Текст книги "Ангел тьмы"

Кэт обернулась ко мне и тихо проговорила:

– Стиви… ты же сказал, не будет никаких неприятностей…

– Их и не будет, Кэт, – быстро отозвался я. – Для тебя.

– Тогда что все это значит – про ребенка и «нападение»?

– Вам не стоит бояться, что вас во «все это» впутают, мисс Девлин, – вмешался доктор со своего кресла. – Детектив-сержанты расследуют дело. Мы им немного помогаем. Вот и все наши побуждения.

Вновь повернувшись к доктору, Кэт тихо проворчала с непокорным видом:

– Я не хочу быть замешанной ни в каком полицейском расследовании. А уж если оно с Гу-Гу связано – тем более. Он кого угодно до полусмерти может забить в мгновение ока, даже когда не нюхает порошок.

– Но здесь, – произнес Маркус тоном, который можно было бы назвать «деликатным», – не исключена довольно существенная компенсация, мисс Девлин.

Кэт прищурилась:

– Деньги, вы хотите сказать? – Маркус кивнул. – Деньги без особой надобности, если ты в больнице. Да и если на дне реки – тоже.

– А если этих денег будет достаточно, чтобы точно никогда больше не возвращаться на Гудзон-стрит? – спросил доктор.

Кэт все равно не поняла, судя по лицу:

– Как это? Если я подставлю Пыльников, даже хоть на чуточку, в этом городе мне негде будет укрыться.

Доктор пожал плечами:

– Вы так привязаны к жизни в этом городе? Может, у вас есть родственники где-нибудь на другом конце страны?

– И, уверяю, мы не попросим вас ни о чем опасном, – добавил Люциус.

– Если имеешь дело с этой шайкой, опасно все, – немедля ответила Кэт. Потом она снова уставилась на доктора. – У меня есть тетя. В Сан-Франциско живет – она оперная певица.

– В самом деле? – с воодушевлением отозвался доктор. – У них самая многообещающая труппа. Кто она, сопрано? Меццо?

– Оперная певица, сказано же, – буркнула Кэт, совершенно не понимая, о чем это доктор говорит, и не стыдясь этого. – Она как-то прислала мне письмо, когда папаша помер, – написала, что может и мне подыскать работу певицы. Я могу петь – Стиви меня слыхал.

Кэт повернулась ко мне, ожидая поддержки. Я лишь энергично кивнул и заявил:

– О да, она может петь, еще как, – хотя никогда и не ставил высоко ее голос. Однако мне на ухо наступил медведь, что верно то верно – так что не мне судить, может, она в самом деле могла петь.

– Ну что ж, – сказал доктор, – тогда один билет до Сан-Франциско – поездом или морем, как сами решите, – и, скажем, несколько сотен долларов – чтобы акклимироваться. – Я никогда не видел у Кэт таких круглых глаз. – И все в обмен на… – Доктор резко прервался и в замешательстве обернулся к Люциусу: – Детектив-сержант, на какого дьявола мы вообще это собираемся менять?

Люциус снова посмотрел на Кэт, продолжая улыбаться.

– На одежду с пуговицами, – вот все, что он изрек.

Кэт уставилась на него, челюсть ее отвисла:

– Одежду? Это платье, что ли?

– Платье вполне сойдет, – ответил Люциус. – Впрочем, верхняя одежда будет, пожалуй, лучше всего. Что-нибудь такое, что она точно может носить у себя дома, равно как и у Пыльников. И на улице, конечно, если выйдет. Пальто или какой-нибудь жакет на самом деле просто идеальны.

– Дошло, – отозвался Маркус, хлопая себя по лбу. – Ну конечно!

Кэт взглянула на эту парочку так, будто они оказались еще ненормальнее, чем она решила поначалу.

– Пальто или жакет… – повторила она.

– С пуговицами, – уточнил Люциус, кивая.

– С пуговицами, – вновь повторила Кэт, кивая в ответ. – С любыми пуговицами?

– Большие – самое то. Чем больше, тем лучше.

– И плоские по возможности, – добавил Маркус.

– Да, – согласился Люциус. – Именно.

