал свою вину и нашел в себе мужество искупить ее. Я могу показать вам документ.

– Комиссия выдала бы карантинное удостоверение тифозной вши, – заметил Делани, – если бы та помогла, как вы, поймать другую тифозную вошь. Я думаю, что в душе вы по-прежнему коммунист, если вы вообще способны иметь какие-то убеждения. Вы – трус, заговоривший, чтобы спасти свою шкуру; вы предали многих несчастных из числа ваших бывших друзей, самый отважный поступок которых заключался в подписании в 1944 году приветственного послания, адресованного русской армии. Мне жаль вас, но я не пожимаю руки из жалости. Если вы на мели и нуждаетесь в подаянии, зайдите завтра в мой офис, я дам вам несколько долларов; я всегда считаю своим долгом спасти от голодной смерти любого актера, даже такого плохого, как вы, поскольку получаю доходы благодаря их труду. А теперь убирайтесь отсюда, вы и так уже всем здесь надоели.

– Мне следовало бы ударить вас, – прошептал Браттон, не поднимая висящих вдоль туловища рук.

– Попробуйте, – тихо сказал Делани и повернулся к Барзелли: – Пойдем выпьем, carissima.

Делани взял актрису под руку, и они направились к бару. Тассети улыбнулся, с удовольствием наблюдая за Браттоном. Тачино пожал плечами.

– Вот что я скажу, – заявил продюсер. – Я никогда не пойму Америку.

Готовый расплакаться Браттон вытер лоб зеленым шелковым платком, суетливо переводя взгляд с одного лица на другое.

– Его самовлюбленность беспредельна, – громко заявил актер. – Делани еще получит по заслугам.

Он вымученно улыбнулся, обнажив зубы.

– Не стоит принимать всерьез слова такого эгоиста. – Браттон махнул рукой, изо всех сил стараясь скрыть обиду. – Мы еще увидимся, Джек. Я приглашу вас пообедать. Покажу вам, как живут бедняки.

Он бросил последний умоляющий взгляд на стоящих рядом с ним мужчин. Никто не произнес ни слова. Тассети сунул руки в карманы, разочарованный тем, что ему не пришлось применить силу. Браттон повернулся и отошел, неуклюже изображая своей походкой раскованность и безразличие; он направился к двум молодым итальянским актрисам, беседовавшим друг с другом в углу комнаты. Браттон заговорил с ними, жестом собственника обняв обеих за плечи. Его громкий смех разнесся по гостиной, перекрывая шум голосов.

– В чем дело? – спросил Тассети на ломаном французском языке; Делани с трудом понял сицилийца. – Делани увел у него девушку?

– Возможно, – ответил Джек.

Пожав руки Тачино и Тассети, он зашагал к двери. «С меня довольно», – подумал Джек.

В прихожей, ожидая, когда ему подадут пальто, он заметил хорошенькую студентку колледжа. Она сидела, согнувшись, на мраморной скамейке у стены и плакала. Ее губа кровоточила, девушка прикладывала к ней розовую салфетку. Две подружки стояли перед студенткой с озабоченными лицами, пытаясь спрятать ее от глаз прибывающих и уходящих гостей. Из вежливости Джек не стал разглядывать девушку и лишь на следующий день узнал, что она оказалась в одной из спален с юным итальянским графом, который повалил американку на кровать и укусил в губу, когда она попыталась помешать ему поцеловать ее. Ей наложили два шва.