Текст книги "Дорога жизни"

94. Встреча

Прошло много лет, детство давно закончилось. Жизнь раскидала всех моих друзей детства, по разным уголкам страны. Я уехал в город, а затем на Чукотку. Так и мой друг Колька, после школы поступил в институт и закончив его, уехал по распределению в г. Караганду. В один из отпусков, я приехал в родное село. Стояла теплая летняя погода. Я прошелся по селу и решил сходить к своему дому, в котором прошло мое детство. Проходя мимо Колькиного дома, я увидел молодого мужчину, сидящего на скамеечке за оградкой. – Иванко, пойдем на кирпичное, как тогда в детстве, напечем печенок, я давно не ел таких… произнес парень. Я опешил от сказанного, я не узнал в этом молодом мужчине, своего друга детства Кольку. Колька вырос, возмужал и совершенно изменился. Я не верил своим глазам, да это же Колька, мой лучший друг. Мы обнялись и долго стояли, похлопывая друг друга по спине. – А что Коля, пойдем правда, сходим на кирпичное, к ключику, разведем костер, напечем печенок, вспомним наше детство. Так мы и сделали, взяли десяток картошин, краюху хлеба, спичечный коробок соли, и бутылку вина. Шли по строй лесной дороге, по которой уже давно никто не ездил и она заросла травой. Прошли мимо бывшего кирпичного заводика, от которого осталась разрушенная печь для обжига кирпича, да несколько обвалившихся ям, в которых месили глину для кирпича. В голове проносилось то время, когда мы мальчишками подрабатывали тут, подвозя глину на конных самосвальных тележках. Вот наконец и ключик, который был меду холмов на склоне. Ключик по прежнему бил из под земли и был огорожен не большим срубом, который был уже совсем старым. —

Смотри, даже кружка сохранилась, сказал Колька и взяв кружку в руки, вытряхнул из нее мусор. Кружка была алюминиевой и помятой, наверное потому и сохранилась. Мы быстро набрали хвороста и развели не большой костер. За разговорами, в костре быстро нагорели угли и мы зарыли в них нашу картошку. Вскоре печенки испеклись, вытаскивая горячие картофелины, мы брали их и перекатывая из руки в руку, разламывали пополам, нещадно дули и посыпав солью, ели с хлебом. Вино пили из старой алюминиевой кружки по очереди. У нас был складной стаканчик, но мы хотели из той самой кружки, из которой когда-то пили воду из ключика. Мы рассказывали друг другу о своей жизни, кто куда уехал, где живем и чем занимаемся. Так прошло время, костер до горел, пора было возвращаться домой. На второй день, Колька уезжал, я пришел проводить друга детства на автобусную остановку. Мы обнялись с Колькой и простились, мы не думали что прощаемся на всегда, мы были молоды и думали еще встретимся, и сходим на каменнуху к фонтану, или к старой мельнице, напечем печенок и вспомним детство. Но судьба распорядилась по своему, с Колькой мы не встретились больше никогда, его родители умерли и он перестал ездить в родное село.

Где ты, мой друг детства – Колька, отзовись, ключик на кирпичном, ждет нас…

PS-Я нашел своего друга детства Кольку. Он стал большим человеком, начальником уголовного розыска, полковник полиции, одного областного города, на пенсии.

95. Старый дом

Дом стоял и смотрел своими окнами на дорогу. Он был старый и уже никому не нужный. Даже не дом, а одни стены от некогда хорошего, добротно сделанного кирпичного дома. Дом знавал лучшие времена. Когда-то его построил зажиточный крестьянин в большом и богатом селе. Место для него было выбрано хорошее, красивое – с видом на речку. Вокруг стояли его собратья-соседи, некоторые были тоже хорошо сработаны из красного дерева, но были и победнее, поменьше. Двор был застроен конюшнями и амбарами. В доме жила большая крестьянская семья. Но вот пришли другие времена и зажиточного крестьянина отправили куда-то далеко в Сибирь вместе с домочадцами.

