Текст книги "Наследники Виннету"

– А что мне еще остается? – улыбнулась Клара. – Тебе, естественно, не приходит в голову поделиться со мной. Но разве так можно? Поздно ночью?

– Здесь можно все.

– И без чемодана? Возьми хотя бы пакет! Ты здорово будешь выглядеть, когда с пустыми руками заявишься ночью в отель!

– Я вызову только симпатию, ничего больше. Только прошу тебя: не показывайся никому на глаза!

– Могу я тебя немного проводить? Хотя бы до выхода?

– Тебя никто не должен видеть. Мы расстанемся здесь, наверху.

Внизу, в приемной, никто не обратил на меня внимания. Я вышел, перебрался через мост на другую сторону реки и четверть часа спустя уже снял номер в «Проспект-хауз». Затем я послал записку мистеру Гарриману Ф. Энтерсу, поужинал и лег спать, удовлетворенный дневной работой. Разумеется, я зарегистрировался под фамилией Бартон.

Когда следующим утром я в половине восьмого вышел в салон, чтобы выпить кофе, оба Энтерса уже сидели там. Гарриман поспешил представить мне Зебулона и сообщил, что они очень рады, что я прибыл, но разочарованы тем, что здесь, в отеле, никто ничего не знает о миссис и мистере Май.

– Я путешествую под псевдонимом Бартон.

– Ах вот как, сэр! – кивнул Гарриман. – Вероятно, из-за читателей, которые не оставят вас в покое, если узнают о вашем приезде.

– Вероятно.

– А миссис Бартон? Ее не видно.

– Она прибудет позже. Может, завтра или послезавтра. Конечно, сначала я заглянул в «Клифтон». Но там, в книге, уже стояли ваши имена. Потому я повернул сюда. Надеюсь, вы не возражаете.

– О чем вы! Что касается миссис Бартон, которую мы с превеликим удовольствием приветствовали бы здесь, то нам, к сожалению, не придется встретиться с ней. Мы ведь сегодня уезжаем.

– Да? Тогда все так, как я вам предсказывал: сегодня беседа не получится.

– Почему? Мы надеялись подписать договор, мистер Бартон.

– Что же вселило в вас эту надежду?

– Ваше благоразумие. Но об этом поговорим в другом месте.

Он, конечно, был прав. В салоне полно посетителей, пивших кофе, чай или какао, и не стоило посвящать их в наши тайны. Я поторопился закончить завтрак, а потом мы прогулялись вдоль потока и сели на одну из стоящих на берегу скамеек. Тут мы могли спокойно поговорить, без опасений быть услышанными. Гарриман выглядел так же, как и раньше. У Зебулона – те же печальные глаза, но, он казался ожесточенным и, похоже, обладал несносным характером. Что касается меня самого, то я решил не церемониться и быть кратким, насколько можно. Только мы сели, как Гарриман начал:

– Я сказал вам, что мы полагаемся на ваше благоразумие, сэр. Позвольте сразу перейти к делу?

– Да, – кивнул я. – Но я должен осведомиться, с кем вы, в общем-то, собираетесь говорить: с вестменом или с писателем?

– С первым, вероятно, позже, сначала – с последним.

– Хорошо. Я в вашем распоряжении в обоих лицах, но не больше четверти часа на каждую беседу. Время мне очень дорого. – Достав часы, я показал им циферблат и добавил: – Как видите, сейчас ровно восемь. Вы, стало быть, можете до четверти девятого говорить с писателем, а до половины – с вестменом. Затем наша встреча закончится.

– Но, – возразил Зебулон, – вы же написали нам, что уделите два часа!

– Правильно! Полтора часа я оставлял для «друга», но вы собираетесь говорить только с «писателем» и с «вестменом». На «друга» вы не рассчитываете, а потому остается только полчаса.

– Но мы надеемся, что станем друзьями. В этом случае мы можем рассчитывать на два часа?

– И даже больше. Итак, начинаем! Из первой четверти часа прошло уже три минуты…

– У вас странная манера вести деловую беседу! – раздраженно вставил Зебулон.

– Только тогда, когда тема уже обсуждалась и меня снова вынуждают вернуться к ней. Итак… пожалуйста…

Слово взял Гарриман:

– Итак, речь идет о ваших трех томах «Виннету», которые мы хотим выкупить…

– Пожалуйста, краткий ответ! Да или нет! Вы хотите перевести их и отдать в печать?

