Текст книги "Персефона"

А с какой пристальной неприязнью она наблюдала за приставаниями пьяного критика… как будто Рыжик сама их спровоцировала.

У Карины Аркадьевны были очень формальные представления о верности и трауре. Должно быть, она сильно пожалела, что свела невестку с симпатичным молодым программистом. Могла ли она что-то наговорить Мише и его семье, убедив их, что лучше юноше с хорошими карьерными перспективами в Америке не связываться с психически неуравновешенной сочинительницей? Могла ли соврать насчет смерти Михаила, чтобы Рыжик забыла о нем раз и навсегда и не звонила ему больше в попытках выяснить, куда же он пропал? Да, весьма вероятно.

Что же это… Значит, не было никакой цепочки смертей? Критик Толя умер, да, но это было просто совпадение: он напился в тот вечер, сел за руль… А Михаил жив-живехонек. Его действительно нет – здесь, в России, но где-то далеко, на другом конце света он очень даже есть.

– Значит, не было несчастного случая…

Эти слова вырвались случайно, и такой реакции, какая последовала, Рыжик вовсе не ожидала. Сергей мог бы поинтересоваться, о чем это она, но вместо этого он уставился на нее почти с ужасом и медленно спросил:

– А как ты догадалась? Вроде все было… эээ… хорошо спланировано.

– Что спланировано?

Он смотрел на нее молча, и она повторила:

– Что спланировано? Ты о чем?

– Ох черт, – сказал наконец Сергей. – Вот я так и знал, что ляпну что-нибудь не то.

Он запустил пятерню в непослушные вихры и еще больше их взъерошил. Рыжик терпеливо ждала.

– Я сделал кое-что очень неправильное, – неохотно признался он. – Ты будешь злиться, но… тут вот какое дело: меня попросили поухаживать за тобой.

Она смотрела непонимающе.

– Кто попросил? И при чем тут несчастные случаи?

– Ты помнишь, я говорил, что упал с мотоцикла, лежал в больнице?

– Так ты об этом?

Сергей явно пару секунд боролся с искушением сказать, что да, об этом, но потом все-таки обреченно вздохнул:

– Не совсем. Просто с этого все началось. В общем, если вкратце, я временно остался без работы. Руку надо было долечивать, деньги все вышли. Я квартиру снимал, а тут платить нечем. И такое предложение заманчивое… что я могу пожить здесь бесплатно, заодно типа дачу посторожить… А в обмен познакомлюсь с тобой и вроде как начну с тобой флиртовать и все такое.

– Погоди. Кто тебе это предложил? Карина Аркадьевна?

– Хозяйка? Нет, ну что ты. Я с ней толком и не знаком даже. Это Влад. Он хотел, чтобы у тебя вроде как появился интерес к жизни, так он сказал. Вот он меня сюда и пристроил. Мы с ним знакомы еще с института, только он на сценарном факультете был… Ты не веришь? Посмотри у меня в телефоне. Там звонки от него.

Рыжик вдруг вспомнила о том, как Наде показалось, что она где-то видела Сергея. Может быть, действительно видела – вместе с мужем. И еще – Влад действительно был знаком с Кариной Аркадьевной. Рыжик помнила: когда-то давным-давно Артем говорил, что его мать читала сценарий Влада, хвалила даже. Кроме того, Влад, кажется, делал для нее ремонт.

Конечно же, Карина Аркадьевна кого попало к себе не пустила бы – даже в дом, где она уже давно не живет. Нужны были рекомендации. И Влад сгодился бы в качестве поручителя…

Сергей смотрел виновато.

– Я, конечно, понимаю, как это все теперь выглядит со стороны…

– Со стороны пока все выглядит непонятно, – перебила Рыжик, все еще толком не осознав, в чем именно Сергей признается и как она к этому должна относиться. – Ты начал говорить про несчастный случай.

Сергей нервно поковырял ногтем краешек стола, соскребая какую-то невидимую пылинку.