С этого времени кто только не жил в доме… Дворовые постройки пришли в упадок и все развалились. Но дом продолжал греть в своих стенах всех, кто в нем жил. Последними жителями стали одинокая женщина со маленьким сынишкой. Женщина была маленькой, но сильной, она стойко перенесла все тяготы войны, на которой потеряла отца сынишки, и тяжелое послевоенное время. Дом видел, как тяжело жилось этой маленькой семье и как мог старался обогреть их своей большой печью. Маленький сынишка очень любил свой дом, который обогревал зимой и давал прохладу летом. Время неумолимо идет вперед. Мальчик юношей уехал смотреть мир, но он часто приезжал в родные стены своего дома.

Прошло много лет. Хозяйке пришел срок покинуть этот мир, сын уехал далеко на Север. Дом пришел в упадок: обветшал, у него провалилась крыша и сгнили рамы, но душа дома все равно была жива. Дом с тоской глядел на дорогу и на речку с заросшими ивняком берегами – он был никому не нужен. Соседи тоже исчезали от старости, даже стен не оставалось, потому что они были срублены из дерева.

В один из летних дней к старому дому подъехала легковая машина, из которой вышел мужчина, он был не один, с ним были юноша и девушка. У старого дома затрепетала душа, он почувствовал родного человека. Это был тот самый мальчик, сынишка последней хозяйки дома. Мужчина подошел к дому, сел в проем двери и заплакал: у него в голове пронеслось детство в этом доме. Дом стоял и ему тоже хотелось плакать, плакать от радости, что его не забыли, о нем помнят. Внуки, а это они приехали с мужчиной, с удивлением смотрели на слезы деда, они не понимали почему он плачет. С этого времени мужчина каждое лето приезжает к старому дому и сидит в проеме двери. Старый дом ждет этого дня, все так же смотрит на дорогу, он знает, о нем помнят и, пока жив последний его житель, он к нему будет приходить…

96. Часть-2. О далеком прошлом

На закате дня слышна звонкая песня, это пели доярки возвращаясь с дойки коров, из летнего лагеря. Песня разливалась по всей округе, ее было слышно далеко в вечернем воздухе. Я не знаю, тогда таланты были сплошь, или сейчас петь негде стало. Наверное все таки второе, нет села, нет летних лагерей для коров и нет доярок. петь на селе стало некому и это печально, это наша беда. Но я отвлекся, каждую весну, как только появляется зеленая трава, колхозных коров перегоняли в летний лагерь. Лагерь был в березовых массивах леса, в семи км от села. В нем были загоны для стада, водопой, и был домик для пастухов и тех доярок которые были одиноки. Так же там жили летом и семейные пары, ну не то чтобы все время, но иногда оставались на ночь там спать, что бы утром не так рано вставать. Да и в 50х годах машин было совсем мало и молоко отвозили на молоко завод на лошади. а пешком 7 км утром рано не набегаешься. Так что оставались в лагере часто. Пастухи же спали там все время, коров не бросишь. Потом молоко стали возить на грузовике и доярки стали ездить на ночь домой. Вот когда они возвращались вечером из лагеря, тогда и пели песни. Конечно труд доярки был в то время тяжелым, доили в ручную, у каждой была своя группа коров по 10—12 голов и вот доить приходилось по 3 раза в день, лето же, молока у коров было много. у пастухов тоже были свои группы, по 50—60 коров, больше нельзя, пасти приходилось хоть и в березовых – светлых лесах, но все равно в лесу. у пастуха была своя лошадь под седлом. Я с 14 лет пас коров и знал каждую корову, как говорится, в лицо. если какая то уйдет в сторону, я уже знаю какая и еду ее искать. так я пас два лета, пока мне не исполнилось 16 лет, Я получил паспорт и поехал смотреть мир. так закончилась моя сельская жизнь. я ее помню с самого раннего детства. Хотя давно не живу там, но люблю свою малую родину и иногда навещаю ее. Дом где я жил, разрушился, но стены остались, дом был каменный. Я всегда прихожу к нему и не много сижу вспоминая свое детство. А слезы текут по щекам. село наше погибает, уж совсем мало осталось жителей, да и то старики. Когда то село было большим и богатым, было много каменных домов, да и деревянные дома были хорошо сработаны из красного леса и простояли долго. Вот так гибнет наша малая родина, а из малого собирается большое, Скоро некуда будет ехать, села не будет, это очень печально.