Они смущенно переглянулись. Никто не ответил, тогда я продолжил:

– Поскольку вы молчите, я отвечу за вас: вы хотите их не напечатать, а уничтожить, и все из-за вашей собственной фамилии и погибшего отца.

Оба вскочили со скамьи и подняли гвалт, но я положил ему конец энергичным движением руки:

– Спокойно! Прошу вас, замолчите! Писателя вы, может, и обманете, но вестмена – никогда! Ваша фамилия – Сантэр. Вы сыновья того Сантэра, о котором, к сожалению, мне пришлось сообщить столько плохого. Надеюсь, о вас я смогу рассказать кое-что получше.

Они застыли, словно деревянные фигуры, потом уселись обратно на скамейку и замолчали.

– Ну? – поощрительно спросил я.

Тогда Гарриман обратился к Зебулону:

– Я ведь говорил тебе, а ты не верил! С ним нельзя так разговаривать! Сказать ему?

Зебулон кивнул. Гарриман повернулся ко мне и спросил:

– Вы готовы продать нам ваши рассказы, чтобы они исчезли?

– Нет.

– Ни за какую цену?

– Ни за какую! Но не из жажды мести или из упрямства, а потому, что такая продажа вам вообще без пользы. То, что я написал, не может кануть в лету! Много тысяч экземпляров «Виннету», изданных в Германии, распространены и здесь, в Соединенных Штатах. По здешним законам мои права как автора не защищены. Каждый может перевести или напечатать. Это же знает любой книготорговец, и вы своими предложениями еще там, в Германии, доказали, что в книжном деле вы ничего не смыслите! Я мог бы прикарманить ваши деньги и посмеяться над вами. Вы этого хотите?

– Ты слышишь? – повернулся к брату Гарриман. -Он честен!

В этот миг Зебулон снова поднялся и стал передо мной. Глаза его пылали, губы дрожали.

– Мистер Бартон, – произнес он, четко выговаривая каждый слог. – Покажите мне ваши часы!

Я исполнил его желание.

– Только две минуты! – кивнул он. – Такого расклада времени захотели вы сами. Но учтите, последствия скажутся потом не на нас, а на вас! Да, мы -Сантэры, и нашего отца вы хорошо знали. Так продаете вы нам «Виннету»?

– Нет!

– Закончим беседу с писателем! Время истекло. Теперь пятнадцать оставшихся минут для вестмена. Я спрашиваю вас: сколько мы должны заплатить вам за то, чтобы вы привели нас к Наггит-циль и Деклил-То?

– Вообще-то я не гид.

– А если вам хорошо, очень хорошо заплатят?

– Мне не нужны деньги. Я никогда и ничего не делаю ради денег.

– Даже за огромную сумму?

– Даже за огромную!

Тут Зебулон спросил своего брата:

– Могу я? Имею ли право?

Тот кивнул, и Зебулон обратился ко мне:

– Все-таки вы сделаете это, и не за деньги! Можете быть уверены! Вы знаете сиу?

– Да.

– А апачей?

– Что за вопрос! Если вы действительно читали моего «Виннету», то об этом вы знаете так же хорошо, как и я.

– Так послушайте, что я вам скажу! За истинность этих слов мы ручаемся головой! Вождей сиу пригласили вожди апачей. Отчего и почему – неважно, главное, что между ними суждено быть миру. Только вожди сойдутся вместе, никто больше! Но сиу решили воспользоваться этой возможностью объединиться со всеми врагами апачей, чтобы наконец уничтожить последних! Вы верите в это?

– Надо подумать, – ответил я холодно.

– Тогда я продолжу: место, где соберутся враги апачей, чтобы обсудить план войны, уже определено. Я знаю это место!

– В самом деле?

– Да.

– Откуда? От кого?

– Это сделка, но вам я могу сказать, потому что надеюсь на вашу благодарность. Я знаю сиу, а они – меня. Наша профессия торговцев лошадьми и скотом часто приводила нас к их вигвамам. Теперь они предложили нам очень выгодную сделку. Мы должны получить добычу, которую они отнимут у апачей. Понимаете вы, что я имею в виду?

– Очень хорошо.

– Значит, вы верите, что все это правда?

– Посмотрим!