Кэт несколько секунд пялилась на них, потом открыла рот, собираясь заговорить. Не в состоянии сразу подобрать нужные слова, она обернулась ко мне, потом снова к ним – и голубые глаза ее сузились, а губы изогнулись в легкой улыбке.

– Ну-ка, скажите, если я понимаю все правильно. Вы хотите, чтоб я стащила какой-нибудь жакет или пальто у Либби Хатч. С большими плоскими пуговицами. А за это вы дадите мне билет в Сан-Франциско и несколько сотен долларов на обустройство?

– Именно это, – объявил доктор, несколько тревожно поглядывая на Айзексонов, – очевидно, мы и предлагаем.

Кэт снова посмотрела на меня:

– Они серьезно, Стиви?

– В общем, да, – ответил я с улыбкой. Раздумья о том, что Кэт покинет город, не доставляли мне особой радости, чего греха таить, но сам замысел ее побега от Динь-Дона, Пыльников и прочей мутотени перевешивал все сомнения. – Давай, Кэт, – принялся уговаривать я. – Стащить пальто? Да ты это во сне сможешь провернуть.

Она с силой шлепнула меня по ноге и тихо выругалась:

– Незачем рассказывать об этом всему миру, Стиви Таггерт! – Потом оглянулась на остальных и встала: – Идет, мальчики… э-э, джентльмены. Ваша взяла. Мне может понадобиться денек-другой…

– Чем скорее, тем лучше, – сказал доктор Крайцлер, поднимаясь и протягивая руку. – Но денек-другой вполне сойдет.

Кэт пожала его руку, на этот раз – гораздо менее пугливо, затем широко разулыбалась.

– Отлично! – заявила она. – Постараюсь как могу! – И, обратившись ко мне, приняла слегка застенчивый вид, играя, как до того на кухне: – Стиви… не будешь ли так добр… – и осеклась, понимая, что не знает нужных слов.

– Показать тебе выход, – закончил за нее я. – Да, конечно.

Доктор извлек несколько долларов и вручил их мне:

– Проводи ее до экипажа на углу, Стиви. – Затем поклонился Кэт: – Рад был познакомиться с вами, мисс Девлин. И надеюсь на успешное завершение нашего с вами совместного дела. – И вновь быстро взглянул на Люциуса: – Чем бы оно ни обернулось…

Я взял Кэт за руку, и мы вышли из дома.

Оказавшись на тротуаре по дороге ко Второй авеню, она начала скакать вокруг, как четырехлетка.

– Стиви! – чуть не кричала она. – Я еду в Калифорнию! Можешь поверить? Представляешь? Я – в Сан-Франциско!

– У тебя действительно тетя – оперная певица? – спросил я. Она чуть было не придушила меня, обвив рукой мою шею.

– Ну, почти. Она же все равно работает в опере. И когда-нибудь станет певицей, она мне сама говорила.

– Угу, – отозвался я, не веря ей до конца. – Но она ж не профурсетка, а, Кэт?

– Нет, она не профурсетка, спасибо тебе, Стиви, – возразила Кэт. – И я больше такой не буду – с меня хватит! Моя жизнь изменится, Стиви, изменится – и мне лишь надобно стибрить жакет у Либби Хатч! Спереть жакет у бабы, которая на себе одежду с трудом удерживает, подумать только!

Мы дошли до угла – прямо через дорогу от «Нью-Йоркского родильного дома», как я отметил, – и пока я махал экипажу, лицо Кэт еще раз сморщилось:

– Как по-твоему, на кой им сдалась эта штука, Стиви? Доктору и этим двум ребятам? Странные они типы, эта парочка, для фараонов.

– Не знаю, – ответил я, внезапно понимая, что и в самом деле не знаю. – Но выясню. – Я повернулся к ней, когда она открывала дверцу экипажа: – С тобой все будет в порядке, Кэт? Ну, я про Динь-Дона и прочее.

– Этот? – усмехнулась она. – Его счастье, если он хоть раз меня встретит до того, как я это проверну. Пусть развлекается со своими двенадцатилетками – а я еду в Калифорнию!

– Лучше напиши сначала своей тетке, – посоветовал я. – Убедись, что она все еще там и что все нормально.