97. Табун

Как я писал ранее, в селе было много лошадей. Но лошади взрослыми и рабочими тоже становятся не сразу. Они вырастают из маленьких жеребят. Чтобы стать взрослой лошадью, пройдет несколько лет. Вот таких молодых лошадей и жеребят однолеток я пас первое лето своей трудовой деятельности в колхозе. Мне было 14 лет. Табун был не очень большой, голов 50. В каждом табуне должен быть молодой, сильный жеребец-вожак. Он не давал табуну разбредаться и четко следил за порядком в табуне. Кони это не коровы, которые так и смотрят, чтобы уйти из стада куда-нибудь в поле с посевами. Кони послушные животные и никогда не уйдут и не разбредутся, они все будут идти табуном. Но это только молодые и у них есть жеребец-вожак, а рабочие лошади пасутся без вожака.

Пасли жеребят там же где и коров в летнем лагере в березовых лесах в 5—6 километрах от села все лето. Зимой же они жили на своем дворе для молодняка. У меня был свой конь под седлом, и я с табуном был все лето в лагере. Утром я выгонял табун на водопой и гнал их на пастбище. Вечером пригонял обратно на водопой и загонял на ночь в загон, огороженный для них. Ночью жеребят не пасли, это рабочих лошадей гоняли в ночное, так как днем они работали. Нас было двое: я и старший конюх, но он, как правило, не пас, пас только я.

Конюх подменял меня изредка, чтобы я мог съездить домой за продуктами, в основном за хлебом, молока было и в лагере много. Тут же в летнем лагере были и коровы. Я любил пасти жеребят, они всегда были спокойные и под бдительным присмотром вожака. Я мог свободно отъехать и поесть в лагере, потом вернуться и весь табун будет на месте.

Зимой молодняк отбирали для обучения. это занятие зрелищное и опасное. Молодые лошади не знали седла и хомута и бунтовали от того, что им на спину что-то клали. Они брыкались и кусались, стараясь скинуть седока. Но, в конце-концов, смирялись и успокаивались. С упряжью тоже так, запрягали в сани и гоняли на них по улицам, пока не полетит пена хлопьями. Когда лошадь уставала и все, она сдалась. Вот так, примерно, и было когда-то у нас в селе. Сейчас лошадь редкость, да и остальная сельская живность тоже. Через несколько лет не будет села, все уйдет в историю и это очень печально.

98. Пироги

Сегодня я напишу о простом, но очень вкусном блюде – о пирогах. Нет, я не отвлекусь от темы. Пироги пекут все и везде, пироги пекут с разной начинкой и разных размеров. Я же попытаюсь описать наши уральские и зауральские пироги с мясом и рыбой.

