Текст книги "Опасные тропы"

Глава двадцать вторая

Адам Адамыч был чуть ли не единственным агентом, с которым «невидимка» Патрик Смит иногда встречался – его он давно знал, в нем чувствовал родственную себе натуру зверя, ему доверял – этот не пойдет с доносом. В этом человеке был неиссякаемый источник ненависти и жили затаенные мечты, осуществление которых без подлержки с Запада было бы немыслимо. Еще задолго до исчезновения из Расторгуева в укромном местечке имел Адам Адамыч продолжительную беседу с «чиифом», которую, может быть, ждал все смрадные годы своей жизни. Выслушав Смита, он почувствовал: «Вот оно – дождался!» С пенсионером Битюговым пора кончать. Предстояло серьезное дело. Но для окончательной операции нужны были люди, готовые на все. Хотя бы двое, но такие, у которых «мосты сожжены». Он предвидел такую ситуацию, и приказание Смита не застало его врасплох. По крайней мере один из двух нужных людей у него уже был, некий Яшка Галаган.

Галаган – человек с двумя лицами. Когда-то он окончил вуз, получил музыкальное образование, потом основательно увлекся физкультурой, долгие годы упорно тренировался, укреплял мускулатуру, получил спортивный разряд по лыжам. В начале Великой Отечественной войны, будучи зеленым юнцом, попросился в летную школу, получил звание пилота, однако, поднявшись за облака и внимательно осмотревшись, пришел к выводу, что летное дело – не его стихия, на земле спокойнее, и постарался пристроиться к штабу своего подразделения. Здесь он ухитрился от полетов искусно уклоняться. Любил поболтать, говорил красно и главным образом о том, какой он несчастный: душа рвется в бой с фашистами, а начальство не пускает, держит как незаменимого в штабе, поручает заниматься, правда, неотложными, нужными делами, но все же не может понять его настоящего призвания.

Не успела война окончиться, как Галаган поспешил перейти «на гражданку» – его влекло к себе искусство. Однако оказалось, что без талантов, одним «нахрапом», тут многого не добьешься, и тогда Яшка Галаган срочно переквалифицировался в специалиста… по организации и проведению массовок. Со стороны может показаться странной такая «профессия», но Яшку это обстоятельство ничуть не смущало, он создал целую теорию «правильного, рационального и в высшей степени культурного проведения советских массовых мероприятий», с его легкой руки возникла целая иерархическая лестница такого рода «работников», и от рядового специалиста по «советским массовкам» до Яшки Галагана расстояние было примерно такое же, как от сельского католического пастора до римского папы. И, конечно же, он был уже не Яшка, а Яков Борисович. Высокого роста, спортивного телосложения, с гладко выбритым, холеным лицом, с вихляющей «элегантной» походкой, одетый всегда с иголочки и по последней моде, держался он с непостижимым апломбом и имел – бог знает как и кем – созданную ему репутацию этакого «профессора от массовок». Он по-прежнему любил поболтать, но теперь это уже никому не казалось недостатком, поскольку все понимали, что хорошо подвешенный язык – его «орудие производства». Однако применительно к новым условиям изменилась и тема его разговора. Респектабельный Яков Борисович, в отличие от Яшки, не плакался, а проникновенным тоном повествовал о различных боевых эпизодах, в которых он якобы лично участвовал, и без конца говорил о своих «научных» идеях.

Он отлично понимал, что его «профессия» просто так – фу-фу, а тратить время на получение настоящей – не захотел, как-никак ему было уже сорок, а это обстоятельство обязывало дорожить каждым днем. Главное – хорошо, с блеском и шиком жить. Галаган без устали шатался по подходящим учреждениям, искал друзей и простаков, устанавливал связи и в служебных кабинетах, и за бутылкой коньяка в ресторанах. О, он умел развернуться! Состоял в штатах сразу нескольких организаций, «работал» по трудовым соглашениям и без оных, с оплатой из рук в руки. Он усвоил приторно-вежливый тон и необходимую, по его мнению, политическую терминологию – и то и другое для маскировки.

