Текст книги "Я вам покажу!"

– Тося, тебе плохо не будет? – спросила я, видя, что она думает о чем-то другом.

– Не будет, – ответила моя дочь, – Ты не сердишься на меня?

Я сделала глубокий вдох.

– Нет. Дочери делают глупости. Но матери должны их все равно любить.

– А ты любишь меня, потому что должна или хочешь?

– Я тебя просто люблю, – ответила я. Тося улыбнулась и снова принялась за еду.

– Тося, шесть яиц!

– Да, я знаю, – сказала Тося и отправила в рот кусок зернового хлеба. – Так ты не сердишься на меня из-за того письма?

– Я не знаю какого.

– Которое после праздников я написала Адаму: чтобы он оставил нас в покое, потому что вернется папа и он не должен нам мешать. Я написала ему длинное письмо. Что я его очень прошу и что папа приезжает и заботится о нас… Я не должна была этого делать, извини, мамуль. Он, наверное, говорил тебе.

Ах вот как оно было… Эксик в Рождество подошел к телефону, не сказал, что говорил с Адамом, не подозвал меня… Потом Тося написала письмо… Потом приехал Шимон и увидел Эксика… Потом Уля, а впрочем, и моя мама, и тетя-фронтовичка, и Тося знали, что для меня будет лучше всего. Адам приехал и лишь своими глазами увидел, как обстоят дела.

– Нет, не сказал. Он ничего ни о каком письме мне не говорил.

– Я его просила не говорить, но думала, что он все-таки расскажет…

Я совсем не собиралась плакать, но, увы, слезы катились сами собой.

Тося замерла в растерянности – я никогда не плачу при ней, но на сей раз не смогла сдержаться.

– Мама, мама, – она бросилась меня утешать, – все еще можно исправить…

– Нет, – шмыгала я носом, – уже ничего не исправишь.

– Ты же можешь ему сказать, что это я… – Тося решилась на благородный жест. – Он всегда понимал такие вещи…

Она с надеждой смотрела на меня. Именно это вызывает у меня зависть, я завидую ей и всем юнцам. Нет вещей необратимых, все можно отменить, исправить, как-нибудь все уладится, сегодня – так, а завтра может быть иначе, достаточно одного «excuse», чтобы мир перевернулся с ног на голову…

Я улыбнулась сквозь слезы.

– Я уже с ним разговаривала. Он не хочет. Но я рада, что ты мне сказала. И очень прошу тебя, Тося, не вмешивайся больше. Обещай.

Тося выскребала сковороду.

– Господи, ты все съела?

Тосе всегда бывало плохо от яиц, а она заглотнула почти шесть штук, к тому же приправленных сыром с плесенью. Ей-богу, не миновать беды.

– Мамочка, серьезно, я не хотела… – Тося выпила стакан апельсинового сока.

– Знаю. Давай оставим эту тему. Пошли смотреть телевизор.

Дочь принесла мне плед, и, оставив неубранным стол, мы отправились смотреть «Новости».

– Танкер водоизмещением триста кубических метров вошел в гдыньский порт, – сообщил диктор, а снизу шла бегущая строка: «В японии задержаны двое…»

– Мама, Япония пишется с большой или с маленькой буквы? – спросила Тося, и мне не в чем было ее упрекнуть.

– Наверное, Пёрл-Харбор начался с того же. Кто-то стал писать Японию со строчной буквы. – В этом можно не сомневаться. Я закуталась в плед, глаза сами собой закрывались.

Я не слышала, как Тося вышла из дома.

Из дремоты меня вывела телефонная трель. Звонила моя мама, чтобы сказать, что хотя она меня не так воспитывала, однако, наверное, я права. Но она уже старая, несмотря на то что старается изо всех сил, и она думала, что так для меня будет лучше. Потом позвонил отец и сказал что если бы он был на месте мамы, то прекратил бы по крайней мере трепать языком, потому что это просто вопиет к небу, и чтобы я не сердилась на мать. Потом позвонила мама и сказала, чтобы я не слушала, что плетет отец, потому что он всегда болтает глупости, и жила собственным умом. Потом позвонил отец и сказал, чтобы я не огорчалась, что жизнь не кончается и я еще молода, хотя в последнее время выгляжу как-то не очень. Потом позвонила мама и сказала, чтобы я не слушала отца, потому что я молода, но мне надо привести себя в порядок.

А потом я увидела, что Тоси нет дома.

Вечер. Борис растянулся перед камином, в которым уже прогорели дрова. Я лежала потная, оба кота – на мне, вытягивали из меня болезнь. Решила позвонить Уле – может быть, Тося у Агаты. Набирала Улин телефон с дрожью в сердце.

– Это я, Юдита…

– О Господи, как хорошо, что ты звонишь! – захлюпала в трубку Уля. – Я думала, ты уже никогда со мной не захочешь говорить…

У меня потеплело в груди. Уля действительно не желала мне зла. Просто это роковое стечение обстоятельств.

Вот и все.

– Ну что ты, Уля, – захрипела я в телефон (не приняла днем лекарство, и результат слышен). – Я уже не сержусь… прости, но я должна была тебе все сказать…

– Ты что, болеешь? – заволновалась Уля.

– Немножко… Тося у вас?

– Я сейчас к тебе приду! – закричала подруга, и я не услышала, у них Тося или нет.

Уля сделала мне двойную порцию чая с четырьмя дольками лимона, мы с ней обнялись и расцеловались, несмотря на мое воспаление легких. Не бывать тому, чтобы какой-то проклятый Эксик нас разобщил, поссорил и сломал нашу дружбу. Собственно говоря, даже хорошо, что я ей все высказала, другой случай мог бы не представиться. Наверное, с дружбой так же, как с любовью, – то, что нас мучает, нельзя откладывать на потом. И что бы там ни было, хорошо, что есть Уля.

Когда я осталась одна, позвонила Якубу, но он сегодня не виделся с Тосей. Потом сделала осторожный звонок родителям, но им тоже ничего не известно. Потом позвонила бывшему, трубку сняла Йоля: нет, конечно, Тоси у них нет, а если бы она была у них, я бы сама об этом прекрасно знала, правда ведь?

Неправда.

Я решила, что не буду ни беспокоиться, ни нервничать. Еще не так ужасно поздно, Тося, видно, уходя, не захотела меня будить. Я не должна ее проверять и контролировать. Она куда-то на минутку ушла и сейчас вернется.

Я поплелась к кровати с телефонной трубкой в руке, Борис шел за мной. Шел – слишком сильно сказано. Я понимала, что неминуемо приближается тот час, когда я вызову Маньку и провожу Бориса туда, где не страдает ни одна собака, где он сможет вволю бегать, тайком от других собак подъедать кошачий корм – и никто из-за этого не устроит ему скандал и не будет над ним смеяться. Борис положил морду на одеяло, смотрел на меня, я приподняла ему задние лапы – пусть полежит на кровати, пока он еще здесь.

Я завернулась в одеяло и принялась сосать таблетки от боли в горле. Стоило мне поудобнее устроиться, раздался телефонный звонок, и в трубке я услышала самый желанный на свете голос, полный любви и тепла:

– Ютка? Ютка, я настоящий су… я настоящий идиот, да?

Я лишилась дара речи.

– Тосю вырвало. Что она ела? Боюсь, она не в состоянии ехать обратно на поезде. Можно мне ее привезти? Ютка, ты слышишь? Моя дрель хотела бы спросить, найдется ли для нее место у тебя в шкафу…