– Назревает схватка, беспримерная по кровопролитию! Я знаю, что вы – друг апачей. Я хочу спасти их. Хочу дать вам возможность разрушить планы ваших врагов. Хочу привести вас на место, где они будут совещаться. Я отказываюсь от прибыли, которую нам обещали. Взамен я требую только одно – чтобы вы привели нас к тем местам, о которых я говорил. Теперь скажите, согласны ли вы! Но говорите быстро и определенно! Ни у нас, ни у вас нет времени!

Он очень торопился, чтобы успеть все сказать. Я же выдержал паузу и спокойно ответил:

– Хотите привести меня к месту, где состоится совет? Куда нужно ехать?

– К Тринидаду.

– Какой Тринидад вы имеете в виду? Их много.

– Тот, что в Колорадо.

В этом Тринидаде жил мой старый добрый приятель, по имени Макс Папперман, бывший охотник, а сейчас владелец отеля. Он был немецкого происхождения и всю жизнь считал свое имя источником бед, что приключились с ним. Он называл себя не на. английский лад Мэкс, а на немецкий Макс, но вследствие дефекта речи никак не мог справиться с «кс» и его «Макс» звучал всегда как «Макш». Хотя он и чувствовал себя глубоко несчастным, ему и в голову не приходило отказаться от такого имени, – наоборот, он при каждой возможности упоминал его.

Вот почему все звали его Синим Макшем. Скитаясь по прериям он имел несчастье обжечь левую сторону головы порохом. Глаз он не потерял, но обожженная часть лица навсегда посинела. Он остался холостяком, и был верным товарищем. Я несколько раз коротко сходился с ним. Мы с Виннету помогли ему во время одного нападения сиу, и он счел себя навсегда обязанным нам, или, как он выражался, «остался в вечном и неоплатном долгу благодарности». Он был одним из тех вестменов, с которыми меня связывали узы дружбы.

Хочу добавить, что Тринидад – столица округа Лас-Анимас в североамериканском штате Колорадо, крупный железнодорожный узел и даже играет большую роль в торговле скотом. Последнее обстоятельство и было, пожалуй, причиной того, что оба Энтерса хорошо знали как город, так и его окрестности. Зебулон продолжил атаку:

– Мистер Бартон, вы когда-нибудь были в Тринидаде?

Я ответил уклончиво:

– Надо подумать. Я был в стольких штатах, что в голове все перемешалось. Итак, там будет сбор всех врагов апачей?

– Да, но не в самом Тринидаде, а наверху, в горах.

– Похоже, вы считаете меня школяром, способным поверить, что краснокожие могли выбрать для тайной встречи такой оживленный город. Это лишний раз подчеркивает расстояние между нами. Теперь я хочу только спросить, когда они прибудут туда, в горы.

– Мы сегодня уезжаем, поскольку нам предстоит провести целый день в Чикаго и два дня – в Ливенворте. Вы можете последовать за нами. Совет вождей должен состояться ровно через десять дней. Но мы могли бы подождать вас в Тринидаде…

– Укажите место поточнее! Или Тринидад так мал, что мы сразу столкнемся нос к носу?

– Спросите отель старого Паппермана, которого называют Синим Макшем. Там мы остановимся. Но, сэр, уже одиннадцать минут прошло, значит, у нас осталось всего четыре минуты. Думайте скорее, иначе будет слишком поздно!

– Не беспокойтесь! Мы закончим точно в срок.

– Надеюсь! Это же в ваших собственных интересах!

– Почему?

– Потому что без нашей помощи апачам не спастись!

Их самоуверенности следовало положить конец, и я с улыбкой спросил:

– А вы не ошибаетесь? Вы в самом деле думаете, что мне так трудно будет найти вождя Киктахан Шонку на Утесе Дьявола?

Удар попал в точку! Гарриман тотчас вскочил на ноги и воскликнул:

– Боже! Он уже знает! Вы ясновидящий, сэр?

