Текст книги "Сила конфиденциальности. Почему необходимо обладать контролем над своими персональными данными и как его установить"

Стремясь сохранить преимущество в сборе персональных данных, в 2007 году Google купила DoubleClick, рекламную компанию, которая использовала cookie (небольшой фрагмент данных, идентифицирующий посетителей веб-сайтов) для доступа к персональным данным пользователей, включая историю просмотров, даже до того, как те нажимали на рекламный баннер. DoubleClick также использовала медийную рекламу (графические баннеры), что еще больше нарушало первоначальный подход Google: не создавать отвлекающей рекламы. Благодаря DoubleClick Google смогла отслеживать пользователей почти везде, где они заходили в интернет, даже если они не нажимали ни на одну из рекламных ссылок[92]92
  Steven Levy, ‘In the Plex. How Google Thinks, Works, and Shapes Our Lives’, 330–336.


[Закрыть]. С тех пор Google один за другим создавала продукты, которые помогали собирать еще больше данных из еще большего количества источников. Были разработаны Chrome, Maps, Pixel, Nest и многие другие программы для сбора максимального количества данных пользователей. Большинство из нас узнали о сомнительных методах тех, кого мы считали энтузиастами технического прогресса, очень поздно. Google и другие компании начали получать прибыль от сбора, анализа и торговли нашими личными данными без получения разрешения у правительства или получения согласия пользователей. Они просто пошли напролом, решив: «Посмотрим, что произойдет». И ничего не произошло. Привлеченные уровнем сервиса и «бесплатными» услугами, предоставляемыми технологическими компаниями, пользователи соглашались на то, что считали выгодной сделкой, не понимая, от чего им придется отказаться.

Когда вы впервые завели учетную запись электронной почты, вам, вероятно, не пришло в голову, что вы передаете свои персональные данные. По крайней мере, мне в голову это определенно не приходило. Это была нечестная сделка. Нас поставили в известность о последствиях передачи своих персональных данных лишь спустя годы, когда технологические компании уже получили наши данные и выход из сделки стал невозможен.

Во время локдаунов из-за коронавируса как никогда стало очевидно, что наше взаимодействие с цифровыми технологиями является не совсем добровольным. Людей заставляли пренебрегать конфиденциальностью и использовать приложения наподобие Zoom для рабочих звонков, школьных занятий детей, общения со своими родственниками.

Как только цифровые платформы стали для нас незаменимым, обязательным элементом для того, чтобы быть полноправными членами нашего общества, у нас не осталось никаких шансов отказаться от предоставления своих персональных данных.

Не стоит заблуждаться: совсем не случайно, что вы узнали о капитализме слежки много лет спустя после того, как он занял господствующие позиции. Google прилагала немало усилий, чтобы скрыть свою заинтересованность в сборе персональных данных и свою бизнес-модель[93]93
  Shoshana Zuboff, ‘The Age of Surveillance Capitalism’, 87–92.


[Закрыть]. Занимающий в то время должность генерального директора Эрик Шмидт называл это «стратегией утаивания»[94]94
  Steven Levy, ‘In the Plex. How Google Thinks, Works, and Shapes Our Lives’, 68.


[Закрыть]. Секретность была способом защитить их конкурентное преимущество как можно дольше. Это также был способ держать пользователей в неведении относительно того, что происходило с их данными. Бывший руководитель Google Дуглас Эдвардс писал: «Ларри [Пейдж] выступал против любых действий, которые бы раскрывали наши технологические секреты или мешали сохранению закрытого характера работы, а также поставили бы под угрозу нашу способность собирать данные. Люди не знали, сколько данных мы собирали, но мы не делали с ними ничего плохого, поэтому и считали, что не стоит говорить об этом – подобное только собьет всех с толку и вызовет ненужную тревогу»[95]95
  Douglas Edwards, ‘I’m Feeling Lucky: The Confessions of Google Employee Number 59’ (Houghton Mifflin Harcourt, 2011), 340.


[Закрыть]. Но, как мы уже поняли, стоит волноваться о том, что кто-то собирает наши персональные данные, даже если они не используют их для неблаговидных целей, – данные в итоге часто все равно используются не по назначению. Более того, злой умысел не всегда очевиден, особенно когда он становится частью системы. Google утаивала свою бизнес-модель, потому что брала у нас что-то очень личное, не спрашивая нашего разрешения, и использовала это в собственных интересах и в интересах своих рекламодателей[96]96
  Shoshana Zuboff, ‘The Age of Surveillance Capitalism’, 89.


