Текст книги "Менталист"

С первых же слов Йеспера Кристера удивило, что тот не говорил на вермландском диалекте, как в прошлый раз. При том что Кристер только что прочел в статье, что Йеспер Сеси родился в Хальмстаде. Должно быть, Кристера подвела память, потому что говор, раздававшийся у него в ушах, был откровенно халландский. «Такие звонки не забываются…» – мысленно повторил Кристер. Он был готов поклясться, что Йеспер Сеси сделал все возможное, чтобы забыть их первый разговор.

– Прошу прощения, что побеспокоил вас снова, – продолжал Кристер, – но у нас новая информация, касающаяся смерти Агнес. Теперь мы уже не так уверены, что это было самоубийство. Расследование снова открыто.

Повисла угрожающая тишина.

– Что вы хотите этим сказать? – послышался голос Йеспера, заметно более слабый, чем до сих пор.

– У нас есть основания полагать, что вашу дочь убили, – пояснил Кристер. – Вынужден расспросить вас о друзьях Агнес, ее возможных недругах, не была ли она кому-нибудь должна, не состояла ли в криминальных группировках…

– Да как вы смеете! – заорал Йеспер. – Еще одно необоснованное обвинение, и я подам в суд на вас и стокгольмскую полицию за клевету! Какой скандал! Или вы не знаете, что ее нашли в парке, возле чертова театра? Они разыгрывали спектакль, я с самого начала не верил в самоубийство!

В возмущении Йеспера слышалось что-то неестественное. В отчаянии Кристер стукнул себя по лбу телефонной трубкой. Он звонил Йесперу на работу, в муниципалитет. Если их разговор кто-нибудь слышал, его собеседнику придется оправдываться. Потому что активист партии «Шведское будущее» не может иметь дочь с сомнительной репутацией. Кристер ни на секунду не поверил в искренность Йеспера. Тот кричал на случай, если кто-нибудь из коллег их слышал.

– Я не хотел быть бестактным, – виновато ответил Кристер. – Но, как я понимаю, вы не имели возможности следить за ее жизнью в Стокгольме, с учетом расстояния и того, как давно вы расстались. Вы сделали политическую карьеру в Арвике, обзавелись новой семьей… В конце концов, Агнес была взрослая женщина и сама отвечала за свою жизнь.

– Будьте осторожнее с намеками, – холодно предупредил Йеспер.

Мягкий халландский выговор контрастировал с ледяным тоном. И что-то шевельнулось в подсознании Кристера. Что-то, что пыталось обратить на себя его внимание и при этом упорно не давалось в руки, как Кристер ни старался его поймать.

– Я ни на что не намекаю, – спокойно ответил он. – Цель моего звонка – поставить вас в известность о возобновлении расследования.

Некоторое время Йеспер молчал. Он как будто куда-то переместился, возможно, вышел в другую комнату.

– Это тот террорист, – вдруг услышал Кристер его тихий голос. – Будь я на вашем месте, немедленно занялся бы им.

Весь выпитый за день кофе вдруг оказался где-то внизу живота.

– О ком вы говорите? – прошептал Кристер.

– О том типе, с которым она жила, – иранце, сирийце, или кто он там… Он даже своего жилья не имел, пока Агнес над ним не сжалилась. Наверняка хотел прибрать к рукам ее квартиру.

– Но почему вы называете его террористом? – Кристер лихорадочно оглядел стол в поисках бумаги и ручки.

– Скорее это относится не к нему лично, а к таким, как он, – уточнил Йеспер. – Они на что угодно пойдут ради своей выгоды. Чертовы азиаты, это они лишили жизни мою девочку…

– Но у меня сложилось впечатление, что они были хорошими друзьями, – робко возразил Кристер и перестал искать. Теперь он не был уверен, что эту часть разговора имеет смысл фиксировать на бумаге.

– Чушь, – оборвал его Йеспер. – Агнес не могла дружить с ним. Это из-за таких, как вы, наша страна превратилась в то, во что превратилась, – в рассадник беззакония. Кому-кому, а полицейскому это следовало бы понимать. Но вы сидите в Стокгольме и не видите настоящей Швеции. Поэтому даже не стыдитесь. Известите меня, когда схватите его.