Оба Энтерса стояли передо мной, как двое мальчишек, попавшихся с крадеными яблоками. Вытащив часы, я произнес:

– Сейчас я не писатель, а вестмен, и, естественно, держу глаза открытыми. Как видите, ваша тайна мне известна. Вы заблуждаетесь, полагая, что я обязан оплатить ваши сведения. Скорее, наоборот: вы можете кое-что приобрести для себя, но не благодаря сиу, а благодаря апачам, и только я могу способствовать этому. – Поднявшись, я продолжал: – Через семь дней я буду в Тринидаде, в отеле, который вы мне указали. С этого времени вы подвергнетесь испытанию. Если выдержите испытание – увидите и Наггит-циль и Деклил-То. Только так, а не иначе! Итак, пятнадцать минут истекли, до последней секунды. Будьте здоровы, господа! И до свидания у старого Паппермана в Тринидаде!

Я убрал часы и удалился не оглядываясь. Они не издали ни звука – так были потрясены.

В «Клифтоне» понятия не имели, что я отсутствовал всю ночь. Все, кто увидели меня, наверняка считали, что я возвращался с утренней прогулки.

С тех пор, как я ушел, Душенька не покидала комнаты, а значит, еще не завтракала. Я спустился с ней к нашему столу, чтобы наверстать упущенное. Оба вождя уже уехали. На их местах сидели другие люди.

Как я уже рассказывал, окно, у которого мы сидели, выходило к реке. Как только я закончил рассказ о встрече с Энтерсами, мы увидели, что на мосту появились братья, возвращавшиеся в отель. Кельнер тоже их увидел и пояснил:

– Это ваши соседи! Что-то рановато они сегодня. Может, всему виной письмо, которое они получили? Узнаю, в чем дело.

Нам было на руку его любопытство. Через несколько минут кельнер вернулся и сообщил:

– Они уезжают! Сначала в Буффало, а оттуда ближайшим поездом – в Чикаго. Тем же маршрутом, что и индейские джентльмены. Жаль, очень жаль! Они платили только наггитами!

Вскоре мы увидели, как братья Энтерс покидают отель. Вся их поклажа состояла из одной кожаной сумки. Осведомляться, где и как они проведут время, у меня не было оснований. По крайней мере в ближайшие дни мы с ними не встретимся.

– Мы тоже скоро едем? – спросила жена.

– Да, завтра утром, – ответил я.

– И куда же?

– Хм! Если бы я был один, то отправился бы в турне до самого Тринидада прямо сейчас.

– Думаешь, я не выдержу?

– Малыш, это довольно утомительно!

– Не для меня! Если уж я решилась, то не отступлю! Подожди.

Она сходила в офис и принесла расписание. Мы взглянули на него.

Нам не стоило показываться ни в Чикаго, ни в Ливенворте. Путешествие в удобных американских вагонах не обещало быть обременительным, тем более что можно было следовать не через Ливенворт, а через близлежащий Канзас-Сити.

– Мы поедем без пересадок! – заключила Душенька. – Я сама позабочусь о билетах.

Когда она говорит таким тоном, то знает, чего хочет. Итак, уже следующим утром мы сидели в заказанном по телеграфу купе пульмановского вагона 1818
  Пульмановский вагон – большой (четырехосный) пассажирский или грузовой железнодорожный вагон; назван по имени американского изобретателя спальных вагонов Пульмана (1831 – 1891).


[Закрыть] и следовали навстречу ожидающим нас, как мы надеялись, не слишком опасным приключениям. Вместо того чтобы описывать эту долгую, но интересную поездку, я хочу лишь сказать, что мы прибыли в Тринидад в отличном настроении и нас вместе с двумя чемоданами быстро доставили в отель Синего Макша.

Еще в поезде я обратил внимание Душеньки на то, что с момента высадки в Тринидаде ей придется на долгое время отказаться от львиной доли «цивилизации». Разумеется, я был прав. Расположенный прямо между прерией и горными цепями Тринидад отнюдь не выглядел обширнее, чем в те времена, когда я увидел его первый раз. Он оставлял желать лучшего.

Когда я на вокзале осведомился о мистере Паппермане, один из служащих сухо ответил мне:

– Его больше нет!

– Что? – удивился я. – Он приказал долго жить?

– Да нет. Он-то жив.

– Но вы говорите, что его больше нет?!

– Нет их обоих вместе: отеля и Паппермана. А по отдельности они здравствуют! – Служащий глупо осклабился и продолжил: – Мистер Папперман продал его, по крайней мере должен был продать! Во всем виновато его злополучное имя!

С этим он удалился, а мы направились к отелю.