[Закрыть].

И никто не остановил это, потому что почти никто не знал, что происходит. Но все могло быть иначе. Капитализм слежки не был неизбежен. Брин и Пейдж могли стать научными работниками и сохранить Google Search в качестве некоммерческой академической инициативы вроде Википедии. Или они могли бы найти альтернативную бизнес-модель. Или регулирующие органы могли ограничить их действия с нашими персональными данными. Фактически торговля данными была почти отрегулирована, но помешала трагедия.

И грянул гром

К концу 1990-х регулирующие органы начали беспокоиться о файлах cookie. В 1996 и 1997 годах на семинарах Федеральной торговой комиссии (FTC) в США обсуждались вопросы предоставления людям контроля над их персональной информацией. Первый подход FTC заключался в том, чтобы поощрять саморегулирование компаний по этому вопросу. Но компании не откликнулись. Например, в 1999 году компания DoubleClick объединилась с брокером данных Abacus предположительно для того, чтобы попытаться идентифицировать своих пользователей. Защитники конфиденциальности обратились в Федеральную торговую комиссию с ходатайством о расследовании, и DoubleClick вынудили продать Abacus[97]97
  Louise Matsakis, ‘The WIRED Guide to Your Personal Data (and Who Is Using It)’, Wired, 15 February 2019.


[Закрыть].

Когда стало ясно, что саморегулирования недостаточно для защиты конфиденциальности пользователей, Федеральная торговая комиссия предприняла следующий шаг. В 2000 году был подготовлен доклад Конгрессу США с предложениями о введении законов, которые вынуждали бы веб-сайты информировать пользователей о методах работы с предоставляемой ими информацией, позволять пользователям выбирать то, как могут быть использоваться их данные, предоставлять им доступ к их персональным данным, хранящимся на сайте, и обеспечивать безопасность информации, которую веб-сайты собирают. «Комиссия считает, что исходя из не слишком успешных попыток отрасли внедрить справедливую информационную практику в интернете, а также постоянной обеспокоенности потребителей по поводу защиты конфиденциальности назрела необходимость принять законодательные меры», – говорится в отчете[98]98
  ‘Privacy Online: Fair Information Practices in the Electronic Marketplace. A Report to Congress’ (Federal Trade Commission, 2000).


[Закрыть]. Если бы тогда в США был принят закон, запрещающий сбор персональных данных в интернете, то наш мир сегодня мог бы выглядеть совсем иначе. Google, возможно, никогда не стала бы рекламным гигантом, а практика слежки, которая теперь является чем-то обыденным, могла никогда и не укорениться.

К несчастью, история пошла по иному пути. Чуть больше чем через год после публикации доклада FTC, в сентябре 2001 года, четыре пассажирских самолета на пути в США были угнаны террористами. Два из них врезались в башни-близнецы в Нью-Йорке, третий упал на Пентагон, а четвертый, который якобы должен был поразить Белый дом, разбился в Пенсильвании после того, как его пассажиры вступили в борьбу с угонщиками. Эта атака не только унесла жизни почти 3000 человек, но и развязала войну, оправдала принятие чрезвычайных законов и нанесла травму на национальном и международном уровне, последствия которой ощущаются и по сей день. К сожалению, террористические атаки оказались необычайно успешными в нанесении ущерба либеральной демократии. И часть этого ущерба была нанесена народными избранниками.

После 11 сентября кредо, провозглашенное президентом Джорджем Бушем-младшим и нашедшее отклик в американском обществе, звучало так: «Это никогда не должно повториться». Было чувство стыда за то, что не удалось предотвратить атаки, и решимость сделать все необходимое, чтобы трагедия 11 сентября никогда не повторилась. В мгновение ока в центре внимания правительства США оказалась безопасность. Вопрос защиты конфиденциальности отошел на второй план[99]99
  Shoshana Zuboff, ‘The Age of Surveillance Capitalism’, 112–121.