Итак, начнем с пирога с мясом и картошкой. Берётся мясо, нарезается тонкими пластинками, также нарезается картофель, лук репка, Луку можно не жалеть. Все это складывается в блюдо, заправляется подсолнечным маслом, соль, перец по вкусу. Это будет начинка пирога. На противень кладем пищевую бумагу, смазываем маслом и кладем тонкий лист дрожжевого теста, кромки – на бортики противня. Раскладываем ломтики картофеля с луком по всему противню. затем слой мяса и опять картофель. Все это закрываем верхним листом тонкого теста и защипываем. Верх можно смазать майонезом и ставить в духовку печься. Готовность проверяется спичкой, как картофель будет готов и корочка будет зажаренной – пирог готов. Вытащить и аккуратно переложить на большое блюдо или поднос, закрыть полотенцем и дать пирогу дойти минут 10—15. За это время он дойдет и немного остынет. Затем пирог нужно разрезать вдоль посредине и поперек на порции. Пирог нужно есть руками, а не ковырять вилкой, запивая тем, кто что любит – молоком, чаем. Я люблю есть углы пирога, их хорошо держать руками. Если кто не пек такие пироги, то уверяю вас, что он понравится всем, от мала до велика!

Сейчас о пироге с рыбной начинкой. Это чуть сложнее и разнообразнее, но тоже все просто. Рыба на пирог идет любая, кто-то любит только с филе, кто-то целиковой, прямо с косточками. У нас на Чукотке рыбы было много и всякой. В основном сиговых пород. Берется тоже дрожжевое тесто и также раскладывается на противень. На низ кладут небольшой слой отварного риса и нарезанного лука, затем кладётся целиковая рыба, у нас это был хариус или подобная ему рыба, по всему противню. Если рыба крупная, то ее режут по хребту вдоль, затем закрывают тонким слоем теста и пекут в духовке до красивой корочки. Рыбный пирог едят не так, как с мясом. У рыбного пирога снимается верхняя корочка и рвется руками на куски, Рыбу же выкладывают на тарелку или едят прямо с пирога вилкой. Нижняя корочка мягче и сочней, чем верхняя, значит и вкусней, но дети любят почему-то верхнюю – зажаренную.

Мы любим пирог с карасем, так как карась – рыба сладкая! Вот такие значит пироги, кто не пек такие пироги, пеките, это вкусно и сытно. Пирог с мясом и картофелем, можно есть и холодным. Приятного аппетита!

99. Вечёрки

Утром меня будила мама – нужно было идти на работу. Я с трудом разлеплял глаза, хотелось спать, и я думал: «Все, вечером после работы сразу лягу спать». Такое повторялось каждое утро, а каждый вечер, как только приходил с работы, умывшись и поев, шел к клубу. Спать совсем не хотелось. У клуба собиралась молодежь нашего села, если было кино, то шли в кино. После кино, разделившись на две компании, шли к своим излюбленным местам.

Одна компания шла на свою сторону реки, наша же оставалась на этой стороне. В каждой компании был свой гармонист, шли в конец села к реке или к опушке березового леса. Девчата заливисто пели песни под гармонь. Пение было слышно далеко по реке: девчата были голосистые. Парни тоже кое-кто пел, а кто не имел голоса – лузгали семечки. Вперемежку с песнями устраивали пляски, девчата плясали все, выбивая дробь. Время шло быстро, расходились по домам уже после полуночи. Только слышна была гармонь на другой стороне. Гармонист тихо играл, видимо, возле девичьего дома, провожая свою девушку. Так было весной и летом.

Поздней осенью и зимой, также компанией, собирались у кого-то в доме, также пели песни и устраивали какие-то игры с поцелуями. Расходились с вечёрок по домам, проводив девчат до дома. Конечно была и любовь, любовь в любое время года. Дружили с девчонками, тиская их у калиток, целовались. Вечера всегда проходили весело, молодежи в селе было много. Была и художественная самодеятельность, но это только зимой. Летом в клуб глотать пыль никого не загонишь. С концертами ездили в соседние села на розвальнях, запряженных лошадьми. Возвращались домой ночью с песнями.