Что же руководило всей его деятельностью, что стимулировало его жизненную активность? Неистребимая жажда денег, стремление урвать их где только можно, и по возможности побольше, – этим он и занимался с утра до поздней ночи. Но странное дело, в семье об этом и понятия не имели, жена каждые две недели с нескрываемой досадой пересчитывала очередную получку.

Яков Борисович зарабатывал много, но дорогостоящих вещей не покупал, ни автомобилем, ни дачей не обзавелся. Вино почти не пил. И все же деньги текли у него между пальцев, как вода, что понуждало его целыми днями «крутиться» все по новым учреждениям, встречаться все с новыми людьми, заключать все новые соглашения и просто сделки. И лишь очень немногие сумели заглянуть в подлинное нутро этого всегда отлично одетого «парня-рубахи», тароватого на похвалы, посулы, улыбки. Только, может быть, два-три человека были осведомлены о принципах, которыми всю жизнь руководствовался Галаган. Этих принципов было два и определялись они одной его страстью – к женщинам. Это были «версаль» и «бекицер».

«Версаль» означал напускную вежливость, лицемерие, тщательно маскируемую демагогию. «Версаль» – этап подготовительный к основному. Основной – «бекицер». Скорее, не теряй ни минуты, бросайся на жертву!

Однако Яков Борисович упустил из виду, что точно такими же «принципами» могут руководствоваться и другие и что пресловутые «версаль» и «бекицер» могут быть применены и к нему самому. А именно это и случилось.

С очередной юной красавицей он познакомился у одного из приятелей. Стол ломился от бутылок, разговаривали о загранице – все было, как любил выражаться Галаган, «комильфо». Его новая знакомая оказалась женой почтенного, но, к сожалению, старого годами генерала. Яков Борисович, не теряя времени, принялся за дело. Он ворковал самым обворожительным тембром, усердно подливал ей вина, клялся в бескорыстной дружбе, однако, к его удивлению, не подвинулся ни на шаг, – женщина весь вечер с подчеркнутым уважением говорила о муже. Яков Борисович морщился, но все же что-то в ней было такое, что зацепило его за душу и неудержимо влекло. Он просто потерял голову.

Стали встречаться почти ежедневно. Театры, концерты, рестораны – пути-дорожки эти были знакомы Якову Борисовичу до тошноты – и все по «версалю», однако на этот раз до «бекицера» было что-то далеко. Молодая красавица держала его от себя на расстоянии. Он выходил из себя, сердился, пытался понять, в чем, собственно, дело, давал зарок больше не видеть ее и… не мог. К великому неудовольствию Яшки Галагана, «версаль» пришлось распространить и на мужа новой знакомой, втереться к нему в доверие, расположить, очаровать. Довольно скоро Яков Борисович заключил, что это ему удалось: он стал своим человеком в доме, почтительно млел, созерцая висящий в шкафу генеральский мундир, подобострастно поддакивал неприветливому старику-солдафону.

Генерал явно смотрел сквозь пальцы на невинные шашни своей молодой супруги и этим самым ободрял домогательства по уши влюбившегося Якова Борисовича. И все же время шло, а перемен не предвиделось. Незаметно для себя Галаган успел спустить в ресторанах все свои накопления и даже израсходовать значительную сумму казенных денег. Раньше он таким пустякам не придавал значения, рассчитывая не сегодня, так завтра урвать где-нибудь «пару тысяч» рублей, но сейчас он как бы очутился в цейтноте: женщина забирала у него не только деньги, но и время, необходимое для того, чтобы добыть эти деньги. А она все манила и манила его, томно улыбалась, выражала желание иметь то одну, то другую ценную вещь. Разыгрывая перед ней роль мужчины, который все может, он ни в чем ей не отказывал, залез в долги. Порой Яков Борисович приходил в ярость, но отступить уже не мог, слишком поздно, затраты должны были оправдать себя. Одна мысль, что он может оказаться в дураках, приводила его в исступление. Ему казалось, что вот-вот наступит подходящий момент и тогда – «бекицер», и уж потом он возьмет свое, а заодно с избытком покроет и все расходы за счет старика-генерала, этого старого колпака, неосторожно обзаведшегося молодой и красивой женой.