Йеспер положил трубку. Кристер вздохнул и еще раз вгляделся в фотографию на странице «Арвик нюхетер». Обычно ему не нравилось, когда отцы оставляли своих восемнадцатилетних дочерей, но здесь был особый случай. Быть может, Йеспер оказал Агнес хорошую услугу, лишив ее своей опеки…

Тем не менее она умерла.

Даниэля Баргабриэля уже допрашивали по этому делу – и отпустили. Он не производил впечатления виновного. Но Мина говорила, что Даниэль сбежал из кафе и больше не объявлялся. Это выставляло его не в лучшем свете. А Гуннар и Мэрта упоминали о боли, которую Баргабриэль якобы причинил их внучке. Черт…

Кристер выпрямился на стуле. День выдался долгий и не самый удачный. Кристер осознавал весь ужас того, что произошло с Агнес и Тувой, но, в конце концов, все мы рано или поздно умрем. И никто не знает, когда это произойдет и кто следующий на очереди. Так уж устроен мир. Иногда Кристеру мерещилась черная фигура с косой в дверях его кабинета. Не то чтобы он грезил смертью, просто хотелось внести в жизнь хоть какое-то разнообразие. Расширить кругозор, так сказать. Жизнь – смерть – жизнь…

Он снова запустил файлы с камеры слежения, но на этот раз не для просмотра, а чтобы создать видимость работы. Сложил руки на животе, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

Теперь Кристеру особенно не хотелось, чтобы Даниэль оказался преступником, потому что это означало лить воду на мельницу Йеспера. К сожалению, пока все улики указывали в одном, нежелательном как для Кристера, так и для Даниэля направлении. Кристер вздохнул. Даже расисты иногда бывают правы.

* * *

В Сребренице он работал плотником – такие чудеса создавал своими руками! Эту профессию он унаследовал от отца и деда – и как будто собрал в себе все мастерство, накопленное многими поколениями. Так, по крайней мере, говорил дед по материнской линии, которому было достаточно взглянуть на кусок дерева, чтобы увидеть, что в нем живет, чего оно хочет и во что должно воплотиться. Такое множество прекрасных вещей было создано его руками. Он не успокаивался, пока вещь не получалась в точности такой, какой была задумана.

Но потом все кончилось. Война отбила у него всякую охоту к творчеству. Смерть заслонила образ вечной красоты, легла на душу черным грузом. В руках скопилось слишком много боли, которая заставляла пальцы сжиматься в кулаки при одной мысли что-нибудь создать.

Война открыла в нем новый талант – могильщика. Закапывателя мертвецов. Он давно потерял счет, сколько их было. Теперь он копал могилы – по одной на каждого человека и в строгом соответствии с церковным обрядом. А ведь было время, когда приходилось зарывать горы трупов, в основном мальчиков и мужчин… Ямы были глубокими, и людей в них сбрасывали, словно туши животных. Прах к праху – он хорошо помнил этот звук. Предварительно их обыскивали на предмет ценных вещей, но у большинства взять было нечего. Это были нищие – прах, и только.

Иногда он спрашивал себя, слышит ли эти звуки Младич в тюремной камере. Возможно, что и нет. Тела восьми тысяч боснийских мусульман производили достаточно шума, чтобы он отдавался эхом от тюремных стен, но Младичу наверняка было не до того в теплой, уютной камере с телевизором. Нужно быть чудовищем, чтобы уничтожить восемь тысяч человек.

– Добрый день, я Уве. Да, это со мной вы договаривались насчет машины. Меня проинструктировали, как нужно копать.

Нико пожал руку мужчине лет пятидесяти с небольшим. Тот был невысок, с татуировкой на лысой голове. «Машина Уве» – гласила табличка на мини-экскаваторе.

Нико подозрительно разглядывал помощника. В Сербии татуировка означала принадлежность к преступному миру. Этот, судя по всему, отсидел не меньше десяти лет. Нико как будто засомневался, но потом, как видно, решил, что лучше такой экскаваторщик, чем никакого.

