Текст книги "Я вам покажу!"

СНОВА РЕБЕНОК?

Если уж не везет, то не везет. Мой малолетний племянник перед самым отъездом вывихнул ногу, когда учился ездить на скейтборде в Щенсливицком парке. На три недели его упаковали в легкий изящный гипс. Агнешка в панике – поездка в Австрию уже оплачена.

– Петрусь – чудо, а не ребенок! – разохалась Агнешка. – Ты представляешь, он не хочет портить нам отпуск!

– Я же могу остаться с тетей! – в тон ей подхватил племянник.

С тетей, то есть со мной. Агнешка очень деликатно попросила – хотя бы на неделю! – он не доставит мне много хлопот, потому что двигаться не может.

Ну и что мне было ответить?

Малолетку я поместила в большой комнате перед телевизором – по лестнице ведь он не станет бегать, хотя в гипсе довольно ловко передвигается по дому.

У меня, правда, возникли некоторые подозрения в отношении малолетки. Во-первых, для мальчишки, который мечтал о роликовой доске и Австрии, он выглядел на удивление счастливым, главным образом висел на телефоне, болтая попеременно то с Ареком, то с Агаткой. Целыми днями сидел дома один (???) и не жаловался.

Уля видела девочку, выходившую из моего дома.

Малолетка, прихрамывая, непрерывно наводил повсюду порядок, вчера я не смогла найти стопку бумаги, которую оставила на полу возле компьютера. Пылесосом кто-то пользовался.

Два-три дня прошли спокойно. Я уже начала привыкать к тому, что в быту уход за мальчиком не многим отличается от ухода за девочкой, только он немного больше ест, как вдруг оказалось, что у нас снят с выпуска большой текст об одном министре, который, как на грех, был смещен с должности именно вчера, за два дня до выхода номера. Даже министры сговорились против меня! У меня были кое-какие нехорошие предчувствия в этой связи, хотя не буду скрывать – я не питаю симпатии ни к одному из них. Слишком они часто меняются, нет желания тратить на это силы. В редакции как будто кто-то разворошил муравейник. Не из-за трагедии с высокопоставленным чиновником, конечно, а из-за того несчастного текста, который стал неожиданно неактуальным, и прежде всего потому, что половина его была посвящена импозантной супруге министра.

Утром я отвезла племянника к Ареку и обещала забрать его около трех. Но поняла, что никак не смогу за ним заехать, поскольку Главный назначил на четыре экстренное заседание. Тося могла бы съездить за малолеткой, но ее не было.

Я позвонила Ареку.

– Тетя, мы вернемся на поезде! Я дойду до вокзала, это недалеко, я же хожу понемножку, ну пожалуйста.

С этого и начались мои проблемы. Оказалось, что независимо от возраста мужчины возлагать на него надежды – непозволительная ошибка.

Мы договорились, что Петрек должен успеть на поезд в двадцать минут второго или без двадцати два, потому что в два Арек был записан к ортодонту. А значит, самое позднее в половине третьего малолетка должен вернуться домой и сразу же мне позвонить. В три я была почти без сознания – дома к телефону никто не подходил, Я позвонила Ареку – никто не брал трубку.

Я позвонила Рене, чтобы она съездила ко мне и проверила, дома ли Петрусь. Ренька воскликнула: «О Боже!» – и пообещала мне перезвонить. Я позвонила в справочную на вокзал, чтобы узнать, не было ли перебоев с электроэнергией и не отменялись ли поезда, но, увы, все отправлялись вовремя и по расписанию.

Кама спросила, не позвонить ли ей в справочную по несчастным случаям, и я на нее наорала. Я позвонила родителям Арека и очень деликатно спросила, дома ли их сынишка.

– Он с бабушкой, – ответили мне, – на приеме у ортодонта.

Я снова позвонила Ареку. К телефону подошла бабушка и сообщила, что внучка нет, он часа два назад пошел с тем приятелем, который в гипсе, чтобы проводить того на поезд, но она не волнуется, потому что Арек всегда опаздывает, и пусть родители занимаются воспитанием детей, потому что она уже старая и седая. Я была с ней совершенно согласна, но голос у меня дрожал.

