Текст книги "Купание голышом"

Девять

Однажды весенним вечером 1896 года знаменитый пенсильванец Гамильтон Дисстон в ванне пустил себе пулю в лоб. Он был серьезно подавлен после того, как растратил наследство в грандиозной кампании по осушению четырех миллионов акров флоридского болота, известного как Эверглейдс.

Хотя Дисстон умер, считая себя неудачником, позже оказалось, что он – первопроходец и вдохновитель. В последующие годы его алчной фантазии так или иначе следовали легионы жадных дельцов – застройщики, банкиры, железнодорожные магнаты, продавцы недвижимости, цитрусовые плантаторы, скотовладельцы, сахарные воротилы, и – последними в списке, но не в жизни – купленные ими всеми политики.

Эти заболоченные территории, которые невозможно было осушить, замостить или засадить, Инженерный корпус армии США в конце концов превратил в огромные водохранилища. Миллиарды галлонов пресной воды, которые целую вечность свободно текли широкой болотной рекой к Флорида-Бэй, теперь были взяты в плен для нужд сельского хозяйства, промышленности и расцветающих муниципалитетов. Сначала одна магистраль, а за ней и другая отсекли южную оконечность полуострова, фатально преградив путь последней струйке из озера Окичоби. Та драгоценная вода, что все же добиралась до сердца болот, нередко прибывала загрязненная пестицидами, удобрениями и ртутью.

Дабы защитить фермы и мелкие хозяйства от частых наводнений – предсказуемого последствия заселения болот, – были вырыты сотни миль каналов, которые в дождливые летние месяцы уносили избыток воды к морю. Инженеры использовали цепочку насосных станций, чтобы регулировать уровень воды в зависимости от погоды и собственных капризов, невзирая на исторически сложившиеся природные циклы. Эверглейдс и их великолепная живая природа неизбежно начали умирать, но никто из власть предержащих даже не попытался предотвратить эту гибель.

В конце концов, это всего лишь здоровенное болото, черт бы его взял.

Во второй половине двадцатого века несколько жестоких засух пошатнули самодовольное мнение, что воды всегда будет хватать – воруй не хочу. Те, чьи состояния зависели от привлечения в Южную Флориду новых жильцов и туристов, обдумывали ужасное: что, если эти клятые репоголовые защитники природы всю дорогу были правы? Если Эверглейдс высохнет или падет под натиском загрязнения, то же самое произойдет с широким водоносным горизонтом, который снабжает питьевой водой все побережье от Палм-Бич до Кис. Рост захлебнется, и грязные деньги испарятся быстрее, чем вода на сковородке.

Этот апокалиптический сценарий выложили на стол перед флоридскими политиками, и со временем даже самые отпетые взяточники стали превозносить Эверглейдс как национальное достояние, которое необходимо сохранить любой ценой. Чиновники, которые десятилетиями подстрекали к разрушению болот, ныне толкали трепетные речи, оплакивая их гибель. Во время избирательных кампаний они ухитрялись бесстыдно попасться фотографам в процессе гребли на каяке вокруг Восточного мыса или похода в Акулью долину, с непременными сонными аллигаторами и белоснежными цаплями на заднем плане. Спасение Эверглейдс стало лакомым кусочком, за который ухватились обе политические партии, и избиратели жадно заглотили наживку.

К сожалению, спасать оказалось особо нечего. Девяносто процентов первоначальной территории болот уже были разработаны, превращены в сельскохозяйственные угодья или еще как-нибудь изуродованы. Не тронули только национальный парк, чистота вод которого вызывала сомнения. Тем не менее в конце девяностых Конгресс США и Законодательное собрание Флориды выделили поражающие воображение восемь миллиардов долларов на восстановление естественного и незагрязненного потока легендарной реки травы. Многие достойные и благонамеренные люди полагали это своим моральным долгом.