– Вы уберете только верхний слой, – сказал Нико, – но осторожно… Когда доберемся до гроба, вас сменит Милан. Обычная глубина могилы – около двух метров. Поэтому копните метра на полтора, на всякий случай.

Мужчина с татуировкой на лысине кивнул и пошел к машине. Нико проводил его подозрительным взглядом.

К ним приближались мужчина и женщина, за спинами которых маячила еще одна пара – тоже мужчина и женщина, в защитных костюмах.

– Мина Дабири, из полиции, – представилась первая женщина и протянула руку. – А это Винсент Вальдер.

– Это я позвал сюда Уве, – сказал мужчина рядом с женщиной из полиции. – Он мой сосед, и на него можно положиться. Уве, конечно, вам тоже звонил?

– Он связан с преступным миром? – спросил Нико.

Всяко лучше сразу все прояснить. Нужно знать, с кем работаешь.

Мужчина внимательно посмотрел на Нико.

– Преступным? – переспросил он. – Не думаю. Вообще, с какой стати…

Нико коротко кивнул и отошел в сторону.

– Отлично, – пробормотал он. – Думаю, на него действительно можно положиться.

– С нами криминалисты. – Мина кивнула в сторону пары в защитных костюмах. – Они займутся телом, как только гроб будет извлечен из земли.

Нико снова кивнул. Он здесь не ради дискуссий, а чтобы делать свое дело. Шведы бывают раздражающе болтливы. Они как будто не выносят тишины и считают своим долгом чем-нибудь ее заполнить. Но Нико любил тишину.

Они с Миланом отошли в сторону, освобождая дорогу экскаватору. Им не о чем было говорить друг с другом. Нико и Милан были братья – не по крови, просто не разлучались с тех пор, как рыли ямы в Сребренице. Оба потеряли все. Их семьи покоились в безымянных братских могилах без всякой надежды на опознание.

Нико и Милан вместе приехали в Швецию и делили тесную «двушку» в Ринкебю. Нико готовил еду. Милан мыл посуду. Они существовали. Сказать «жили» было бы преувеличением.

Мужчина с татуировкой на лысине мастерски управлялся с экскаватором и снял верхний слой, можно сказать, идеально. Он постоянно косился на мужчину, который пришел с женщиной из полиции и теперь внимательно следил за его работой.

Этот человек напомнил Нико его настоящего брата. Из них двоих Сергей был интеллектуалом и работал головой не хуже, чем Нико – руками. Накануне войны преподавал математику в университете. Нико скучал по нему и не мог понять, почему судьба пощадила именно его самого, в то время как кости Сергея вот уже больше двадцати лет покоились в земле.

– Что ты говорила обо мне криминалистам? – спросил мужчина женщину. Похоже, он уже забыл про Нико.

– Они имеют слабое представление о том, кто состоит в группе Юлии, а кто нет. На сегодняшний день ты член команды.

Нико покачал головой. У всех свои тайны, даже здесь. Ему не нравилось, когда тайн слишком много. Если люди не доверяют друг другу, все грозит обрушиться в любой момент.

Экскаватор сдал назад и остановился. Дверца кабины приоткрылась.

– Так достаточно? Или копнуть еще?

Нико взял лопату и шагнул к яме. Милан пошел следом. Оба заглянули вниз, потом переглянулись, и Милан кивнул:

– Теперь наша очередь.

Они прыгнули в яму и принялись орудовать лопатами. В груди Милана шевельнулась память о другой земле и других мертвецах. Много лет тому назад, и в то же время будто только что. Только что – навсегда.

* * *

Он не сразу расслышал телефонный звонок. Только после того, как Мария пнула его в ногу.

– Отвечать думаешь? – спросила она.

Винсент сидел, глубоко погруженный в книгу о связи поведенческих моделей с возрастом. Автор пытался уяснить, какие взгляды, ценности и реакции наиболее обычны на том или ином этапе жизни. Люди не так уникальны, как может показаться. Эту книгу Винсент купил, чтобы лучше понять свою семью. О том, что у людей разных возрастов – девяти, пятнадцати, девятнадцати и сорока лет – могут возникнуть проблемы с взаимопониманием, он знал не понаслышке. С другой стороны, фактический материал, составивший основу для выводов автора, не имел к его семье непосредственного отношения, и об этом тоже следовало помнить.

