Текст книги "Я вам покажу!"

– Это я придумала – Акция?

– Ну! – обрадовалась я. – Я сама слышала!

– Зато ты – Пенелопу! Ты лучше… только знаешь что?

–Что?

– Ты не говори никому, ладно? Давай никому не будем говорить, что это наша идея…

Мы торжественно поклялись друг другу никому не говорить. Конечно, кроме Кшисика. И Адама, которому я немедленно обо всем напишу. И о том, что я не ездила к брату на Рождество, что я это все придумала, потому что я его очень-очень, ну больше всех на свете люблю, и напишу, чтобы он поскорее возвращался и уже ни о чем не думал, потому что стоит красивая зима и я без него мерзну, вернее, мы с Борисом. И что Борис уже старенький и его нельзя так надолго оставлять, даже если уезжаешь в Америку. Так и напишу, и что на карусели мне очень хорошо.

Но, кроме них, мы никому и никогда не признаемся. Мы пообещали друг другу, и я ужасно радовалась тому, что стояла такая красивая ночь, что уже не было дождя, и какое счастье, что моя интуиция толкнула меня провести этот вечер с Улей у Реньки и я была не одна. Женщинам иногда надо проводить время вместе. Тогда даже присутствие мужчины им не мешает.

А все-таки из всех мужских имен самое замечательное в мире – Адам.

ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ РАСКАЯНИЕ

Я еду в командировку в Калинине, оттуда надо привезти отличный материал о жизни местных женщин после закрытия хлопчатобумажного комбината. Текст должен быть оптимистичный, сказал мне Главный. О том, как новая реальность повлияла на женщин, как они сами начали распоряжаться своей судьбой, стали независимыми. Живут с поднятой головой, полны замыслов и т.д.

– Пани Юдита, у вас это прекрасно получится. – Главный, наверное, пребывал в депрессии. – Это социальный заказ, – добавил он, заметив мой невыразительный взгляд. – У вас там запланирована встреча с… – он протянул мне адрес и фамилию, – и вы подробно все опишите.

Поезд в Калинице был один, хотя еще три года назад курсировали два, поскольку город немаленький. Я прибыла туда днем, за три часа до встречи с пани Табловской. Прогулялась по центру. Цены после столичных показались до смешного низкими, время тянулось неумолимо медленно. Когда я проходила мимо парикмахерской, что-то дернуло меня туда зайти.

Парикмахер, человек немолодой, ловко орудующий ножницами, вначале поинтересовался, кто последний раз колдовал на моей голове, потом пооткровенничал о своей семейной жизни, после чего осведомился, чем занимаюсь я.

– Пишу, – был мой ответ.

– Ну что ж, каждый трудится в меру своих возможностей, – тяжело вздохнул он, а вздохнув, философски изрек, глядя на себя в зеркало: – Профессия – дело важное. Очень важное.

Я проявила интерес, соответствующий значимости момента, – издала полное понимания покашливание, но парикмахер тут же добавил:

– Профессия важна в семейной жизни.

По-моему, единственный профессиональный опыт, необходимый в семейной жизни, – это опыт любовных разочарований, а мне его не занимать, но парикмахер имел в виду другое.

– А как же! – махнул рукой он. – Надо знать, на ком жениться.

Это умозаключение мне показалось столь же серьезным, как и утверждение «Надо знать, за кого выходить замуж», и в знак согласия я закивала головой.

– Не двигайтесь. Вы, наверное, и перед этим тоже двигались. – Мастер схватил мою голову и придержал. – И вот результат.

Я замерла.

– Я что хочу сказать… ведь если у человека хорошая профессия, то, знаете, это неплохо.

Я давно об этом знала.

– Вот взять хотя бы таксиста… у него нелегкая жизнь.

– Нелегкая, – поддакнула я, не шевеля головой. Что у таксиста нелегкая жизнь, я знала из прессы и из телепередач, но решила больше слушать и меньше говорить.

