Текст книги "Заклятые друзья. История мнений, фантазий, контактов, взаимо(не)понимания России и США"

Были и такие авторы, которые позитивно оценивали факт гастролей ансамбля Моисеева, но задавались вопросом, как США могут ответить на этот вызов. Известный американский танцевальный критик и теоретик танца Уолтер Терри считал, что СССР сделал правильно, направив в США моисеевцев и заставив американцев ломать голову, кого они могли бы делегировать со своей стороны. Терри видел проблему в том, что американские народные танцы просто не могут конкурировать с народными танцами Советского Союза: «Надо признать, что американскому народному танцу всего каких-то три столетия (за исключением церемониальных танцев американских индейцев), тогда как русский народный танец вбирает в себя множество народов и много веков развития». Кроме того, очень редко в Америке эти танцы исполняют профессиональные танцоры.

Некоторые критики, однако, огорчались, что «прием, оказанный американским народом танцевальному ансамблю Моисеева, является сенсацией… Полностью игнорируя политические последствия, американская публика с любовью приветствовала танцоров из Советской России».

Участники ансамбля вызывали интерес не только своими выступлениями. В самом деле, в 1958 году многие американцы впервые могли посмотреть на реальных людей из Советского Союза. Энтузиазм вызывал сам факт того, что они «видели русских – настоящих людей, – смеющихся, танцующих, приветствующих». До начала этого тура сложившийся у американцев образ советских граждан был достаточно схематичен; многие не знали, что не все жители СССР – русские или что не все они коммунисты, негативный образ которых был создан американскими СМИ, Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности и сенатором Джозефом Маккарти.

Сам Моисеев признавался позже, что опасался, поймут и примут ли американцы танцы его коллектива, – между Америкой и СССР так давно не было никаких культурных обменов, что восприятие и представления об искусстве могли совершенно различаться. Однако страхи оказались напрасными: многие газеты были заполнены радостным удивлением, насколько русские и американцы похожи в своих реакциях и эмоциях.

Особый интерес вызывали подробности пребывания артистов ансамбля в Америке. Так, «Нью Йорк геральд трибьюн» пересказывала историю о том, как одна из танцовщиц, Лидия Скрябина, увидела в магазине на перекрестке Седьмой авеню и 46‐й улицы плюшевого медведя, «работающего от батареек, который наливал воду из бутылочки, которую он держал в одной лапе, в чашку, зажатую в другой, и затем „пил“ ее». Лидия «закричала от восторга, закрывая рот пальцами. Семь девушек сгрудились у прилавка в пароксизме смеха», спрашивая цену медведя. Однако пять долларов оказалось слишком высокой ценой для Лидии, и она ушла из магазина с пустыми руками. Репортер «Геральд трибьюн» не мог оставить этого просто так и купил медведя. Когда он принес его Лидии в гостиницу, она заявила, что не может принять его, повторяя «nyet» и «дав ясно понять, что мать-Россия не разрешает своим дочерям принимать подарки от американцев». После долгих уговоров Лидия снова сказала «нет», но на этот раз с улыбкой, «как если бы это был совет ее мамы – не принимать подарков от незнакомцев». После дальнейших переговоров, в основном с помощью жестов, Лидия согласилась принять подарок, если он будет считаться всего лишь личным подарком, и ничего более. Журналист сообщил, что коробку с подарком Лидия Скрябина положила на тумбочку рядом с большой фотографией ее сына, оставшегося в Москве.

В статье, конечно, присутствовали политические нотки, но в итоге Лидия выглядела обычной матерью, уехавшей на время из дома и желающей привезти игрушку своему сыну. Подобными историями были заполнены газеты, описывавшие гастроли артистов ансамбля Моисеева в Америке. Тот любопытный факт, что Лидия Скрябина была женой племянника Вячеслава Молотова Влада Скрябина, воспитанного Молотовым в собственной семье, остался неизвестным журналисту и читателям «Нью-Йорк геральд трибьюн».

После возвращения ансамбля Моисеева в Советский Союз настал черед советским чиновникам задуматься о негативных для СССР последствиях культурных обменов.