Но на этот раз Винсент хотел понять убийцу. Привязать те его действия, которые уже были им известны, к определенному полу, возрасту, возможно, социальной среде. Это было бы кое-что. Но дело в том, что своим поведением убийца противоречил сам себе.

– Винсент? – раздраженно повторила Мария. – Твой телефон звонит. Или ты не хочешь говорить в моем присутствии?

Винсент захлопнул книгу и уставился на мобильник на ночном столике. На дисплее высветилось имя Мины. Он принял вызов. Мария демонстративно прибавила звук телевизора.

– Приятного времяпрепровождения с любимой женщиной, – язвительно напутствовала она. – Только не буди Астона, у него был тяжелый день в школе.

Винсент прошел в кабинет. Пытаться перекричать музыкальную программу «Давайте танцевать» на четвертом канале – безнадежное дело.

– Привет, Мина. – Винсент осторожно прикрыл дверь.

– Кристер разговаривал с дедушкой и бабушкой Тувы, – сообщила она. – Я только что читала рапорт.

– И тебе добрый день.

Хорошо, что это был не видеозвонок. Винсент почти не сомневался, что не смог бы скрыть самодовольной улыбки по поводу своей последней реплики.

– Привет, Винсент, – ответила Мина. – Я всего лишь пытаюсь держаться на твоем уровне.

– Молчу.

Винсент сел за письменный стол и медленно повернулся на стуле. Мина как будто говорила в наушниках. Естественно, разве она станет прижимать к уху телефон, который лежал на столе или в кармане… Не раньше чем хорошенько его вымоет. Вопрос, как долго продержатся наушники, потому что их она, конечно, тоже мыла. Если он когда-нибудь решится сделать Мине рождественский подарок, то это будет дополнительная пара «Эйрподс».

– И еще Кристер звонил Йесперу Сеси, отцу Агнес, – продолжала Мина. – Угадай, кого назвали все трое?

– Даниэля Баргабриэля.

Собственно, другого имени у Винсента не было.

– Отлично, менталист, – похвалила Мина. – Конечно, это всего лишь ничем не обоснованные подозрения. Мэрта и Гуннар говорят, что Тува даже не заговаривала о нем лишний раз из опасения мести. Йеспер утверждает, что Даниэль хотел заполучить квартиру Агнес. Йеспер, конечно, расист, но…

– Но ведь и Даниэль сбежал из кафе по какой-то причине.

Мина замолчала. Винсент услышал голоса на заднем фоне, которые то усиливались, то ослабевали. Мина, конечно, была на работе, где никто не знал, кому она звонит. Винсент ждал, когда она заговорит снова. Ему нравилось слушать Мину.

– Как поживает твой профиль? – спросила она, когда голоса на заднем фоне стихли. – Рубен был прав?

Винсент до сих пор размышлял над тем, что видел во время короткого посещения «Фаб Фики». Сквозь стену, отделявшую его кабинет от гостиной, доносился звонкий голос Тони Ирвинга, что-то об идеальном слоуфоксе. Похоже, Мария еще прибавила звук, после того как Винсент вышел из комнаты. И теперь он будет обезглавлен, по крайней мере, оглушен, если войдет к ней снова.

Но это уже следующая проблема.

– Лично у меня сложилось впечатление, что Даниэль что-то скрывает, – сказал Винсент, – но не более того. И он может впасть в агрессию, если на него надавить посильнее. Но пока я не вижу в нем признаков подавленной злобы. Ни сарказма, ни вздохов посреди разговора, которые могли бы свидетельствовать о цинизме, ни активировавшейся orbicularis oculi…

– Орби… что? – перебила его Мина.