Деньги, деньги – больше их у Якова Борисовича не было, и он тщетно ломал голову, где бы достать их. Трудно сказать, как развивались бы события дальше, что именно придумал бы Галаган, чтобы покончить наконец с безденежьем, если бы не неожиданный случай.

Как-то вечером в квартире раздался звонок, жена пошла открывать дверь и через минуту оттуда послышались веселые восклицания: приехал племянник Галагана, долгие годы работавший в Арктике. В первую минуту Яков Борисович расстроился – срывалось свидание с прельстившим его «объектом», но уже через час успокоился, а мысль усиленно заработала: в разговоре выяснилось, что племянник имеет при себе довольно значительную сумму. Галаган ломал голову над тем, как бы выудить у этого родственника побольше, конечно – взаймы. А выудить следовало поскорее, парень в Москве проездом, задержится всего на несколько дней, сделает кое-какие покупки и отправится к семье, на Украину. Но в ту же ночь размышления Яшки Галагана приняли совсем иное направление: в кожаном ремне родича гостеприимный хозяин обнаружил целую пачку аккредитивов на предъявителя.

В эту ночь Яшка Галаган не спал, думал, и к утру понял, что принцип– «скорей, хватай, набрасывайся» – должен немедленно найти совсем иное применение, чем прежде. Все его мысли были с племянником. Шатались по столице, приобретали всякую всячину для родителей парня, для заждавшейся невесты, а Галаган черев кожу ремня видел спрятанные там в потайном кармашке аккредитивы на предъявителя: на те деньги можно было бы не только безбедно повеселиться, но и приобрести отличный автомобиль… Он с таким упорством думал о деньгах племянника, что в конце концов ему стало казаться, что это его собственные деньги и что лишь по какой-то странной случайности они лежат в чужом кармане.

В воскресенье погода выдалась хорошая, как по заказу. По предложению Якова Борисовича всей семьей отправились отдыхать на канал. Родича захватили с собой, да и что ему было делать одному в Москве, где он никого не знал. За несколько минут до отхода электрички Галаган, взглянув в окно, неожиданно увидел предмет своей любви – сопровождаемая мужчиной, которого он, Галаган, никогда раньше не видел, женщина быстро прошла в соседний вагон. С кем она? Яков Борисович почувствовал, что упускает счастье из рук и виной всему деньги, будь они прокляты! Он сидел со сжатыми кулаками, еле дыша от охватившего его бешенства.

Народу на канале в тот день было довольно много. Яков Борисович и тут нашел приятелей. Отдыхали, купалась, играли в домино. Потом откуда-то появилось вино, легкое, виноградное, – за ним водка. Мужчины подвыпили основательно. Юноша из Арктики, с непривычки сильно захмелев, принялся угощать компанию. Потом кому-то стало плохо, кто-то предложил погулять, и все разбрелись. Исчезли среди густо разросшегося по берегу кустарника и дядя с племянником. Яков Борисович возвратился к жене и дочке часа через два. Вид у него был заспанный.

– А где же Виктор? – спросила жена.

Галаган удивился: как, разве парень не возвратился к ним, пока он прилег вздремнуть?

Решили, что Виктор, по примеру дяди, уснул где-нибудь под деревом, и всей компанией долго ходили по лесу, искали, кричали, звали, но, увы, безрезультатно. Все не на шутку всполошились, а больше всех в смятении был Яков Борисович.

Виктор наконец появился – растерянный, жалкий. И только теперь признался родственникам в том, что были у него аккредитивы на очень большую сумму денег, а вот теперь нет ничего: пока спал захмелевший, обчистили его. В лесу, совсем недавно. Номеров аккредитивов он, понятно, не помнил, а записать их не догадался, в голову не пришло. Яков Борисович убивался, кажется, больше пострадавшего. Так и уехал парень домой, к родным и невесте ни с чем.