– Я об этом уже подумала, – сказала Кэт, сходя с бордюра. – Сегодня вечером как раз и думаю так поступить. – Она помедлила и обняла меня, прежде чем залезть в коляску. – Спасибо, Стиви, – прошептала она мне на ухо. – Ты настоящий друг, и это правда. – Отстранившись, она еще раз взглянула на дом доктора: – И ты был прав насчет своего босса – он славная душа, точно говорю. Хоть и выглядит так, будто дьяволу душу продал, скажу я тебе!

Я жуть как хотел поцеловать ее, но она вскочила в экипаж, размахивая перед возницей долларами, которые я ей передал:

– Извозчик, Гудзон-стрит – и сильно не спеши, я хочу покататься всласть!

Кучер щелкнул кнутом, Кэт помахала мне и отвернулась, чтобы глядеть на улицу. Клянусь, она смотрелась так, будто весь город был ее собственностью, – и от этого я улыбнулся.

Когда кэб исчез, я развернулся и побежал обратно, желая наконец понять, о чем же, черт подери, болтали детектив-сержанты.

Глава 20

По возвращении в дом я чуть было не врезался головой в доктора Крайцлера, который стоял у маленькой смотровой комнаты, держа бутылочку с камфарной настойкой, что я оставил на кухне. Он пустился в лекцию о моей собственной ответственности за распространение наркотиков – похоже, обезболивающее было опиатом, чем и объяснялся быстрый эффект, производимый им как на страдающих коликами младенцев, так и на отчаявшуюся Кэт. Я сообщил, что и понятия не имел, насколько оно сильное, – ведь его кто угодно может купить где ни попадя. Он ответил, что понимает, почему я вынужден был им воспользоваться, учитывая состояние Кэт (которое он, как и детектив-сержанты, быстро опознал) – и все же он не хотел бы, чтобы я впредь брал какие-либо лекарства из смотровой без его на то позволения, поскольку ему не особо нравится мысль, что препараты придется теперь запирать.

Эту заслуженную, но от того не менее неприятную лекцию прервал треск дверного звонка. Два его сигнала, производимые маленьким, управляемым электричеством, молоточком, бьющим по паре длинных трубок в вестибюле, были особенно громкими, если учесть, что мы находились так близко – и мы с доктором подскочили. Он плотно закрыл пузырек с настойкой, отнес его в смотровую и сказал лишь:

– Надеюсь, мы поняли друг друга, Стиви. – Я заверил его, что поняли, и тогда он направился к двери.

Прежде чем он успел открыть, я услышал возмущенный голос мисс Говард, доносящийся из-за толстого слоя дерева. Ей в ответ раздалась пара слов, которые пробормотал мистер Мур, а затем мисс Говард вновь ударилась в возмущение. Когда доктор распахнул входную дверь, она ворвалась в вестибюль, а потом в холл – раскрасневшаяся и раздраженная, хоть и с невольной улыбкой на устах.

– Прекрати, Джон, дело сделано. Тебе нет нужды продолжать.

Мистер Мур размашисто вошел внутрь, бросив на мисс Говард страстный взгляд, казавшийся лишь наполовину серьезным.

– Мне наплевать, – сказал он. – Два часа в этой дыре, ты мне еще заплатишь…

Доктор в недоумении воззрился на них:

– Поздновато для весеннего томления, Мур. Что это с вами за чертовщина?

– У вас не найдется успокоительного, доктор? – осведомилась мисс Говард. – Похоже, Джону этим утром взбрело в голову, что раз во время нашего пребывания в Архивном бюро он вел себя как отвратительная свинья, от своего задания он тоже может быть свободен. Он приставал ко мне все утро…

– О, я даже и не начал толком, – ответствовал мистер Мур, резко подавшись к мисс Говард. – Ты еще не догадываешься, что такое отвратительно, Сара…

– Мур, – объявил доктор, легко хватая друга за воротник, – мне следовало полагать, что даже вы окажетесь выше подобного идиотизма. Будьте добры, соберитесь. У нас важные новости, и сейчас, когда вы здесь, все мы можем отправиться в № 808 и вместе обсудить их.

– Хорошо, – отозвался мистер Мур, не отрывая глаз от мисс Говард. – Я подожду.