– Особенно если он женат.

Особой связи между по-своему опасной и тяжелой работой женатого таксиста и неженатого я не видела, но на всякий случай согласилась.

Ножницы повисли в воздухе.

– Так вы знаете? – спросил мастер.

–Что?

– Как это что? – удивился он. – Вы не местная?

– Нет.

– А-а, так вы ничего не знаете.

Он меня до того заинтриговал, что я принялась его расспрашивать, чтобы узнать, какие опасности таит в себе вождение такси, когда имеешь обручальное кольцо на безымянном пальце. Он рассказал мне следующую весьма поучительную историю.

Муж его сестры – таксист. У зятя – красивый новый «фиат» зеленого цвета, а работает он в корпорации X. Так вот, этот зять позвонил своей жене, что у него последняя ездка, дома он будет в начале двенадцатого – и пропал с концами. Жена пропавшего шофера в двенадцать ночи дозвонилась до сотрудниц корпорации X и сообщила, что муж исчез.

Диспетчеры немедленно разослали сообщения всем такси в городе и в округе, что пропал водитель вместе с машиной.

В эфире поднялся многоголосый шум, а таксисты начали следить за всеми зелеными «фиатами», которых опять же не так много в Калинине. В половине второго ночи коллеги запеленговали зеленый «фиат» у входа в мотель на окраине города. Поставили в известность полицию и друг друга, ворвались в гостиницу и застали коллегу с дамой, с которой он только что познакомился и которая совершенно не намеревалась нападать на него, а прямо-таки наоборот.

Жена, она же сестра моего парикмахера, явилась сразу вслед за ними, водворив супруга вместе с машиной домой.

– Ну и как вам это нравится?

– Неплохо вышло, – похвалила я, глянув на свою голову.

– Я не об этом, – с раздражением сказал цирюльник. – Я о сестре. И вы представляете – она еще хочет, чтобы он валялся у нее в ногах!

Я молчала, потому что чистосердечное раскаяние и этом случае показалось мне поступком весьма уместным.

– А ведь будь у него другая профессия, они бы его ни в жизнь не засекли. Да-да, врачу или еще кому жить гораздо легче. Жена устроила ему ужасную выволочку и еще заставляла просить прощения… Мне и то, кажись, проще.

Я вышла из парикмахерской и отправилась прямо на встречу с пани Табловской, которая должна была мне рассказать, как все изменилось к лучшему. Разумеется, она мне рассказала. И добавила, что сама переезжает в Щецин, потому что здесь нет перспектив.

Вечернего поезда в столицу не было, и я была вынуждена переночевать в местной гостинице. Возвращаясь утром домой, я размышляла над опасностями, которые грозят таксистам. И пришла к выводу, что если бы я была мужчиной, то не хотела бы быть таксистом. А если бы я им была, то непременно кинулась бы в ноги…

Кто бы мог подумать!

У моей мамы в ванной – лосьон моего отца. Когда я вошла туда второй раз, флакона уже не было. От комментариев я воздержалась, но что-то явно висело в воздухе. Я поняла теперь, что дело не во мне и Эксике, а в моих родителях. Приезд тети, однако, не прошел бесследно для всей нашей семьи! Она проделала огромную работу. Вот так штука! Есть все-таки на свете вещи, которые философам даже не снились!

И действительно, предчувствие меня не подвело. Перед самым Новым годом позвонила мама.

– Детка, я хотела тебя предупредить, – сказала она, – потому что ты в последнее время немного странно на все реагируешь. Отец, может быть, проведет у меня пару дней, он хочет немножко подремонтировать мою квартиру. Так что не удивляйся, что он здесь, если он вдруг подойдет к телефону или если ты ко мне заедешь. Пока.

Затем мне позвонил отец.

– Доченька, я хотел тебе сказать на тот случай, если ты будешь звонить, что я пару дней проведу у твоей матери, потому что у меня дует из окон, ну просто невыносимо.