Моисеев выступил в Московском доме актера, где выразил восхищение динамикой американской жизни, американскими дорогами и магазинами, после чего удостоился «проработки» на уровне Министерства культуры и ЦК КПСС: «Бесконтрольные выступления, вроде выступления т. Моисеева, не только приносят мало пользы, но и просто вредны. Они не дают советским людям правдивого представления об истинном положении в современном капиталистическом мире и тем самым наносят серьезный ущерб нашей партийной пропаганде». Тем не менее это были времена оттепели, и в США с поездкой собирался сам Н. С. Хрущев. Так что дело было отправлено в архив.

«КУХОННЫЕ ДЕБАТЫ» НА АМЕРИКАНСКОЙ ВЫСТАВКЕ

Первая американская выставка в Москве прошла летом 1959 года. Она известна в первую очередь дебатами, состоявшимися между Н. С. Хрущевым и вице-президентом США Р. Никсоном в интерьерах «американской кухни», из‐за чего они и вошли в историю как «кухонные дебаты».

Выставка была организована в рамках общего сближения, наметившегося в отношениях между двумя странами. О том, как она готовилась, вспоминает Э. А. Иванян: «Американские экспонаты были уже на пути в Москву, а на парк „Сокольники“ еще только наводился блеск, когда Центральный Комитет КПСС принял постановление о необходимости поставить заслон намерениям американцев использовать свою выставку в целях „пропаганды буржуазной идеологии среди советских людей“. Это постановление обязало столичные власти предотвращать какие-либо проявления нежелательного ажиотажа вокруг выставки и присутствия на ее территории необычно большого для того времени числа американцев из обслуживающего персонала и туристов. Всего, что могло быть интерпретировано как высокая оценка советскими людьми достижений капиталистической экономики, техники и культуры, следовало избежать. Советские средства массовой информации должны были проявлять сдержанность при освещении работы выставки, дабы оградить народ страны от „тлетворного влияния Запада“. Культурный обмен культурным обменом, но нужно знать и меру, ведь „холодная война“ все еще продолжалась».

Перед официальным открытием выставку осмотрели Никита Хрущев и прибывший для этого в Москву вице-президент США Ричард Никсон. В СССР их дискуссия не была опубликована, а сам этот эпизод никогда не находился в центре внимания. Начав с предупреждения, что стране, которая склонна к войне, «мы слегка надерем уши», Хрущев пообещал: «Когда мы вас догоним и будем перегонять, мы помашем вам ручкой!» Никсон обратил внимание на технологические достижения Америки: цветное телевидение, стиральную машину-автомат и прочую встроенную технику, способы быстрого строительства дешевого жилья, систему наблюдения, электрический полотер. Хрущев не готов был признать американское первенство: «А у вас нет машины, которая клала бы еду в рот и проталкивала ее дальше? Вы показываете нам много интересных вещей, но они не необходимы для жизни. Это всего лишь штучки. У нас такая поговорка есть: если у вас клопы, вы должны поймать одного и залить ему в ухо кипяток». «А у нас другая поговорка, – ответил Никсон. – Чтобы убить муху, надо заставить ее выпить виски. Но у нас есть лучшее применение для виски». «Мне нравится эта интеллектуальная битва с председателем, – добавил вице-президент. – Он знает свое дело».

В дальнейшей дискуссии спорщики сравнили плановую систему с рыночной, поговорили о политических системах и о международной политике. Вице-президент США сообщил, что американцам не нужны вещи, рассчитанные больше чем на 20 лет, потому что граждане США хотят чаще обновлять дома, мебель, кухни. Хрущев этим возмутился, невольно предвосхищая более позднюю критику общества потребления.

Интересно, что на выставке, которую Советский Союз в том же году привез в США, доминировала продукция тяжелого и среднего машиностроения: корабли и ледоколы, самолеты и турбины… А также достижения в области культуры. И Хрущев, и Никсон описали эту как бы не вполне серьезную пикировку в собственных мемуарах, причем для Никсона она стала одним из «шести кризисов», которые он считал важнейшими пунктами своего вице-президентства.

По удобству жизни Советский Союз Америке проиграл. Хотя именно Хрущев (не без влияния впечатлений от поездки в США, состоявшейся через несколько месяцев после «кухонных дебатов») пытался улучшить быт советских людей. Многие его реформы были сделаны по американским лекалам: от выращивания кукурузы до открытия супермаркетов (магазинов самообслуживания), от строительства подземных переходов и массового жилья (включавшего нелюбимый советскими людьми совмещенный по-американски санузел) до производства доступного автомобиля.