Но были и такие, как Сэмюэл Джонсон Хаммернат, чей единственный интерес в сохранении Эверглейдс состоял в том, чтобы его тринадцать тысяч акров капусты, латука, сладкой кукурузы, томатов, редиски, эскариоля и петрушки не остались без источника дешевого и неограниченного орошения во веки веков. О находящейся в опасности дикой природе Ред Хаммернат заботился немногим меньше, чем о сломленных душах, которые за мизерную плату пахали на его полях, прикованные к ним мнимыми долгами, которые навязали безжалостные бригадиры. Что до загрязнения, то Ред Хаммернат намеревался и дальше использовать безбрежные болота в качестве уборной, и к черту закон. Он был практичным парнем, пристально наблюдал, как развивается бюрократия проекта восстановления Эверглейдс, и принял меры, чтобы сохранить свои позиции. Восемь миллиардов долларов – нехилая куча бабок, и Ред Хаммернат подсчитал, что не меньше трети урвут лоббисты, юристы, консультанты и спекулянты, находящиеся под покровительством у тех политиканов, что поближе к кормушке. Остальные деньги будут потрачены более или менее серьезно, если и не разумно, десятками муниципальных, штатных и федеральных агентств, и те редко будут пересекаться.

Среди них особенно важен был отдел контроля за использованием водных ресурсов Южной Флориды, который набирал полевых биологов для выявления вредных веществ в стоке ферм. Это узкая задача относилась к числу тех, которые теоретически могли осложнить жизнь Реда Хаммерната.

Членов совета отдела без труда назначил губернатор, на чью кампанию по переизбранию Ред Хаммернат пожертвовал большие суммы и свой личный самолет. Поэтому Ред Хаммернат ничуть не удивился, что его телефонный звонок в совет приняли так радушно, а рекомендованного им блестящего молодого человека тут же взяли на должность.

После этого он легко устроил биолога-новичка на тот самый участок забора проб воды, где располагались некие большие овощные фермы.

На бумаге доктор Чаз Перроне казался подлинным.

Ред Хаммернат внедрил своего «крота».

– Хорошо, что вы чем-то заняты, – сказал Карл Ролвааг.

Чаз Перроне стоически кивнул.

– Ваша начальница сказала, что разрешила вам отдыхать целую неделю или даже больше, если понадобится.

– Вы разговаривали с Мартой? – нахмурился Чаз. – Зачем?

– Таков порядок, – пожал плечами детектив. – В общем, она сказала, вы настояли на том, чтобы вернуться к работе, а я ответил, что, может, это скажется на вас благотворно.

– Ну а что я, по-вашему, должен делать – болтаться целыми днями по дому и отчаянно страдать? Нет уж, спасибо.

Они стояли в кухне, у Чаза в руках «Будвайзер», Ролвааг потягивал «Спрайт». Детектив возник в дверях через пять минут после того, как Чаз вернулся с работы.

– Я правда выдохся, – в третий раз произнес Чаз.

– Да, сегодня ужасно жарко. – Ролвааг видел в новостях, что города-близнецы замело снегом, хотя уже начало весны, а он тут сидит во Флориде с включенным кондиционером. Просто поразительно. – Марта рассказала, чем вы занимаетесь на работе, – продолжал он, – это очень интересно. Должно быть, вы постоянно натыкаетесь на змей.

– Ну, я на них скорее наезжаю, – не удержался и сострил Чаз. – Послушайте, я не хочу грубить, но я очень, очень устал.

– Конечно. Я понимаю. – Детектив допил лимонад и поднял пустую бутылку. – Вы их сдаете?

Чаз махнул в сторону мусорного ведра.

– Господь рассортирует, – сказал он.

Ролвааг поставил бутылку на стойку.

– Хотелось бы прояснить еще один вопрос о той ночи на «Герцогине солнца».

– Знаете, кого вы мне напоминаете? Полицейского из сериала, Коломбо. У него тоже никогда не кончаются вопросы, – сказал Чаз. – Спорим, это было ваше любимое шоу?

– Если честно, я его никогда не смотрел.

– Наверняка я не первый, кто сказал, что вы похожи на Коломбо. Не внешне, а потому что никак не можете закончить. Это скорее комплимент.

– Когда его показывают? – спросил Ролвааг. – Я бы посмотрел.

Чаз покачал головой. Что за безнадежный кретин!

– Его уже сто лет не показывают. Ладно, так о чем вы хотели спросить?

Детектив с явным облегчением вернулся к делу:

– Всего один вопрос, правда. Вы точно помните время, когда миссис Перроне покинула каюту?

У Чаза от замешательства скрутило кишки.