– В общем, это о блуждающем взгляде, чего я у него действительно не наблюдал. Стресс, которому мы его подвергли, мог вылиться в дрожание рук или тик лицевых мышц, но ничего такого не было. С другой стороны, стоит ли делать далеко идущие выводы на основании одной-единственной встречи? То, что Даниэль не был агрессивен с нами, вовсе не означает, что он не станет таковым в другой ситуации. Но, как я уже говорил, наш убийца – личность противоречивая. Он демонстрирует не только дикую, звериную агрессию, но и способность к холодному расчету. Насколько это свойственно Даниэлю?

Мина выругалась.

– Судя по всему, нам в любом случае имеет смысл его задержать, – сказала она. – Даниэль либо виновен, либо нет и тогда нуждается в защите от партии «Шведское будущее». Папа Агнес там видная шишка, и он разозлен. Как публичное лицо Йеспер, конечно, не станет предпринимать ничего, что могло бы иметь для него неприятные последствия. Просто попросит кого-нибудь выложить фотографию Даниэля на странице партии в «Фейсбуке» с призывом «принять наконец верное решение». Сколько раз такое случалось раньше…

Винсент застонал и еще раз покрутился на стуле.

– «Шведское будущее» – те еще рождественские гномы, – сказал он. – Так уж обязательно впутывать их в это?

– Рождественские гномы? – переспросила Мина. – Странное получилось бы Рождество… Хорошо, Винсент. Спасибо и до скорого.

Она дала отбой. Винсент продолжил сидеть с телефоном в руке, собираясь с духом перед тем, как выйти к Марии. Музыкальная программа, к счастью, закончилась. Теперь ведущий выпуска «Новостей» подводил итоги дня. Винсент посмотрел на мобильный, словно пытаясь еще раз вызвать на дисплее имя Мины, тяжело вздохнул и вышел в гостиную.

– Я все слышала, – сердито сообщила Мария. – Ты занимался сексом по телефону в соседней комнате. Как это омерзительно!

Винсент посмотрел на жену. В голове у него крутилось множество язвительных ответов, но ни один так и не оформился в законченную фразу. И все они в равной степени угрожали окончательно расстроить их супружеские отношения. В конце концов, Винсент ничего не сказал. Только загрустил при мысли о том, до чего они оба дошли.

* * *

Даниэль не выходил из квартиры в Мэрсте сколько это было возможно, но теперь у него закончилась еда. И туалетная бумага. Да и вообще, сколько можно обходиться без свежего воздуха?

Даниэль задержался у зеркала в ванной. Поскольку борода на его лице росла клочками, он предпочитал бриться. И никакой щетины а‐ля Зак Эфрон[18]18
  Закари Дэвид Александр «Зак» Эфрон (р. 1987) – популярный американский актер.


[Закрыть]. Теперь же неаккуратные клочки на щеках становились все более заметны. Волосы, обычно оставлявшие впечатление живописного беспорядка, но на самом деле тщательно уложенные, липли к голове, потому что не мылись без малого неделю. Под белой шевелюрой уже темнели отросшие корни.

В общем, выглядел Даниэль, что и говорить, неважно. Эвелин сказала бы, что он похож на бездомного на последней стадии рака, но ее, к счастью, здесь не было. Она всегда умела наступить на самое больное место. Как же он скучал по ней… Наверное, Эвелин порвала бы с ним, как только увидела бы в таком состоянии. Даниэля не удивило бы, если б от него сейчас плохо пахло.

Весь вопрос в том, что они знают. Известно ли полиции, где он сейчас скрывается? Даниэль стал неосторожен. И он солгал им о Туве. То есть не солгал в прямом смысле, но точно не открыл всей правды. Что, конечно, грозит обернуться против него самого. Он уже второй раз подходил к этой грани и больше не имел права на ошибку.

Даниэль еще раз оглядел себя в зеркале. Для начала неплохо бы одеться – он не настолько спятил, чтобы появиться на людях в кальсонах и майке. Даниэль почти не сомневался, что полицейские набросятся на него сразу, как только он выйдет из квартиры. И будут бить. Или же кто-нибудь позвонит 114–14 и сообщит им его местонахождение. И его фотография, конечно, уже красуется на каждом фонарном столбе, начиная от магазина «Иса», и тому имеются веские причины.