Телефонный звонок женщины, которую он обожал, оживил Галагана, встряхнул его, вернул к повседневной реальности. И еще лучше он себя почувствовал, услышав приглашение посетить ее в тот вечер, она будет одна, совершенно одна. Вот он, миг, которого он так долго дожидался! Теперь – «бекицер»! Яшка Галаган своего не упустит, скорей набрасываться… Наконец-то!

Уже стемнело, когда он позвонил у знакомых дверей. Открыл генерал. Это неприятно удивило гостя. Не подавая вида, как он раздосадован, прошел в гостиную и лишь там учтиво осведомился насчет очаровательной хозяйки квартиры.

– Я с ней не знаком, – угрюмо ответил старик. – Вот завтра приедет, тогда и познакомлюсь.

Ничего не понимая, Яков Борисович с удивлением посмотрел на него. Старик пояснил, что квартира эта снималась на время у хозяев, которые на все лето уезжали из Москвы и завтра возвращаются домой.

– Позвольте, а эта женщина… – растерялся Яков Борисович.

– Ах, эта! – усмехнулся старик. – Так она вовсе не жена мне.

– Как же так, товарищ генерал…

– Я не генерал, – тихо произнес старик.

– Так кто же вы, черт бы вас побрал? – с тихим бешенством спросил Галаган.

– Меня зовут Адам Адамыч.

И впервые Яков Борисович с ужасом заметил, что его собеседник вовсе еще не старик, – на его глазах он как бы выпрямился, помолодел, во взгляде появилось выражение беспредельной жестокости и холодной злобы, по которому он тотчас почувствовал: перед ним чужой и страшный человек. Яшке Галагану стало не по себе.

– Что вы здесь делаете? – спросил он только для того, чтобы что-то сказать, не зная, как следует поступать дальше, и остро чувствуя приближающуюся опасность.

– Я дожидался тут вас, пора поговорить о делах, – спокойно ответил Адам Адамыч.

– Вы, кажется, издеваетесь надо мной… Или решили пошутить?

Адам Адамыч презрительно посмотрел на стоявшего перед ним Якова Борисовича.

– У меня нет времени для шуток, – строго произнес он. – Цветы поставьте в вазу, они вам больше не пригодятся. И не прыгайте, ключи от дверей у меня в кармане.

– Что вы от меня хотите? – вырвалось у Якова Борисовича.

– Оформить вас как агента иностранной разведки. Вам придется написать обязательство, вот бумага, перо…

– Вы с ума сошли! – в отчаянии прошептал Галаган.

– Ладно, перестаньте валять дурака, – Адам Адамыч зло сверкнул глазами. – Впрочем, я даю вам на размышление десять минут. Можете поверить, больше вам не понадобится. Садитесь! – Адам Адамыч, как тисками, сжал локоть Галагана и заставил его опуститься в кресло. – Советую вам, артист, не сердить меня, – Адам Адамыч хрипло засмеялся, – с любыми спорами я обычно кончаю быстро, – он сделал красноречивый жест.

– Вы шантажируете и запугиваете меня, – запротестовал Галаган.

– Какой артист! – Адам Адамыч покачал головой. – У нас с вами есть несколько минут… Так и быть, я покажу вам один любительский фильм.

Он быстро подошел к окнам и задернул шторы, отчего в комнате стало совсем темно. Что-то зашелестело, зашуршало, в углу вспыхнул свет. Адам Адамыч возился у киноаппарата.

– На белой стене будет отлично видно, – насмешливо заметил он. – Смотрите.

Ужас приковал Яшку Галагана к месту… Он увидел себя в вагоне электрички – это было в тот воскресный день… Потом перед ним прошли эпизоды отдыха и пьянки на берегу канала. Вот он встал и потянул за собой племянника Виктора, они углубились в лес…

– Довольно, прекратите! – простонал он.