Она отвернулась и посмотрела в большое зеркало передней, закалывая волосы на затылке туже, чем обычно:

– Боюсь, в один прекрасный день мне и в самом деле придется пристрелить тебя, Джон. Схема еще у тебя?

– Да, да, – ответил мистер Мур, окончательно бросив ломать комедию и выпрямившись. Он извлек сложенный лист из внутреннего кармана сюртука. – Два часа, Крайцлер, в этом заплесневелом старом склепе – вы знали, что в Революцию2727
  Имеется в виду Американская революция, она же «Революционная война», или «Война за Независимость» 1775–1783 гг.


[Закрыть] там обычно держали узников? И все, что нам перепало – треклятый ветхий карандашный набросок. Как бы там ни было, на это у нас могло уйти два дня.

– Стало быть, вы что-то обнаружили, – сказал доктор, игнорируя стенания мистера Мура. – Записи?

– Всего лишь копию разрешения, – отвечал мистер Мур. – Сами планы – неким таинственным образом, конечно же, – исчезли.

Доктор перевел взгляд с мистера Мура на меня с очевидным удовлетворением и возбуждением:

– Так-так, интересные новости на всех фронтах! – И он подбежал к лестнице, выкрикивая: – Детектив-сержанты! Сайрус! В город! – Затем повернулся ко мне: – Стиви, не займешься ли ты сперва Гвендолин, а потом – прямиком за нами? Мы пройдемся по Бродвею до № 808, чтобы детектив-сержанты вместе со мной смогли рассказать этим двоим о твоих утренних открытиях.

– Лады, – согласился я, уже направляясь к двери. – Но я хочу узнать, зачем детектив-сержантам понадобился этот жакет!

Мисс Говард, казалось, была сбита с толку:

– Жакет?

Тут вниз спустились братья Айзексоны и Сайрус.

– Обратно в № 808, я так понимаю? – осведомился Маркус.

– Именно, – подтвердил доктор. – И быстро.

Я пошел к коляске, а они начали по одному выходить из дома; мистер Мур неспешным шагом замыкал процессию.

– Полагаю, до обеденного времени еще далеко, – услышал я его трагическое бормотание. – Боже, никогда бы не поверил, что работа детектива может вселить в человека такой аппетит. Не удивительно, черт возьми, что среди фараонов столько толстяков…

Я почистил Гвендолин – не так тщательно, как обычно, – и надел сбрую и упряжь, не озаботившись привести их в порядок, говоря себе, что сделаю это позже. Потом снова вернулся – убедиться, что каретный сарай надежно закрыт, – и поехал по 17-й улице к Бродвею, высматривая моих друзей в толпах понедельнично-утренних рабочих и покупателей. Наконец я нагнал их, когда они пересекали 14-ю улицу у Юнион-сквер. Впрочем, я чутка опоздал: доктор и детектив-сержанты уже покончили с пересказом истории Кэт парой кварталов раньше, и я только что пропустил краткое изложение мисс Говард того, что они с мистером Муром разыскали в центре. Она, однако, весьма любезно составила исключение из группы и быстро повторила все для меня.

Около двух лет назад Элспет Хантер и ее муж Михей действительно подали прошение и получили разрешение произвести некие довольно обширные переустройства в своем доме, по большей части – в подвале. Но поскольку фактические записи о реконструкции отсутствовали, а копия разрешения не выходила за рамки общих положений, только это и удалось узнать (и еще повезло, что удалось хоть это). Но когда сие выяснилось, мисс Говард усадила мистера Мура и заставила его вспомнить все, что возможно, о вышепомянутом подвале, на обыск которого он на самом деле был сподвигнут самой сестрой Хантер. Мисс Говард полагала, что где-то там должна крыться какая-то разгадка, поэтому набросала схему подвала и отметила размеры и все содержимое, что смог вспомнить мистер Мур. Пока никаких внезапных открытий совершить им не удалось, но, вполне возможно, они упускали из вида или неверно толковали нечто такое, что детектив-сержанты могли счесть важным.