Про привезенные из другой страны идеи и новации и пойдет речь в следующей главе.

Глава 2. Других посмотреть (ученые, писатели и шпионы)

Путешественники и командированные возвращались домой из других стран с чертежами и идеями, а также полные впечатлений от жизни в чужом обществе. В зависимости от близости к власти, а также от силы собственного таланта они с большим или меньшим успехом распространяли дома эти инновации и делились своими эмоциями. Если в XIX веке приезжий мог рассчитывать на полное знакомство с достижениями другой страны, то в менее доверчивом XX страны засылали друг к другу разведчиков, а иногда и провокаторов. Шпионаж стал важной частью двусторонних отношений и главным способом заимствования технических новинок. В этой главе не будет рассказов про «атомный шпионаж» или любовно-шпионских историй; будет только одна причудливая линия, связанная с деятельностью американца – Джорджа Кеннана. Но начнем все же с века девятнадцатого.

ИОСИФ ХРИСТИАНОВИЧ ГАМЕЛЬ, ПЕРВЫЙ РОССИЙСКИЙ АКАДЕМИК В АМЕРИКЕ

Одним из последних ученых-энциклопедистов, «осколком XVIII века», прожившим большую часть жизни в XIX, был русский немец, действительный член Императорской академии наук Иосиф Христианович Гамель (1788–1861). Рожденный на Нижней Волге, он объездил всю Европу, первым из российских академиков побывал в Америке, был альпинистом, привез в Россию фотографию, стал героем одного из сюжетов Дюма-отца, написал несколько исторических трудов и присутствовал при первой попытке проложить телеграфный кабель через Атлантику.

Еще студентом Гамель стал корреспондентом Вольного экономического общества и был награжден за изобретение дешевой электрической машины. В Европе еще шла война против наполеоновской Франции, когда молодой ученый получил в 1813 году разрешение от министра внутренних дел отправиться в Англию для усовершенствования в науках. При помощи посла России в Великобритании князя Ливена Гамель завел обширные знакомства и вступил в научные общества, где смог изучать и копировать патенты и чертежи. Неслучайно именно он стал гидом великих князей Михаила и Николая во время их поездок в Англию в конце второго десятилетия XIX века (существует легенда, что в ходе этой поездки восемнадцатилетний Николай Павлович впервые заинтересовался паровозами и даже лично побросал уголь в топку локомотива Стефенсона. Доказательств этой истории найти не удалось).

Семь лет путешествовал Гамель по Европе, знакомясь с разными достижениями техники. Он производил опыты в шахте и спускался на дно моря в водолазной машине, первым обратив внимание на действие давления на барабанную перепонку. В 1820 году Гамель пытался взойти на Монблан, взяв с собой двух английских студентов и изобретателя нового типа барометра…

С этим восхождением связана первая трагедия в истории альпинизма. 18 августа 1820 года группа из четырех приезжих и двенадцати местных проводников начала восхождение. Проведя два дня в укрытии на полпути в ожидании подходящей погоды, утром 20 августа они все-таки двинулись к вершине – и попали под снежную лавину. Трое проводников погибли, остальные участники восхождения чудом спаслись.

Сохранилось несколько подробных описаний этого происшествия. Самое известное принадлежит перу Александра Дюма, встречавшегося со швейцарскими гидами в Шамони через несколько лет после трагедии. Дюма, кстати, утверждает, что Гамель поднимался на Монблан по указанию русского императора для проведения метеорологических наблюдений, а в программе у него были исследования на всех известных тогда горных вершинах мира. В первой половине XIX века этот драматический рассказ переводился на английский и немецкий, публиковался даже за океаном.

Что же касается самого доктора Гамеля, то он после трагедии свернул альпинистскую программу и вернулся в Россию (не исключено, что его отозвали российские власти после получившей широкую огласку катастрофы).

В последующие годы Гамель занимался изучением фотографии и истории русско-американских связей, организовывал промышленные выставки, присутствовал при прокладке телеграфных линий и стал в результате известным в Европе ученым.