Последний не заслуживал права называться отелем. Любая захолустная гостиница в немецкой деревеньке выглядела приветливее и чище, но мы уже условились и должны были остановиться здесь. И потом, ради старого приятеля я не пошел бы ни в какой другой дом. Мы получили две смежные комнаты, тесные, бедно обставленные, но чистые. Эти так называемые номера имели одно большое преимущество: оба их окна выходили, как здесь говорили, «в сад». Когда мы выглянули в «сад», то увидели следующее: два ветхих стола с тремя еще более ветхими стульями; дерево, почти лишенное листвы, которое, похоже, из кожи вон лезло, чтобы походить на липу или тополь; четыре куста неизвестного происхождения и, наконец, торчащие пучки травы. За каждым столом сидело по человеку; их лица мы могли видеть только сбоку. Один держал в руке стакан пива, но не пил, поскольку тот был пуст. У другого была сигара, но он ее не курил – та давно погасла. Они сидели отвернувшись друг от друга. Это были хозяева. Тот, что с пустым стаканом, как мы узнали позже, – новый. Оба выглядели не очень счастливыми и, похоже, раскаивались: один – что продал отель, другой – что купил и теперь ума не мог приложить, каким способом выжать из заведения хоть какую-нибудь прибыль.

– Послушай, – заговорила Душенька, – тот, что справа, кажется, твой друг Папперман. Левая половина его лица синяя!

– Да, это он, – кивнул я, не сводя глаз с Макса. – Постарел и поседел! Но выглядит еще крепким. А теперь смотри внимательно! Я расшевелю его, да еще как! Только не показывайся!

Приблизившись к окну, но так, чтобы оставаться под прикрытием стены, я сунул в рот указательный палец и издал резкий боевой клич сиу. Результат сказался тотчас. Оба хозяина молниеносно вскочили со стульев, а Синий Макш крикнул:

– Сиу идут! Сиу!

Они осмотрелись, но, не обнаружив ни одной живой души, а тем более врагов, уставились друг на друга.

– Сиу? – повторил новый хозяин. – Хотел бы я знать, откуда им взяться здесь, в центре города?!

– Это были сиу! – настаивал Папперман.

– Чепуха!

– Полегче! Я знаю, что говорю! Я знаю даже, чей это клич. Это сиу-огаллала!

– Да не выставляй себя на посмешище! Если бы те…

Новый хозяин не закончил фразы, ибо я издал клич второй раз.

– Если это не настоящий огаллала, то пусть мою кожу разрежут на ремни у столба пыток! – раззадорился Папперман.

– Тогда скажи мне, где он прячется!

– Почем мне знать? По-моему, кричат сверху.

– Да уж не снизу, это точно! Чья-то глупая шутка, не более!

– Нет, дело серьезное! Это самый настоящий сигнал!

Я повторил клич еще раз.

– Слышишь? – вскричал Папперман, вертя головой. – Это не шутка. Либо это в самом деле сиу-огаллала, либо старый вестмен моей породы, который знает, как подражать воинственному вою этих краснокожих, чтобы самому провести их. Кто-нибудь из моих давних приятелей увидел меня здесь и хочет дать знать, что…

Тут из задних дверей раздался женский голос:

– Быстрей сюда! Быстрей! Я не знаю, что мне стряпать!

– «Стряпать»? Разве они не хотят просто выпить? – отозвался новый хозяин.

– Нет. Им обед подавай!

– Иностранцы, что ли?

– Да, двое!

– Слава Богу, наконец-то! Где же они?

– В третьем и четвертом номере! Семейная пара!

Тут Паппермана осенило:

– Эти номера прямо над нами! Окна выходят сюда, они открыты! Теперь я понял, где выли!

– Что за чушь! – возразил новый хозяин. – С каких это пор семейная пара воет?

– Смотря какая жена, а то – частенько! Но в нашем случае дело не в жене, а в муже! Кто-то из моих друзей! При этом должно статься…

– Да идите же сюда, в конце концов! – снова перебил его женский голос. – Чужеземцы хотят есть, а у меня нет ни мяса, ни денег.

Обоих как ветром сдуло. Душенька с улыбкой заметила:

– Послушай, твой старый Папперман – парень что надо! Он даже начинает мне нравиться, и я…

В дверь громко постучали.

– Входите! – крикнула она.

Разумеется, на пороге стоял Папперман.