Мы добрались до № 808 по Бродвею до того, как Люциус начал объяснять, зачем ему понадобился жакет Элспет Хантер (или же Либби Хатч) с большими пуговицами, и доктор решил, что нам стоит обождать и подняться наверх, прежде чем мы начнем его допрашивать. Люциус не был из тех, кого можно назвать напыщенным или тщеславным человеком, но, как сказал его брат той ночью, когда мы подобрали их на пирсе «Кьюнарда», он действительно наслаждался редкими моментами своего интеллектуального превосходства – и пока мы поднимались в лифте, широкая улыбка на лице Люциуса ясно давала понять: ему доставлял удовольствие тот факт, что никто из нас (кроме, само собой, Маркуса) не мог понять, в чем заключается его план. Я, несмотря на все свое любопытство, почти восхищался Маркусом, который не выболтал секрет и подарил своему младшенькому момент славы – это была необычная внешняя демонстрация того, что за всеми своими масками братья глубоко привязаны друг к другу, – как, собственно, и до́лжно, иначе им бы не удалось выживать столько лет в рядах сил полиции.

Мы поднялись наверх, и в передние окна штаб-квартиры я увидел, что тучи за Гудзоном, к западу, сгущаются, наливаются тем, что, похоже, может обернуться настоящим ливнем. Каждый нашел, куда сесть, а Люциус, встав у большой доски, взял заостренный кусочек мела и стал подбрасывать его точно так, как любил делать сам доктор: Люциус питал к доктору Крайцлеру величайшее уважение, причем несколько мальчишеское, так что подчас он, казалось, желал подражать ему как в целом, так и в мелочах.

Повторив для мистера Мура и мисс Говард свое убежденное мнение: сейчас нам более всего необходимо доказательство того, что дитя Линаресов у сестры Хантер и что именно она напала на сеньору в Парке, – Люциус принялся объяснять, каким образом такой простой предмет одежды, как жакет с пуговицами, может обеспечить нам сие доказательство. Вся эта штука с пуговицами, как только я услышал рассказ о ней, оказалась вполне очевидной, и мне слегка захотелось отвесить самому себе пинка за то, что не сообразил раньше: детектив-сержантам удалось снять с найденного у египетского обелиска куска свинцовой трубы хороший набор отпечатков пальцев, и для сравнения им требовались отпечатки сестры Хантер. На самом деле они не хотели ничего воровать из ее дома – она, похоже, была из тех, кто замечает пропажу даже самой мелкой безделушки. А с учетом того, что дом Хантеров, как выяснилось, пребывает под личной защитой Гу-Гу Нокса, сделанный ими выбор казался счастливым поворотом событий, – но нам все равно требовалось нечто такое, с чего можно было бы снять отпечатки для сравнения. Предмет одежды с пуговицами подошел бы лучше всего, ведь на застежках, пожалуй, не могло быть никаких отпечатков, кроме ее собственных, а большие плоские пуговицы представлялись достаточной поверхностью для получения полного рисунка нескольких пальцев сразу.

Это снимало вопрос о том, зачем Люциусу понадобился жакет или пальто – какая-то одежда, которую сестра Хантер могла носить на улице и дома. И этот вопрос в свою очередь подводил нас к тому, что для остальной части нашего отряда было таинственным новым миром, – к идентификации волос. Похоже, судебная наука дошла до такой точки своего развития, когда с помощью микроскопа можно было определить, принадлежит искомый волос человеку или животному, а если человеку, то не был ли этот человек кем-то конкретным, – при наличии образца волос этого самого кого-то для сравнения. Так вот, на маленькой шляпке, замеченной доктором у подножия обелиска, были, по мнению Люциуса, волосы маленькой Аны Линарес: волосы младенца, по словам Люциуса – «малой длины, зачаточные по характеру своему и обладающие необычайно хорошей пигментацией», – кажется, определить было проще всего. Поэтому нам сейчас требовался еще один образец волос Аны, взятый аккурат с одежды сестры Хантер, – чтобы поместить его под «сравнительный микроскоп» детектив-сержанта, этакую как бы двуствольную штуковину, которая позволила бы ему изучить два волоска, что называется, бок о бок и точно их сопоставить.