– Почему же? – Адам Адамыч глумился над ним. – Вот сейчас вы тащите своего юного родственничка к крутому обрыву, вы заранее съездили сюда и подыскали это местечко… Смотрите же! Вот вы уже на краю обрыва. Вы здорово напоили парня, но он внезапно почувствовал что-то зловещее в вашем поведении, у него пропал хмель, он старается отойти подальше от опасного места… Не вышло у вас. Но вот вы успокоили его. Он хочет отдохнуть, уснул. Черт возьми, вам же надо спешить, того и гляди, кто-нибудь помешает. Смотрите же – что это вы делаете с вашим милым родственничком?.. Ах, вас заинтересовал его ремень с потайными карманами. Та-ак… что это вы оттуда вынимаете? Аккредитивы. Молодец, не растерялись: были ваши – стали наши… Ну а теперь можно и припрятать их, чтобы на следующий день возвратиться сюда и взять. Сейчас я покажу, как вы проделали эту операцию.

– Я уничтожу вас, негодяй! – Галаган вскочил на ноги.

Бурная реакция гостя не произвела никакого впечатления на Адам Адамыча. Невидимый в темноте, он выключил аппарат.

– Дерзости я прощаю вам первый и последний раз, – заговорил он спокойно. – Вы вор и, между нами, довольно подлый вор. И, заметьте, вы покушались на убийство парня. У меня несколько копий этого фильма, и одну из них я в любой момент передам куда следует. Вас посадят, и надолго. Вас сошлют туда, откуда вы вернетесь, если вам посчастливится вернуться, старым, больным, опозоренным, никому не нужным и ничего не имеющим. Сегодня я подарю вам жизнь и свободу при условии беспрекословного повиновения мне. Вам придется подписать обязательство и работать под моим руководством, Артист. Кстати, ваше время истекло: если я сейчас возьму со стола эту бумагу, вы погибли. Не бойтесь, многого я от вас не потребую, вы будете вести прежний образ жизни, получать деньги за каждое выполненное вами задание разведки. Поймите – назад вам хода нет. Пишите.

И Яшка Галаган стал с этой минуты не только вором, но и предателем, врагом родины. Адам Адамыч выследил и перехитрил его. И вот теперь, после встречи со Смитом, Чистяков понял, что для выполнения поручения разведки ему нужен именно такой пройдоха, как Артист. И Яков Борисович отправился на юг.

Однако для «окончательной» операции требовался и второй человек. Как-то под вечер отправился Адам Адамыч со станции Расторгуево в продолжительную «командировку». Жена не удивилась – она привыкла к частым отлучкам мужа, к его якобы активной общественной деятельности. Адам Адамыч всегда говорил чересчур доверчивой женщине, что жить ему осталось не так уж много и что изменять своему долгу, замыкаться в пределах дачного участка он не хочет, что его единственная мечта – отдать всего себя народу. Жена вытирала мокрые от умиления глаза и благоговейно внимала примеру поразительного патриотизма.

В метро и троллейбусе Чистяков пересек всю Москву, на Савеловском вокзале купил билет и в поезде местного сообщения отправился дальше. На одной из станций вышел, пересел в автобус. Сошел на пустынной остановке, по привычке зорко осмотрелся и быстро зашагал в сторону от шоссе. Скоро извилистая тропинка привела его к одинокой, окруженной высоким забором дачке, со всех сторон скрытой деревьями, густым кустарником. Адам Адамыч отпер калитку – здесь он был дома. Именно тут находилось его настоящее логово. Понятно, в этих краях у него была другая фамилия и другое «лицо», о пенсионере И.Г. Битюгове здесь никто никогда не слышал.