[Закрыть]. Дело не только в том, что правительство было слишком занято вопросами безопасности, чтобы уделять внимание конфиденциальности. Спецслужбы увидели возможность существенно расширить свои полномочия по слежке за счет получения копий всех личных данных, которые были собраны корпорациями[100]100
  Bruce Schneier, ‘Click Here to Kill Everybody. Security and Survival in a Hyper-Connected World’ (New York: W. W. Norton & Company, 2018), 65.


[Закрыть]. Однажды правительство заинтересовалось нашими персональными данными, и у них больше не было стимула регламентировать защиту конфиденциальности. Напротив, чем больше данных собирают компании, тем шире возможности слежки со стороны государства и тем больше терактов можно предотвратить – в теории.

Конгресс Соединенных Штатов принял Патриотический акт, учредил Программу выявления террористов и разработал ряд других мер, которые усилили слежку без ордера. Многие инициативы были секретными. Тайные законы, тайные суды, тайная политика. Даже через десять лет после событий 11 сентября директор по исследованиям информационной политики Института Катона Джим Харпер заявил, что не может ответить на вопрос о том, каково состояние слежки и гражданских свобод в Соединенных Штатах, потому что правила, регулирующие жизнь общества, являются секретными[101]101
  Babu Kurra, ‘How 9/11 Completely Changed Surveillance in U.S.’, Wired, 11 September 2011.


[Закрыть]. По сути, бóльшую часть того, что мы сейчас знаем о массовой слежке в США, мы почерпнули из откровений Эдварда Сноудена, бывшего подрядчика Агентства национальной безопасности (NSA), выступившего с разоблачениями в 2013 году[102]102
  Edward Snowden, ‘Permanent Record’ (Macmillan, 2019).


[Закрыть].

Масштаб полномочий правительства в США по слежке после 11 сентября поразителен. Описание деталей займет целую книгу, но вот лишь некоторые из них. NSA собрало данные от Microsoft, Yahoo, Google, Facebook, YouTube, Skype, Apple и других компаний через программу PRISM. Туда попали электронные письма, фотографии, видео– и аудиочаты, история просмотров и все данные из «облачных» хранилищ этих компаний. Но и этого оказалось мало, и NSA начало выполнять сбор данных в восходящем направлении, то есть непосредственно из частной интернет-инфраструктуры – от маршрутизаторов до оптоволоконных кабелей[103]103
  Edward Snowden, ‘Permanent Record’, 223–224.


[Закрыть].

Бóльшая часть мирового интернет-трафика проходит через инфраструктуру или технологии, которые находятся под контролем США[104]104
  Edward Snowden, ‘Permanent Record’, 163.


[Закрыть]. Это означает, что NSA может отслеживать практически любого интернет-пользователя в глобальном масштабе. Если вы представляете интерес для NSA, тогда слежка может быть еще более изощренной, поскольку они располагают программами, которые могут получить доступ ко всем элементам цифровой жизни и вмешиваться в нее[105]105
  Edward Snowden, ‘Permanent Record’, 225.


[Закрыть]. Если это необходимо для дела, NSA может поделиться некоторыми собранными данными с другими разведывательными службами стран-союзников. Целью NSA является сбор всех имеющихся данных и ведение их непрерывного архива[106]106
  Edward Snowden, ‘Permanent Record’, 167–168.


[Закрыть]. Разведывательное сообщество любит называть такое вторжение в частную жизнь «массовым сбором данных», избегая называть вещи своими именами – массовой слежкой.

Самым прискорбным аспектом потери конфиденциальности является то, что это не помогает предотвратить теракты. Идея о том, что если у нас будет больше данных о людях, то мы сможем предотвратить такие ужасные вещи, как терроризм, интуитивно понятна. Ход мыслей привлекателен. Но он ошибочен. В США достаточно примеров того, что массовая слежка не способна предотвратить террористические акты. Например, президентская группа по обзору разведывательных и коммуникационных технологий так и не смогла выявить ни одного случая, когда массовый сбор записей телефонных разговоров помог бы предотвратить атаку[107]107
  Michael Isikoff, ‘NSA Program Stopped No Terror Attacks, Says White House Panel Member’, NBC News, 19 December 2013.


[Закрыть].