Все это было до того, пока всем селянам не выдали паспорта. Молодежь потянулась в города: кто в институты, большинство в ремесленные училища и, закончив, оставались навсегда в городе. Так закончилась пора гуляний и вечёрок с гармошкой по селу и у реки. Все реже стало слышно гармошку, тихо звучавшую где-то у околицы по вечерам, не стало слышно и девичьих песен… А как хорошо пели, как выбивали дробь каблучками…

100. Сватовство

Молодежь ходила вместе, гуляли, пели песни, дружили парами, провожали девчат вечером до дому, целовались… Все это было, но ребята женились на девчатах из других деревень, а девчонок увозили замуж в другие деревни. Были конечно и исключения. Почему так происходило, трудно объяснить. Если парень надумал жениться, обращались к женщине, которая занималась сватовством. Она знала всех девчат в округе и ездили сватать девушку в другую деревню. Жених и невеста, совершенно не знали друг друга. Также увозили и наших девчат.

Свадьбу играли в доме жениха и не один день, к ней готовились, после того как сосватают невесту. В день свадьбы, возле дома жениха собиралось почти все село, посмотреть привоз невесты. Посмотреть какое у нее приданое, большой ли сундук, и какая перина с подушками. Невесту везли в кошеве55
  Кошева – широкие и глубокие сани с высоким задком, обитые кошмой, рогожей и


[Закрыть], запряженной жеребцом и украшенной лентами. Под дугой звенели колокольчики, мелодичный звон которых было слышно далеко. Сзади везли приданое. Ну и, конечно, перекрывали дорогу, требуя выкупа, в виде нескольких бутылок спиртного.

Надо сказать, что семьи, в большинстве своем, были крепкими, на всю жизнь. Уж не знаю как у них было с любовью, но детей рожали сколько получится. Наверное поговорка «стерпится с любится» пошла отсюда. Впоследствии, конечно, это отжило и жениться стали только на той, которую любишь. Ездить свататься перестали. А какой был красивый обычай, когда везли невесту, на наряженных лентами и яркими бумажными цветами упряжках, под звон колокольчиков.

101. Караси

Мне приходилось есть много всякой рыбы в жизни. В детстве мы ловили пескарей в своей речке поллитровыми банками. Пескарь рыбка мелкая, как килька, но вкусная, особенно жареная с яйцом. Только чистить ее муторно. На Чукотских речках рыба элитная, сиговых пород, очень хороша в любом виде. В больших реках, как Волга, уж и говорить нечего, но эта рыба не всем по зубам, то есть не по карману. Но есть рыба, которая для меня и моей семьи самая желанная и сладкая – это карась. Карася я не променяю ни на какую другую рыбу. В нашей родной Курганской области много озер, и в них, в основном, водится карась. Разводят и другие породы, такие как сиг и сырок, но редко. Карась же есть везде. Мы привыкли к нему с детства и умеем его есть. А есть его, и правда, нужно уметь, уж больно в нем много косточек. В молоденьком карасе, примерно с ладонь, мелких косточек по хребтинке нет, и он очень сладкий, много косточек только во взрослой, крупной рыбе. Просто перед тем, как карася жарить или варить в ухе, нужно пошинковать по хребтинке почаще, и все – эти косточки не почувствуешь. Особенно хорош карась запеченный в духовке или русской печи в сметане. Карася вялят и сушат, вяленый он тоже вкусный. Из сухого карася зимой, когда он плохо ловится, варят уху или рыбный суп, но это на любителя. Зимой тоже ставят сети, но рыба в это время вялая и мало гуляет, но все равно попадает в сети. Самый лучший лов это, конечно, с весны, в это время вся рыба начинает беспокоиться, готовясь к нересту, ну и летом тоже неплохо. Моя жена родом из Часто-Озерья, там, наверное, озер больше чем суши, в моем районе тоже есть место, где много озер, это Песчано-Коледино. Вот такие у нас пристрастия к карасю, ну просто обожаем… карася!