– Пардон! – галантно извинился он. – Я слышал там, внизу, боевой клич сиу-огаллала и хотел… тут мне показалось… и… мистер Шеттерхэнд, мистер Шеттерхэнд! Добро пожаловать! – Он бросился вперед, раскинул руки, словно хотел расцеловать меня, но смутился и лишь схватил за руки.

Папперман долго не мог оправиться от волнения. Говорят, что человек не животное, но сейчас его поведение можно было сравнить с восторгом верного пса, увидевшего своего хозяина после долгой разлуки. У Душеньки навернулись слезы на глаза, и даже я вынужден был сделать усилие, чтобы сохранить внешнее спокойствие.

– Это ведь выли вы, мистер Шеттерхэнд?! – спросил Папперман, едва сдерживая продолжавшую бушевать в душе бурю.

– Да, это был я.

– Я так и знал, я так и знал! Кто же это мог быть кроме вас?

– Да, – улыбнулся я, – уж никак не моя жена.

– Ваша жена? Тысяча чертей! Я совсем растерялся! Даже в прерии или саванне соблюдается хороший обычай сначала приветствовать женщину, а потом мужчину! Пардон! – Он попытался, с грацией медведя, отвесить элегантный поклон.

– Вы можете говорить с ней по-немецки, дорогой Папперман, – пояснил я на нашем родном языке. – Она немка!

– По-немецки? О! Тогда я поцелую ей руку! А лучше обе сразу!

Тут же он захотел узнать о моей судьбе, чтобы поведать о своей. На это я, само собой, не согласился, потому что, во-первых, сейчас необходимо было соблюдать дистанцию, во-вторых, для подобных откровений нужно много времени и другое настроение. Я пригласил его отобедать с нами и выразил желание сделать это в «саду», через час. А до того я решил погулять с супругой, чтобы она познакомилась с городом, в котором один из моих давних приятелей владеет «прекрасным отелем».

– Не владеет, а владел, – поправил Папперман. – Я расскажу об этом.

– Но не сейчас, как-нибудь позже! Вообще здесь никто не должен знать, как меня зовут и что я немец…

– Жаль! Очень жаль! – искренне посетовал он. – Я только что хотел рассказать о вас…

– Ни в коем случае! – прервал я. – Единственное – можно сказать, что я тоже старый вестмен…

– И знаменитый, очень знаменитый!

– Не надо! У меня есть веские причины молчать о себе. Сейчас меня зовут Бартон, а вы стали знаменитым, гораздо знаменитее меня! Согласны?

– Да.

– Стало быть, по-немецки мы больше не разговариваем. Будьте внимательны и не наделайте глупостей.

– Не беспокойтесь! Я же Макш Папперман, и, если дело серьезное, я нем и глух! Речь идет о каком-нибудь вашем старом или новом предприятии?

– Все возможно! Может, я доверюсь вам, но только тогда, когда буду убежден, что вы в самом деле умеете молчать. А теперь вам пора!

Он отвесил второй поклон и удалился, чтобы исполнить данное ему поручение.

Мы прогулялись и в назначенное время вернулись в отель. Зайдя к себе, мы увидели из окна, что в «саду» появилось полдюжины развязных молодых людей. Для них выставили нечто похожее на обеденные столы и несколько стульев. Компания расселась вокруг бутылки бренди и выражала недовольство по поводу того, что единственная имевшаяся в отеле белая скатерть покрывала не их, а наш стол. Они потребовали, чтобы Папперман присел к ним выпить. Тот без особых возражений согласился, хотя молодые люди сердито кричали на старого чудака вестмена и острили на его счет. Он же оставался невозмутимым, как и подобает бывалому бродяге.

Самого бойкого из той компании звали, как мы узнали позже, Хоуи. Через открытое окно мы услышали, как он произнес:

– Кто такой, собственно, этот мистер Бартон, который обедает раньше нас?

Папперман бросил взгляд на наши окна и увидел меня. Едва заметно кивнув, он громко ответил:

– Музыкант.

– Музыкант? Какой музыкант?

– Да дует на губной гармошке, а его жена бренчит на гитаре.

– Дует на гармошке? Почему же тогда его жена не дует на гитаре?

Глупая шутка пришлась по душе, и вся компания разразилась хохотом.

– Зачем он несет такую ерунду? – возмутилась Душенька.