– Половина четвертого утра, я же говорил. Я помню, что посмотрел на часы.

– А не могли ваши часы сбиться? – невыносимо ровно спросил Ролвааг. – Я потому спрашиваю, что мы нашли некие улики, которые указывают, что ваша жена упала в воду на несколько часов раньше, чем вы утверждаете. – Детектив прислонился к кухонной стойке, непринужденно, руки в карманах.

– Это невозможно, – сказал Чаз.

– Я уверен, есть какое-то объяснение.

– Что за улики?

Ролвааг виновато поморщился:

– Боюсь, я не могу это с вами обсуждать.

В его рабочем столе в участке лежало заключение, подтверждающее, что кусочки ногтей, вынутые из тюка с марихуаной, принадлежали Джои Перроне.

– Речь идет о моей жене, – возмутился Чаз, – и вы говорите, что не можете мне рассказать? – Он почувствовал, как краснеют щеки, но оно и к лучшему: ему полагается злиться. – Вы нашли ее тело или нет? Черт побери, есть же у меня право знать!

– Нет, сэр, тела мы не обнаружили, – произнес Ролвааг. – Это я могу вам сказать. И даже части тела.

– А что тогда?

Чаз усиленно напрягал мозги. У Джои не было сумочки, а значит, какой-нибудь обрывок одежды вынесло на берег, и место не совпало с компьютерной моделью маршрута, по которому тело должно было плыть, несомое течениями и ветрами той ночи.

– Вы поэтому взяли образец ДНК? – требовательно спросил Чаз.

– Расследование не закончено. Некоторые его аспекты должны какое-то время храниться в тайне, – сказал Ролвааг. – Мне очень жаль, Чаз.

Детектив впервые назвал Чарльза Перроне уменьшительным именем, и это внезапное запанибратство лишь подстегнуло тревогу Чаза. Он насмотрелся сериалов про убийства и знал: если копы начинают вести себя так, будто эти мудаки – твои дружки, значит, у тебя серьезные проблемы.

– Я потерял жену, а вы мне загадки загадываете. – Чаз изобразил боль и разочарование. – Если вы думаете, что я вру, так прямо и скажите.

– Я думаю, что людям свойственно ошибаться.

– Не в этот раз.

– Но вы же выпили довольно много вина той ночью, вы сами сказали. Это неважно влияет на память, – возразил Ролвааг.

Чаз открутил крышечку с очередного пива и начал медленно пить, выжидая, пока смятение уляжется. А ведь детектив сам невольно подсказал ему выход из положения. Береговая охрана прекратила поиски Джои, так какой смысл спорить, когда именно она упала за борт? Если от нее что-нибудь и осталось – а это весьма сомнительно после четырех дней в море, – не очень существенно, как далеко на юге найдут ее тело. Можно все свалить на акул или на других глубоководных падальщиков: мол, это они вынесли останки за пределы области поиска.

Чаз повесил голову:

– Я здорово напился, это верно. Может, я и правда время перепутал. Или, может, неправильно рассмотрел. – Для пущего эффекта он постучал по стеклу недорогих «Тай-мекс», которые надевал только в те дни, когда приходилось брать пробы в Эверглейдс.

Лицо Ролваага, как обычно, осталось непроницаемо.

– Два возможных объяснения, – произнес детектив. – Есть над чем подумать. Спасибо за шипучку.

– За что? – рассмеялся Чаз.

– За лимонад, – пояснил Ролвааг. – Кстати, кто-то следит за вашим домом – здоровенный волосатый детина в минивэне. Машина припаркована на углу, номер принадлежит прокатному агентству.

– Правда?

«Погоди, вот скажу Реду», – подумал Чаз.

– Что вы об этом думаете?

Чаз высунул голову из двери и посмотрел дальше по улице.

– Ни малейшего понятия не имею, что это за парень, – солгал он. – Откуда вы узнали, что он наблюдает за мной?

– Так, гадал наобум, – улыбнулся Ролвааг. – У вас есть моя карточка. Позвоните, если что понадобится.

– Хорошо, – пообещал Чаз. Когда рак на горе свистнет.

Он стоял у эркера и смотрел, как уезжает назойливый детектив. Когда зазвонил телефон в гостиной, Чаз едва не выдернул его из стены.