102. Комбайнёры

Страда в колхозе начинается с уборки урожая. Нас с другом и одноклассником поставили работать на комбайн. Нет, не комбайнерами, а на соломокопнителе. В то далекое время не было таких комбайнов как «Нива» и «Енисей», это самоходные комбайны, а были прицепные, таскал их трактор ДТ-54. Были они попроще: у них был сзади прицеплен копнитель для соломы с двумя площадками с боков наверху. Так же был мостик наверху спереди со штурвалом, для регулировки полотна и ножей, срезавших колосья. За штурвалом стоял комбайнер, отсюда и пошло название «корабль полей». У нас с Шуркой были самые пыльные места: мы стояли по обеим сторонам копнителя и раскидывали солому ровным слоем, которая летела сзади комбайна в копнитель. Набив таким образом до верху, нажимали на педаль, и дно копнителя опрокидывалось, копешка соломы сползала на землю. Копны нужно было скидывать не как попало, а в ряды. Делалось это для того, чтобы потом двумя тракторами при помощи волокуши сгребать солому в скирды. Пылища была, конечно, невообразимая, но это не земляная пыль, а ость от соломы. Приходилось все время перебегать с площадки на площадку, подстраиваясь под ветер. Но в тихую погоду, можно было не бегать – пыли хватало для обоих. Конечно, нам было по четырнадцать лет и мы как дети прыгали в копнитель, зарывались в солому, и второй нажимал на педаль, копна сползала. Нам было интересно. Работали в уборочную страду до росы, влажные колосья плохо обмолачивались и были большие потери, а это недопустимо. Утром начинали обмолот тоже когда роса высохнет. Было и такое – дожди не давали работать, и хлеб уходил под снег. Это беда, были большие потери. Но как бы то ни было, урожай убирали полюбому. Позднее пошли самоходные комбайны и надобность в копнителях отпала, но не стало ровных рядков соломы. Так ушли в прошлое прицепные комбайны с копнителями, а сними и наше детство.

103. Песня за околицей

Солнце уходило на покой: большой красный диск медленно уходил за горизонт. Когда до села осталось километра полтора, я слез с лошади и пошел пешком. Я за день насиделся верхом, так как пас молодых лошадей, то есть жеребят. Загнав на ночь их в загон, поехал в село – нужно было съездить домой: повидать маму и взять хлеба. Шли мы с конем по полевой дороге, проходившей по полю и делившей его пополам. В поле росла пшеница и уже колосилась, попадалось много васильков, которые почему-то любили расти в посевах. Васильки были такие красивые и если их набрать, то получится хороший букет. На обочине по меже росли ромашки, я нарвал васильков и ромашек, думаю поставлю дома в банку с водой, маме будет приятно. Было тихо, кузнечики, наверное, уже спрятались на ночь в траве и не стрекотали.

Мы с конем подходили к селу, солнце село, и я услышал песню. Сперва не громко, чуть слышно, но чем ближе я подходил к опушке, песня слышалась все громче и громче. Это пели сельские девчата, пели о кудрявой рябине и о поезде, который катился где-то вдалеке. Песня в тишине разливалась все громче и дальше, пели девчата на разные голоса, как будто ими руководил дирижер. Вскоре я подошел к компании девчат и ребят, которые устроились на опушке на сваленной грозой березе. Девчонки закричали мне: «Ваня-незабудка, давай к нам! – Нет, – сказал я, – мне коня отвести нужно, напоить, потом подойду.» В селе меня звали Незабудкой за голубые глаза. Сперва я обижался, а потом привык и махнул рукой. Я пошел домой, мне и правда нужно было напоить коня, букет я отдал девчатам. Дома мама уже легла спать, но, увидев меня, встала и собрала поесть. Я напоил коня, поел и вышел на улицу и сел на лавочку у дома покурить.

Девчата продолжали петь у опушки, песня подымалась ввысь и неслась по всей округе, пели какие-то страдания. Вечер был по-летнему теплым, только песня нарушала покой и тишину. Я не пошел опушку, мне нужно было рано вставать и ехать обратно к своим жеребятам. Такая была у меня работа, я был табунщиком.