Но факт остается фактом – Даниэль боится отсюда выходить. И дальше страх будет только усиливаться. Он в третий раз оглядел себя в зеркале. Провел ладонью по колючей щетине. На майке жирные пятна. Надо бы позвонить Самиру. Тот, конечно, заехал бы с едой и одеждой. Но с Самиром не все так просто. Он как раз подыскивает помещение, где мог бы сбывать свои мешочки. Юсуфу, владельцу квартиры, вряд ли понравится эта идея.

Нет, Самир – не вариант. Даниэль не разговаривал с Эвелин с тех пор, как сбежал. Но он не хотел терять ее. Ничто на свете не стоило такой жертвы.

Итак, Эвелин решила дело. Даниэль не может и дальше оставаться в положении загнанного зверя. Он должен атаковать. Единственный способ избавиться от чудовища – это убить его. Он позвонит в полицию до того, как они приедут за ним. И ему придется быть очень убедительным, чтобы они забыли о нем надолго. Навсегда – это звучало бы слишком оптимистично…

Даниэль взял визитку, заткнутую за раму зеркала, достал мобильник и набрал номер. Он не сразу разобрал, что она ему сказала, потому что от волнения в голове стоял шум.

– Здравствуйте, – ответил Даниэль. – Вы заезжали ко мне на работу поговорить о Туве… Туве Бенгтсон.

Квибилле, 1982 год

Он решил расположиться на полу – тщательно подметенном, – поэтому риск запачкать чертежи был минимальным. Днями напролет мальчик делал расчеты, чертил и перечерчивал снова – и вот наконец все было готово. Он лег на живот, внимательно вглядываясь в каждую деталь в поисках ошибки. Животных в хлеву давно не было, но дощатый пол все еще пах навозом. Яне находила этот запах отвратительным, поэтому не заходила сюда.

А вот мальчику он нравился. Хлев был его, и ничей больше. С некоторых пор мальчик проводил здесь больше времени, чем в большом доме.

В дверь постучали. На пороге стояла Яне и держалась на ручку двери.

– Можно?

– Тебе здесь как будто не очень нравится?

– Да, но ведь это всего лишь молекулы. Молекулы запаха. Я приучаю себя понимать это именно так. И это возможно, я читала. И еще я хочу знать, как обстоят дела с моей задачкой. Я совсем забыла про нее.

Мальчик достал пластиковую коробочку, поднялся с пола и подошел к сестре. Он несколько дней ломал голову над ее задачей.

– Ничего не понимаю, – протянул он Яне коробочку. – Это как будто… в общем, ничего не получается.

– Потому что это невозможно, – рассмеялась Яне.

Мальчик наморщил лоб. Как это так? Один порядок чисел невозможен, а другой возможен? Почему?

– Именно так, – продолжала Яне. – Все числа на своих местах, а «четырнадцать» и «пятнадцать» поменялись местами, так я тебе говорила? И такой порядок действительно невозможен. Сам посуди. Если мы возьмем любое другое число, каково минимальное количество действий, чтобы сдвинуть его с места и снова поставить на место?

– Два действия, – отвечал мальчик. – Сначала мы переставляем число, а потом возвращаем его обратно.

– Отлично! Четное число действий. То есть сколько бы ни передвигал шашки, ты сделаешь четное количество ходов, чтобы вернуть одну из них на прежнее место. И не смотри на меня так, это всего лишь математическая логика. А теперь, сколько требуется ходов, чтобы «четырнадцать» заняло место «пятнадцати» и наоборот?

– Один ход… – Мальчик задумался. – А‐а‐а… нечетное количество ходов.

– Ты молодец. Все понял, хотя и маленький. Тебе потребуется нечетное количество ходов, чтобы поменять их местами, каким бы путем ты ни шел. Но чтобы все остальные снова встали на свои места, нужно четное количество действий. Однако число не может быть четным и нечетным одновременно. То есть задача не имеет решения.

Мальчик тряхнул головой. Он не все понял из объяснения сестры, но оно выглядело правильным.

– Я люблю четные числа, – объявил он и хитро сощурился. – И много вас таких?

– Умных, ты имел в виду?

– Нет, брезгливых. А ведь те молекулы, которые ты вдыхаешь, это молекулы какашек.