«Да что ж это такое творится? – мрачно думал он. – Я ведь уже должен быть в шоколаде. Развязаться. Кадрить девок… Вместо этого долбаный коп за мной шпионит, какой-то садист-извращенец забрался в мой дом и переворошил вещи Джои, а теперь еще приходится разбираться с амбалом-охранником, которого Ред нарыл в какой-то вонючей дыре».

Когда Чаз снял трубку, на другом конце провода был некто Тул.

– Парень, который тока ушел?

– А что с ним? – спросил Чаз.

– Хошь, за ним пойду?

– И что?

– Ну не знаю, – хрюкнул Тул. – Порву ему селезенку.

– Это коп, – вздохнул Чаз.

– Да, и чё?

«Невероятно», – подумал Чаз.

– Оставь его, пожалуйста, в покое.

– Дело твое, – сказал Тул. – Слушай, мне бы посрать. С тобой ничё не случится?

– Как-нибудь справлюсь.

Чаз разделся и двадцать минут простоял под горячим душем. Он не смог найти ни одной ошибки в своем плане, ни единого неверного хода, как ни старался.

Преступление было идеальным. Это остальной мир чего-то портачит.

– Я солгала, – призналась Джои Перроне.

Это было после того, как она целый день ничего не делала – плавала, загорала и увлеченно читала книжку Джона Д. Макдоналда, которую нашла у Мика Странахэна в коробке с инструментами.

– Я тебе солгала, – повторила она.

Странахэн не поднял глаз. Он плоской стороной ложки ломал каменным крабам клешни. Весь секрет – в запястье, объяснил он. Осколки панцирей шрапнелью разлетались во все стороны.

– О чем солгала? – спросил он.

– О том, что ничего не трогала в доме, когда вернулась пописать. В коридоре, в чулане лежали фотографии.

– Свадебные, да?

– Свадьба, медовый месяц, отпуска. Все фотографии, где мы с Чазом вместе, – отозвалась Джои, – в лучшие времена.

– Почему они были в чулане?

– Потому что этот подлец содрал их со стен, – сказала она, – может, уже через пять минут после того, как вернулся из круиза. Наверное, не в силах был смотреть мне в лицо.

Странахэн смахнул оранжевый ошметок краба с ее щеки.

– И что ты сделала?

Джои отвернулась.

– Еще стакан вина, сэр, будьте любезны.

– Что ты сделала с фотографиями?

– Не со всеми. Только с одной, – ответила она. – Просто вытащила ее из рамки и засунула ему под подушку.

– О боже, – сказал Странахэн.

– Но сначала взяла маникюрные ножницы…

– И вырезала свое лицо.

– Как ты узнал? – заморгала Джои.

– Без комментариев.

– Жена или подружка?

– Супруга номер три, если память не подводит, – сказал он.

– В следующий раз постараюсь быть пооригинальнее, – вздохнула она.

Они поели в доме, Сель клянчил подачки из-за двери. Странахэн сидел тихо, и Джои забеспокоилась, что переборщила и теперь весь их план пойдет к черту, каков бы он ни был.

Она твердо поставила бокал на стол:

– Если хочешь на меня накричать за то, что я порезала фотографию, можешь начинать. Только не забудь, что это был мой дом. Это мои вещи он выбросил на помойку.

– В Тампе не было дорожных аварий с участием Чаза и пьяного водителя, – сказал Странахэн.

– Откуда ты знаешь?

– Выяснил в дорожном патруле. Иска тоже не было, – продолжил он, – согласно архивам суда. И, разумеется, никаких крупных выплат.

– Значит, не было никакой заначки, – тихо сказала Джои.

– Похоже на то. Хочешь узнать наш план?

– Конечно, если он меня развеселит.

– Мы твоего мужа будем шантажировать, – сказал Странахэн.

– Ясно.

– На самом деле мы просто заставим его думать, будто его шантажируют. – Странахэн обмакнул здоровенную клешню в чашку с топленым маслом.

– Кто шантажирует? – спросила Джои.

– Тот, кто знает, что Чаз тебя убил. – Странахэн улыбнулся и откусил от краба. – Само собой, нам этого кого-то надо придумать.