– Это тоже Влад придумал. Сказал, что у тебя какой-то комплекс насчет того, что со всеми, кто за тобой ухаживает, что-то приключается. И это что-то вроде шоковой терапии. То есть ты увидела бы, что да, что-то неприятное может случиться, но я жив-здоров – и ничего страшного. Влад вообще-то хотел, чтобы я устроил что-то каскадерское – ну, знаешь, более драматическое, да так чтобы это у тебя на глазах произошло, но я сказал – это уж слишком. Мало мне одного раза в больнице в этом году. Нечего заниматься самодеятельностью.

Так вот почему Влад зашикал на Сергея, когда тот сказал: «Вот было бы нелепо – сначала на работе несчастный случай, а потом еще и на отдыхе». Наверное, испугался, что Рыжик вспомнит, какая у Сергея работа – каскадерская, и что ей в голову закрадется подозрение, не трюк ли это, не обман ли.

Даша потом сказала ей, что Сергей очень даже вовремя отскочил при падении дерева… А когда обрушилась полка, на ней очень удачно не оказалось посуды… Небольшая постановка с минимумом ущерба для главного участника. Но Рыжик никогда бы не догадалась сама, что все это проделано нарочно.

Наверное, она все-таки рассказала Владу больше, чем хотела, и не на шутку встревожила его своими параноидальными откровениями. Неужели он думал, что таким нелепым образом сможет ей помочь?

– И насколько продолжительными должны были стать наши… гм… отношения? – спросила она.

Сергей изобразил на лице нечто неопределенное.

– Да мы не то чтобы обсуждали конкретные сроки. Это уж как-то слишком! Влад сказал: надо, чтобы получился красивый роман. С ухаживаниями и все такое.

– Только ухаживаниями? А секс не предполагался?

Сергей мгновенно залился краской. «Как барышня, – подумала Рыжик. – Прямо Институт благородных девиц, надо же!»

– Влад сказал: это как получится. То есть, может, я тебе не понравлюсь.

– Это он тебя утешал таким образом?

Лицо у него стало и вовсе пунцовым. А Рыжик сама удивлялась своему спокойствию и даже этакой отстраненной циничности. Ситуация сложилась почти анекдотичная, но Рыжик не испытывала ни смущения, ни злости. Как, впрочем, и благодарности Владу за проявленную заботу. Подумать только – попросить приятеля, чтобы тот соблазнил не слишком довольную жизнью свояченицу. Что за логика у мужчин?

Сергей тем временем продолжал нервно расковыривать краешек стола. Скоро там должна была образоваться дырка.

– Я не хотел тебя обманывать. Я не думал, что это будет обман. Так, пообщаемся… по взаимному согласию… Что в этом плохого? Но тут случилось кое-что непредвиденное.

– Я ударила тебя кочергой?

– Ну-у… и это тоже. Но еще… еще Вика. В смысле – ты очень симпатичная, но…

– Вика тебе нравится больше?

Сергей удрученно вздохнул.

– Ага. Но я же не знал, когда соглашался, что так получится. Что я встречу кого-то еще, – добавил он в свое оправдание.

Рыжик чуть не рассмеялась. Просто восьмой класс какой-то. Любовные интриги. Нравится одна девочка, но встречаться буду с другой, потому что приятелю обещал.

– Насчет Вики я догадывалась, – сообщила она.

Было какое-то несоответствие в том, что он столь явно ведется на кокетство Виктории и прямо-таки млеет в ее присутствии, но при этом ухаживает не за ней, а за девушкой, которая встретила его с кочергой наперевес. Так вот в чем дело.

– Ты сердишься? – уныло предположил Сергей. – Я не хотел, чтобы так все запуталось, честно. Пытался объяснить Владу, когда он приехал, но тот сказал, что нехорошо вот так идти на попятный, раз мы уже договорились. Я даже записку тебе написал – думал, может, ты сама уедешь, и тогда автоматически все отменится. Ты ведь ее нашла?

– Так это ты? – изумилась Рыжик.

Сергей виновато кивнул.

Н-да, очень храбро и по-мужски. Впрочем, многим людям хочется, чтобы все как-нибудь автоматически устроилось без их участия.

– Что ж, – бодро заключила Рыжик, – давай считать, что красивый роман у нас был. Если что, я Владу так и скажу. Без интимных подробностей, само собой, но с намеком.

Сергей смотрел на нее с недоверчивым удивлением.

– Серьезно?