В 2004 году ФБР проанализировало разведданные, полученные из STELLARWIND – программы наблюдения, предназначенной для массового сбора материалов телефонных звонков и электронных писем без ордера. Целью анализа было выяснить, насколько «значительный вклад» внесла работа программы в выявление террористической угрозы, депортацию подозреваемых или установление отношений с информаторами о террористах. Оказалось, что только 1,2 % данных с 2001 по 2004 год были полезными. Когда в ФБР изучили данные с 2004 по 2006 год, то обнаружили, что не было никакой значительной пользы от работы с программами слежки[108]108
  Charlie Savage, ‘Declassified Report Shows Doubts About Value of N.S.A.’s Warrantless Spying’, New York Times, 25 April 2015.


[Закрыть]. Данных, отправленных из Национальной службы безопасности в ФБР, было слишком много, их анализ оказался пустой тратой времени[109]109
  Charlie Savage, ‘Power Wars. Inside Obama’s Post-9/11 Presidency’ (New York: Little, Brown and Company, 2015), 162–223.


[Закрыть]. Когда в NSA пожаловались, что они не видят результатов обработки данных сотрудниками ФБР, один из представителей ФБР дал следующую обратную связь на обвинение, приложив к ответу информацию, полученную от рядовых сотрудников: «Вы нам мусор присылаете»[110]110
  ‘Report on the President’s Surveillance Program’ (2009), 637.


[Закрыть].

Терроризм – явление редкое, словно иголка в стоге сена. Если добавлять сена в стог, поиск иголки только усложнится. Собирая гораздо больше нерелевантных данных, массовая слежка создает больше помех и улавливать сигналы становится сложнее[111]111
  Подробнее о том, почему массовое наблюдение не является правильным подходом к предотвращению терроризма, см. Bruce Schneier, ‘Data and Goliath’, 135–139.


[Закрыть].

Массовая слежка оказалась очень эффективной в лишении права на неприкосновенность частной жизни миллионов людей. Она сделала еще сильнее и так могущественных – технологические компании, которые стали технологическими гигантами, и правительства, а рядовые граждане стали более уязвимыми. Слежка также использовалась для экономического и международного шпионажа, она была нацелена в том числе и на страны-союзницы и на организации по оказанию помощи[112]112
  James Glanz and Andrew W. Lehren, ‘NSA Spied on Allies, Aid Groups and Businesses’, New York Times, 21 December 2013.


[Закрыть]. Другими словами, основной итог массовой слежки сводится к тому, что и так могущественные стали еще сильнее.

Из этого удручающего эпизода истории можно извлечь несколько уроков. Во-первых, общество слежки родилось в результате сотрудничества между частными компаниями и государственными учреждениями. Правительство позволило процветать корпоративному сбору данных, чтобы затем получать их копию. Торговле данными позволили разрастись, потому что она оказалась дополнительным источником власти для правительства. В обмен корпорации помогали правительственной слежке. Компания AT&T, например, установила оборудование для слежки по запросу NSA как минимум на семнадцати своих интернет-хабах в городах США. Она также оказывала техническую помощь в прослушивании всех интернет-коммуникаций в штаб-квартире Организации Объединенных Наций, которая является клиентом AT&T (не все компании были рады участвовать в массовой слежке, но все они должны были подчиниться. – Прим. авт.)[113]113
  Julia Angwin, Jeff Larson, Charlie Savage, James Risen, Henrik Moltke and Laura Poitras, ‘NSA Spying Relies on AT&T’s “Extreme Willingness to Help” ’, ProPublica, 15 August 2015.


[Закрыть].

Такое сотрудничество продолжает процветать на частном и государственном уровне. Большинство стран не имеют опыта для разработки средств слежки и взлома, поэтому они покупают их у производителей кибероружия[114]114
  Bruce Schneier, Click Here to Kill Everybody. Security and Survival in a HyperConnected World, 65.


[Закрыть]. Учитывая их тесные связи, нет смысла делать различия между частной и государственной слежкой. Мы должны решить обе проблемы.

Если мы защитим себя от пристального внимания правительства, за нами будут наблюдать корпорации и передавать эту информацию властям. В 2018 году Джон Робертс, председатель Верховного суда США, предложил набравшее большинство голосов постановление против получения правительством данных о местоположении граждан с вышек мобильной связи без ордера. Он утверждал, что «когда правительство отслеживает местоположение мобильного телефона, оно достигает почти идеальных условий слежки, как если бы оно установило браслет на лодыжку пользователя телефона». Спустя два десятилетия после событий 11 сентября правительство США вернуло своим гражданам некоторые права на конфиденциальность. Однако в реалиях экономики слежки есть много способов получения данных. Вместо того чтобы потребовать у компаний мобильной связи их данные, администрация президента Трампа купила у них доступ к коммерческой базе данных, которая отслеживает передвижения миллионов мобильных телефонов в США. Учитывая, что такую информацию можно купить на рынке данных, правительству не нужен ордер на ее получение. Другими словами, передав полномочия слежки частным компаниям, правительство нашло способ обойти постановление Верховного суда[115]115
  ‘The Government Uses “Near Perfect Surveillance” Data on Americans’, New York Times, 7 February 2020.