– Не волнуйся! – успокоил ее я. – Он знает, что делает. Полагаю, там скоро разыграется забавная сцена, от которой вестмен получит истинное удовольствие. Как приятно выслушивать нелепые указания людей, считающих тебя глупее их!

– А вдруг это хулиганы?

– Не думаю, хотя ведут они себя скверно. Поэтому им следует преподать хороший урок… Смотри, лошади! По-моему, они принадлежат им!

– Хорошие лошади?

– Хорошие? Сказать такое – ничего не сказать!

– Значит, породистые?

Я не торопился с ответом, потому что мое внимание было обращено на животных, о которых шла речь. За стеной «сада» виднелась пустошь, где несколько пеонов были заняты сооружением палатки. Поблизости от них находились лошади и четыре мула. Лошади, что называется, «добрые», но не больше, а вот мулы, похоже, были мексиканского происхождения и принадлежали к той породе, которую там называют словом «нобилларио». Они продаются значительно дороже своих собратьев – минимум по тысяче марок за голову. Особняком держались три лошади, но какие! Благородного облика, белые, в коричневых яблоках. Таких животных можно получить только в результате долгого, кропотливого отбора. Их экстерьер вызывал воспоминание о знаменитом вороном жеребце Виннету и о рысаках дакота, которых сейчас уже не существует. Они ласкались, весело играли друг с другом, и любой, несомненно, счел бы их за братьев и сестер.

Вблизи палатки лежала куча одеял и других принадлежностей путешественника, среди них – около двух десятков седел, в том числе и дамские. Выходит, с этими шестью назойливыми молодыми людьми были женщины? И сколько вообще человек в этой компании, если одних седел двадцать? Скорее всего, я не ошибся: на простых уличных дебоширов они не слишком похожи, хотя и сошли с праведного пути. Они могли быть хуже хулиганов! Я достал из чемодана два револьвера, зарядил их и спрятал под жилет.

– Ради Бога! Что ты делаешь? – взмолилась Душенька.

– Ничего, что может вызвать твою тревогу, – успокоил ее я.

– Но ты будешь стрелять!

– Нет. А даже если и выстрелю, то не в человека.

– И все-таки! Давай лучше поужинаем здесь, наверху.

– Ты хочешь осрамить меня?

– Нет! – ответила она решительно. – Иди!

Мы спустились и без приветствия сели за свой стол. Наступила короткая пауза. Нас бесцеремонно осматривали и оценивали. После чего тихонько посовещались, – по всей вероятности, задумали какую-то выходку.

– Они художники, – пояснил Папперман, присаживаясь за наш стол. – Художники и скульпторы. Им надо на юг, к апачам, как они говорят!

– Вот как?! Что же они собираются там делать?

– Не знаю. Они мне ничего не сказали. Я понял лишь, что их туда пригласили. Завтра утром они уезжают. Молокососы! Ведут себя, будто у них ума палата! Вы слышали, о чем они спрашивали?

– Да.

– И что я им ответил – кто вы?

– Тоже.

– Я правильно сделал?

– Какая разница? Мне все равно, что думают обо мне эти люди.

– Они прямо-таки вышли из себя. Я предчувствую, что они сотворят какую-нибудь пакость.

– Пусть…

Едва я успел сказать это, как Хоуи встал и медленно направился к нам.

– Не связывайтесь! – предостерег Папперман.

– Наоборот, с удовольствием, – улыбнулся я. – Позвольте мне самому заняться ими и не вмешивайтесь!

Тут Хоуи приблизился, шутовски поклонился мне и спросил:

– Мистер Бартон, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – кивнул я.

– Вы дуете на гармошке?

– А почему нет? Охотно сыграю и для вас.

– А это миссис Бартон? – Он указал на Душеньку.

– Конечно, – ответил я, глядя ему прямо в глаза.

– Она играет на гитаре?

– Может, вы желаете услышать ее?

– Попозже. Сейчас нам нужно вот это.

Он рывком сдернул белую скатерть, унес и спокойно расстелил ее на своем столе.

– Какая наглость! Это же бесстыдство! – не выдержал Папперман и уставился на меня.

Душенька не проявила никаких эмоций.

– Спокойно! – тихо произнес я. – Мы терпеливо снесем все оскорбления.