– Ну да, почему нет? В конце концов, ты ведь честно пытался. Что поделаешь, если ничего не вышло. Кстати, Вика, мне кажется, к тебе тоже неравнодушна. Интересно, ты ей обо всем расскажешь?

Сергей возмутился:

– Нет, конечно! – и после паузы неловко попросил: – Ты это… тоже не говори ей, ладно?

Рыжик заверила его, что не скажет ни словечка. Особенно если он еще раз одолжит ей свой телефон.

***

Вот и еще один секрет, но не страшный, а скорее забавный. Провожая Надю и Влада на остановку, Рыжик еле сдерживала улыбку. Наверное, это было чуточку истеричное веселье.

Как странно: то, из-за чего она мучилась несколько лет, разрушилось в течение нескольких минут. Она еще не поняла, что чувствует по этому поводу.

На прощание Рыжик поцеловала Надю, и Влада тоже чмокнула в щеку. Он старательно брился каждый день, но на подбородке мигом появлялась новая щетина.

Теперь понятно, почему он не хотел приезжать. Наверное, опасался, не проговорится ли Сергей, не выдаст ли по неосторожности, что они знакомы. Так вот о чем двое мужчин спорили, колдуя над шашлыками, – о ней и о Вике… Сказать ли Владу, что она обо всем знает? Нет, пожалуй, не надо. Неловко получится. К тому же, придется объяснять, что это Сергей проболтался.

Достаточно того, что я буду помнить, как ты хотел мне помочь, решила Рыжик. Пусть очень странным способом, но все-таки…

Возвращаясь к дому, она сделала крюк и прошла мимо участка Дениса и Вики. Там было тихо – ни малейшего намека, что хозяева дома. Наверное, в будний день оба уехали в город, а вечером вернутся. Зайти попозже? Или томиться до поздней ночи в нервном ожидании: придет ли Денис сам, прочитав сумбурную эсэмэску, отправленную с телефона Сергея?

Захочет ли Денис прийти вообще – после того, что она сказала ему вчера?

В конце она написала: «P.S. Скажи Вике, что она очень нравится Сергею. Он сам признался».

Ее собственный дом тоже, как всегда, выглядел безлюдным: Даша, должно быть, читала и слушала плеер, затаившись у себя в комнате. Казалось, что это опустелая площадка для некой инициации, страшного испытания, отгороженная от повседневной реальности. Можно ли считать, что это испытание уже состоялось – и пора вернуться к нормальной жизни? Срублено сухое дерево, и давние страхи оказались всего лишь сложенной кем-то сказкой…

Рыжику вспомнились рассуждения Влада про Дантов ад, где всегда найдется место для влюбленных, и слова Артема, сказанные когда-то давным-давно: мир иной у Данте похож на песочные часы. Ад – это воронка. Она сужается круг за кругом, до самой нижней точки в ледяной пустоте, где мучаются предатели. Казалось бы, дальше пути нет – большее падение невозможно. Однако через эту воронку Данте вместе со своим провожатым попадает в чистилище, выходит с другой стороны земли, где начинается его восхождение на гору – тоже круг за кругом. Ты можешь пройти все орбиты – и выйти к свету. Вопрос только в том, не остановишься ли ты на одной из них.

Иногда ей казалось, что она живет двойной жизнью. Одна – повседневная, будничная: сходить в магазин, приготовить обед. А другая… Это путь во мрак, погружение все глубже и глубже, блуждание по лабиринту – на первый взгляд бессмысленное. Но что если эта дорога все-таки вела Персефону куда-то?

«Я всегда знала, что умру, но никогда не чувствовала, что живу, – подумала Рыжик. – Может быть, пора начинать?»

Как обычно, к вечеру начали собираться тучи. Постепенно темнота осела копотью на дальние яблони и сделала их черными. Дениса все не было, но вдруг он просто-напросто еще не прочитал сообщение? Рыжик хотела надеяться, что так и есть, – и маялась от неопределенности.

В эсэмеске с чужого телефона всего не напишешь, даже если потом ее стереть. А недосказанные слова – это так мучительно…

Стукнула оконная створка, распахнулась. Рыжика окатил влажный порыв ветра. На подоконник упали первые дождевые капли. Потянуло сыростью, холодом и запахом мокрой листвы. Это было как будто приглашение к встрече, но не здесь и не сейчас… Нужно еще кое о чем договорить – там, где из стен сочится вода из Леты и времени больше нет.