[Закрыть].

Если мы защитим себя от пристального внимания корпораций, то правительство будет собирать данные и передавать их корпорациям. Поток информации идет в обоих направлениях. Так, например, данные о миллионах пациентов Национальной службы здравоохранения Великобритании были проданы фармацевтическим компаниям[116]116
  Toby Helm, ‘Patient Data From GP Surgeries Sold to US Companies’, Observer, 7 December 2019.


[Закрыть]. На момент написания этой книги крупные технологические компании вели переговоры с правительствами по всему миру, чтобы бороться с пандемией коронавируса с помощью приложений на смартфонах. Пандемия подводит нас ко второму уроку, который следует извлечь из слежки, начавшейся после 11 сентября: кризисы опасны для гражданских свобод.

Во время кризисов решения принимаются без тщательного рассмотрения всех за и против, доводов и альтернатив. Всякий раз, когда есть малейшее сопротивление предложенной крайности, призыв к «спасению жизней» заставляет несогласных замолчать. Никто не хочет мешать спасению жизней, даже если нет ни малейшего доказательства того, что предложенные инициативы действительно послужат этой цели. Государственные институты и частные корпорации занимаются захватом власти. Гражданские свободы приносятся в жертву неоправданно без надлежащих гарантий их возврата после кризиса. Чрезвычайные меры, принятые в условиях паники, имеют тенденцию оставаться в силе еще долго после того, как кризис миновал.

«Это никогда не должно повториться» было нереалистичным ответом на террористическую атаку 11 сентября. Это была упрощенная и абсурдная фраза, которая искажала политические дискуссии на протяжении более десяти лет[117]117
  Juliette Kayyem, ‘Never Say “Never Again”’, Foreign Policy, 11 September 2012.


[Закрыть]. Абсолютной неуязвимости достичь нельзя. Мы не должны доверять любой политике, которая обещает отсутствие рисков. Единственное место, где не существует рисков, – это шесть футов под землей, когда вы перестаете дышать. Жить – значит рисковать, а жить хорошо – это управлять рисками, не ставя под угрозу то, что делает жизнь лучше. Такие ужасные вещи, как теракты и эпидемии, случаются в мире и будут происходить и дальше. Думать, что мы можем предотвратить их, если откажемся от нашей свободы и приватности, – все равно что верить в сказки. Такое принятие желаемого за действительное может привести нас к добавлению авторитаризма в список трагедий, которые нам придется пережить. Как ни странно, авторитаризм – это трагедия, которую мы в силах предотвратить. Но для этого мы должны защищать наши гражданские свободы. Это означает, что ваши персональные данные должны быть в безопасности. Нежелание рисковать может парадоксальным образом привести нас к бо́льшим опасностям в будущем.

Однако трудно держать в голове ценность конфиденциальности в разгар чрезвычайной ситуации. Когда мы боимся за свою жизнь, последнее, о чем мы будем заботиться, – это наши личные данные. Опасности терроризма и эпидемий ощутимы, в отличие от угрозы потери конфиденциальности. Террористическая атака мгновенно оставляет после себя тела погибших, которые также служат предупреждением для тех, кто остался в живых. Страшные последствия эпидемии проявляются не так быстро: коронавирус, казалось бы, просто отправляет людей на пару недель в больницу, но в итоге он оставляет за собой страшный смертельный след, который может по понятным причинам вселять ужас в сердца людей. Как мы дальше увидим, потеря конфиденциальности также может быть пагубной, как в буквальном, так и в метафорическом смысле уничтожая образ жизни, который мы ценим. Просто в этом случае для понимания последствий потребуется гораздо больше времени.