Потом перезвонила Реня и сказала, что я ненормальная – оставляю кошек в такую погоду на дворе, они сидят и жмутся к кухонному окну, и что я бессердечная, и люди, которые не любят животных, не должны их держать, и что дома никого нет.

Мне казалось, что я умру.

В четыре тридцать в конференц-зале атмосфера была предельно накалена, и как раз подошла моя очередь выступать по своему вопросу: о предполагаемом расширении рубрики ответов на письма читателей и привлечении психолога для комментирования текстов с точки зрения социального явления потерянности и глубокой неудовлетворенности в нынешнем мире, а также оказания всесторонней помощи, которую предлагает наш журнал, и в этот момент в зал заглянула секретарша Главного и сказала, что мне звонят из отделения полиции в Пруткове.

Вся редакция посмотрела на меня, словно я всю свою жизнь состояла в мафии. У меня подкосились ноги, кровь отхлынула от лица, я вскочила как ошпаренная и выбежала, не обращая внимания на Главного, а также на Любиша.

За четверть минуты, пока я шла к телефону, я постарела на двадцать, а то и на тридцать лет. А потом я услышала в трубке голосок моего малолетки племянника:

– Тетя, забери меня отсюда…

– Моего племянника арестовали, – только и сказала я, просунув голову в дверь конференц-зала, – я должна идти.

Главный остолбенел, а я нырнула в мрачный вечер, который, собственно говоря, уже напоминал ночь. В полицейский участок в Пруткове я приехала через час. У моего малолетки племянника было растерянное лицо, но он явно обрадовался, увидев меня. Вместе с ним в комнате, довольно уютной, сидели Аречек, с которым я имела удовольствие познакомиться в несколько иных обстоятельствах, а также две девочки из их класса. Все подняли головы, как только я вошла.

– За проезд без билета налагается штраф. Это ваши дети?

– Упаси Бог! – выпалила я. – Ни один из них. Даже этот! – Я показала пальцем на малолетку, который тотчас съежился. – Я – тетя.

– За задержанным несовершеннолетним ребенком должны являться родители, если у задержанного отсутствует документ, подтверждающий его личность.

– Родители в Австрии, – кротко сказала я, – он на моем попечении.

– И даже не знает, как зовут его мать?

– Агнешка, – поспешно сказала я, а потом вспомнила: в метрике у Агнешки первое имя [38]38
  В Польше ребенку часто дают два имени, одно – в честь святого, в день которого он родился. Но в жизни, как правило, называют его только одним именем.


[Закрыть] – Ядвига, но она никогда в жизни им не пользуется. – Или Ядвига.

– Я им то же самое сказал, тетя, но они мне не верят!

– Пожалуйста, – человек в мундире внимательно посмотрел на меня и жестом пригласил пройти в соседнюю комнату.

Я улыбнулась, желая ободрить племянника, и ушла с полицейским.

Мы сели друг против друга.

– Они ехали без билета. Вы представляетесь тетей и не знаете, как зовут вашу сестру, да?

– Двоюродную сестру, – уточнила я.

– Можно я взгляну на ваши документы?

Я порылась в сумке и протянула паспорт. Он внимательно его изучил и вернул мне. Видимо, поверил, что я – это я, потому что потер лоб и сказал:

– Всех четверых привел контролер. Ехали без билета. И без карточки учащегося. Ваш племянник не мог вспомнить, как зовут его мать. Его друг не мог вспомнить, где он живет. Их подружка не могла назвать свою фамилию. Вторая сказала, что не знает, кто у нее отец. Это похоже на издевку. Ваш племянник назвал место рождения – Триполи в Ливии. Его приятель сообщил, что родился в Злитене. Я был вынужден задержать всех четверых, наш долг не оставлять без внимания такое поведение. Поймите, у нас нелегкая работа.

– Но простите, – я обрадовалась, что могу быть им полезна, – он и в самом деле родился в Ливии. Мой зять был там по контракту! Правда, Агнешка сразу же после родов вернулась в Польшу. Ливия – страна не для женщин. Арек тоже родился в Ливии, только его отец был там по частному контракту, а у Петрека – по линии ООН.

А Агнешка просто ненавидит свое настоящее имя и поэтому называет себя вторым, ну и бедный ребенок не знал, как вам ответить! При этом только у мальчиков гражданство польское… наверное, польское, – добавила я на всякий случай и была очень довольна собой, потому что все объяснила.

Я откинулась на спинку стула и бросила взгляд на пишущую машинку. Как приятно оказаться в месте, где еще стоят пишущие машинки, а не бездушные компьютеры.

– А почему его дружок не знает, где живет? – Полицейский с подозрением уставился на меня. – Мы здесь не для того, чтобы шутить шуточки.

– Я знаю! – Слава Богу, я знала от Агнешки кое-что о семье Арека. – Они недавно переехали из Варшавы, от дедушки с бабушкой. И малый не знает, где он прописан – в новом доме или еще в Варшаве.

– А девочки?

– Девочек я не знаю, – предупредила я. – Но подумайте сами, случается ведь, что кто-то не знает своего отца. Может быть, я поговорю с ними?

– Ладно, попробуйте, – сказал страж порядка, глядя на меня как на сумасшедшую. Еще бы – я с одного слова понимала то, что у него в голове не укладывалось.

Мы вернулись в комнату, где смирно сидели дети. Но моя помощь уже была не нужна. Две женщины прижимали к груди двух девочек.

– Какие же вы бессердечные! – горячо воскликнула одна из мамаш. – Ребенок вам все объяснил!

– В протокол необходимо внести имя отца, – настаивал полицейский.

– Ну я же вам говорю, что процесс об удочерении еще не закончился. Отец девочки лишен родительских прав, а ее удочеряет новый муж! Так какое имя и какую фамилию вам сообщить?

Полицейский беспомощно развел руками:

– Какие хотите. А ваша дочь? Почему она сказала, что не знает вашей фамилии?

– Грушенька, – породистая женщина крепко прижимала девочку, – ты не помнишь? У меня теперь фамилия, как у дяди Адриана! Я же тебе говорила. А у тебя папина. Я после свадьбы, вместе с твоим дядей, отказалась от своей девичьей фамилии, но уже не могла взять фамилию папы, разве ты не помнишь? Мы же с тобой говорили об этом.

Полицейский смотрел на нас с неприязнью. Я не завидовала ему. О tempora, о mores! [39]39
  О времена, о правы! {лат.)


[Закрыть] Я засунула малолетку в полученную недавно из ремонта машину и медленно поехала домой. Малый молчал.

– Извини, тетя… я не хотел…

Он должен был еще добавить: «Я не нарочно». Возникло ощущение дежа-вю. Как маленькая Тося.

– Почему у тебя не было билета? Я же дала тебе деньги! – вздохнула я с чувством вины, потому что он был оставлен со мной, чтобы я за ним присматривала, и вот как он мне отплатил за доверие.

– Потому что поезд уже отходил, за билетом я не успел. А когда хотел купить у проводника, было поздно, потому контролер уже нас поймал. А у Арека не было карточки учащегося, и у Агатки, и у Зоей, ну а я не хотел быть лучше… и сказал, что у меня тоже нет. Я не думал, что он отправит нас в отделение! Но было уже слишком поздно!

Я молчала. У меня не было сил. Почти семь часов, на работе – полнейший провал, я чувствовала себя так отвратительно, что надо было либо немедленно рухнуть в постель, либо напиться, либо принять успокоительное и лечь спать, а лучше – все сразу.

– Не сердись, тетя, ладно?

Я молчала. Мы подъехали, Петрек, прихрамывая, открыл ворота. Я впустила котов в дом – они явно были обижены – и, не снимая куртки, села в кухне. Борис подошел ко мне и потыкался своей седеющей мордой в руку.

– Ну так что, тетя, ты не скажешь родителям? Малолетка с видом приговоренного к смерти стоял на пороге и смотрел на меня, как теленок перед забоем.

– Не скажу, – вздохнула я, представив себе выражение лица Агнешки, когда ей станет известно, какова была моя опека и каким образом ее бедный ребенок оказался в полицейском участке.

Он тоже не сказал.

СЧАСТЬЕ ПЕРЕМЕНЧИВО

Тося с Исей почти не выходят из комнаты наверху в мансарде. Они вдруг поняли, что май будет все-таки в этом году, а не через четыре года. Моя мама каждую неделю готовит гору вареников, я ношу им соки и фрукты. Ни к чему не придираюсь. Господи, сделай так, чтобы Тося сдала выпускные экзамены, и больше я тебя ни о чем не попрошу!

Дорогая Юдита!

Будь взрослой, разумной женщиной. Не пей, потому что это не метод решения проблемы. Не надо снова курить. Работай ради этой жизни так, как если бы ты собиралась жить вечно, и во имя той, как если бы завтра тебя ожидала смерть.

Будь терпелива. Шесть недель – это не вечность…

Сердечный привет тебе шлет Юдита.

Главный наконец-то разрешил, чтобы я написала об изнасиловании. Ничего не тая, всю трагическую правду. Идет тяжело, три женщины набрались мужества рассказать, у меня уже есть интервью с судьей, которая вела подобные процессы, и беседа с психологом. К сожалению, не хватает оптимизма.

Борис чувствует себя все хуже. Я забыла, что он уже старый, а теперь неожиданно это стало заметно. Приезжала Манька. Заглянула ему в пасть и сказала, что он, видимо, поджирает у кошек консервы, потому что у него почти нет зубов – мои коты едят мягкий паштет из банок, а ему я насыпаю сухой корм. Раз в два дня я варю ему кашу и макароны, а он все равно предпочитает кошачью жратву.

Сегодня Уля подозвала меня к забору. Уже несколько дней как тепло, с южной стороны снега нет и в помине, короткая зима была у нас в этом году. Уля потащила меня в глубь сада и с гордостью показала свою форсицию – если будет стоять такая погода, она, того и гляди, зацветет.

Дорогая Юдита!

Вспомни, как год назад ты лучше, чем сам Адам, знала, что он делает, где бывает и почему пахнет дамскими духами.

Если ты не способна учиться на собственных ошибках, значит, стоишь на месте. Не позволяй, чтобы твоя жизнь полностью зависела от других. А какой она будет, зависит лишь от тебя. Несомненно, всегда есть что-то, о чем ты не знаешь, но как отнестись к происходящему, ты определяешь сама. Стремись быть в согласии с собой. Четыре недели – это не вечность… Подожди, и все прояснится.

Целую. Желаю ни пуха ни пера.

Юдита.

В начале марта моя карьера в редакции закончилась внезапно и бесповоротно, по-моему, совершенно без явных на то причин, хотя, вероятно, я сама во всем виновата, как всегда. Главного уволили в понедельник – в срочном порядке, он даже не успел с нами попрощаться. Меня Любиш выгнал в среду. Я получила выходное пособие за три месяца.

И хорошо, хотя бы не буду уже волноваться из-за того, что неизбежно должно произойти. Мой последний день на работе прошел под знаком сплошных сюрпризов.

– Поздравляю тебя, Юдита, – сказала Кама и от всей души меня расцеловала.

– Попомни мое слово, мы еще все окажемся на улице, – шепнула мне на ухо Яга.

Когда я собирала свои вещи – а было их не так много, – у моих сослуживиц в глазах стояли слезы. Кама протянула мне листок с телефоном редакции журнала «Пани и пан».

– Позвони, они искали кого-то для работы с письмами.

Снова надо начинать все заново. Ну что ж, такова жизнь. Она прекрасна, мужчины красивы, а потери неизбежны.

Тося учится.

Борис болеет.

Сейчас линяет.

У Потомика – черная шерсть, и потому незаметно.

Несомненно, идет весна.

Я поехала сегодня в Варшаву на поезде. Стоял ясный день, и я решила – почитаю, когда буду возвращаться вечером. В журнале «Пани и пан», к сожалению, уже не требовался редактор. Не требовались также ни корректор, ни уборщица – никто. Я на минутку заехала к родителям.

– Дорогая, ты заботишься о Тосе?

Нет, не забочусь. Тося сама заботится о себе. Я забочусь только о том, чтобы не располнеть.

– Ты плохо выглядишь, наверное, похудела, – сказала моя мама.

– Женщине в твоем возрасте, – подхватил мой отец, – не надо худеть. Морщины да и всякое такое… Я бы на твоем месте…

Они никогда мной не будут довольны. Я зашла в букинистический магазин – может, найду какую-нибудь книгу с полезными советами для женщин, которые не знают, как жить? Но я же сама все знаю. Только почему-то мне трудно применить эти знания в жизни. На углу Маршалковской и Иерусалимских аллей (как же не помнить, что здесь когда-то меня ждал мой Голубой) я наткнулась на Главного.

– Приветствую вас и приглашаю отведать то, что, несомненно, вредно для здоровья, – сказал Главный, и я отправилась с ним в ливанский ресторан, невзирая на то что как раз в это время уходил мой поезд.

– Меня он тоже уволил, – сообщила я бывшему шефу и, кажется, была этим горда.

– За что?

– За изнасилование. – Я опустила голову и вспомнила, как согласилась изменить свой текст при условии, что смогу написать о чем-нибудь, что действительно для меня важно. Выбрала меньшее зло – нелегкая меня, видно, попутала.

– У вас был хороший текст, – сказал Главный. – Любиш это знал.

– Да, но… – запнулась я, смутившись. Как говорить мне со своим собственным шефом, первейшим шовинистом на свете?

– Ну, смелее, пани Юдита, – ободрил меня Главный, – что случилось?

– Текст бы пошел, но Любиш его изменил…

И перед глазами всплыл пан Любиш, как он, улыбаясь, говорил:

– Без преувеличений, пани Юдита, и с таким пафосом! А не провоцируют ли сами женщины? Не будь этих коротеньких юбочек, этих кокетливых взглядов, то, надо думать, и изнасилований было бы меньше, разве не так? Это второй аспект, который вы не учли!

– Второй аспект? – Я не совсем поняла, что он имел в виду. – Какой второй аспект?

– Ну, известно, что, когда женщина говорит «нет», это значит «быть может», когда говорит «быть может» – это значит «да», а когда говорит «да» – это не женщина… – Любиш захохотал, а у меня кровью налились глаза. – Правда?

«Неправда! – крикнула я. – Вы законченный дурак, мыслящий дурацкими стереотипами, которые невозможно перевести на человеческий язык! Вы не понимаете, что речь идет именно о том, что „нет“ – это „нет“, а „да“ – это „да“. Именно об этом текст!»

Я открыла глаза и крикнула уже вслух:

– Как вы смеете?! Неправда! Я сыта по уши пошлыми шуточками! Это слишком серьезный вопрос! Разве вы не понимаете, что именно в этом дело, что «нет» значит «нет», а «да» значит «да»!

Пан Любиш исчез с моих глаз, а я услышала голос своего Главного:

– Вот же дурак! Хороши дела! Ну что же, иногда и мужчины ни к черту. Однако, пани Юдита, я так рад, что мы с вами встретились, потому что я и так собирался вам позвонить… Я готовлю новый проект «За советом совет»… Вы не хотели бы вести рубрику писем?

Я думала, что брошусь ему на шею.

Когда мы встали из-за столика после продолжавшейся два с половиной часа беседы, темой которой был этот дурак Любиш (мужчины лучшие сплетники, чем женщины, жаль только, что редко в этом сознаются), Главный взглянул на меня с улыбкой:

– В среднем половой акт в нашей стране продолжается все-таки две минуты. Но вы, женщины, по истечении этих двух минут не вправе утверждать, что мы плохие любовники, не правда ли?

Я никогда не утверждала, что Главный – плохой любовник. Но если он напишет мне об этом, то я с удовольствием отвечу. Чертов шовинист!

ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ПОЕЗДЕ

Поезд тронулся, город остался позади, в тусклом освещении вагона я видела свое отражение в оконном стекле. Достала книгу, но читать было слишком темно, лампочки под потолком горели выборочно. В Регулах в мой вагон сел мужчина. Сначала он прошел в конец, потом огляделся по сторонам, я быстро опустила голову, но краем глаза за ним наблюдала. На этот раз не помогало мне многократное повторение слов: «Мир – приятное и дружелюбное место, мир – приятное и дружелюбное место». Я видела, как мужчина направился обратно, неотвратимо приближаясь ко мне, и сел в середине вагона. На ногах у него были коричневые ботинки на шнурках. Я видела, что он таращился на меня. Хотя я избегаю всяческих новостей, но мне вспомнились все статьи об убийствах, нападениях и ограблениях. Я притворялась, что читаю, но на меня напала дрожь. Горькая правда состояла в том, что в вагоне не было никого, кроме меня и этого типа с грязными помыслами. Мир, вероятно, и приятное, и дружелюбное место, но этот вагон – нет!