К середине века многим европейцам стало очевидно, что за океаном выросла страна, в которой техника и промышленность развиваются еще более быстрыми темпами, чем в Великобритании. К началу 1850‐х годов в России Соединенные Штаты Америки называли «огромным рассадником промышленности». И хотя о достижениях американцев в области «чистой» науки было известно немного, настало время для более близкого знакомства Российской академии наук с этой страной. Академик Гамель, с его интересом к прикладным аспектам научных исследований, оказался наиболее подходящим ученым для командировки за океан.

С этой поездкой связана анекдотичная история. На доклад о командировке Гамеля в США император Николай I наложил резолюцию: «Согласен; но обязать его секретным предписанием отнюдь не сметь в Америке употреблять в пищу человеческое мясо, в чем взять с него расписку и мне представить». Во исполнение высочайшей воли с Гамеля взята была собственноручная подписка:

Я, нижеподписавшийся, во исполнение объявленного мне в секретном предписании господина товарища министра народного просвещения от сего числа высочайшего государя императора повеления, дал сию собственноручную подписку в том, что во время предстоящего путешествия моего в Америку я никогда не посмею употреблять в пищу человеческое мясо.

Академик, действительный статский советник Иосиф Гамель.

С. – Петербург. 24 апреля 1853.

На самом деле русский император был достаточно хорошо осведомлен об образе жизни американцев и понимал, что с каннибализмом академик там не столкнется. Этот исторический анекдот свидетельствует, видимо, об особом чувстве юмора монарха (а возможно, эта шутка была напоминанием о каких-то разговорах, состоявшихся у великого князя Николая с его гидом по Англии за тридцать лет до этого).

В Америку академик Гамель, которому в то время уже исполнилось 65 лет, прибыл европейской знаменитостью. В местных журналах много писали о его деятельности. Так, только в 1852 году популярный «Харперс мансли» перепечатал заметку Александра Дюма о восхождении Гамеля на Монблан (в 1820 г.), а научный журнал «Сайентифик америкэн» сообщил о докладе Иосифа Гамеля в Санкт-Петербургской академии наук о свойствах льняной ткани.

Гамель начал свою поездку по США с Бостона, посетив в Массачусетсе фабрики Лоуэлла, Гарвардский университет и школу для слепых Перкинса. Он был в числе знаменитых ученых (вместе с Мэтью Мори и Сэмюелом Кольтом), приглашенных присутствовать при первой попытке прокладки трансатлантического кабеля.

За время своей командировки Гамель посетил не только Гарвард, но и Смитсоновский институт, стремясь «ближе познакомить… научные учреждения Америки с трудами нашей академии, так как… люди здесь имеют очень мало знаний о нас».

Цинциннатская «Дейли инкуайрер» так подытожила пребывание российского академика в США: «На всех наших ярмарках, выставках скота, школьных экзаменах, открытиях школ, пробных поездках, спусках судов на воду, а также наших годовщинах, больших и маленьких праздниках всех наших общественных учреждений лицо доктора [Гамеля] стало узнаваемым. Наши институты были им тщательно исследованы для получения глубоких знаний об американской предприимчивости в науке, искусстве и благотворительности».

Американцы XIX века смотрели на науку исключительно с прикладной точки зрения. Их интерес вызывали только те ее отрасли, которые давали надежду на практическое применение и извлечение прибыли. Показательно, что в качестве отчета Академии наук И. Х. Гамель смог представить именно технические достижения североамериканцев: «1. Изложение устройства Эриксоновой машины; 2. Описание введения пароходства в Европе; 3. Часть объяснения проекта электротехнического соединения Америки с Европою», за что удостоился пренебрежительного отзыва нового (с 1855 года) президента Академии наук Д. Н. Блудова: «Едва ли дальнейшее пребывание за границею может принести особенную для технологии и вообще для промышленности пользу, я со своей стороны не вижу необходимости, не предвижу и важной пользы от сего продолжения». Гамель был вынужден вернуться домой. Инженеры оказались более полезными командированными – их отчеты включали подробные чертежи.

Этот конфликт продемонстрировал не просто разное понимание задач командировки Гамеля им самим и новым руководством Академии наук, но и тот факт, что дистанция между наукой и техникой в это время еще оставалась непреодоленной. Ученые-энциклопедисты оказались лишними в специализированном техническом мире второй половины XIX века.