Я позвонила маме и сообщила, что у отца вроде бы дует из окон, а не то чтобы он затеял ремонт…

– Именно поэтому и займется ремонтом, – обиженным тоном ответила моя мама. – Ты же не думаешь, что я тебя обманываю, правда? Он может пожить у меня, и я не обязана оправдываться, не так ли?

Я посмеялась и быстро перезвонила отцу.

– Мама говорит, что ты все-таки будешь ремонтировать квартиру… – Я удовлетворенно вслушивалась в тишину на другом конце провода.

– Ну, знаешь… она так говорит? В общем-то я как раз подумывал об этом… – выкручивался он.

– Папа, в чем дело?

– Ладно, только не говори матери, что я тебе сказал, – вздохнул отец. – Ты же знаешь, какая она. Понимаешь, содержать две квартиры дорого, вот мы и подумали… – Отец заикался, чего еще никогда в жизни с ним не бывало.

– На твоем месте, – сказала я серьезно и с чувством удовлетворения, – я бы подумала, не переселиться ли тебе к матери навсегда, не только потому, что ты будешь там малярить!

– Я и не собирался там ничего красить! – сорвалось у него с языка.

– Да, конечно, поступай, как считаешь нужным… – закончила я, испытывая еще большее удовлетворение, и повесила трубку.

Ну и ну! Что творится на этом свете! Я немедля помчалась к Уле и поделилась с ней этой хорошей новостью. Уля обняла меня и тоже обрадовалась:

– Как хорошо, когда есть возможность вернуться, правда? – И она поцеловала меня в щеку.

– Ясное дело! – радостно воскликнула я.

Ничего более приятного у меня и не могло произойти!

Адасик, у меня есть родители!

Оказалось, что, когда я ездила в Калинине, у меня ночевал Эксик, потому что Тося к нему не могла поехать, а он, в свою очередь, не хотел ездить туда-сюда, и я, наверное, не была бы против…

Я была вне себя от злости. Кричала в трубку, как в прежние добрые времена. Экс пытался мне что-то объяснить, но я орала на него, чтобы он не смел, что это мой дом, что я его не приглашала и т.д., и т.д.

– Ты нисколько не изменилась, – сказал он мне в конце разговора и бросил трубку.

Надеюсь!

К сожалению, меня ожидал также неприятный разговор с Тосей. Я услышала, что не считаюсь с ее чувствами, что оскорбляю ее отца, что я ее никогда не любила, что все всегда для меня было важнее, чем она, что она хочет умереть. Я не знаю, как мудрым матерям удается не идти на поводу у дочерей. Не знаю, как у них это получается, потому мне было неприятно и одновременно горько на сердце. Я вышла из комнаты взбешенная и вместе с тем грустная. Но ведь это же я взрослая, а не она.

А так хотелось, чтобы было наоборот.

Тося плакала, я это слышала, но она не должна, не предупредив меня, приглашать Эксика. Достаточно было Рождества. Может быть, тогда я недостаточно четко выразила свое мнение? И вот результат. Но на этот раз я должна подумать прежде всего о себе. Конечно, она несчастлива, лучше жить в благополучной семье, чем быть ребенком разведенных родителей, нет сомнений. Но наверное, лучше быть ребенком разведенных родителей, чем жить в кошмарной семье? К тому же выбора у нас не было! Он сам все решил, а мне теперь отвечать за последствия!

Женщинам всегда хуже!

– Таковы мужчины, – сказала моя мама, – а роль женщины – закрывать глаза на всякие там вещи.

– Мужчины – разные, – возразил отец, забрав у матери трубку, – не слушай мать.

– Тосе нужен отец, – расчувствовалась мать.

– Мне тоже! – крикнула я.

– Я у тебя есть, – успокоил меня отец.

– Разве я мешаю ей встречаться с отцом? – задала я риторический вопрос.

– Понимаешь, не в этом дело, – сказала моя мать.