Но почему, недоумевали все мы, Люциус в качестве лучшего одеяния, с которого можно было бы взять подобный образец, выбрал пальто или жакет? Не проще ли попытаться выкрасть рубашку или, может, даже кое-что поинтимнее? Ответ детектив-сержанта оказался умен и достоин мужчины. Мы уже знали, что сестра Хантер бесстыдно выводила малышку на люди – считая, что никто и никогда не соберется арестовать ее за похищение ребенка (поскольку выкуп ее не интересовал), она, вероятно, наслаждалась любой возможностью заставить мир думать, что она способна иметь собственное здоровое, счастливое дитя. Рубахи, юбки, нижнее белье – все это она носила в помещении у Пыльников и одному богу известно где еще. К тому же мы знали, что ее определенно не смущает тесный физический контакт с массой всяческих типов, так что на этой одежде скорее всего – множество различных волос, на опознание и исключение которых ушла бы уйма времени. А время поджимало все сильнее: доказанная неспособность сестры Хантер как следует ухаживать за младенцами – учитывая ее практику в «Родильном доме» – определенно не замедлит сказаться. И тогда даже такое дитя, как Ана Линарес, скорее всего, станет намного капризнее, чем обычно, и ситуация лишь будет усугубляться. А если сестра Хантер переложит на ребенка вину за их неудавшиеся отношения (как, по предположению доктора Крайцлера, она уже делала раньше и сделает вновь), момент, когда маленькая Ана тоже начнет испытывать необъяснимые приступы удушья, один из которых в итоге и приведет к ее смерти, будет лишь вопросом времени.

Так что оставалось пальто или, что вероятнее даже в такой сравнительно холодный июнь, жакет: одежда, которую сестра Хантер немедля сняла бы, войдя в помещение, где собираются прочие люди, и, следовательно, число волос на ней было бы значительно меньше, – но в которой при этом Хантер могла быть, когда несла девочку, как это было в поезде Эл на Третьей авеню – крепко прижимая к груди.

Что и говорить, объяснение хитроумное – и когда детектив-сержант Люциус закончил, все мы, включая его брата, вознаградили его всплеском аплодисментов. Все беспокоились, сможет ли Кэт заполучить искомый предмет, но я утихомирил переживания: без лишних слов дал понять, что вряд ли нашлось бы много повседневных вещей, которые Кэт не смогла бы стащить, будь у нее на то достаточная причина.

Потом встал вопрос о том, что же делать с подвалом сестры Хантер. Мисс Говард вывесила на стену выполненный ею чертеж, и братья только что не обнюхали его. Остальные принялись бомбардировать мистера Мура подробными вопросами, на большинство коих он не был готов ответить даже несмотря на то, что беспрепятственно гулял по этому подвалу.

– Я же ребенка искал, господи боже! – запротестовал он после того, как кто-то осведомился, не заметил ли он каких участков бетона или кирпича, казавшихся новее обычного. – Я понятия не имел, что мне должно производить археологическое исследование. Обычный подвал – печь, какие-то шкафы, садовый инструмент и земляной пол. Кажется, были еще полки с консервами, хотя и не скажу точно. Ну знаете, как обычно, артефакты домохозяйства – старая мебель, несколько картинных рам…

– А располагалось оно все вот так? – уточнил доктор, разглядывая чертеж.

– Именно.

Доктор разочарованно вздохнул:

– Определенно ничего выдающегося. Правильнее всего, я полагаю, найти подрядчика, который выполнял работы.

– О, – мисс Говард подняла голову: глаза ее расширились, будто она осознала, что вспомнила нечто упущенное. – Но он умер. Мы спрашивали.

Доктор повернулся к ней:

– Он – что?

– Умер, – просто ответил за нее мистер Мур. – Умер сразу после окончания работ. Видимо, был другом клерка, с которым мы говорили в Архивном бюро. Он там много в записях рылся.

Доктор начал тереть виски:

– А клерк случаем не сказал, от чего тот умер?

– Сказал, – ответствовал мистер Мур, рассеянно покопавшись в карманах и извлекши старый кусок завернутого в бумагу баттерскотча2828
  Баттерскотч – ирис из сливочного масла и жженого сахара.


[Закрыть]. – А-а, вот и пропитание!

– Мур! – нетерпеливо бросил Доктор.