Ожидание последнее

…На стенах проступала сырость, капли влаги сочились из них, как слезы.

– Я хочу войти, – прошептала она. – Впусти меня. Впусти.

Кирпичная кладка вновь поддалась от ее прикосновения, и она вошла из темноты каменного лабиринта в комнату, наполненную недобрым серым светом. И снова увидела ненастоящее море до самого горизонта. И Артем повторил:

– Я хочу, чтобы ты выслушала меня

Рыжик покорно присела на краешек табурета. Артем, не поднимая взгляда от листков с записями, словно опасаясь спугнуть ее, проговорил, отчасти повторяя уже прочитанный текст, но как будто чуть-чуть отредактированный:

– Тебе и самой давно кажется, что все вокруг напоминает декорации – как бы хороши они ни были, все-таки это фальшивка. Дом на отшибе – классическая фишка из готических романов. Ограниченное пространство и ограниченное число персонажей. Темный-темный лес, темные-темные ночи. Даже дни темные. Неожиданно гаснет свет, неожиданно из мрака вырастает чья-то фигура… Не сама ли ты все это придумала? Не занимайся плагиатом, милая Валентина. Придумай себе нормальную жизнь, а не череду сценок из готических ужастиков.

Я бы с удовольствием, подумала Рыжик. Но как?

– Ты, конечно, не помнишь, что сказал по этому поводу Аристотель, – предположил Артем, с иронической, чуть насмешливой ноткой в голосе. Это было больше похоже на его привычную манеру говорить. – Так вот, он сказал: «Строя дома, становятся зодчими, а играя на кифаре – кифаристами. Именно так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно – благоразумными, действуя мужественно – мужественными». Короче говоря, повторение одинаковых поступков порождает соответствующие нравственные устои. Вот так. Попробуй быть мужественной и счастливой – возможно, когда-нибудь у тебя получится. Это дело практики. Ты просто не пробовала.

«Интересно, почему я не написала текст самой себе? – вяло удивилась Рыжик. – Мне бы надо хоть что-нибудь ответить ему?..»

Артем, по-прежнему не поднимая взгляда, продолжал читать с листа.

– Да, это я развил твои страхи. Я дал им прорасти, позволил впиться в тебя корнями. Возможно, ты была обречена и без меня. А я лишь ускорил процесс… Что я сделал с тобой? Что ты с собой сделала?

А вода сочилась на пол, сочилась с картины, сочилась из стен.

– Пора покончить с этим, ты не находишь?

Вода лилась неудержимо и уже доходила до щиколоток. Рыжик вновь поджала ноги, понимая при этом, что все равно не убережется.

Артем теперь смотрел на нее в ожидании, но она не знала, что нужно сделать, что ответить, и ему пришлось подсказать:

– Отпусти меня.

Наполовину просьба, наполовину приказ – негромкий, без злобы в голосе, но полный спокойной уверенности, что ослушания не будет. Что ж, очень похоже на тебя, Артем.

Холодная змейка серебряной цепочки неожиданно соскользнула ей на колени, сама по себе. Артем протянул руку, и Рыжик, чуть помедлив, все еще не уверенная, что он хочет именно этого, осторожно положила цепочку ему на ладонь.

– Прощай, и если навсегда… – сказал он, зажимая цепочку в кулаке, а Рыжик только кивнула в ответ, опасаясь, что голос дрогнет. Артем, ты и сейчас не можешь обойтись без цитат. Иногда чужими словами говорить легче.

Вода поднималась все выше и выше. До пояса. До плеч. И дальше.

Они сидели друг напротив друг друга молча и недвижно, потому что все самое важное уже было сказано и сделано. Под водой, в странном мглистом сиянии, где мерно колыхались зеленоватые тени, Артем грустно и чуть отстраненно улыбался ей, как на старой фотографии. Без ненависти и любви.

Вот и все, Рыжик. Вот и все. Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.

Ее грудь разорвал то ли вздох, то ли всхлип. Глоток пустоты… и она проснулась. Подушка была мокрой от слез.