Джои понравилось, хотя до нее еще не совсем дошло.

– Мы его запутаем, – объяснил Странахэн. – Чаз, вероятно, считает, что в его доме хозяйничает какой-то загадочный незваный гость. Ты же, наверное, не хочешь, чтобы он понял, что это ты – не сейчас, да?

Она энергично закивала.

– Не обижайся, – сказал Странахэн, – но эти твои остроумные намеки – платье в шкафу, помада в ванной, фотография под подушкой – это все типичные поступки брошенной жены. Еще немного, и он сообразит.

– Да, ты прав.

– Поэтому надо его убедить, что голову ему морочит кто-то другой.

– Может, тот, кто видел, как он спихнул меня за борт?

– Вот это другое дело.

– Тайный свидетель, которого одолела алчность, – оживилась Джои. – Супер. Но кто, Мик? И как этот воображаемый некто разыскал Чаза? Погоди минутку, и как он попал в дом, если у него нет ключа?

– Эй, не торопись, – посоветовал Странахэн. – У меня есть идея, как все устроить.

– Не сомневаюсь. – Джои Перроне ощутила небывалый подъем духа – и дело было не только в вине.

– Но для начала было бы неплохо все-таки узнать, почему Чаз хотел тебя убить, – сказал Странахэн. – Получим возможность для творческого шантажа.

Джои беспомощно пожала плечами:

– Я только об этом и думаю, день и ночь.

– Не волнуйся. Мы все выясним, – пообещал он и подмигнул. – Пожалуй, выйдет забавно.

Десять

Чаз нашел фотографию под подушкой только в ночь со вторника на среду, поскольку ночь с понедельника на вторник провел у Рикки, занимаясь сексуальным самолечением. Финальный облом в ванне он списал на отголоски ауры Джои, но и отъезд из их общего дома проблемы не решил. Даже в надушенной жасмином Риккиной спальне Чаз не мог выбросить из головы облегающее черное платье мертвой жены или развратные воспоминания, этим платьем навеянные.

Рикка трудилась над ним умело, как скульптор, но результаты были неудовлетворительны. Впервые за все время их связи – да любой связи – Чаз услышал это самое бессмысленное и кошмарное из утешений:

– Не волнуйся, милый, со всеми случается.

В ужасе он потащил Рикку в ближайший музыкальный магазин и купил диск лучших хитов Джорджа Торогуда – без толку. Даже цифровой ремастеринг «Испорчен до мозга костей» не вернул Чазовой кости ее обычной испорченности. Призрак неудачи следовал за ним весь следующий день, пока Чаз мотался туда-сюда по дамбам Эверглейдс. Призрак тяготел над ним, даже когда он вернулся домой, но визит Ролва-ага ненадолго отвлек его внимание, хоть и измотал нервы.

Заваливаясь вечером в постель, Чаз был эмоционально не готов к очередному замогильному потрясению. Он уставился на фотографию и рассеянно потыкал пальцем в дырку, вырезанную на месте хорошенького личика его жены.

Ослепительно ярко он вспомнил, где и когда был сделан снимок – в канун прошлого Нового года на лыжной базе в Стимбот-Спрингс. Они с Джои только что вышли из номера после семидесяти семи минут впечатляюще бурного секса. То был единственный раз, когда Чаз устал раньше жены и, запыхавшись, попросил тайм-аут, сложив руки буквой «Т» на манер футбольного защитника. Он и Джои еще смеялись над этим, протягивая камеру бармену.

Теперь Чазу, сгорбившемуся над фотографией, полагалось размышлять, кто достал ее из чулана и буквально обезличил. Когда произошла эта злобная выходка и как злоумышленник проник в дом, не разбив окно и не выломав косяк. Полагалось спросить огромного волосатого охранника, Редова головореза, не болтались ли по соседству какие-нибудь подозрительные личности.

Но Чарльз Регис Перроне думал о той ночи в Колорадо, всего четыре месяца назад, вновь переживая все эротические подробности того, как женщина, которую он однажды нежно назвал «моя чудовищная блондинка», вывернула его наизнанку. Скоро Чаза поприветствовала внушительная эрекция, и в припадке беспочвенного оптимизма он помчался в ванную. Там он яростно, с перекошенным красным лицом, дрочил, пока его кулаки один за другим не свело судорогой. Облегчения не предвиделось.