С тех пор как они живут вместе, стало намного труднее разговаривать с ними по телефону. Никогда не знаешь, кто сейчас держит трубку и с кем ты говоришь, а кто лишь только прислушивается к беседе.

ЛЮБИШ? НЕТ

Я заскочила в редакцию. Кама многозначительно сжала меня за локоть, когда я стояла возле ее стола и просматривала почту.

– Пошли покурим, – тихо сказала она.

С тех пор как Главный бросил курить, нормально не покуришь, как прежде. Курильщики теперь прячутся в закутке под лестницей. Иногда даже вместе с Главным, когда он забывает, что уже не курит. Кама нервно затянулась сигаретой, а я подумала, что в общем-то тоже могу закурить, хотя и бросила благодаря Адаму. Правда, тогда в моей жизни был очень благоприятный период для того, чтобы покончить с курением. Я бы не стала сейчас курить, будь мой суженый здесь, а не в Америке. Суженый, который так любит писать письма. Стоп. Я не должна об этом думать…

– Грядут перемены, – зашептала Кама, озираясь по сторонам, хотя в нашем укрытии под лестницей никого не было, кроме нас и швабры.

– Какие перемены? – снизила голос и я.

– Ну знаешь, там, наверху, – сказала Кама.

Я подняла глаза, как будто бы с этой лестницы должны были свалиться какие-то перемены.

– Там? – показала я взглядом, но, к счастью, среди нас не было мужчин, а женщины понимают друг друга с полуслова.

– Да. Наш генеральный собирается назначить нового директора по спецпроектам. Любиш!..

– Да, люблю, – машинально кивнула я, потому что в мыслях был только Адась.

– Не люблю, а Любиш!

– Ну конечно. Очень. С тех пор как он уехал, все стало иначе, не так, как было… Даже Борис грустит…

– Юдита! Я говорю о новом креативном директоре! Об Артуре Любише!

– А-а-а, – очнулась я, – да, помню.

– Ты еще с ним не знакома, – шептала Кама, – а вот Анка из отдела красоты уже с ним познакомилась…

«Я не из отдела красоты», – с сожалением подумала я. Анке двадцать три, она учится, работает, снимает квартиру и прежде всего очень хороша собой.

– У Анки он уже снял рубрику! Ты с ним поосторожнее! Главный на больничном, это тоже не сулит ничего хорошего!

– Как на больничном? – Меня на секунду бросило в жар. – Так он не видел текст? Ведь уже готова верстка!

– Номер сверстан без Главного. – Кама стиснула зубы и потушила сигарету. – Об этом я как раз и хотела тебе сообщить.

– Уже готов макет? – уточнила я.

– К сожалению, да, – сказала Кама и с сочувствием покосилась на меня.

Знаю-знаю, в чем дело – она завидует мне, вот что. Она так и останется сидеть на письмах, и мой потрясающий текст просто выводит ее из себя, вот и все.

– А посмотреть можно?

– Не можно, а нужно.

Когда я взяла в руки гранки, то поняла, что я не доверяю не только никаким мужчинам, но и собственным глазам.

Я схватила гранки и побежала к и.о. Любишу. И.о. Любиш, завидев меня, изобразил на лице улыбку.

– Неплохо, пани Юдита, неплохо…

– Простите! Что это такое? Это не мой текст!

– Пани Юдита! – В его исполнении это прозвучало как «паааани Юдиииита». Он сокрушенно развел руками и пригласил меня сесть. – Давайте обсудим спокойно…

Я положила текст на стол, закинула ногу на ногу, потом опустила, потом снова закинула. «Я не нервничаю, не нервничаю, – повторяла я про себя, – все в порядке, я спокойна».

– Кто-кто, а я вас прекрасно понимаю. – Любиш наклонился над текстом и постучал своим ухоженным ногтем по гранкам. – Но прежде чем вы выскажете свои претензии, прежде, – он выдержал сценическую паузу, – пожалуйста, глядя мне прямо в глаза, скажите с полной уверенностью, что я был не прав! Вам, и исключительно вам, я все объясню…

– Извольте, – с достоинством сказала я и все-таки приняла нормальную позу.