Рыжик сразу почувствовала, что чего-то не хватает, что-то не так, но потребовалось какое-то время, чтобы она поняла: на шее нет цепочки. Рыжик схватилась рукой, быстро провела по ключицам, ладонью скользнула на затылок: нет, не чудится. Пришлось включить лампу – и тогда цепочка обнаружилась в складке смятой простыни. Замочек не был сломан, просто почему-то расстегнулся. «Я же носила ее почти девять лет!» – подумала Рыжик. Она так привыкла к тоненькой серебряной ниточке, что почти не замечала ее, а теперь вдруг остро ощутила ее отсутствие.

Надеть снова? Рыжик помедлила, но потом вылила горсточку серебра в карман рубашки-ковбойки. Пусть спит там до утра, а там посмотрим.

Во сне она отдала цепочку Артему… Должно быть, просто почувствовала, как та соскальзывает с шеи. Очень логичное объяснение, но Рыжику хотелось вывернуть его наизнанку, поверить, что все было наоборот. Артем сказал: «Отпусти меня», – и когда она услышала его, цепочка стекла с нее серебряной змейкой, больше не нужная, больше ничего не означающая.

Ты любила его, как могла. По крайней мере – пыталась.

Он тоже. Пытался.

Но теперь все кончено.

Возможно, ты действительно держалась за свои воспоминания не столько из-за чувства потери, сколько от чувства вины. Или же они были смешаны в равных долях и хорошенько взболтаны, так что и не различишь уже, где один ингредиент, где второй. Сейчас все выплеснулось, все соединилось с подземными водами Леты.

Рыжик подозревала, что теперь не уснет очень долго – разве что забудется под утро, на пару часов, но сейчас ей и не хотелось погружаться в небытие. Сон, из которого она выскользнула, все еще колыхался зеленоватым подводным маревом у нее перед глазами. Она бы рассказала о нем кому-нибудь – и, может быть, снова поплакала немножко, и это были бы светлые слезы, – но кто ее выслушает среди ночи? Не будить же Дашу, в самом деле.

Ей показалось, что откуда-то снизу, из подвала донесся глухой звук – словно что-то обрушилось. Должно быть, Сергей опять бродит там среди всякого хлама. Натолкнулся на стремянку или еще что-нибудь и теперь ругается вполголоса, потирает ушибленную ногу. Если ему не спится, грустно, должно быть, сидеть одному посреди неживой, стерильной кухни Карины Аркадьевны. Холодной голубой эмалью сверкает посуда. Гулко тикают настенные часы с круглым черным циферблатом, похожим на солнце во время затмения, а маленький холодильник периодически издает неприлично урчащие звуки – вот и весь аккомпанемент к полночному бдению.

Рыжик откинула одеяло и выскользнула из кровати. Нашарила джинсы, надела. Вместе с длинной ковбойкой – сойдет как домашний наряд. Босиком, ступая очень тихо, чтобы не разбудить Дашу, она прокралась к двери в подвал. Та отворилась без скрипа, и Рыжик стала спускаться вниз, автоматически перебирая в кармане звенья цепочки, как маленькие четки. Надо было все-таки надеть сандалии, пол-то бетонный…

Тусклый свет пылью лежал на ненужных вещах. А возле машины… ой.

– Как странно, – сказал Влад. – Ты сама вышла мне навстречу. Наверное, это судьба.

Рыжик застыла на месте, немножко ошарашенная.

– Что ты тут делаешь? Ты же вроде уехал?

Его губы чуть дрогнули в улыбке – какой-то нервной, словно улыбаться было неуместно и он вовремя себя поймал на этом.

– Ну да, уехал. Но вернулся, как видишь. Надя будет крепко спать до самого утра, а я к этому времени как раз приеду обратно к ней. Поймаю попутку какую-нибудь. Лучше бы и Даши, конечно, здесь не было, но что ж поделаешь.

– Почему – лучше?

Влад нервно потер переносицу, точно хотел стереть с нее маленькую морщинку. Сказал, как будто самому себе, а не Рыжику:

– Я вообще-то не хотел, чтобы до этого дошло. Думал, что рано или поздно ты сама… с твоей-то вечной депрессией… что все как-то ускорится из-за этих несчастных случаев. Но что-то непохоже. Ты сегодня была почти веселая, даже странно. Не рассчитал, значит.