Лицо Яне позеленело.

– Фу! – закричала она. – Какой ты противный!

И выскочила из хлева. А брат захохотал, перегнувшись пополам. Яне ткнулась носом в рукав футболки и толчками выдыхала воздух, словно пытаясь избавиться от чего-то невидимого.

Мальчик вернулся к чертежам и смахнул с них несколько прилипших соломинок. Это была далеко не первая его работа. Конструкции, выставленные вдоль стен, он тоже изготовил своими руками. Волшебные ящики – одни рабочие, другие нет. Сам Аллан, владелец лесопилки, проявлял интерес к работе мальчика. А значит, пара досок, ДСП и кусок холстины всегда были под рукой. Если нет – в ход шли картонные коробки из-под хлопьев для завтрака.

И все-таки последние чертежи были чем-то особенным. Ящики, которые стояли вдоль стен, мальчик проектировал сам, после того как посмотрел выступления фокусников по телевизору. Насколько верно, он мог только догадываться. Это потом, с маминой помощью, удалось заказать книги по сценическим иллюзиям в библиотеке в Квибилле. Бо́льшая часть их были биографии артистов, шикарно иллюстрированные снимками шоу в Лас-Вегасе. Он-то надеялся найти в этих книгах хоть какие-нибудь указания на то, как собирать такие ящики… Но иллюзионисты не спешили открывать мальчику свои секреты. Пока наконец ему в руки не попала книга с тоскливым названием «Хобби-серия № 12: создай иллюзию своими руками». Мальчик сам толком не понимал, как мог заказать такое. Но бо́льшую часть книги составляли чертежи реквизита известных трюков. Это была книга, где раскрывались все тайны. До того мальчик даже не догадывался о ее существовании.

Сделана она была довольно небрежно. Иллюстрации представляли собой фотографии из разных журналов, преимущественно американских. На полях автор переводил дюймы в сантиметры. Но для мальчика это не имело никакого значения. Книга содержала пояснения к его любимому трюку – «Метаморфоза».

Суть большинства остальных трюков сводилась к тому, что иллюзионист сажал ассистента или ассистентку в ящик, с которым потом производил какие-либо действия. Распиливал надвое, к примеру, или пронзал мечом. После чего помощник являлся перед публикой живой и невредимый, иногда даже успев переодеться. Мальчика все это не особенно впечатляло. Что за удовольствие смотреть на членовредительство, да еще и с переодеванием… Наверное, взрослые понимали в этом больше.

Но «Метаморфоза» отличалась от прочих трюков тем, что и иллюзионист, и помощник делали примерно одно и то же. Оба они были иллюзионистами. И оба – помощниками.

Мальчик давно мечтал поменяться с кем-нибудь местами. Стать кем-то другим – это было бы куда интереснее.

Он скосил глаза на рисунок в раскрытой книге рядом с разложенными чертежами. Двое – мужчина и женщина – улыбались публике, принимая аплодисменты. Где бы найти ассистентку? Ну, конечно, как он мог забыть о Яне… А ведь она свободно поместилась бы в новом ящике. Мальчик уже видел лицо сестры, светящееся от удивления и гордости. Наконец-то и она сможет участвовать в его шоу… Мальчик еще раз перепроверил размеры, для большей уверенности.

Когда-нибудь это станет его лучшим трюком.

* * *

– Так что там с юбилеем?

Винсент сохранял беззаботный вид. Он до последнего надеялся проскочить. И не потому, что был удачлив. Просто именно в этот день он когда-то купил свой первый билет лотереи «Трисс».

Шанс выиграть миллион в «Трисс» – один на 250 000, но один против пяти выиграть хоть что-нибудь. В «Лотто» вероятность выпадения шести нужных шаров в нужном порядке – один к 490 860, и один к пятидесяти – хоть какого-нибудь выигрыша.

Итак, это был «Трисс». С другой стороны, в «Бинго» шанс примерно один на 166 000, если играть в «Супершанс» или «Цветную пятерку», а вероятность выигрыша вообще один на 7,7. Так что, наверное…

– Винсент, ты меня слышишь? – Мария повернула к нему красное от злобы лицо.