Сбор данных не ранит нашу плоть и не заставляет истекать кровью, не поражает наши легкие, затрудняя дыхание. Но сбор данных отравляет нашу жизнь, институты общества и его само. Просто нужно время для того, чтобы стали очевидны последствия. Персональные данные токсичны, но это яд медленного действия.

Мы бы более активно защищали наши персональные данные (даже во время кризиса), если бы знали, почему так важна конфиденциальность.

Забыли, что и почему важно

В 2010 году основатель Facebook Марк Цукерберг заявил, что конфиденциальность больше не является «социальной нормой» и пора выходить за ее рамки: «Люди комфортно себя чувствуют, делясь большим количеством разного рода информации о себе с большим количеством людей»[118]118
  Bobbie Johnson, ‘Privacy No Longer a Social Norm, Says Facebook Founder’, Guardian, 10 January 2010.


[Закрыть]. Его заявления не кажутся правдивыми или искренними, учитывая тот факт, что он выкупил четыре дома вокруг своего, чтобы иметь больше личного пространства[119]119
  Alyson Shontell, ‘Mark Zuckerberg Just Spent More Than $30 Million Buying 4 Neighboring Houses So He Could Have Privacy’, Business Insider, 11 October 2013.


[Закрыть]. И давайте не будем забывать, что весь поток доходов Facebook зависит от использования наших личных данных. За месяц до того, как Цукерберг объявил, что конфиденциальность устарела, Facebook изменила на своей платформе настройки по умолчанию, чтобы пользователи публично делились еще бóльшим количеством персональных данных[120]120
  Bobbie Johnson, ‘Facebook Privacy Change Angers Campaigners’, Guardian, 10 December 2009.


[Закрыть]. Для технологических гигантов выгодно, чтобы мы считали конфиденциальность устаревшим явлением, анахронизмом. Но это не так.

Анахронизм – это то, что относится к другому временнóму периоду и, как правило, уже вышло из употребления. Мы часто наследуем предметы, социальные нормы или законы, которые были созданы очень давно и плохо соотносятся с текущими реалиями, являясь, по сути, дисфункциональными. Некоторые анахронизмы выглядят очень забавно. В Крайст-черче, колледже в Оксфордском университете, где я когда-то училась, действовало правило, что только швейцар может содержать собаку на территории учебного заведения. Чтобы обойти это устаревшее правило, в 1990-х годах проживающая там собака декана официально считалась кошкой[121]121
  Я благодарна Джудит Кертойс за этот пример. Как мне указала Эллен Джадсон, магистр Кембриджского университета также держала собаку, оформив ее как «очень большую кошку». (https://www.bbc.co.uk/news/uk-england-cambridgeshire28966001).


[Закрыть]. Другой пример: членам парламента Великобритании запрещено носить рыцарские доспехи в здании парламента[122]122
  Harry Cockburn, ‘The UK’s Strangest Laws That Are Still Enforced’, Independent, 8 September 2016.


[Закрыть].

Однако не все анахронизмы смешны – некоторые из них губительны. В разных странах часто действуют тысячи законов и постановлений. Трудно отслеживать их все, и законы, которые больше не должны применяться, не всегда бывают отменены вовремя. Устаревшие законы опасны, потому что они могут быть использованы сомнительным образом. Например, малоизвестный закон Нью-Йорка, изданный в 1845 году, запрещал носить маски, что позволило в 2011 году произвести аресты участников протеста «Захвати Уолл-Стрит», в отличие от других людей в масках (вспомните Хэллоуин и пандемии), которых не арестовывают и не будут арестовывать.

У нас есть очень веские основания для того, чтобы покончить с устаревшими законами и нормами, поскольку они могут привести к несправедливым решениям и тормозить прогресс. Вот почему заявление Цукерберга о том, что конфиденциальность устарела, было столь значительным. Прошло время, и, чтобы успокоить пользователей и не отставать от конкурентов, которые демонстрируют более серьезный подход к защите конфиденциальности, Цукерберг изменил свою позицию и в 2019 году заявил, что «будущее за конфиденциальностью»[123]123
  Nick Statt, ‘Facebook CEO Mark Zuckerberg Says the “Future is Private” ’, Verge, 30 April 2019.