– Когда вы вышли на вокзале в Калинине, какая была погода?

– Простите, паршивая, как я и написала, – промозглая сырость, туман!

– А если бы вы поехали на три дня раньше? Да что там на три дня! На два месяца? Или на три? Вас бы встретила золотая польская осень, разве нет? Солнце! Нежный ветер, ласкающий крыши домов! Лазурное небо! Правда? А значит, какое имеет значение, что было туманное утро? Для вас – да! Я согласен! Это правда факта! И для меня тоже! Безусловно! Но для читательницы? Она сидит дома, скучает, тяжело работает, смотрит в окно – и каково ей?

У меня немного закружилась голова.

– Какое имеет отношение к статье «каково ей»?

– Вот именно! У нее тяжело и скверно на душе! А зачем она читает наш журнал? – Он ударил кулаком по столу так, что я подпрыгнула. – Чтобы уйти от всего этого! Уйти! Ощутить оптимизм, хотя бы на минуту, а не сочувствовать несчастной журналистке, которая тащилась на единственном поезде, потому что другие отменены! Зачем писать об отменах? О неприятных вещах? Вы теряете главное, затушевывается цель, я вас понимаю, я – да! А читательницы? Они хотят радоваться, что кому-то повезло! А что вы им предлагаете? Дешевого парикмахера, банковские махинации!

– И несмотря на все, эта женщина не потеряла надежду, уехала искать счастья в другом месте, решила начать все заново, и это важно!

– Пани Юдита… мне казалось, что я имею дело с умным человеком. – Я не ослышалась, он именно так и сказал. Любиш взял в руки мой первоначальный текст и потянулся затем, чужим, уже сверстанным. – Поскольку вполне могло быть погожее утро, мы так и написали «погожее», почему бы и нет? Поправьте меня, если я ошибаюсь… «Промозглое, тоскливое зимнее утро», а я предлагаю: «Стояло погожее и морозное утро, когда я добралась на место». «Сонный город, в котором еще недавно кипела жизнь» – зачем это? Зачем? «Небольшой, кипящий жизнью город» – разве это не лучше звучит? «Закрытое кафе» – ну и хорошо, меньше жрут водку! Пани Юдита…

«Ты, чертов манипулятор! – взвыла я, а он отскочил к стене. – Ты не имеешь права притрагиваться к моему тексту!!! Ты мог бы его не печатать! Можешь ставить свою фамилию под этим собачьим бредом! Я не позволю так со мной обращаться, ни секунды, можешь меня уволить, но я не буду марионеткой в твоих грязных лапах!»

Я открыла глаза и прикоснулась к верстке.

– Это не мой текст, – сказала я и чуть не умерла от страха. – Я понимаю вас, но это не мой текст. – Адам бы мной гордился.

– Дорогая пани Юдита! – Любиш улыбнулся, словно он был врачом-психиатром, а я – давнишним завсегдатаем его отделения. – Вы же меня понимаете, правда? Давайте договоримся так: я вам даю свободную тему, да. – Он поднял ладонь, как на митинге, как будто желая удержать меня от комментариев, и ему это удалось. – Следующая тема будет свободной, а этот текст кладем под ковер! Дело прошлое! Забудьте про эту статью, за новую я заплачу вдвойне, убытки несу я, а вы приносите в мартовский номер любой большой, на восемь столбцов, текст! Такой же хороший! Животрепещущий! В который я не вмешиваюсь! Текст, который вам подскажет сердце, о'кей? А к старому давайте уже не будем возвращаться.