Рыжик выудила из его монолога самый неясный момент:

– Рано или поздно сама… это ты о чем?

Влад скривился: тема явно была ему неприятна.

– Знаешь, люди вроде тебя очень нерешительные. Все тянут, тянут… ждут чего-то… Ты столько раз говорила со мной о смерти, но нет чтобы по этому поводу что-то сделать. Столько переживала, что вокруг тебя погибают люди, а к совершенно очевидному выводу так и не пришла: если смерть поселилась с тобой в одном доме, ты никогда не выдворишь ее – вы можете переехать только вместе, дружно взявшись за руки. Вернуться в загробный мир, как эта твоя Персефона. Но нет. Ты все живешь и живешь. Не ожидал, что ты будешь так цепляться за жизнь. Наверное, придется тебе помочь.

Волна ужаса накатила и отхлынула. Нет, не может быть.

– Влад, это какие-то странные шутка. Что ты хочешь сказать?

– Да какие тут шутки, – с неожиданным раздражением отрезал он. – Мы с Надей ютимся в съемной квартире, а ты одна – тут, – он неопределенно повел рукой, как будто захламленный подвал представлял собой сказочные хоромы. – Так и будешь коротать здесь время до самой старости, перемалывать свои печали изо дня в день. А нас звать в благотворительных целях – ну и так, для компании просто, чтобы было кому поплакаться. Но если бы тебя не было… Мы бы тут жили, взяли бы Дашу к себе, завели бы наконец-то своих детей. Я думал-думал, может ли у меня быть нормальный ребенок, а потом решил – попробуем. В конце концов, Надя – человек здоровый… и физически, и морально. И будет у нас наконец-то большая семья, как Надя всегда хотела.

– Но я ведь тоже… часть семьи? – спросила Рыжик неуверенно. Она все еще не могла разобраться, правильно ли понимает то, что он говорит – и зачем он это говорит.

Влад только поморщился.

– Ты вроде меня. Вся такая облаченная в трепет, увенчанная ужасом. От твоих книг плохо спится по ночам. Ты как переносчик вируса, болеешь сама и заражаешь всех вокруг: люди начинают жить твоими страхами. Два депрессивных психа в одном семействе – многовато, тебе не кажется? Знаешь, есть comedy of errors – комедия ошибок, а твоя жизнь – это comedy of terrors, комедия ужасов. – Он сам невольно хохотнул над своей шуткой, но снова спохватился, очевидно, что это как-то не к месту. – Я-то хочу для нас с Надей жизнь обычную, нормальную. Просто чтобы все было хорошо, комфортно, удобно. Чтобы Надя была счастлива. Это будет проще, чем сделать счастливым себя самого. Мы с тобой испорченные люди, Рыжик, глубоко порочные, потому что слишком много думаем. И в основном – о чем-то плохом. А Надя… ее легко осчастливить. Ей не так уж много нужно. Например, вот такой дом за городом. Тебе от него никакой радости, а ей…

Он говорил и говорил, словно сам себя накручивал, заводил внутри себя какую-то пружину, а Рыжик привычно слушала, как если бы они просто болтали о жизни, как всегда. О жизни и смерти.

– Ты помнишь – ты со мной согласилась: все невыполненные желания – это капли недовольства, и под конец мы становимся сосудом со злобой. Чуть он покачнется – и пена через край. Сразу в крик, сразу ругань… А не выплеснешь – разорвет изнутри. Я не хочу, чтобы у нас с Надей было так. И этого не будет! – внезапно Влад так резко рубанул рукой воздух, что Рыжик отшатнулась. – Все, что она захочет, любой каприз – я это исполню, если смогу. Чего бы это ни стоило. Мне очень жаль, но… Точнее, нет, не жаль. Я все равно сделаю, как решил.

– Что решил? – переспросила Рыжик неожиданно охрипшим голосом.

– Думаю, тебе пора уйти. Небольшой несчастный случай. Я думал про газовую духовку, но не хотелось бы, чтобы с домом что-то случилось – вдруг пожар? – как-то очень буднично пояснил он. – Газ – такое дело, ненадежное. Вены резать – много крови. Так что придется, видимо, нести тебя к тому прудику, рядом с источником. Очень удобно, что дом на краю поселка: никто не увидит. Мне было бы спокойнее, конечно, если бы ты ничего не поняла. Хлороформ, а потом ты просто не очнешься. Я как раз на стройке очень удачно его из канистры немного налил в склянку – и утащил. Это же вроде как растворитель. Или он для какой-то антигрибковой обработки? Не помню. Но раз не получилось, что поделаешь. Будем действовать по обстоятельствам. Я постараюсь все сделать быстро. Мне-то все равно дальше с этим жить – одним неприятным воспоминанием больше, а для тебя скоро всё закончится по-любому. Так что ладно.

К тебе со всех сторон приближаются тени. Они запутают тебя, и будет трудно заметить, откуда появится Смерть. Так, кажется, сказала Ангелина Львовна?

Ты слишком много думала о смерти, и вот она перед тобой.

Вдруг накатила волна слабости.

– А если я закричу? – медленно спросила Рыжик.

– Сергей не услышит, он тоже спит, как и Надя. Мы с ним немножко выпили перед моим отъездом. Он был какой-то дерганый, но я его успокоил. Как, по-твоему, я вошел? У меня же комплект ключей, я просто открыл дверь и прошел мимо – он дрыхнет и на шум не реагирует. Так что если кто-то и прибежит, так это Даша. Но ты ведь не хочешь, чтобы она тоже пропала без вести? Я бы предпочел этого избежать.

Они несколько секунд выжидающе глядели друг на друга.

– Ты этого не сделаешь, – сказала Рыжик. – Я ведь знаю тебя, ты хороший человек.

Влад вздохнул, почти театрально, напоказ.

– Из хороших людей получаются хорошие маньяки, из плохих – плохие, вот и вся разница. Мы все немного сумасшедшие – помнишь, что твоя приятельница говорила… как ее там… Вика.

Она словно очутилась в самой узкой части песочных часов – зная, что вот-вот полетит вниз и отчаянно цепляясь за стеклянные стенки. Слишком гладкие, слишком скользкие. В голове лихорадочно мелькали обрывки мыслей. Зачем он так долго рассказывает ей, что намерен предпринять? Разве что хочет, чтобы она каким-то образом его отговорила. Они же были друзьями… Ей так казалось.

– Никто не поверит, что это самоубийство. Тем более если я надышусь хлороформа.

«Да и хлороформ ли это?» – некстати подсказала логика. Это же не медицинский препарат. Скорее какая-то техническая гадость, раствор. Вдохнешь – и не потеряешь сознание, а будешь долго задыхаться, дергаться в сильных руках, пока не обмякнешь.

– Да кто особо заинтересуется? – отмахнулся Влад. – Кто станет разбираться? Только семья. Но все же в курсе, что у тебя депрессия. Даже Надя с Дашей. А если будет следствие… В полиции тоже быстро запишут тебя в самоубийцы. Все твои книжки, все твои пьесы – там же сплошные деструктивные мотивы. Ну, и Сергей еще подтвердит, что у тебя был небольшой заскок насчет смерти твоих ухажеров: я ему все рассказал.

«Значит, это была не шоковая терапия, чтобы мне помочь. Просто Влад все так объяснил Сергею. А потом сказал бы: ах, неожиданный побочный эффект. Я думал, будет лучше, а ей стало хуже, и она не выдержала, свела счеты с жизнью». Неожиданно и больно. Как он мог? Каково это – ради любви к одному человеку предать другого?

– Ничего он не подтвердит, – предупредила Рыжик. – Мы только вчера все выяснили. Я знаю, что несчастные случаи были разыграны. И он знает, что я знаю.

– Так вот отчего он был нервный такой, – пробормотал Влад. – Это плохо, что он знает. Но вряд ли он будет болтать об этом. Слишком неловкая ситуация… Да и вообще, разве было какое-то расследование, когда умер твой муж? Записали: несчастный случай – и все. Лишь бы побыстрее отделаться.

Рыжик заставила себя спросить:

– А Надя? Она в курсе твоих планов?