[Закрыть]. Однако всего через месяц после этого заявления юрист, представляющий интересы Facebook в суде, в качестве аргумента привел то, что пользователи «не заинтересованы в конфиденциальности», потому что, приняв соглашение по использованию платформы, они «свели на нет все разумные основы конфиденциальности»[124]124
  Sam Biddle, ‘In Court, Facebook Blames Users for Destroying Their Own Right to Privacy’, Intercept, 14 June 2014.
  ГЛАВА 3


[Закрыть]. Если прав Цукерберг, утверждая, что будущее за конфиденциальностью, и в то же время прав юрист Facebook в том, что пользователи не могут рассчитывать на конфиденциальность, используя эту платформу, то напрашивается логический вывод: в будущем, где должна процветать конфиденциальность, не будет места Facebook.

Несмотря на то что Цукерберг отказался от своих слов, мы регулярно слышим, что конфиденциальность мешает прогрессу. С 2001 года конфиденциальность постоянно называют препятствием на пути усилий властей по обеспечению безопасности граждан. Конфиденциальность также является предметом споров в сфере здравоохранения. Врачи и технологические компании, которые охотятся за персональными данными, утверждают, что защита личной информации мешает развитию персонализированной медицины и аналитике больших объемов данных.

В период пандемии коронавируса происходит множество дискуссий о том, как ослабление стандартов конфиденциальности может помочь в борьбе со вспышками эпидемии. По всему миру используются специальные приложения, помогающие определить людей, которые могут быть носителями инфекции. Эксперты выясняют, в какой степени законы в их странах допускают исключения из правил по защите данных в условиях пандемии. В докладе Института глобальных изменений имени Тони Блэра говорится о том, что резкое усиление слежки при помощи технологий – это «цена, которую стоит заплатить» в борьбе с коронавирусом, даже если «нет никаких гарантий, что какой-либо из этих новых подходов будет эффективен».

Не менее опасным, чем сохранение устаревших норм, является восприятие важнейших норм в качестве устаревших. Конфиденциальность имеет долгую историю. Мы можем обнаружить свидетельства существования норм конфиденциальности почти в каждом обществе, которое когда-либо изучалось. Спросите у тех, кто говорит, что конфиденциальность умерла, пароль от их ящика электронной почты. А лучше, когда они закроются в кабинке туалета, загляните к ним через перегородку и поприветствуйте их. Вы не будете разочарованы – с нормами конфиденциальности все в полном порядке. То, что нормы конфиденциальности длительное время сохраняются в образе жизни людей во многих культурах, может нести в себе определенный риск, поскольку они начинают восприниматься как должное. Преимущества конфиденциальности стабильно укоренились в нашем образе жизни, поэтому мы перестали замечать, насколько они важны и почему. Подобное явление широко распространено в контексте общественного здравоохранения. К примеру, когда нам удается быстро сдержать или успешно предотвратить эпидемию, мы, вероятно, можем недооценить важность предпринятых мер, когда в следующий раз столкнемся с угрозой эпидемии, потому что мы не испытали на себе ее негативных последствий – они прошли, не затрагивая нас. Точно так же мы можем забыть о ценности конфиденциальности, если в последнее время не ощущали последствий ее утраты. Неслучайно в Германии защита конфиденциальности развита сильнее, чем в большинстве других стран. Память о деятельности Министерства государственной безопасности ГДР (Штази) еще свежа.

За пределами интернета часто существуют определенные сигналы, обычно весьма ощутимые, которые предупреждают нас о нарушении норм конфиденциальности. Мало что может сравниться с социальным дискомфортом, когда на вас пристально смотрит человек, а вы этого не хотите. Например, когда кто-то крадет наш ежедневник, мы быстро замечаем пропажу. Цифровая эпоха смогла заставить нас забыть о нормах конфиденциальности во многом потому, что она смогла отделить их от указанных осязаемых сигналов. Кража цифровых данных не вызывает переполоха, не оставляет видимых следов, ее невозможно почувствовать. Потеря конфиденциальности онлайн причиняет боль только тогда, когда мы сталкиваемся с последствиями: нам отказывают в ссуде, работе или страховке, нас унижают или преследуют, мы становимся жертвами вымогательства, с наших банковских счетов исчезают деньги или наносится ущерб демократиям наших стран.

Следующие две главы касаются двух важных аспектов конфиденциальности, которые, вероятно, наши родители, бабушки и дедушки понимали лучше нас: битва за вашу конфиденциальность – это борьба за власть, и персональные данные могут быть токсичны.