Она не застала его врасплох. Винсент ожидал чего-то такого. Мария всегда возвращалась от родителей, похожая на маленькую озлобленную пчелу, груженную всем тем ядом, который вливали ей в уши в том доме. И все-таки Винсенту взгрустнулось, когда стало понятно, что «Трисс» сегодня не сработает. Совсем наоборот. Скандал наклевывался нешуточный. Винсент встал, налил кофе в чашку «Боевой петушок» и сел напротив жены. В воздухе висел рассеянный солнечный свет – не иначе репетиция лета.

– Все находят странным, что тебя не будет с нами на празднике, – продолжала Мария. – Я объяснила, что у тебя выступление, но мама обиделась не меньше папы.

– Это грустно, – сказал Винсент и в следующую секунду понял, что дал неправильный ответ.

Он чувствовал мысли публики – восьмиста человек. И умел управлять их настроением, словно стоял за дирижерским пультом. Но Мария была живым минным полем, причем заминированным ее собственными родителями. И Ульрикой.

– Грустно?

Ее голос сорвался на фальцет. Мария обхватила ладонью чашку «Блестящая киска», и Винсенту снова бросилась в глаза неуместность этой надписи. Можно было подобрать и более удачные слова для описания состояния Марии на тот момент. Собственно, любые другие слова подошли бы больше.

– Ну, я, конечно, не знаю…

Тут Винсент поймал себя на том, что отстукивает ритм ногой. Это уже совсем никуда не годилось. Заметив его нервозность, супруга распалялась еще больше.

Иногда Винсент задавался вопросом, что она вообще в нем нашла. Что заставило Марию в него влюбиться? Он ведь совсем ей не подходит. Или, если посмотреть на все с другой стороны, – она ему… Как ни смотри, вопрос сводится к тому, кто кого выбрал. Или же кто из них инициировал это злодеяние, настолько подрывающее родовые устои, что члены ее семьи до сих пор зализывают раны.

Насколько это помнил Винсент, первый шаг сделала она. Хотя Мария и утверждала обратное. Очень может быть, что правда находилась где-то посредине. Мария всегда конкурировала с Ульрикой, что было совсем не просто из-за отвратительной привычки Ульрики доводить все до совершенства. Марии, как младшей сестре, тяжело давалось выдерживать этот ритм. При этом именно безупречность Ульрики и заставила Винсента переметнуться к младшей. Уж очень нелегко оказалось жить по стандартам старшей. А у Марии не было стандартов. Не в этом смысле, по крайней мере. Она никуда не отлучалась из настоящего. Здесь и сейчас – и всегда открыта всему.

Непосредственность – так, по крайней мере, Винсент это тогда видел. Это потом выявилось несоответствие образа, который Мария манифестировала вовне, его фактическому содержанию. Слишком поздно. К тому времени их общая тайна успела выйти наружу, и оба они стояли, как на поле битвы, посреди немыслимых разрушений, которые сами же и учинили. Похоже, он просто не оправдал ее ожиданий. Но именно Мария первой переступила границу запретного. Это Винсент мог утверждать совершенно определенно вопреки всем ее отрицаниям.

То, что потом вылилось в их брак, развивалось постепенно, изо дня в день, из месяца в месяц. Взгляды. Жесты. Случайные прикосновения. Все произошло в летнем доме родителей Ульрики и Марии. Прочие члены семейства отбыли на пляж. Винсент остался под предлогом работы. Под каким предлогом осталась она, он уже не помнил.

Но именно там, на кухне старого деревенского дома, они впервые занялись друг другом всерьез. Мария подошла к нему первой. Положила руки на плечи, поцеловала. Потом запустила руку ему в штаны… Винсент взял ее на руки и отнес в гостиную, где обычно жил с Ульрикой, когда они приезжали навестить стариков.

Примерно так это и произошло впервые.

Оба они понимали, что встали на дорогу, на которой было возможно только одно направление – вперед. И ни разу не отклонились от него, к ужасу всей остальной семьи. Неделю спустя Винсент подал на развод с Ульрикой.