Через час он снова покинул дачу. На этот раз он спешил к автобусной остановке. Никто не узнал бы теперь в нем того представительного мужчину, что совсем недавно на этой же остановке вышел из автобуса. Уголовник с большим стажем, он отлично знал цену гриму и давно овладел искусством основательно изменять свою внешность. Сейчас он «играл под старичка», выходца из деревни: мятый и грязный картуз, рубаха навыпуск, подпоясанная стареньким крученым пояском, поношенные яловые сапоги, кургузенький пиджачишко с обтрепанными полами и порванными петлями. Опирался он на гладко отполированную временем толстую суковатую палку. Адам Адамыч направлялся в Краснополянский район.

Было уже довольно поздно, когда он добрался до нужного ему места. Автобус побежал дальше по шоссе, к Москве, а он через заводской поселок направился к парку.

Народу в парке гуляло много. Чистяков не спеша прошелся взад-вперед и скоро очутился у танцплощадки. Под радиолу танцевали вальсы, все было благопристойно. Адам Адамыч расположился поблизости на пенечке. Совсем рядом грудастая баба в деревенском, полном сборок платье, лузгала семечки, вздыхала, зевала. Посмотрела на незнакомого старичка, сплюнула пренебрежительно, проговорила:

– Нет у нас мущинов самостоятельных, скушно.

– И всегда так? – осведомился он.

– Да не… Рази б я стала сюды ходить? Да ни в коем разе!

На танцплощадке как-то по-новому зазвучала музыка, новая пара плавно шла по кругу – ладный парень в военной форме без погон и симпатичная девушка в модном платьице.

– От нечистый дух! – завосхищалась баба парнем. – Ишь как дает! Ну да недолго ему прыгать с ней-то!

Она оказалась права, буквально через несколько минут у входа на танцплощадку послышался шум, кто-то непристойно ругался, кому-то грозил…

– Пришел… – шепнула баба с семечками.

Проследив за ее взглядом, Адам Адамыч увидел худощавого паренька с искаженным злобой лицом, с решительным видом направлявшегося к центру танцплощадки. Девушка, что шла в паре с военным, испуганно бросилась в сторону, все шарахнулись кто куда. Теперь посреди танцплощадки остались только двое, грудь к груди.

– Што, бригадмил, пользуешься своим положением? – тихо, но так, что все слышали, спросил хулиган.

Парень в военной форме смолчал.

– Последний раз говорю, Володька: будешь у меня под ногами путаться – пришью.

– Вот что, – спокойно заговорил военный, – коли выпил, закусывать надо. Будешь хулиганить – не взыщи, отправим в милицию. А угрозами не бросайся, слишком часто что-то ты мне грозишь. Не угодить бы тебе опять туда, откуда тебя совсем недавно выпустили, – он повернулся и отошел. Противник зловеще молчал, смотрел ему вслед, зло прищурившись.

– Он что ж – из тюрьмы недавно? – догадался Адам Адамыч.

– Гришка-то Ножевой? – баба снова принялась за семечки. – Угу…

– Ну вот, а говорила, что нет настоящих мущинов… – усмехнулся Чистяков. – Вот они – сразу два и один другого стоит.

Баба покосилась на старичка, смахнула с подбородка шелуху.

– Эти-то? Две большие разницы! – Подумала, произнесла уверенно: – Гришка его обязательно зарежет, потому – озлобился Гришка в тюрьме-то, а таперича Клашка замешалась, никак они ее не поделют.

– Он что же, зазря сидел, что ли? – спросил Чистяков.

– Зазря!.. – баба чему-то возмутилась, уставилась на незнакомца выпученными глазами. – Да кто ж тут не знает, што Гришка – убивец? Его и кличут не иначе как Ножевым. Гришка Ножевой. – И снова убежденно закончила: – Зарежет ён его, как пить дать.

– Вы что же, в свидетели идти собираетесь? – спросил Адам Адамыч. Женщина даже подскочила от испуга:

– Не приведи бог, его же дружки потом разделаются.

– А чего же ходишь сюда?

– Да так, любопытно все-таки, – баба зябко передернула жирными плечами.