Чаз посмотрел вниз и выругался. «Мой член никогда не был верен Джои, пока она была жива, – подумал он, – так с какой стати сейчас?» Тяжело осознать, что какими бы крошечными зачатками совести он ни обладал, они способны заявить о себе столь унизительным образом.

– Я не хотел ее убивать! – заорал он своему натертому и съежившемуся мучителю. – Она не оставила мне выбора!

Чаз порвал фотографию в клочки и выбросил в унитаз. Проверив все двери и окна, он сожрал полдюжины подушечек маалокса и рухнул на диван в гостиной. Завтра он поменяет все замки и позвонит, чтобы починили сигнализацию, и уберет драгоценности Джои в свой личный сейф в банке. После этого он еще раз обыщет дом, чтобы от его покойной супруги не осталось ничего, ни одной блондинистой реснички, которая могла бы возбудить его против воли.

А потом, на обратном пути со свалки, он заедет в «Уолмарт» и купит пушку.

– Травяного чая у тебя, разумеется, нет.

– Могу предложить разве что кофе, – сказал Карл Ролвааг.

– Отрава, – нахмурилась Роза Джуэлл. – Нет уж, спасибо.

Эта сорокалетняя особа была дерзко привлекательна. Полицейский участок притих, когда она вошла – белый хлопковый пуловер, тесные вытертые джинсы, высокие каблуки. Таких убойно-ярких блондинок не водится даже в Миннесоте, стране блондинок. Даже Ролвааг слегка занервничал.

– Я – лучшая подруга Джои. Была лучшей подругой Джои, – сообщила Роза, – и я просто хочу, чтоб вы знали: она никогда, ни за что не покончила бы с собой. Если у вас такая гипотеза.

– Для гипотез еще рановато, – сказал Ролвааг. Неправда: он был уверен, что Чарльз Перроне столкнул жену за борт «Герцогини солнца». И еще он был уверен, что ничего не докажет без трупа, улик или свидетелей.

Капитан Галло сказал, что ногти миссис Перроне в тюке марихуаны – это довольно интересно, однако доказывает, что она выжила после падения в воду, а не что ее столкнули. Довольно подозрительно, согласился Галло, что муж неправильно назвал время, когда Джои покинула каюту, но обвинения из-за такого не выдвинешь.

– Кроме того, она не нажиралась и не падала с корабля, – продолжала Роза. – Я читала в газете про вино, которое она якобы выпила – что за бред! Я никогда не видела Джои пьяной, даже слегка. Ни разу после того случая с машиной.

– Каким был ее брак?

– Чаз Перроне – совершеннейший кобель. Изменял ей со всем городом.

– Ас вами пытался? – поражаясь собственному нахальству, спросил Ролвааг. Может, Розина прямота заразна.

Роза улыбнулась и закинула ногу на ногу так, что детектив ощутил себя неуклюжим подростком.

– Если бы Чаз хоть раз ко мне прикоснулся, – медоточиво промурлыкала она, – я бы его порвала на тряпочки. Нет, я с ним даже ни разу не встречалась.

С предвзятой точки зрения капитана, молва о многочисленных супружеских изменах не делала Чарльза Перроне автоматически подозреваемым в убийстве. Через три недели Ролвааг вернется в Миннесоту, и его пугало, что последнее флоридское расследование окончится неудачей – хладнокровный убийца избежит правосудия. Капитан дал понять, что считает дело Перроне тупиком и больше не выделит на него ни времени, ни людей.

Ролвааг часто воображал себе миссис Перроне: одна-одинешенька посреди океана, так яростно вцепилась в плывущий тюк, что ногти ломаются один за другим. Видение стало еще детальнее и навязчивее, когда Чаз Перроне принес в полицию и береговую охрану фотографии своей жены. Снимали на каком-то пляже, с Джои Перроне стекала вода. Муж прощелкал нездоровую иронию, а детектив заметил и теперь мог вообразить жертву Чаза – светлые волосы зализаны назад, на щеках серебрятся капли воды, – какой она, должно быть, вынырнула после долгого душераздирающего падения.