Я открыла и тут же закрыла рот. Ну ладно… Вполне могла быть хорошая погода… Стоит ли из-за одного текста ломать копья? Вероятно, теперь уже не стоит… Но где же та грань? Где же моя свежеиспеченная журналистская честь? Но с другой стороны, я получу больше денег. Разве это так важно, что кафе закрыто? И Дом культуры? Ведь известно, что ни на что нет денег… Но с другой стороны – это ложь! Все! Все вроде бы то же самое, но другое! Не мое! А с другой стороны, если он в данный момент чувствует за собой вину, потому что я твердо стояла на своем, то он примет текст действительно серьезный, который мог бы не принять, не случись этой каверзной ситуации. Поступить, как велит совесть или рассудок? Принять во внимание прошлое или будущее?

– Давайте не будем к этому возвращаться, – сказала я. Любиш просиял, протянул мне на прощание руку, а я ощутила себя Иудой в юбке. Вышла от него, чувствуя, как у меня пылают щеки. Как поступил бы на моем месте Адасик?

– Ну и что?

Кама пристально уставилась на меня, но, к счастью, в этот момент позвонила Тося, чтобы я не забыла купить кошачьи консервы, потому что у котов кончился корм. Поэтому я лишь сделала знак Каме – уж я ему показала, все о'кей, а сама слушала разглагольствования Тоси, которой, кроме кошачьих консервов, хотелось еще ананасов в сиропе, а также какого-нибудь низкокалорийного напитка, иначе она не влезет в то платье, которое прекрасно подошло бы для школьного бала, но в последнее время она, к сожалению, поправилась, поэтому одолжила другое и во что бы то ни стало хочет мне его показать.

Стоял чудесный солнечный день. Люблю, когда мороз и одновременно светит солнце. Тося смирилась с фактом, что папа не будет у нас часто бывать, зато теперь она очень часто гостит у него.

После студнювки, которая уже послезавтра, Тося едет с отцом в горы кататься на лыжах. Она примерила платье – оно и в самом деле шикарное, а мне вспомнилось, в чем была я – черная или темно-синяя юбка и белая блузка – так должны были быть одеты все. Вернее, я вспомнила и прослезилась: это был последний школьный праздник, и эти юбки и блузки в общем-то неглупая затея. У Тоси – черное с открытой спиной платье и черная, почти прозрачная шаль. Выглядит она совсем как взрослая.

Я радовалась, что она едет и немного отдохнет в каникулы, потом у нее начнется тяжелое время. Радовалась, что побуду одна. С Эксиком отношения прохладные, но правильные. Какое я имею право осуждать Тосю, если сама радуюсь, что мои родители наконец-то вместе? Иногда случаются чудеса. Еще семьдесят дней до приезда Адама. Я на двадцать лет старше Тоси, и во мне тоже живет тоска по хорошей патриархальной семье.

Дорогая Юдита!

Поделиться своими переживаниями ты можешь с друзьями, дай ему время подумать – вероятно, его что-то терзает. Два месяца – это не вечность. Если любишь его – подождешь, пока все не выяснится.

С уважением,

Юдита.

Мы пообедали втроем на следующий день после школьного бала. Меня уговорила Уля, я совсем не хотела идти, но не жалею. Агнешка с Гжесиком и своими малолетками едут в Австрию, Кшись с Улей и девочками – в Закопане. Я остаюсь в деревне одна с беременной Реней, которая уже месяц занимается оборудованием комнаты для малыша, а это значит читает все журналы о дизайне интерьеров, и с паном Чесиком, который не пьет, потому что НЛО сказало, что он может пить только раз в месяц.

А также со своим псом Борисом и котами.

Адась, как тебе живется вдали от меня? Не буду спрашивать, если ты не хочешь.

Как же мне снова не впасть в крайность, не напридумывать понапрасну разных вещей, не дать волю фантазии, не превратиться в инфантильную восемнадцатилетнюю девчонку, мечтающую о белом платье и принце на белом коне?

Как же мне отнестись к себе по-взрослому, если это так трудно?

Как же, не идеализируя Адама, попытаться разобраться в себе?

Сумею ли я быть взрослой одинокой женщиной?