Показательны и события, связанные с появлением в России электрического телеграфа. Российские ученые в первой трети XIX века были лидерами в исследованиях электромагнетизма. Академик Гамель потратил немало сил, доказывая, что электромагнитный телеграф был изобретен бароном Шиллингом в России раньше, чем Сэмюелем Морзе в Америке.

Академика Гамеля, однако, занимала не просто модернизация российского государства, о которой пеклись просвещенные бюрократы николаевской и александровской эпох. Вернувшись домой, он напечатал в отечественной прессе ряд статей о новейших изобретениях американцев, делая особый акцент на общественном значении этих новшеств.

Рассказывая о паровых машинах для быстрого тиражирования газет, Гамель обращал внимание своих русских читателей на «необыкновенные услуги, оказанные механикой… в Америке быстрому распространению знаний, – с одной стороны, и к облегчению этого распространения – применением ее к локомотиву и пароходу, – с другой». Особенно примечательным, с точки зрения российского академика, был тот факт, что «издание газет… началось почти в одно время в России и в Америке. Известно, что по указу Петра и под его наблюдением положено начало первой русской газете в Москве в 1703 году. Первая американская газета Boston Newspaper появилась 24 апреля 1704 года». И. Гамель пытался поразить русских читателей и количеством публикующихся в США газет: в одном «Нью-Йорке выходит двадцать две различные газеты ежедневно, девять – два раза в неделю, семьдесят семь – раз в неделю, пять – два раза в месяц, тридцать шесть – ежемесячно и одна – два раза в год. Стало быть, всего в Нью-Йорке издается сто пятьдесят различных газет… [и] ежедневно печатается около двухсот тридцати тысяч экземпляров газет и даже несравненно более, если приходится сообщить публике что-нибудь особенно интересное».

И. Х. Гамель очень хотел вернуться в Соединенные Штаты, но болезнь и необходимость уговаривать начальство заставляли его откладывать новую поездку. Сказался и почтенный возраст академика. Осенью 1861 года он умер в Лондоне во время новой командировки на семьдесят четвертом году жизни.

Академия наук в лице своего президента не смогла оценить общественное значение технического переворота, но очевидно, что Гамель лучше своих современников осознавал результаты распространения технических новшеств в современном обществе. Интересы Иосифа Гамеля были весьма разносторонними. Он оказался одним из последних ученых-энциклопедистов ушедшего XVIII века, пробуя себя в медицине и физике, химии и истории. Однако наибольший интерес у него вызывала техника, переживавшая в первой половине XIX века невероятное развитие.

ДЖОРДЖ КЕННАН, СИБИРЬ И ССЫЛКА

Именно с развитием телеграфа, о котором писал Гамель, связано начало другой истории. Молодой телеграфист Джордж Кеннан (1845–1924) впервые оказался в России с геодезической группой компании «Вестерн Юнион», исследовавшей маршрут, по которому предполагалось проложить телеграфный кабель, соединяющий Америку с Европой. К концу XIX века Кеннан считался в США ведущим специалистом по России и действительно остался в истории не просто автором нескольких книг и статей о далекой стране, но и источником определенного набора представлений о России, надолго переживших его время. Писали о Дж. Кеннане очень многие, в моем кратком очерке использованы данные из книг Э. А. Иваняна и Д. Энгермана.

Родился будущий путешественник и журналист в Норволке, штат Огайо. С детства Джордж любил путешествия, но финансовое состояние его семьи потребовало от мальчика рано начать зарабатывать самостоятельно. В 12 лет он бросил учебу в школе и стал работать посыльным на железнодорожном телеграфе, вскоре продвинувшись до должности телеграфиста. В 1864 году Дж. Кеннан был нанят русско-американской телеграфной компанией для исследования возможного маршрута прокладки телеграфа из США в Россию через Аляску, Берингов пролив, Чукотку и Сибирь. Он провел два года, путешествуя по Чукотке и Камчатке, после чего вернулся в Америку через Петербург. Сам проект рухнул после того, как в 1866 году была осуществлена успешная прокладка телеграфной линии по дну Атлантического океана, но Кеннан, вернувшись в США через Санкт-Петербург, решил извлечь пользу из своего путешествия и рассказать соотечественникам о малоизвестной им стране. Если европейская Россия, а особенно Петербург и Москва уже были многократно описаны американскими путешественниками, то обширные пространства за Уралом оставались для американской публики белым пятном.