Минус улыбка. Джои Перроне не стала бы улыбаться после того, как муж выбросил ее за борт.

– Как вы думаете, что произошло в круизе, мисс Джуэлл? – спросил Ролвааг.

– Я знаю, чего не происходило. Моя подруга не прыгала и не падала. – Роза встала и закинула на плечо ремешок сумочки. – Я просто хотела, чтобы кто-то об этом узнал, только и всего. Чтобы вы подшили это к делу.

– Мы так и сделаем. Обещаю. Роза коснулась его руки.

– Пожалуйста, не сдавайтесь, – попросила она, – ради Джои.

У Ролваага не хватило духу ответить, что прижать Чарльза Перроне к ногтю можно только чудом.

По пути домой детектив заехал в библиотеку почитать про Эверглейдс. Странно, что человек, который питает столь явное отвращение к природе, стал изучать биологию, а потом нашел работу на мокром, кишащем жизнью болоте. Перроне даже не знал, куда течет Гольфстрим, и это вызывало некие сомнения в его познаниях. Идеалы его не менее подозрительны и грязны. В особенности Ролваага встревожила обмолвка Перроне насчет змей, на которых он наезжает на своем вонючем внедорожнике, а также беспечность, с которой Чаз отказался сдать в переработку бутылку из-под лимонада. И это человек, который заботится о судьбах планеты?

Как странно, что Чаз Перроне посвятил свою карьеру изучению органической жизни, хотя никакая жизнь, кроме собственной, его, похоже, не интересует. Но если разгадка – в печальной и запутанной судьбе Эверглейдс, то Ролвааг ее не нашел. Связь Перроне с этой негостеприимной дикой местностью оставалась тайной, а время истекало.

Возвращаясь домой, Ролвааг вспоминал свой неудачный брак, но так и не смог вообразить сценарий, в котором было бы возможно убийство. Правда, этим упражнениям мешала генетика: норвежцы – настоящие меланхолики, им незнакомы вулканы эмоций, которыми обычно сопровождаются бытовые убийства. С другой стороны, обычно Ролвааг не понимал преступников, которых отправлял за решетку, вне зависимости от рода преступлений. Застрелить уличного продавца мороженого из-за тридцати четырех баксов с мелочью было для него не постижимее, чем выбросить хорошенькую (и, по всем отзывам, верную) супругу за борт круизного лайнера.

Почему Перроне это сделал? Не из-за денег – не было ни выплат по страховке, ни наследства, вообще никакого куша. И не из-за любви – если Чаз хотел бросить жену и сбежать с одной из подружек, развестись было бы относительно просто и безболезненно. При разводах по взаимному согласию к недолгим бездетным бракам во Флориде относились формально. Более того, учитывая большое личное состояние миссис Перроне, она вряд ли потребовала бы алименты.

«Галло прав, – подумал Ролвааг. – Мотива нет и в помине».

Дома он увидел, что под дверь подсунута газетная вырезка. Заметка о мужчине из Сент-Луиса: его задушил, а потом практически сожрал гигантский ручной питон, которого он несколько месяцев по дурости забывал кормить. Отвратительное змеиное пиршество прервал обеспокоенный сосед, который помчался на помощь. Приехали фельдшеры, вооруженные «челюстями жизни»[26]26
  «Челюсти жизни» – пневматическое устройство, которое раздвигает искореженные части автомобиля и обеспечивает спасателям доступ к пострадавшим в автокатастрофе.


[Закрыть], и освободили неизящно растянутое тело жертвы, в процессе прикончив сытую рептилию. Над заголовком – фиолетовыми чернилами, знакомыми паучьими каракулями – было приписано: «Это случится с тобой!»

Ролвааг хихикнул и подумал: «Два человека порадуются моей смерти: Чаз Перроне и Нелли Шульман».

Две змеи детектива сплелись клубком в большом стеклянном террариуме в углу гостиной. Они были не снежно-белые, как альбиносы, а кремовые с экзотическими оранжевыми отметинами на спине. На воле их неестественная яркость стала бы фатальной, но в квартире Ролваага питоны в безопасности. Впрочем, благодарности они не выказывали, да и вообще редко шевелились, разве что когда ели или переползали на солнышко. Но Ролваагу все равно нравилось за ними наблюдать. Только такое ничтожество, как Перроне, мог преднамеренно убить столь древнее и совершенное существо, и это взбесило Ролваага – к его собственному изумлению.