– Гм? А, да. Подрядчик. Его имя здесь – прямо на разрешении. – Шумно пососав ириску, он вытащил лист бумаги. – Генри… Бейтс. Контора у него была в Бруклине. В общем, с ним приключился обширный инфаркт спустя пару дней после окончания работы у Хантер. И я его не виню. Работай я у этой леди, со мной бы стряслось то же самое.

Доктор лишь со вздохом покачал головой, не опуская рук. Видя это, мисс Говард еще больше занервничала:

– Думаете, это важно, доктор?

Тот поднял голову, пальцами натянув кожу под глазами:

– Меня действительно поражает это странное совпадение, да.

– В этом деле у нас уже было одно совпадение, – заявил мистер Мур, беззаботно отмахиваясь. – Нельзя доверять такому их количеству.

– Я бы не стал доверять ни одному из них, Мур, – прогрохотал в ответ доктор, – будь они действительно совпадениями! Маркус, предлагаю вам выяснить все, что сможете, о подрядчике Генри Бейтсе из Бруклина. Не исключено, что у него была семья.

– И они будут осведомлены о его состоянии здоровья, – кивнул Маркус, записывая имя на листке.

Мисс Говард схватилась за голову:

– Ну конечно же! Вот проклятье…

– И какого же дьявола ты так разнервничалась? – осведомился мистер Мур, и, должен сказать, даже мне показалось, что он не вполне соображает, в чем дело. – Ну случился у человека сердечный приступ. Что с того?

– Мур, – проговорил доктор, пытаясь сохранять терпение насколько возможно. – Не припоминаете ли вы случайно доктора Холмса, массового убийцу, чье существование доставляло в прошлом году столько волнений вашей бабушке?

– Ну разумеется, – отозвался он. – Кто же его не помнит? Поубивал черт знает сколько народа в своем «замке пыток».

– Именно, – кивнул доктор. – В «замке пыток». В кажущемся бесконечным лабиринте потайных комнат и камер, каждая из которых была спроектирована Холмсом лично для определенной ужасающе садистской цели.

– И? – вопросил мистер Мур. – Как одно связано с другим?

– Знаете, что этот Холмс совершил первым долгом, когда замок был закончен?

Выражение лица мистера Мура оставалось простодушным:

– Убил кого-нибудь, я полагаю.

– Верно. Он убил человека, который один на всем белом свете, кроме него самого, знал точный план места.

Наконец шумному чавканью мистера Мура пришел конец.

– О-оу… – Он медленно поднял глаза. – Но это же был не…

– Да, – тихо ответил доктор. – Его подрядчик.

Переводя взгляд с одного лица на другое, мистер Мур внезапно встал.

– Я еду в Бруклин, – бросил он, метнувшись к входной двери, прежде чем его успели обвинить в каком-нибудь упущении всерьез.

– Я с вами, – заметил Маркус, следуя за ним. – Бляха может пригодиться.

– Нам нужна точная причина смерти! – крикнул доктор вслед, когда за ними закрывалась решетка лифта. – А также любые подробности этой работы, которыми он мог поделиться с семьей, если таковая имелась!

Входная дверь громко хлопнула, и прочим из нас осталось лишь слушать, как доктор расстроенно бормочет:

– Мне следовало быть умнее. И в холодную погоду Джону нелегко сохранять сосредоточенность, но летом-то… – Он прервался и снова посмотрел на схему. – Подвал, – тихо повторил он. – Подвал…

Мисс Говард подошла и встала рядом:

– Мне действительно жаль, доктор. Это мне стоило подумать лучше.

Доктор старался быть милосердным:

– Вряд ли оно стоило нам большой потери времени, Сара, – сказал он. – И даже если мы в самом деле обнаружим какую-нибудь ужасную тайну устройства этого подвала, вопрос останется прежним – что нам с этим делать? Прямое обращение в полицию с учетом позиции сеньора Линареса исключено – не только из-за опасности для сеньоры, но и в силу дипломатического иммунитета. Обитатели Малберри-стрит ни за что не станут противоречить пожеланиям иностранного сановника, даже если нам удастся убедить их сие дело расследовать. А опасность, которую представляет для нашего отряда возвращение в этот дом, сейчас вполне очевидна – одно слово Элспет Хантер, и мы очутимся, как сказала мисс Девлин, на дне реки. К тому же остается наш неопознанный друг с его стрелами и ножами…

– Вам удалось о них что-нибудь выяснить? – спросил Люциус.