Кеннан начал серию лекционных туров вскоре после возвращения из Сибири в 1868 году, а в 1870 году опубликовал книгу Tent Life in Siberia о своем путешествии (русский перевод: «Кочевая жизнь в Сибири. 1864–1867: Приключения среди коряков и других инородцев»). В своей работе Кеннан описал коренное население Дальнего Востока, включая коряков, камчадалов (ительменов), чукчей, юкагиров и якутов.

В том же 1870 году Кеннан вновь отправился в Россию в поисках приключений и нового материала для лекций. Всего этого оказалось в достатке в горах Кавказа, который лишь незадолго до этого стал частью Российской империи. С антропологическими деталями Кеннан описывал «интересные расовые типы» Кавказа. Так, жители восточного Кавказа (Дагестана) были «гостеприимными, смелыми и великодушными», обладали «глубоким поэтическим чувством», но оставались для американца «полуварварами».

После второй поездки в Российскую империю слава Кеннана начала шириться, и он стал писать для общенациональных журналов. Кеннан всерьез надеялся занять место первого американского эксперта по России. Он стал заниматься переводами с русского, а также высмеивать и критиковать усилия потенциальных соперников.

Кеннан не написал, хотя и планировал, новой книги по результатам второй поездки в Россию, ограничившись парой журнальных статей. На несколько лет он отошел от журналистики и попытался сделать карьеру в страховом бизнесе, однако не добился там успеха.

В 1884 году после краткой поездки в европейскую часть России он решил организовать экспедицию, которую и предпринял в 1885–1886 годах. Новое путешествие длилось год, из которого 10 месяцев прошли в Сибири. Разрешение на поездку давалось на правительственном уровне в С. – Петербурге, и в целом доброжелательная к России и русским книга «Кочевая жизнь в Сибири» стала важным аргументом в пользу американского путешественника. Сопровождал Кеннана фотограф и художник Джордж А. Фрост, его соратник еще по телеграфной экспедиции 1864 года.

На этот раз внимание американцев привлекли другие жители Сибири. Если предыдущие поездки пришлись на «эру великих реформ» Александра II, то теперь Кеннан и Фрост очутились в России во время контрреформ и подавления революционного движения, предпринятого сыном Александра. Сибирь 1880‐х была переполнена революционерами и реформаторами, врагами и критиками царизма. В ходе поездки американцы встречались и беседовали более чем с 500 сосланными в Сибирь революционерами, в числе которых были В. Г. Короленко, Е. Брешко-Брешковская, князь А. А. Кропоткин (брат П. А. Кропоткина) и др. Кеннан писал: «Среди них были несколько самых лучших, самых смелых и самых щедрых душой представителей и представительниц человечества, с которыми я когда-либо встречался… Я бы гордился ими, если бы они были моими братьями и сестрами, и, пока они живы, они могут рассчитывать на любую мою помощь, которую может оказать брат». Особенное впечатление на Кеннана произвели Н. М. Ядринцев и Е. Брешко-Брешковская, «бабушка русской революции», проводившая посетившего ее в ссылке американца словами: «Мы можем умереть в ссылке, и наши внуки могут умереть в ссылке, но что-то из этого выйдет».

Вернувшись в США в августе 1886 года, Кеннан опубликовал в финансировавшем его экспедицию журнале Century серию статей, в которых описывал ужасающие условия содержания политических ссыльных и каторжников в Сибири и возмущался по поводу деспотизма и преследований политической оппозиции в России. Журнал, отметая обвинения (высказанные, в частности, в статье сотрудника русского посольства в Вашингтоне П. С. Боткина «Голос за Россию») в том, что критические статьи Кеннана чересчур мрачно рисуют картину жизни в России, писал в 1888 году:

Эта критика исходит от страны, чьи взаимоотношения с Россией отличаются особенной сердечностью. Она печатается в журнале, опубликовавшем «Жизнь Петра Великого» и заметно способствовавшем повышению дружелюбного интереса американцев к жизни в России, и эта критика принадлежит перу человека, который откровенно демонстрировал свое дружелюбие к русскому правительству.