– Какая разница? Ну, положим, что нет. Я по мере сил постараюсь обеспечить ей блаженное неведение. Я все беру на себя. Но разве тебе от этого легче?

В голосе Влада проскользнула обреченная усталость, как будто он готовился к подвигу, но был не очень-то рад его совершить. За такой подвиг во имя любви вряд ли оставят в девятом круге. Но с другой стороны – Влад не очень-то верит в существование ада. Ему важнее то, что будет здесь и сейчас.

– Это и есть твой непоправимый поступок – да, Влад?

Он сказал невпопад, почти просящим тоном:

– Если это тебя немножко утешит, им будет хорошо без тебя, я обещаю. И Наде, и Даше. Я позабочусь о них.

Он смотрел на нее несчастными глазами. Трагическая линия губ, чуть вдавленная под лоб переносица. Глиняный голем-разрушитель. Чтобы остановить его, надо вынуть волшебное слово, вложенное ему в уста. Знать бы, чье оно.

– Влад, ты же не убийца.

– Не убийца, – послушно согласился он. – Это все и для меня очень тяжело. Так что давай не будем затягивать прощание, ладно?

Секунды размеренно капали в пустоту.

Говорят, что в миг опасности перед глазами пролетает вся жизнь, но возможно, Рыжик и без того так много размышляла о ней изо дня в день, что в эту минуту почему-то подумала о другом – она увидела перед собой толпы людей, которые мелькали перед ней в метро и на улицах: сосредоточенные лица, поджатые губы без намека на улыбку, каждый двигается внутри собственной драмы, как в невидимом прозрачном коконе.

И так же двигалась она сама, не замечая ничего за его пределами, как будто изнутри кокон был зеркальный, и все виделось ей как бы сквозь тусклое стекло. А вокруг тем временем зажигались, горели и угасали чужие драмы – иногда тихо, иногда с оглушительным треском петард и хлопушек, но она все равно не обращала внимания, погруженная в болотце собственных переживаний, увязшая в нем навеки. Оттуда, из-под толщи затхлой стоячей воды, иногда видны были сполохи каких-то фейерверков, но она лишь вяло провожала далекие искорки невидящим взором – и не понимала, что бы это могло быть, потому что думала в этот момент о себе. Страх – это так эгоистично. Даже если убеждаешь себя, что боишься за кого-то еще, все равно ты, в сущности, не хочешь, чтобы что-то плохое случилось с тобой, будь то чувство вины или боль потери – ах нет, только не это!

Да, она разговаривала с людьми, вежливо выслушивала всех, но всегда как будто стояла по другую сторону забора, на своей территории, в саду смерти, где под засохшей яблоней давно поднялись заросли сорной травы.

Она хотела, чтобы кто-то спустился за ней в подземелье и вывел к свету, но мимо скользили такие же беспокойные тени – и каждая мечтала о том же самом. В сущности, ей не было до них дела, потому что это ведь она – героиня собственной сказки, страшной и немного волшебной, а остальные – так, второстепенные персонажи. Должно быть, так и дерево, ныне засохшее и срубленное, когда-то представляло себя центром сада.

Но сейчас что-то перевернулось у нее в душе, как складываются в новый узор случайные осколки в калейдоскопе: она увидела хмурого Влада, и ожесточенную Вику, и суматошную Ангелину Львовну, и горделиво-одинокую Карину Аркадьевну. И себя – одну из них. Всего лишь одну из них.

«Что если сказка вовсе не обо мне?» – подумала Рыжик.

Жил-был поэт, который работал дровосеком, ибо его рифмованные истории были столь печальны и загадочны, что у всякого человека, даже самого веселого, отнимали волю к жизни – и прежде всего у него самого. Он женился на милой болтушке-крестьяночке, и стала она для него единственной отрадой, как певчая птичка. А что была она невеликого ума – так ведь никто и не ждет от певчей птички, что она будет премудрой совой.

И жить бы им поживать, да на беду сестра его жены вышла замуж за короля, овдовела, да так и осталась жить в его заколдованном замке. И стала жена-певунья щебетать на ухо своему супругу: «Ах, поселиться бы нам с тобой в таком же чудесном дворце, с башенками да подземельями!»