Он сунул замороженную лазанью в духовку и рылся в портфеле, пока не нашел нужный обрывок бумаги. Он позвонил в офис агентства «Херц» в Бока-Ратон и представился помощнику ночного менеджера, который был исключительно рад сотрудничать. Повесив трубку, Ролвааг уже знал имя волосатого громилы, что следил за домом Перроне, а также название компании, которая платила за аренду минивэна.

«Помидорная биржа Реда», чтобы это ни значило.

Джои Перроне трясла спящего Странахэна:

– Мик, я сейчас кое о чем подумала!

Он сел на диване и протер глаза:

– Время?

– Пять сорок пять.

– Надеюсь, оно того стоит. – Он потянулся к лампе, но Джои схватила его за руку.

– Я не одета, – сказала она.

Даже без света в доме не было совсем темно. Джои явилась в белой футболке и трусиках-бикини, вид которых несколько смягчил Странахэна.

– Рассказывай, что ты вспомнила.

– Мы с Чазом поссорились пару месяцев назад. Я собиралась слетать на свадьбу в Лос-Анджелес, но в аэропорту была ужасная погода, я развернулась и поехала домой. Я летаю на самолетах, только если в небе ни облачка.

Джои рассказала, что обнаружила Чаза в столовой – он заполнял какую-то таблицу.

– Я заглянула ему через плечо и спросила: «И как ты все это помнишь?» Потому что он не заглядывал ни в какие заметки, просто писал числа, одно за другими. Типа: «Ух ты, как ты все это помнишь?» Абсолютно невинно и дружелюбно – а он натурально взвился. Совсем рехнулся.

– Ты только это и сказала?

– В том-то и дело. А он сразу давай вопить, топать ногами, махать руками. Мол, перестань за мной шпионить и не лезь не в свое дело. Совсем как в тот день, когда я спросила про новый «хаммер», только в этот раз он меня еще и на «п» обозвал. И тогда я его сбила с ног.

– Великолепно.

– Правым хуком в челюсть. Чаз довольно хилый.

– Итак, ты видела, что он взбеленился из-за таблиц. Ты знаешь, что означали числа?

– Он мне не говорил. Но он по работе измеряет содержание разной дряни в воде, вроде загрязнения, – сказала Джои. – Думаю, это как-то связано.

– Ты ему правда врезала? – спросил Странахэн.

– Может, зря. Может, из-за этого все и случилось, Мик.

– Что случилось? Он решил тебя убить?

– Может, его самолюбие не вынесло удара.

Странахэн посоветовал не путать высокомерие с гордостью.

– Такие, как Чаз, легко оживляют самолюбие с помощью правой руки.

– Но все равно, он так никогда не психовал, – сказала Джои.

– Это важно. Хорошо, что рассказала.

– Слушай, это что, настоящие «Фрут оф зе лум»? – Она протянула руку и ущипнула его за резинку трусов.

Странахэн прикрыл чресла подушкой. Миссис Перроне явно преодолевает свою застенчивость.

– Солнце почти устало, – сообщила она. – Может, поплаваем?

– Ха-ха.

– Три раза вокруг острова. Давай, я серьезно.

– Ты же вроде боишься акул, – сказал он.

– Нет, если нас в воде двое.

– Причем один из нас стар и медленно плавает. Усек.

– Слабак, – сказала Джои.

– Что?

Но она уже убежала, босиком, в нижнем белье. Странахэн услышал стук двери, потом всплеск. Когда он добрался до пристани, ему ничего не оставалось, кроме как нырнуть и догонять. Сель недоуменно наблюдал за ними, но преследовать не пытался.

Наполовину обогнув остров, Джои сказала:

– Для чудака ты в чертовски хорошей форме.

Странахэн перестал грести и завис на месте.

– Что случилось? – крикнула она.

Он зловеще указал ей за спину. Три серых плавника рассекали волны. Джои завизжала и бросилась назад, прямо в объятия Мика.

– Не бей меня, – прошептал он через пару секунд, – но это всего лишь дельфины.

Она медленно выдохнула, смаргивая соль.