В 1891 году вышел в свет двухтомник Кеннана «Сибирь и ссылка» (Siberia and the Exile System), включавший также интервью и рисунки Дж. А. Фроста. Книга вкупе с лекционной деятельностью ее автора оказала серьезное влияние на американское общественное мнение. Прослушавший одно из выступлений Кеннана Марк Твен воскликнул: «Если такое правительство невозможно свергнуть кроме как с помощью динамита, что же, возблагодарим Господа Бога за динамит».

Кеннан посвятил большую часть следующих двадцати лет своей жизни продвижению дела «русской свободы», особенно много времени уделяя публичным лекциям. Он был одним из самых популярных лекторов конца XIX века. По некоторым подсчетам, за 1890‐е он выступил перед миллионом слушателей. Только в 1890–1891 годах он прочел двести лекции подряд (ежедневно, исключая воскресенья) перед аудиторией, иногда насчитывавшей две тысячи человек. По воспоминаниям П. С. Боткина, Кеннан «выходил на сцену в кандалах, одевался каторжником, посредством волшебного фонаря показывал разные ужасы и плел невероятную чепуху на Россию». Каждая деталь одежды, по его уверениям, была подарком от кого-нибудь из русских ссыльных.

На вполне ожидаемое недовольство российской власти Кеннан отреагировал памфлетом «Голос за русский народ», переведенным на русский язык и опубликованным в Женеве для последующего нелегального ввоза и распространения в России.

Любопытно, что в России, видимо, внимательно читали кеннановские корреспонденции. Во всяком случае Чехов, планировавший свое путешествие на Сахалин, уже в 1890 году писал Суворину: «Нет у меня планов ни гумбольдтовских, ни даже кеннановских», но начальник Главного тюремного управления Галкин-Враский относился к кеннановскому путешествию и его последствиям гораздо серьезнее и отказался дать Чехову какие-либо рекомендации. М. П. Чехов впоследствии вспоминал, как был встревожен его брат, не будут ли ему «после известного американского публициста Кеннана» чинить препятствия, пустят ли на каторгу, покажут ли все, что он хочет посмотреть. Сам Чехов упоминал оценки, данные Кеннаном отдельным чиновникам (в частности, сахалинскому «начальнику» В. О. Кононовичу), с которыми встречался он сам.

Именно в эти годы произошли изменения в американском общественном мнении о России – от симпатий к осуждению российского государства, и Кеннан внес в эти перемены заметный вклад (ну или, можно сказать, стал их символом – сравните две его книги о России). Сам Кеннан не считал, что выступает против России, он первым предложил разделять русский народ и русское правительство и, осуждая второе, помогать освобождению первого (что стало началом одной из интеллектуальных традиций в Америке по отношению к России; другая исходит из постулата, что «народ заслуживает тех правителей, которых имеет»).

В конце 1890‐х – начале 1900‐х годов в США было создано несколько общественных организаций и комитетов в рамках Движения за петицию в защиту сибирских ссыльных (Siberian Exile Petition Movement): Комитет помощи русским ссыльным, Гуманитарное общество США защиты ссыльных в Сибири и др. Наиболее известным стало Американское общество друзей русской свободы. Книга и лекции Кеннана являлись важнейшими источниками информации для этого движения.

В июне 1901 года Кеннан приехал в Россию (через Финляндию) и пробыл в Санкт-Петербурге около трех недель, пока сведения об этом не просочились в газеты. После этого американца немедленно арестовали прямо в номере «Англетера» и выслали из страны.

После начала Русско-японской войны 1904–1905 годов Кеннан принял предложение президента Т. Рузвельта и выехал в Японию, где написал множество статей, освещавших войну с точки зрения Японии (американская общественность вообще в годы войны симпатизировала японской стороне). Одновременно он вел пропагандистскую работу среди русских военнопленных и способствовал организации среди них антиправительственных революционных ячеек, считая эту деятельность своим «моральным долгом». По его собственным утверждениям, он сделал «революционеров» из 52 500 русских солдат.

Книга Кеннана «Сибирь и ссылка» впервые была опубликована в России в разгар революции, в 1906 году, и ее цитировали и использовали не только революционеры, но и сторонники реформ.

В годы Первой мировой войны Кеннан работал военным корреспондентом и писал, что российский царь и его чиновники «никогда не сойдут со своего пути, пока их оттуда не скинут силой», а также предсказывал неизбежность революции в России, хотя и утверждал, что она будет носить парламентский характер, а не представлять собой социальный взрыв.