Из дальнейших расспросов узнал Адам Адамыч все о Гришке Ножевом, и о бригадмильце, недавно демобилизовавшемся из Советской армии, и о его невесте Клаше, девушке с модной прической, которая, к несчастью, понравилась уголовнику Ножевому. В ту ночь поздно возвратился Чистяков в свою берлогу, а потом зачастил в Краснополянский район, как зверь, вынюхивал Гришкины следы, крутился незаметно возле танцплощадки в заводском парке. И однажды случилось такое.

Любопытная баба, встречавшая его теперь как старого знакомого, шепнула, замирая от ужаса:

– Седни, обязательно седни… Вот увидишь.

– Так его нет, Гришки-то… – дурачком прикинулся Чистяков.

– Приятель какой-то, што ль, у него объявился, пьют седни аж с самого утра.

– Сама видала?

– А то нет… Девки-хабалки к окну липнут, ну и я, значица, одним глазком…

– Приятеля-то видала?

– Не. Он в святом углу притулился, с улицы не видать.

Адам Адамыч про себя усмехнулся: он-то знал, кто и для чего спаивает Гришку Ножевого.

Демобилизованный парень снова танцевал со своей невестой, снова шум и гам возникли у входа, но на этот раз события разворачивались иначе. Ссора перешла в драку. Гришка Ножевой схватился со своим противником, рычал, матерился.

Адам Адамыч так и прилип к загородке, окружающей площадку. Баба стояла рядом, тряслась от страха. Взглянула на старичка:

– Милицию, што ль, покликать?

– Позови, – ответил Адам Адамыч, не в силах оторвать взгляда от того, что происходило перед его глазами, – он ждал.

Спотыкаясь, баба метнулась куда-то в сторону, запричитала. Люди сгрудились вокруг дерущихся. Становилось ясно, что хулигану не справиться с противником, в руке Гришки неожиданно сверкнул нож, и в тот же миг бригадмилец упал навзничь и затих. Гневный крик раздался над парком и много рук протянулось к убийце. Гришка поднял окровавленный нож:

– Не подходи, убью!

На танцплощадке творилась невообразимая суматоха, многие в страхе разбегались, но группа парней плотным кольцом окружила преступника. У входа опять зашумели – подоспела милиция. Неожиданно погас свет, стало абсолютно темно. Ножевой почувствовал, как кто-то с силой выхватил его из смертельного круга, незнакомый голос шепотом скомандовал:

– За мной, быстро, или ты погиб!

Не разобравшись, Гришка взмахнул ножом, но тащивший его куда-то незнакомец с такой силой сжал руку, что нож выпал.

– Дурак, говорю, спасайся, – шепнул неизвестный. – За мной!

Выбежали на проселочную дорогу. На обочине с погашенными фарами стояла «Волга». Бежавший рядом человек рывком открыл дверку:

– Садись, скорее!

Ножевой повиновался. Машина рванулась вперед и помчалась по направлению к шоссе.

– А-а… сволочи, купили, выдать хотите! – заметался Гришка Ножевой.

– Молчи, щенок! – тихо сказал неожиданный спаситель.

Он сказал это таким тоном, что Гришка мигом притих; по своему тюремному «опыту» он слишком хорошо знал, кто мог говорить вот так, с безграничным презрением: тот, для кого убить так же легко, как прикурить папиросу. Он умолк.

Автомобиль остановился на лесной дороге. Вышли. Рядом виднелась дача за высоким забором, среди сосен с одной стороны и густого подлеска – с другой. Адам Адамыч открыл калитку, и они вошли во двор.

– Здесь будешь жить пока, – сказал Адам Адамыч. – Помни, без меня погиб бы.

– Знаю.

– То-то… Ты все понял? – он остановился, устремив жестокие глаза на Ножевого.

– Да, – робея, ответил тот.

– Мое слово для тебя отныне закон.

– Знаю.

Гришка действительно знал, что попадись он за совершенное им сегодня преступление, – не отвертеться. Жив ли бригадмил?.. Если нет – расстрел обеспечен.

Так бандит Ножевой стал ближайшим подручным старого волка. Теперь было с кем идти по заданию Патрика Смита.