– У меня есть части ответа, – вздохнул доктор. – Которые для получения возможной разгадки нужно дополнить гипотезой – и довольно причудливой. У нас имеется два вида оружия. Первое, как вы и сказали, детектив-сержант, – известная отличительная черта пиратов, наемников и простых воров, промышляющих в портовом районе Манилы. Второе потаинственнее – оружие аборигенов, как мы предположили, происхождение которого, если судить только по его небольшому размеру, нам удалось приписать лишь одному из пигмейских племен юго-запада Тихого океана, Африки или Южной Америки. Стрихнин позволяет сделать более точные выводы – известно, что его используют таким образом лишь коренные жители Явы.

– Явы? – удивился Люциус. – Но Ява-то в голландской Ост-Индии, далеко на юго-запад от Филиппин. Эта штука не очень-то совпадает с крисом.

– Все верно, детектив-сержант, – ответил доктор. – Но нельзя упускать из внимания, что́ собой представляет манильский порт – котел насилия и преступности, куда стекается все отовсюду, включая Европу, Сан-Франциско и Китай. Завсегдатай этого места, вполне вероятно, знаком с оружием из мест намного дальше Явы – а если он этнически предрасположен к определенному его виду, тем больше шансов, что он привыкнет это оружие использовать.

– Что вы имеете в виду? – спросила мисс Говард.

Доктор наконец отвернулся от чертежа и отошел в сторону.

– В некоторых изолированных районах Филиппин – в северной части острова Лусон, к примеру, и на полуострове Батаан – обитают маленькие группки пигмеев-аборигенов. Испанцы и филиппинцы зовут их негри́тос, самоназвание же их – аэта. Они – старейшие жители этих островов, переправились туда, как предполагают, с азиатского материка, когда та часть Тихого океана еще была скована льдом. Они вполне негроидны по своим чертам, – тут доктор взглянул на нас с Сайрусом, – а средний рост их – около четырех с половиной футов. Из-за чего с некоторого расстояния их можно принять за…

Сайрус кивнул:

– За десятилетнего мальчугана – в этой стране.

– Точно.

И тут мисс Говард внезапно прошептала, задыхаясь:

– Боже мой.

Доктор обернулся к ней:

– Сара? Вы, подозреваю, вспомнили что-то из ваших разговоров с сеньорой Линарес?

– Да, – невыразительно вымолвила она, даже не озаботившись спросить, как доктор об этом догадался. – Ее муж… он из старой семьи дипломатов. Когда он был молодым человеком, его отца назначили на должность в кабинет генерал-губернатора – в Манилу…

Доктор лишь кивнул:

– На остров Лусон. Связь обязана была обнаружиться. Аэта – изгои филиппинского общества. Если кто-либо из них по каким бы то ни было причинам оказался в Маниле, портовый район – в сущности, единственное место, где его присутствие бы стерпели. Он мог поделиться боевыми и охотничьими навыками своего народа – и, скорее всего, перенял бы другие методы боевого искусства, необходимые для выживания. В то же время, как и многие аборигены, аэта придают исключительное значение верности. И если одного из таких людей нанимает или принимает в друзья кто-либо, наделенный властью… – Он повернулся к мисс Говард. – Сара, вам предстоит как-то связаться с сеньорой Линарес и выяснить, был ли среди служащих ее мужа такой человек.

– Это будет нелегко, – ответила мисс Говард. – За ней весьма тщательно наблюдают – и днем, и ночью.

– Тогда нам нужен творческий подход, – заметил доктор. – Но мы должны знать наверняка. Поведение этого таинственного маленького человека было отмечено двумя вроде бы противоречащими друг другу намерениями – нам нужно выяснить, почему, чтобы определить, столкнемся ли мы с ним вновь, и если да, то когда. – Он вернулся к наброску на стене, и голос его вновь зазвучал разочарованно: – Но, боюсь, ничто из вышеупомянутого не решит задачу этого чертова подвала… Как нам попасть туда? А если попадем, как узнать, что́ она из него устроила и держит ли там на самом деле ребенка?