Тут появился новый хозяин, чтобы обслужить нас. Сначала он принес тарелки и приборы. Едва он отвернулся, как Хоуи унес их к себе. Затем хозяин подал суп. И суповая миска тотчас же перекочевала к соседям. Они быстро ее опустошили и вернули нам. То же самое было проделано с остальными блюдами, в том числе и с фруктами. В конце концов перед нами оказалась груда грязных тарелок, блюдец и чашек. Все происходящее сопровождалось издевками и наглым ржанием.

– И ведь они не негры, не индейцы, а белые! – в смятении воскликнул Папперман. – Что скажете, сэр?

– Вероятно, очень скоро вы услышите, – ответил я, не спуская глаз с разудалой компании… – Когда эти «джентльмены» должны получить свои порции?

– Пожалуй, через часик. Моя старая кухарка уволилась, а новая хозяйка, которая сама готовит, делает это довольно медленно.

– Отлично! Душенька, у тебя есть желание сыграть на гитаре?

– Как ты это себе представляешь? – удивилась она.

– Узнаешь позже. Скажи лишь только – хорошее ли у тебя настроение? Губная гармоника и гитара в моей сумке.

– А револьвер? – уже почти поняла меня Душенька.

– Там же.

– Это опасно?

– Вовсе нет!

– Тогда и я поиграю!

– Прекрасно! Начинается второе отделение комедии! Занавес поднимается!

Хоуи снова подошел к нам, остановился, широко расставив ноги, и произнес:

– Я с маленькой просьбой. Мы ведь художники. Хотим написать портреты миссис и мистера Бартон, а также мистера Паппермана.

– Все шестеро? – уточнил я.

– Да.

– Но нас всего трое.

– И хорошо. Вы позволите?

– Хм, с большим удовольствием. Но только при одном условии.

– Каком?

– Мы останемся там, где сидим.

– Идет! Хотя мы бы хотели, чтобы вы находились в другом положении, но удовлетворимся и этим. Только сидите и не двигайтесь, иначе не выйдет высокого искусства! Можно начинать!

Подвыпившие «художники» вынули бумагу из сумок и принялись «рисовать». Тем временем я заметил, что кто-то шел по направлению к отелю со стороны пустоши. Человек был одет по-индейски и нес на спине упакованный в кожу внушительный груз. Человек шел медленно, – видимо, очень устал. Возле лошадей он остановился и осмотрел их. Потом двинулся дальше. Когда путник подошел так близко, что можно было разглядеть его лицо, мы обнаружили, что ему года двадцать два – двадцать три. У него были правильные черты лица, а волосы, как у Виннету, собраны в пучок и отброшены на спину. Когда незнакомец подошел к дверям «сада», Папперман воскликнул:

– Egad 1919
  Ей-богу! (англ, уст.)


[Закрыть], это он!

– Кто? – спросил я.

– Молодой Орел! Четыре года назад он в последний раз спускался с гор пешком, прямо как сегодня. Тогда он два дня гостил у меня и отдал свой индейский костюм мне на хранение, когда уезжал. Он сказал, что если не умрет, то через несколько лет вернется и заберет его. У него не было с собой никаких денег, только наггиты, да и то немного – сотни на три долларов… Посмотрите, да он совсем ослаб!

– Он, вероятно, голоден! – добавил я.

– Он совсем обессилел! – подала голос Душенька. – Еле плетется! Принесите скорее еще один стул, мистер Папперман!

Вестмен поспешил выполнить ее просьбу. Душенька подошла к двери, взяла индейца за руку и попросила быть нашим гостем.

– Прямо как Ншо-Чи, которая всегда сострадала! – проговорил индеец и тяжело опустился на стул.

Мы ослабили ремни на его плечах и сняли плотно обтянутый кожей тюк, в котором было не меньше тридцати килограммов. Почему он произнес имя Ншо-Чи, сестры моего Виннету? Значит, он апач?

Папперман тем временем подошел к «художникам» и попросил бренди для нового гостя.

– Бренди не для красных, а для белых! – был ему ответ. – Идите отсюда!

Старый вестмен вспыхнул, но я успокоил его:

– Они заплатят нам и за это! Лучше поспешите на кухню и принесите тарелку супа. Это полезнее для него, чем бренди!

Индеец, расслабленно откинувшись на спинку стула и закрыв в изнеможении глаза, подтвердил: