Текст книги "Лед и пламя"

Глава 8,

в которой Софи раздираема противоречивыми желаниями, Вера подает ей надежду, а читатель узнает о том, на какую глупость может решиться доведенная до отчаяния девица шестнадцати лет от роду

У себя в комнате Софи прыгнула на кровать и сразу же приняла свою излюбленную позу: свернулась в клубок, обхватив руками колени, потом перевернулась лицом вниз и уперлась подбородком в подставленную подушку. Аннет называла такое положение сестры «позой собаки» и утверждала, что Софи в этой позе страшно похожа на маленькую злобную собачонку, которая вот-вот залает.

Софи буквально колотило от злости, и упертый в подушку подбородок позволял хотя бы не лязгать зубами. Мысли и образы скакали в голове беспорядочными обрывками.

«Как же она могла?!. Если бы был жив папа… Папа бросил все и сбежал… Аннет – дура… Все – предатели… Что же я?»

И как возможно оставаться здесь дальше, смотреть маман в лицо и каждый раз вспоминать, что она хотела… Какое счастье, что уж недолго осталось! Какое счастье, что Небо послало ей Сержа именно сейчас, а не годом раньше, когда она была еще ребенком, или двумя годами позже, когда…

«А что ж, если бы я не любила Сержа, то пошла бы замуж за Ираклия Георгиевича? Купилась бы на все его посулы и уговоры маман? Или нет?» Несмотря на всю свою склонность к иллюзиям, Софи умела задавать прямые вопросы не только другим, но и себе. Все окружающие ее люди единодушно считали оба умения недостатком.

На мгновение Софи представила себя перед алтарем рядом с Ираклием Георгиевичем. «Молодые, поцелуйте друг друга!» И вот к ней тянутся эти синие морщинистые губы под вислыми усами, в которых застряли табачные крошки… Софи сильнее прижала колени к животу, подавляя рвотный спазм. Никогда!

Скорее бы Серж вернулся из этого проклятого имения, и все уж решилось бы! Софи казалось, что сегодня последние нити, еще привязывавшие ее к матери и семье, порвались окончательно. Даже плетение кружев на коклюшках в Нелидовке виделось сейчас более предпочтительным, чем пребывание в родном дому. Вместе с Элен вспомнились ее слова о том, как трудно девушке быть без поддержки и опоры.

«Что я, горох, что ли?! – подумала Софи и даже фыркнула от возмущения. – Чего это мне за кого-то цепляться! Пусть только Серж вернется и поговорит со мной. Не нужно мне никакой опоры. Я сама буду ему во всем помогать. Если я чего-то не умею, так научусь. Мне пока просто не для чего учиться было. А если нужно будет для Сержа…»

Весь следующий день Софи провела в своей комнате, сказавшись больной. Маман после вчерашнего скандала разговаривать с ней не пожелала, Аннет боялась показаться на глаза. Гриша заскочил на минутку, не упоминая о вчерашних событиях (скорее всего, он их просто не заметил или не понял), пожелал сестре здоровья, рассказал смешной, но не очень приличный анекдот про попа и его петуха и убежал куда-то по своим делам. Все на свете переживания не могли испортить аппетита Софи, и поэтому очень хотелось есть. Вера перед уходом принесла Софи завтрак, да еще девятилетняя сестричка Ирен, серьезное и очень молчаливое существо с двумя толстыми косами, притащила в обед креманку со сладким, полурастаявшим пудингом.

– Мама сказала, что ты без сладкого обойдешься, – прошептала девочка. – Так я тебе свой пудинг принесла. Я только ложечку съела. Ты, Соня, не побрезгуешь?

– Нет, конечно, Ирен! Спасибо тебе. – Не глядя в креманку, Софи принялась запихивать в себя пахнущую ванилью массу. Обижать покладистую, незаметную сестру ей вовсе не хотелось.

Девочка облегченно вздохнула и осторожно дотронулась до рукава халата Софи.

– Ты, Соня, не огорчайся. Мама сейчас злится, а потом перестанет. Дядя Ираклий хороший, но уж очень старый для тебя – я понимаю. Тебе за молодого замуж хочется, и ты все время о том думаешь… Только, прости, Сонечка, сейчас не выйдет ничего…

– Что-о?! – изумилась Софи, развернулась вместе с креманкой и внимательно вгляделась в сестру.

Темные-серые, папины, глаза, как и у Софи самую чуточку приподнятые к вискам. Тонкие губы, очень густые, тяжелые пепельные волосы, сплетенные в две тугие косы. Вздернутый носик с весенними веснушками и… какая-то непонятная печаль на детском лице. Сейчас Софи поняла, что Ирен выглядит печальной почти всегда. С трудом она припомнила ее улыбку, но вот смех… Смеется ли Ирен вообще когда-нибудь?

– Что ты сказала сейчас, Ирочка? Что ты знаешь? – Софи постаралась говорить как можно ласковее, чтобы не спугнуть робкую сестру.

– Я ничего, Сонечка, не знаю, – печально вздохнула Ирен. – Я просто чувствую так.

– И что же ты чувствуешь? – Ситуация все больше раздражала Софи своей неопределенностью.

– Ты думаешь о ком-то, надеешься, а он уж и не помнит про тебя. Совсем. Он… – Ирен слегка поколебалась, словно разглядывая что-то за спиной сестры. – Красивый…

– Не может быть, чтоб не помнил! – вырвалось у Софи.

– Прости, Сонечка! Я всем в тягость! – В темных глазах Ирен блеснули слезы, девочка повернулась, выхватила креманку из рук сестры и собиралась бежать.

Софи ухватила Ирен за рукав.

– Постой! Что ты говоришь? Кому – всем?

– Гриша, когда в гимназию сдавать идет, всегда спрашивает: Ирка, выдержу? Я говорю… Потом, как провалит, кричит на меня. А что ж я, виновата, что он никогда урока не учит?!

– И что, всегда угадываешь?! – Любопытство Софи разом пересилило ее сердечное беспокойство.

– Всегда, – покаянно вздохнула Ирен и опустила голову.

– А что ж ты еще угадываешь?

Ирен неожиданно зарыдала. Софи нерешительно погладила сестру по голове. Утешать она не умела, когда кто-нибудь плакал, ей всегда хотелось убежать куда-нибудь и заткнуть уши. Или уж пойти и сделать что-нибудь. Василий Головнин говорил, что это мужская черта.

– Ну будет, Ирен, будет. Уймись! Мало ли чего тебе привидится. У тебя просто такая нервная конституция. Это вроде болезни, насморк там или парша. Маман наша тоже такая была. Теперь, видишь, прошло.

– Это правда болезнь? Просто – болезнь? – Глаза Ирен блеснули надеждой из-под опухших век. – И можно вылечиться?

– Конечно, – твердо сказала Софи. – Оно даже само пройти может. Если ты не будешь об этом каждую минуту думать. Вот смотри: тебе про меня показалось. А я твердо знаю, что это неправда. Тот человек, о котором я думаю, любит меня больше всего на свете. И скоро мы с ним будем вместе.

– Правда, Сонечка?! – просияла Ирен. – Он тебе сам так сказал?

– Тысячу раз! – ничуть не кривя душой, заявила Софи.

– Ой, как хорошо! – Ирен улыбнулась, сразу превратившись в очаровательного ребенка, и побежала прочь, приплясывая. На пороге обернулась, приложила пальчик к губам. – Я никому не скажу. А ты меня подружкой на свадьбу возьмешь? У тебя же сестер всего две, но с Аннет вы ссоритесь все время. Возьми меня, ладно? У меня во-от такой розовый бант будет, и локоны щипцами завьют. Я буду очень хорошенькая, тебе не стыдно меня будет…

После ухода Ирен Софи вдруг неожиданно поймала себя на очень странной мысли. Точнее, желании. Ей вдруг захотелось, наперекор всему, выйти замуж за противного старика Ираклия Георгиевича («А такой ли уж он противный? Ведь он же мне всегда нравился!») и разом обеспечить надежное будущее бодрому Сереже, который собирался идти вместе с ней по миру, веселому Грише, печальной Ирен и даже милому потертому карбонарию мсье Рассену («Я бы не дала маман его рассчитать, – подумала Софи. – А с Ираклием Георгиевичем они бы точно договорились»).

Что это еще за глупости?! – всполошилась Софи, словив себя на том, что строит уже довольно подробные планы. Перед глазами промелькнул фасон розового воздушного наряда подружки (для Ирен), виденный в модном французском журнале; увитая плющом беседка в Осиновке (Софи всегда мечтала иметь такую беседку); лодочные прогулки с Гришей на острова Череменецкого озера (Гриша гребет, а Софи собирает букет из упругих лилий); веселые игры с братцами и Ирен на лужайке перед красивым, хотя и несколько старомодным помещичьим домом все в той же Осиновке (дом, впрочем, можно будет слегка перестроить). Ираклий Георгиевич сидит с книгой в шезлонге на открытой террасе и с улыбкой наблюдает за играми детей. Маман приказывает подать самовар и баранок с медом…

«Довольно! – сама себе скомандовала девушка. – А как же Серж и наша с ним жизнь? Выходит, я тоже предательница? Я же люблю Сержа?! Ну конечно люблю, – успокоила себя Софи. – Просто братцев я тоже люблю и Ирен. Но это же совсем другое. Когда мы с Сержем поженимся, я уговорю его позаботиться о братцах. Ему же не сложно будет. А мсье Рассена мы к нашим детям наймем. Пусть он им про Наполеона рассказывает и французские сказки читает…»

Когда Вера внесла на подносе вечерний чай, Софи сразу же поняла: что-то произошло. Лицо Веры, как обычно, оставалось бесстрастным, но на скулах алел румянец, а где-то в глубине глаз конвульсивно подергивались зеленые чертики.

– Вот, барышня, чай вам и повидло яблочное…

– К черту повидло! Говори, что узнала!

Вера еще чуть помедлила, наслаждаясь значительностью момента, аккуратно пристроила поднос на столик, поправила завернувшуюся салфетку. Софи готова была растерзать горничную. Но тогда уж точно ничего не узнаешь…

– Сергей Алексеевич ваш приехал. Вчерась, ввечеру. Да только снова уезжать собирается. На этот раз надолго, как бы не навсегда…

– Навсегда?! – ахнула Софи. – Как же так? Куда? Откуда ты знаешь?

– Мне камердинер евонный сказал, Никанор, – начала с конца Вера. – А куда – это он и сам толком не знает. Сказал только: прощай, Вера, уезжаем мы с хозяином в дальние края!

– А чего это он с тобой прощается? – удивилась и насторожилась Софи. – Вы разве знакомы? Он разве не с Сержем в имении был?

– Да он приезжал как-то, – равнодушно откликнулась Вера. – Барин его какую-то пустяковину забыл, а обойтись не может. Вот и послал Никанора. Тут меня с ним и познакомили, как я интересуюсь…

– А чего ж ты мне не рассказывала?

– Да чего попусту беспокоить? Это ж не барин приехал, слуга. Теперь вот говорю…

– Ладно! – Софи решительно вскинула голову. – Я должна его непременно увидеть до отъезда. Может, я с ним поеду…

– Прямо так вот?! – не скрыла удивления Вера. – А как же…

– Мне все равно, мне важно, что он скажет. Ты позвала его? Сказала?

– Да нет, я и не видела его. Как поговорила с Никанором, так и решила сначала вам доложиться. Подумала, может, ввиду скорого отъезда его…

– Не надо было тебе думать, Вера! – решительно сказала Софи. – Ступай и позови его.

– Сейчас? Ночь на дворе. Куда ж я пойду? Да он меня и слушать не станет. Что, скажет, за срочность!

– Правильно, – подумав, согласилась Софи. – Пойдешь завтра с утра, чтоб он не успел по делам уйти. А днем я его ждать буду…

Дождалась.

И что ж? Прошлому конец. Папá, которого считала лучшим другом, сбросил все карты и сбежал туда, откуда не возвращаются. Маман желала бы повыгоднее продать старшую дочку милому грузинскому дядюшке Ираклию и тем обеспечить себе и остальным детям сносное будущее. Серж, с которым собиралась прожить всю жизнь… Серж прямо сказал, что он едва помнит ее и никаких чувств к ней не испытывает… Права оказалась младшая сестренка, будь она неладна! Из всех мечтей… тьфу, мечтов… тьфу, мечт… склоняются они хоть как-то? В общем, из всего получилась большая куча дерьма…

«Фу, Софи, как ты груба!» – сказала бы маман, если б могла подслушивать мысли. Хорошо, что не может. Но что ж теперь – ядом крысиным травиться или, может, как бедная Лиза – в канавку броситься?

Вот еще! Не дождетесь!

Ладно, утешила себя Софи своей любимой приговоркой, доставшейся ей от старенькой няни. Что-нибудь да будет, потому что никогда не бывает так, чтоб ничего не было.

Девушка вытерла щеки об подушку, а глаза – рукавом платья.

– Давай умываться! – скомандовала она Вере.

Вера с готовностью наклонила кувшин.

– А что, Никанор говорил тебе, когда они с Сергеем Алексеевичем едут? – спросила Софи, вытираясь жестким полотенцем, от которого почему-то пахло анисом.

– Точно не сказал, твердил только, что вскорости… А вы-то как промеж собой договорились? Или не сошлось что?

– Он не хочет, чтоб я с ним ехала, – независимо сообщила Софи. – Гадкий какой, правда?

– Ну… – Вера дипломатично пожала плечами. – Тут его дело, мужское… Вы ж не знаете, чего у него там приключилось, что он срочно из Петербурга съезжает. Может, он вас оберечь хочет?

Несколько мгновений Софи сосредоточенно размышляла, потом вдруг ее заплаканное лицо просияло.

– Вера! Как здорово! А я сама не подумала! Ты, Вера, умнее всех моих знакомых барышень во сто раз! Я тебя так люблю!

– Это за что же, барышня, вы меня скоро так полюбили? – не скрывая недоумения, может быть даже слегка изображая его, поинтересовалась Вера.

– А вот за то! У Сергея Алексеевича, конечно, что-то случилось. Может, неприятность какая или даже горе. И уехать ему надо, и вовсе недосуг. А тут я лезу! Он потому и не стал мне о своих чувствах говорить, и груб был со мной, чтоб напрасных надежд не будить и чтоб я считала себя свободной…

– Свободной от чего? – искренне удивилась Вера. – Вы с ним что же…

– Да нет, нет! – Софи с досадой махнула рукой. – Ты, Вера, не понимаешь и не поймешь никогда, потому что из деревни и в свете не бывала… Ты не подумай, что я корю тебя. Все люди перед Богом равны… Просто у нас все по-другому…

– Это уж точно! – усмехнулась горничная. – И что ж вы теперь с этим «другим» делать будете? За Ираклия Георгиевича пойдете?

– Откуда ты?.. – Софи оборвала себя. Прислуга всегда все знает, пора уж запомнить. – Никогда я за него не пойду!

– А жить как же? Господа-то без денег жить не привыкли…

– Отвяжись! – На этот раз Софи уловила издевку и тут же ощетинилась. – Не твоего это ума дело!

– Ну вот, – притворно вздохнула Вера. – Такова из веку барская любовь: то люблю, то вон пошла…

Софи внимательно взглянула на Веру, но ничего толкового не разглядела. Ну и бог с ней! Грамоте она знает, да что толку-то, все равно нельзя с ней как с ровней говорить, подумала девушка. Не поймет. Прислуга, что с нее возьмешь…

Перестав думать о Вере и разговаривать с ней, она тут же перестала и видеть ее, как если бы Вера в ту минуту вышла из комнаты. Умение искренне не замечать присутствующих в комнате слуг ее окружение считало неотъемлемой чертой человека из общества. Софи обладала этим умением в полной мере.

Свернувшись на кровати по своему обыкновению, Софи предалась отрадным для ее измученной души рассуждениям. Теперь ей все было ясно как божий день. Разумеется, у Сержа существуют какие-то проблемы, которые требуют его присутствия где-то в другом месте… Может быть, он вообще революционер и сочувствует одной из тех организаций, которые предыдущего императора убили. Оля Камышева рассказывала, что их до сих пор из Департамента полиции ищут… Это, конечно, страшная глупость и вообще государственная измена, но мало ли в какие непонятные и малоинтересные дела впутываются мужчины! В любом случае очевидно, что он совершенно не склонен впутывать в них Софи, которую хотя и любит, но считает очаровательным ребенком, не способным на искренние и глубокие чувства. Софи, разумеется, полюбила Сержа, кто бы он ни был, по-настоящему и навсегда. Теперь ее задача – доказать ему это и по возможности помочь разрешить его трудности. Убедившись в искренности чувств Софи, здравости ее ума и силе ее характера, Серж, конечно, не найдет более препятствий для их совместного будущего. Попутно разрешатся и все проблемы самой Софи. Правда, для исполнения этого великолепного плана Софи все время должна находиться рядом с Сержем. А он на днях отбывает в неизвестном направлении. Даже если удастся еще раз встретиться с ним и спросить напрямик, Серж, разумеется, ничего не ответит. Как же поступить?

Софи поплотнее уперлась подбородком в подушку. Спустя полчаса у нее уже был готов подробный и безукоризненный, как ей казалось, план, который приведет ее прямиком к желанной цели. Она хотела позвать Веру, но с некоторым удивлением обнаружила, что горничная никуда не делась и по-прежнему сидит в комнате на стуле, читая взятое с полки изящное карманное Евангелие Софи – подарок матушки на прошлое Рождество.

– Здесь, что ли? – Софи обернулась к Грише, облизнула губы, дернула за ленту шляпки. Узел развязался, шляпка вместе с вуалью сползла набок. Софи сорвала ее с головы, бросила на сиденье.

– Так мне стоять или как, господа хорошие? – спросил пожилой извозчик, с добродушной усмешкой оглядываясь на юных седоков. – Или дальше поедем?

– Стой! – крикнула Софи. – Я, кажется, узнала. Ты, Гриша, жди меня здесь. Я скоро.

– Да что тебе надо-то, Соня? Скажи мне, – попросил мальчик.

– Задачку решить. – Софи усмехнулась и, подобрав подол, спрыгнула на тротуар.

– …Вот такие мои дела, любезный Поликарп Николаич, – закончила Софи. – И только вы можете мне помочь… Иначе я погибну окончательно, – добавила она, вспомнив, что именно так выражалась одна из героинь когда-то читанного романа.

– Бедняга, вот бедняга! – сокрушенно покачал головой старенький математик и в сердцах выдернул волосок из уха. – И как же это его угораздило так вляпаться!

– Я, я – бедняга, – направила старичка Софи. – Я – Соня, особа женского пола… Меня все обманули…

– Да не об вас, голубушка, речь! – вздохнул Поликарп Николаевич. – Я об том графе… или кто он там… об том грузине толкую… Вот кого жаль! А вы – что ж… существо эфирно-магическое по праву возраста и половых эманаций, вокруг вас энергии закономерным порядком так и взвихриваются, так и взвихриваются…

– Поликарп Николаич, голубчик, помогите мне, прошу! Я так несчастна! – Софи умоляюще сложила руки у груди и полуприкрыла сияющие от возбуждения глаза, зная, что в такой позе, подчеркнутой траурным нарядом, выглядит особенно трогательно. Подумала, не опуститься ли на колени, но потом решила, что это будет излишне. Все-таки старичок умен.

– А чем же я могу-то, Софья Павловна? Жениться, что ли, на вас вместо этого грузина?

Софи вздрогнула, распахнула глаза и с облегчением обнаружила, что математик меленько подхихикивает в бородку.

– Поликарп Николаич, голубчик, я бежать решилась. Пока не успокоится все, да и о своей жизни подумать надобно. Мне денег нужно. У меня есть, мне папенька тысячу рублей оставил, но взять не могу, потому что возраст… Вы дайте мне в долг, голубчик, а я вам после все возверну. Вы ведь верите мне? А нет, так там внизу Гриша, он свидетелем будет, а я расписку напишу. Вы продиктуете, как надо…

– Софья Павловна, куда ж вам бежать-то? Зачем?

– Надо мне, поверьте, что надо. Всего объяснять не стану… – Софи трясло, она едва сдерживала себя, сжимая одной кистью другую.

Математик, кряхтя, поднялся из кресла, снял подушку с чайника, налил в стакан горячей воды, добавил заварки и еще чего-то из небольшой бутылочки со следами сургуча на горлышке.

– Выпейте-ка вот это, Софи, а то у вас прямо тут нервический припадок начнется. Что делать тогда? Доктора звать? Барышня в квартире, в припадке… Какой конфуз для бедного старика… Выпейте непременно, я говорю…

Софи послушно выпила и через несколько минут с удивлением почувствовала, как дрожь действительно отступает, словно в норку прячется. Поликарп Николаевич между тем продолжал говорить, рассуждая как бы о решении задачи…

– Деньги, стало быть, нужны… Кому ж они из молодых не нужны? Да и старым тоже… Здесь покуда понятно все. Вернете, стало быть? Верю, отчего же не верить. Вы – девушка честная, из порядочной семьи, что б там ваш папенька под занавес ни отмочил. Это так. Но вернуть-то сможете тогда лишь, когда в наследство вступите. Стало быть, лет через пять, как я понимаю. Не думали о том? Или думали, но полагали Поликарпа Николаича вечным… Понятное для молодости заблуждение. В том-то и загвоздка, любезная Софи, что не прожить мне на этом свете до вашего совершеннолетия, а стало быть, и долга с вас не получить…

– Да что вы, миленький Поликарп Николаич, говорите! – искренне воскликнула Софи, опускаясь на пол у ног старичка и кладя ладошки на его колени, укрытые клетчатым пледом. – Вы уж столько прожили, привыкли, чай, зачем же вам теперь помирать? Поживите, голубчик, еще! Мне так надо…

Поликарп Николаевич рассмеялся, потянулся за платком утереть выступившие слезы, попутно погладил и слегка сжал руки Софи своей высохшей ладонью.

– Софи, детка, как же вы чудесны в своем молодом животном эгоизме! Я не устаю вами восхищаться! Ну вот создала же природа этакое чудо… Как это там господин Дарвин писал…

– Так вы дадите мне денег, голубчик Поликарп Николаич? Гришу позвать?

– Гриши не надо. Потому как я больше чем уверен, что и он знает лишь часть вашего плана, а остальное вы держите в секрете. Пусть так и будет. Денег дам. Но при двух условиях…

– Что хотите!

– Вы ответите на один мой вопрос и дадите одно обещание.

– Спрашивайте же скорее!

– Бежать вы собрались не в одиночку? Есть ли верный человек, который обещал заботиться об вас и защищать от невзгод?

Софи задумалась лишь на мгновение, потом кокетливо улыбнулась старичку.

– Какой вы! Все-то вы знаете, все видите, все понимаете… ну куда же порядочная барышня одна побежит…

Поликарп Николаевич вздохнул со смесью облегчения и грусти.

– А под венец?

– Это уже второй вопрос! – Софи погрозила пальчиком, умильно, снизу вверх глядя в выцветшие стариковские глаза. – Теперь обещание.

– Коли, вернувшись из странствий, не застанете меня в живых, долг отдадите моей племяннице, Дунюшке. Евдокии Матвеевне Водовозовой. Все мое имущество ей отпишу. Бесприданница она, пятнадцатый год сейчас. А девушка всяческих достоинств преисполнена. Запомните или записать?

– Запомню, конечно, – деловито кивнула Софи. – Водовозова Евдокия, ваша племянница. Не беспокойтесь, Поликарп Николаевич, у меня память на все хорошая, и на гадости, и на благодеяния… Все меня кинули, а вы выручить готовы, даже и не зная, дождетесь ли отдачи. Спасибо вам. – Софи на мгновение прижалась губами к шафрановым высохшим пальцам. Поликарп Николаевич вздрогнул, отдернул руку. – А Дуне передайте, – серьезно добавила Софи, – когда б ни случилось, пусть на Софи Домогатскую рассчитывает. В память об вас все для нее сделаю, что смогу…

– Спасибо и тебе, деточка, – также серьезно кивнул Поликарп Николаевич. – Обязательно передам, потому что Дуня моя девочка робкая, жизни боится… А такое слово от тебя дорогого стоит, только ты покудова об этом не знаешь… Ну, вставай и мне помоги подняться, пойдем в кабинет… Да только не думай, что я тебя хоть вот на столечко одобряю… Из дома родного бежать с каким-то остолопом, который, ясное дело, поматросит и бросит… А если и женится, так что ж? Но ведь и выхода-то нет… Такое великолепное, полное жизни и страстей создание соединить с угасшим сморчком… Что ж выйдет? Тоска, смерть для обоих… Пусть уж лучше костер вспыхнет, опалит все кругом, одной легендой на свете больше станет… А там уж как случится… Не все ж гибнут-то. Живут, бывает, после неплохо, есть что вспомнить, по крайней мере…

Так бормотал добрый старичок, но Софи, бережно поддерживающая его под локоть, ничего не слышала. Да что там слышать… Она и вовсе уж покинула душой старую квартирку на Лиговке и была далеко-далеко…