Поезд остановился на следующей станции. Я медленно закрыла книгу, как ни в чем не бывало положила ее в сумку, и у меня замерло сердце. Мужчина встал и пересел ближе. Я во все глаза принялась смотреть в окно и увидела его отражение. Он пересел еще ближе и посматривал на меня. Я встала и как ни в чем не бывало перешла в другой вагон. Выглядело это глупо, но до моей станции ехать еще двадцать минут. В том вагоне сидели пожилая женщина и спящий мужчина. Женщина подняла на меня глаза, я села неподалеку от нее, облегченно вздохнула – я была уже не одна. Мне бы следовало сесть в первый вагон, в случае чего можно постучать машинисту, но туда перейти уже было нельзя. Сердце у меня колотилось как ненормальное. Поезд остановился, пожилая женщина потрясла за плечо спящего мужчину, они вышли. Поезд тронулся, и я с ужасом увидела, как раздвинулись двери и вошел мой преследователь. Он обвел взглядом пустой вагон и двинулся в мою сторону.

Перед глазами проплыла череда больших некрологов:

Мы прощаемся с тобой, Юдита, незабвенная и незаменимая наша подруга.

Коллектив редакции.

Непревзойденный редактор, необыкновенная женщина, которую я недооценивал.

Главный редактор Артур Любиш.

Единственная любовь моей жизни…

(Без подписи.)

Моя любимая бывшая жена, прости…

Эксик.

Мужчина сел напротив меня. Я засунула руку в свой рюкзачок. Так легко я не расстанусь с жизнью, о нет! Нащупала ключи и крепко зажала их в кулаке. Кажется, в минуты опасности у человека перед глазами предстает вся его жизнь. Перед моими предстала не жизнь, а мой младший брат. В ванной, лет этак тридцать назад. Родителей не было дома, и мы поругались из-за чего-то очень важного – к примеру, кому выходить с собакой, или выносить мусор, или из-за какого-нибудь карандаша – и некоторое время усердно колошматили друг друга: я вцепилась ему в волосы и царапалась, а он мне двинул как следует. Услышав скрежет ключа в замке, мы дружно бросились в ванную, обмывать нанесенные друг другу раны – я кровь под носом, а он следы от моих ноготков. Мой любимый братик в ту минуту в ванной комнате снисходительно дал мне пару советов, а именно: всегда держи что-нибудь в руке, тогда удар будет сильнее, и не царапайся, проку от этого мало, врежь по яйцам.

Я напряглась, как тигр перед нападением. Ключи держала в руке, крепко зажав в кулаке; казалось, что они вонзились в меня до кости. Пусть только шелохнется! Одно движение, и он поймет, что значит нападать на женщину, мать.

В голове у меня стучало: «Не будь жертвой! Кричи! Защищайся!»

Нет, кричать было бесполезно, в вагоне все равно никого, кроме нас. Надо было сосредоточиться и ничего не упускать из виду! Я подняла голову и взглянула ему прямо в глаза – пусть знает, что я его вижу. Не мужчина это был даже, а скорее мальчишка, но парни тоже бывают злые, меня не обманет его робкий взгляд. В Англии убийство совершил двенадцатилетний подросток. Так легко ему со мной не справиться, правда, мне будет немножко трудно врезать по яйцам, потому что он сидит, но пусть только двинется, я его опережу, знаю точно. Поезд остановился, дверь открылась, закрылась – никого. До дома две остановки. Еще целых два перегона. Мир – приятное и дружелюбное место. Я бросила взгляд на пол, прикидывая, куда поставить ноги. Он может меня схватить, когда я буду вставать. Я незаметно вытащила руку с ключами – один был длиннее, немного торчал. Парень начал ерзать, я обмерла.

– Извините, что я подсел к вам, – сказал он. Голос приятный, на вид не больше шестнадцати лет. Бандит с обворожительными зеленовато-серыми глазами, но меня не обманет ни тон его голоса, ни приятная наружность! – Так неприятно ехать одному в такое время, я немножко боюсь, а здесь никого нет, кроме вас… Всегда надежнее с тем, кто постарше… – закончил мой преследователь.

Я шла домой через рощицу. Разве возможно такое, что несколько месяцев назад меня встречал Голубой?